Текст книги "Стрела гламура. Кляча в белых тапочках"

Ирка открыла рот для ответа, но заговорить не успела: зазвонил мой телефон. Пришлось прервать интересный разговор. Впрочем, звонок оказался по теме.

– Ну, что скажешь? – узнав номер Вадика, с надеждой спросила я.

– Я побеседовал с милейшей женщиной Аллой Леонидовной, – хмыкнул он. – Она мне очень обрадовалась, думала, что я вновь собрался жениться и принесу ей соответствующее заявление в десятый, юбилейный, раз.

– Вадь, давай твои матримониальные планы как-нибудь в другой раз обсудим, а? – попросила я. – Ты лучше скажи, узнал ли что-нибудь по моей просьбе?

– О странностях бракосочетания гражданина Тараскина и гражданки Курихиной? Узнал, а как же! По словам Аллы Леонидовны, очень странной ей показалась сама невеста.

– Ага! – радостно воскликнула я. – С этого самого места давай-ка подробнее!

– Ну, во-первых, Алла Леонидовна наметанным глазом заметила, что белое платье трещало на невесте по швам, словно с того момента, как его сшили, девушка несколько поправилась. Впрочем, к характерной полноте некоторых невест в загсе привыкли, дело житейское, многие пары под венец не вдвоем, а уже втроем идут. Гражданка Курихина удивила загсовских дам другим фортелем. Она подала заявление о вступлении в брак тридцатого декабря и забрала его тридцать первого, – поведал мне Вадик. – Вообще-то такое дело случается сплошь и рядом, для того жениху с невестой и предлагают время на размышления, чтобы они могли дать задний ход. Но эта Курихина не поленилась прибежать за своим заявлением в Новый год, как будто не могла подождать несколько дней.

– Это как раз понятно! – возразила я. – Примета гласит: как встретишь Новый год, так его и проведешь. Катька у нас девица со странностями, не чужда суеверий, наверное, хотела гарантированно оставить прошлое в старом году. Только как же их с Тараскиным потом расписали, если Катька заявление забрала?

– Так она одно забрала, а другое тут же подала! – засмеялся Вадик. – Интересная девица, хобби у нее вроде моего собственного – морочить головы загсовским теткам.

– Слушай, а вот этого уже я не понимаю! – призналась я. – Как так? Она одно заявление забрала, а другое такое же написала? Зачем? Красивый почерк вырабатывала?

– А это и есть главная странность! – развеселившийся коллега уже откровенно ржал. – В первый раз гражданка Курихина официально заявила о своем желании вступить в брак с гражданином Проценко, а на следующий день заменила жениха на другого, по фамилии Тараскин. Причем день свадьбы попросила не переносить. Дата свадьбы ей была важнее, чем личность будущего супруга!

– Отлично! – на радостях я стукнула кулаком по столу, и соляно-перечные гномики снова полетели кувырком.

– Тебе видней! – легко согласился Вадик. – Ну, я свободен, должок отработал? Тогда пока!

– Я слышала только твои реплики, поэтому далеко не все поняла! – поспешила заявить Ирка. – Кажется, вскрылось что-то интересное? Рассказывай толком!

Я взяла со стола фигурку безбородого гнома, показала ее подруге и сказала:

– Катерина Курихина! – гладкощекий гном кроличьими прыжками проскакал по столу и остановился рядом с гномом, на щеках которого курчавилось молодое овечье руно. – Тридцатого декабря подала в Ноябрьский загс заявление на вступление в брак с гражданином… – я сделала драматическую паузу, – Проценко!

Повинуясь моей руке, гном с каракулевой бородкой поклонился. Ирка ахнула.

– А тридцать первого декабря девица с паспортом на имя гражданки Курихиной это заявление забрала и написала другое. В нем она выразила желание сочетаться законным браком с гражданином Тараскиным! – я вернула умеренно бородатого гнома на подставку и взяла другого, с окладистой бородой колдуна Черномора. – Причем дату бракосочетания переборчивая невеста упросила оставить прежнюю.

– И что это значит? – слабым голосом спросила подруга, таращась на пару фаянсовых гномов так, словно ответа она ожидала именно от них.

– По-моему, это значит, что заявление, которое Катька подала тридцатого, тридцать первого забрала фальшивая невестушка! Та, которая и пришла потом в загс под ручку с Тараскиным! – Я отвесила длиннобородому гному щелчка по твердой фаянсовой голове, зашипела и сунула ушибленный палец в рот. – Кстати говоря, многоопытная загсовская дама заметила, что невеста с трудом помещалась в платье, но решила, что причиной тому ее беременность.

– Я пока не заметила каких-то изменений в Катькиной фигуре, – сказала Ирка.

– Угу, – я кивнула. – Видно, невеста-двойник больше похожа на Катерину лицом, чем фигурой. Она немного полнее, поэтому платье, сшитое на Катьку, было ей тесновато.

– Как это все сложно! – посетовала подруга.

Я решила было, что ей показались недостаточно понятными мои объяснения, но оказалось, что Ирка оценила сложность интриги:

– Ведь Тараскину, если это он главный затейник, нужно было не только найти подходящую дублершу, но еще заполучить Катькин паспорт и платье невесты!

– Тараскин был своим человеком в доме Курихиных, наверняка частенько захаживал в кабинет хозяина, а Катькин паспорт лежал там в столе, – напомнила я. – А платье скорее всего хранилось у Тима. Он и передал его фальшивой невесте. Если Проценко был в сговоре с Тараскиным, это объясняет абсолютно все! Тим заставлял Катерину действовать так, как это было нужно Вадиму. Тим сделал Катьке предложение, чтобы она подала заявление в загс. Тим разругался с невестой в день свадьбы, бросил Катьку, чем поверг ее в отчаяние и вынудил принять союз с Тараскиным.

– И Тим приехал сюда утром, чтобы получить от Тараскина свои тридцать сребреников за содействие! – пафосно заключила Ирка.

Она встала во весь рост, скрестила руки на груди и посмотрела на фаянсовых бородачей испепеляющим взглядом, однако жаропрочный материал легко перенес эту экзекуцию. Я дернула подружку за полу свитера, вынуждая снова присесть на табурет, и азартно зашептала:

– Все, все становится на свои места! Вечером Тим пришел сюда к Вадиму. Удобный момент для встречи представился с началом фейерверка. Тараскин покинул компанию под предлогом необходимости помочь Анатолию с запуском чуда пиротехники – ракеты «Стрела амура». Некоторое время его с нами не было, а ракеты уже взрывались, и под шумок Тараскин обстряпал свои делишки. Угостил парня шампанским, дал ему в дружеской беседе по голове, отключил, без помех застрелил Курихина, а потом вложил тот же пистолет в руку Тима, сунул дуло ему в рот и нажал на курок! Ловко придумано! Выстрелом несчастному разворотило весь затылок, и никакая экспертиза не докажет, что его предварительно ударили по голове!

– Вот гад этот Тараскин! – воскликнула Ирка. – Зинуля говорила, он давно зарился на курихинскую долю в их общем бизнесе! Для того и на Катьке женился! Она же единственная наследница своего отца!

– А Тимофея Проценко Тараскин убил для того, чтобы свалить на него убийство Курихина, а заодно убрать сообщника по гнусной интриге со свадьбой! – закончила я.

– Катька в лапах убийцы! – охнула подруга. – Мы должны раскрыть ей глаза!

Раскрыть глаза решили при первом же подходящем случае, но он никак не подворачивался. Когда закончилась сиеста, к которой мы с Иркой за детективными делами и дедуктивными размышлениями так и не приобщились, началась беспорядочная суета, живо напомнившая мне картинку из учебника физики с подписью «броуновское движение молекул». Освеженные отдыхом граждане бегали из комнаты в комнату и все что-то искали.

Тараскин бродил по даче, озираясь в поисках своих пижонских лазоревых перчаток от сине-голубого лыжного костюма. За ним, точно коза на веревочке, бродила Катька, понурая и покорная, как закрепощенная женщина Востока. Похоже было, что она тоже что-то ищет, но что-то нематериальное, смысл жизни, например, или выход из сложившейся ситуации. Ирка шарила на кухне в поисках яблок для шарлотки, запланированной на полдник. Семендяев, хлебнувший пива, искал Анатолия, чтобы взять квадроцикл и эх-прокатиться по долинам и по взгорьям. Дина искала бинокль, чтобы наблюдать с его помощью за катающимся на квадроцикле Антоном. Отчаянно зевающий Колян искал теплое тихое местечко, где можно было бы поспать еще немного, а я искала Масяню, который не изволил уведомить меня о своем пробуждении, потихоньку вылез из кровати и куда-то спрятался.

Ребенок нашелся на подоконнике в гостиной, а вместе с ним яблоки и бинокль. Шарлотку мы быстро испекли и еще быстрее съели, а оптический прибор никому не пригодился, поскольку Антону так и не удалось оседлать стального коня: Анатолий с ключами от гаража оказался вне пределов досягаемости. Единственный среди нас, лодырей, труженик выехал на верном ратраке укатывать дорогу, ведущую к даче от контрольного поста. По идее, это должно было ускорить прибытие к нам оперативно-следственной группы. Основную трассу уже чистили бульдозеры дорожной службы, мы слышали слабые отголоски моторного рева.

Покончив с пирогом, мы задумались о дальнейшем времяпрепровождении. Было понятно, что сегодня уехать в город не удастся и нужно чем-то себя занять. Скорбеть по покойникам – Курихину и Проценко – более-менее получалось только у Катьки и Зинули. Всем остальным хотелось использовать вынужденное пребывание на курорте для отдыха. Из соображений такта за развлечениями решено было отправиться в туристический комплекс. Молодожены Тараскины вновь уединились в большом доме, Зинуля осталась одиноко грустить в коттедже, а все остальные в пятом часу вечера единым отрядом отправились на поиски увеселений.

– А тут что-то интересненькое происходит! – с удовольствием констатировал Колян, первым – с Масей на плечах – войдя на территорию отеля.

Просторная площадь была богато иллюминирована и запружена народом.

– Мы побежали на разведку! – сказал Колян и, пришпориваемый Масяней, взял с места в галоп.

Мы с Иркой, Семендяев и Дина приблизились к массовому скоплению народа без особой спешки и быстро уяснили суть происходящего.

– Это музей снежной живописи и ледовой скульптуры под открытым небом, – авторитетно заявил Антон. – Я видел такое в Скандинавии.

Он не стал уточнять, что видел снежно-ледовый скандинавский музей по телевизору, в программе кинопутешествий, и Дина, никогда не выезжавшая дальше Черноморского побережья, посмотрела на него с вожделением.

– Хотела бы я увидеть Скандинавию! – с намеком вздохнула он.

– Я покажу тебе, – великодушно пообещал Семендяев, который в свое время записал понравившуюся телепередачу.

Дина улыбнулась и просунула руку в согнутый кренделем локоть Антона, давая понять, что уже готова идти с ним на край света, которым вполне можно назвать Скандинавский полуостров.

Из толпы, держась за руки, вынырнули Колян и Масяня. В свободных руках у моих добычливых мужчин были серебристые аэрозольные баллончики с краской.

– Тут что-то вроде конкурса рисунков на асфальте, только без асфальта! – сказал запыхавшийся Колян, махнув рукой с баллончиком в сторону площадки, где топтались другие граждане с аналогичными художественными принадлежностями.

– И без рисунков! – критично заметила я, посмотрев на ближайшее к нам живописное произведение, исполненное в незабываемой творческой манере Остапа Бендера.

– Да ладно тебе! Давай тоже помалюем! – загорелась Ирка.

Выдернув из руки моего мужа баллончик с синей краской, она протрусила в загон, нашла свободный квадрат и встала над ним, встряхивая баллончик, как шейкер, и задумчиво хмурясь.

– Работаешь над композицией? – приблизившись, съязвила я.

– Ищу концепцию! – отбрила подруга. – Не писать же пошлятину, как некоторые!

Она кивнула на Семендяева, который одолжил у Масяни баллончик с розовой краской и аккуратнейшим кассирским почерком «рондо» вывел на снегу: «Антон + Дина», а теперь заканчивал сакраментальную формулу изображением помидорообразного сердца, безжалостно продырявленного коротким дротиком.

– Стрела амура! – хмыкнула Ирка.

– Стрела гламура! – выдала я каламбур. – Дина-то подчиняется не зову сердца, а моде, широко распространившейся среди молодых красивых девиц с незаконченным высшим образованием.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Колян.

– Я имею в виду огорчительную тенденцию к заключению скоропалительных браков с финансово-состоятельными мужчинами, – высокопарно ответила я. – Кстати…

Стремительно и шумно, как ракета фейерверка, в голове моей сверкнула светлая мысль. Я посмотрела на подругу:

– Ирусик… Кажется, я придумала, как найти третью пару!

Разумеется, я имела в виду тех красно-желтых граждан, которые наотрез отказались оставить свои данные любезной менеджерше Ларисе, но Колян понял меня по-своему.

– Что такое, Кыся? – заволновался он. – Что я слышу? Ты планируешь выйти замуж в третий раз? А как же я?!

– Не бойся, я тебя не брошу, любимый! – я быстро чмокнула благоверного в щечку и вернулась к разговору с подругой, которая тоже не проявила понятливости и хлопала глазами, ожидая объяснений. – Те двое в куртках красного и желтого цвета!

– Ну? – обронила Ирка, ожидая продолжения.

– Это были не две бабы, а мужчина и женщина! То ли муж и жена, то ли просто парочка, она так мило называла его Васюлей! А, долго объяснять! Дай сюда краску! – я вырвала у подруги серебристый баллончик, примерилась и размашисто начертала синим по белому большую прописную букву «В».

17

Алиса Ложкина была сильно не в духе. На номер в отеле у супругов, не планировавших выезд на дорогой курорт, элементарно не хватило денег, а спать в машине Алисе ужасно не понравилось. Там было тесно, холодно и душно. Василий храпел, а Зая беспокойно ворочался в своей проволочной клетке, пугающе хрустя капустными листьями. К богатырскому храпу супруга Алиса привыкла, но звуки, сопровождающие ночную трапезу кролика, не давали ей уснуть. Женщина ворочалась на коротком и узком диванчике заднего сиденья и злым шепотом проклинала свою судьбу. Заснеженные горы, вершины которых она видела в окошко, проявляли к ее страданиям высокомерное безразличие.

Устав слушать раздражающее шуршание, скрежет и хруст, Алиса открыла дверцу клетки и выпустила Заю на волю. Шебуршать свободолюбивый кролик перестал, но зато нагадил на пол, из-за чего по пробуждении громкими проклятиями разразился автовладелец Василий. Это не улучшило Алисе настроения. К тому же она была голодна.

Намаявшись накануне, время завтрака Ложкины проспали, но обед пропускать не хотели. Завистливо покосившись на обглоданную Заей капустную кочерыжку, Василий высказался в том духе, что неплохо было бы чего-нибудь пожевать. Жевать пришлось сухое печенье, чипсы и шоколадки из продовольственного ларька, потому что в ресторан пускали только постояльцев отеля, а бар начинал работать только с шести часов вечера. После скудной трапезы супруги скучно, без удовольствия погуляли по окрестностям – от нечего делать, только чтобы убить время.

Прогуливаясь, Алиса злобно косилась на отдыхающих, которые откровенно и эгоистично наслаждались активным отдыхом на природе. Веселые люди в ярких лыжных костюмах толпились в очереди у неторопливого подъемника, катались со склонов и щелкали фотокамерами, запечатлевая живописные горы на фоне голубого неба и самих себя на фоне живописных гор. Глухая стена пункта проката снаряжения пестрела афишами, приглашающими гостей на мероприятие с затейливым названием «Айс-сноу-шоу». Что это такое, Алиса не знала, но предчувствовала, что они с Василием (и Заей) окажутся чужими и на этом празднике жизни.

Вернувшись с безрадостной прогулки, доели сухой паек и скуки ради снова завалились спать, причем надышавшийся свежего воздуха Василий сразу же вольготно захрапел, а нервная и впечатлительная Алиса еще долго сердитым шепотом оптом и в розницу костерила горы, мужа и кролика, надоевших ей до крайности.

Проснувшись, обнаружили, что Зая опять напачкал в салоне, и чуть не поссорились, споря, кому убирать за животным.

– Ладно, гуляй отсюда, я сам все почищу! – неохотно сдался Василий после пятиминутной перепалки.

– То-то же! – обронила Алиса и гордо удалилась, хлопнув автомобильной дверцей.

Близился вечер. Еще не стемнело, но территорию туристического комплекса уже расцветили многочисленные огни. Это создавало атмосферу праздника, который и в самом деле набирал обороты на просторной площади перед отелем. Началось то самое «Айс-сноу-шоу»– «ледово-снежное представление», перевела Алиса, вспомнив азы английского и увидев шеренгу разновеликих кособоких снеговиков, слепленных азартными отдыхающими. Снежные бабы и деды были увечные, с несимметричными головами и руками разной длины, зато их очень ярко раскрасили светящимися аэрозольными красками.

В центре площади работали настоящие мастера ледовой скульптуры, там визжали пилы, кромсающие ледяные глыбы. На глазах у восхищенной публики из мутно-зеленых кубов возникали стеклянно просвечивающие русалки, рыбки и парусники. Почему-то доминировала именно морская тематика, хотя во множестве присутствовали также фигуры сказочных героев, точнее, героинь. Алиса насчитала шесть Снегурочек, трех Белоснежек и пару Красных Шапочек, среди которых заплутал одинокий Писающий Мальчик, необыкновенно крепкий и мускулистый, высящийся на постаменте, подозрительно похожем на сноуборд – видимо, его ваяли со спортсмена, застигнутого малой нуждой непосредственно на горном склоне. Ледовые скульптуры были подсвечены разноцветными фонариками и просто свечками в самых затрапезных плошках.

В просторном загоне, огороженном, как шнурами, электрическими новогодними гирляндами, творили живописцы, профессиональные и самодеятельные. Они рисовали на хорошо утоптанном снегу аэрозольными красками из баллончиков. Рядом со сложными многоцветными картинами соседствовали незатейливые рисунки в стиле «точка, точка, запятая». Разглядывая оригинальные произведения и усмехаясь, Алиса прогуливалась по этому снежно-ледовому музею и вдруг остолбенела, как ледяная фигура. Ее удивленный и недоверчивый взгляд примерз к обширному, два на три метра, живописному полотну в стиле примитивизма-минимализма. Центральную часть картины, написанной ярко-синей краской, занимали буквы, складывающиеся в шокирующий текст: «Васюля, ты лучший! Позвони мне, повторим!» Ниже – розовой краской – был написан телефонный номер с умилительной припиской «моб.», а сбоку от короткого текста помещалась иллюстрация: незабываемый силуэт «плейбоевского» кролика с круглой башкой и ушами, победно развернутыми буквой «V».

Намек на чьи-то недюжинные кроличьи таланты вызвал бы у Алисы усмешку, если бы в контексте не упоминалось домашнее имя ее супруга. Возможно, она уговорила бы себя считать это совпадением, ведь Василиев на свете много, хотя уменьшительно-ласкательное «Васюля» за пределами семейного круга Ложкиных Алисе прежде никогда не встречалось. Увы, одна небольшая деталь не позволяла ей обмануться. Синее контурное изображение кролика было перечеркнуто горизонтальными полосками ярко-розового цвета!

Алиса была абсолютно уверена, что на целом свете существует один-единственный белый кролик в розовую полоску: их Зая. Таким образом, художественная записка на снегу со всей определенностью уличала Василия Ложкина в супружеской измене.

Неотрывно глядя на поперечно-полосатого кролика, Алиса наливалась яростью.

– Ах ты, плейбой хренов! – зашипела она, уже угадывая в нагло ухмыляющейся морде нарисованного зверька черты Василия. – Значит, пока я спала, ты с какой-то стервой в кроликов играл? Или это у вас еще раньше началось, в городе?

Алису Ложкину терзали ревность и обида. Она уже не сомневалась, что ее обвели вокруг пальца. За кроликом они примчались сюда, как же! Да Зая был только поводом! Наверняка коварный Василий заранее обо всем условился со своей любовницей. То-то он по дороге в горы так настойчиво предлагал Алисе вернуться домой, в город, на попутном транспорте! Впрочем, если бы Васюля знал эту любительницу животных игр прежде, ему наверняка был бы известен номер ее телефона. Значит, это случайная связь.

– Ну, нет, зайчики! Так или иначе, а я вам кайф испорчу! – угрожающе протянула Алиса и подрагивающим от злости пальцем набила в память своего сотового телефонный номер, написанный на снегу.

– Колюшка, давай покажем маме, как мы подтягиваемся на турнике! – предложил сынишке Колян, увлекая его на спортивную площадку.

Подтягивался там, главным образом, сам Колян, который не чужд нормального мужского тщеславия и не упускает возможности продемонстрировать свою силу и ловкость. Вдобавок его все-таки немного беспокоил хвалебный текст, который я написала краской на снегу, посвятив его какому-то подозрительному Васюле. Мне пришлось рассказать мужу о предпринятых нами поисках Точилки и объяснить, что моя ода незнакомцу по имени Васюля – не порыв души, а хитрый трюк, наживка для его подруги. Однако откровенный комплимент чужому дяде все-таки зацепил самолюбие моего супруга.

– Ну, так кто лучший? – откровенно бахвалясь, спросил он меня по завершении своего показательного выступления на турнике.

– Ты, конечно! – ответила я, как верная и любящая жена. – Причем во всех видах физкультурных упражнений!

– Исключая физически некультурные упражнения с молотком! – ввернула ехидная Ирка, напоминая о недавнем фиаско Коляна с починкой карниза.

Колян надулся, и тут зазвонил мой мобильник.

– Кто это? – живо спросила Ирка.

Я посмотрела на номер, с которого пришел вызов, и ответила:

– Не знаю. Надеюсь, что это Васюлина дама нашла записку на снегу и интересуется ее автором!

– Что, клюнула? – Колян враз перестал пыжиться.

Я приложила трубку к уху. Муж и подруга придвинулись ко мне поближе. Понимая и приветствуя их любопытство, я включила громкую связь и сказала:

– Алло, я слушаю!

– Слушай, ты! Ты кто такая? Что у тебя с моим мужем? Да я тебе глаза выцарапаю! – заорала в трубке незнакомая женщина.

Вместо знаков препинания она использовала ругательные слова.

– Темпераментная дамочка! – поежившись, пробормотал мой супруг, не приветствующий женский темперамент в таких эстремально-скандальных проявлениях.

– Минуточку! Вы куда звоните, гражданочка? – спросила я голосом поразительно кроткой и добродетельной особы.

– Тебе звоню, ты! – бешено рявкнула далеко не кроткая гражданочка и прибавила еще пару непечатных слов. – Значит, Васюля лучший? Крольчиха ты недо…

Тут она загнула словечко, имеющее смыслом объявление меня несчастной женщиной, не знающей радости полного сексуального удовлетворения.

– А вот это уже клевета! – оскорбленно молвил мой муж, задетый за живое. – Она очень даже до…

– И неоднократно! – быстро сказала я, чтобы пресечь неуместную дискуссию и не дать обиженному супругу озвучить качественные и количественные характеристики нашей с ним интимной жизни. – А вы, собственно, кто?

– А ты там с кем? – с подозрением спросила моя собеседница.

Видимо, услышала мужской голос.

– С мужем! – честно ответила я.

– С чьим? – Подозрение в голосе гражданочки усилилось и вылилось в новую серию нехороших слов.

Я порадовалась, что Масяня занят покорением шведской стенки и не слышит крепких выражений.

– А вам-то какое дело? – кротость в моем голосе уже граничила с издевательством.

– А вот я сейчас сбегаю к нашей машине и проверю, там ли Василий! – угрожающе пообещала незнакомка. – И если его там нет, я вас найду и обоим морды раздеру! Из-под земли выцарапаю!

– Трудновато ей будет копать промерзшую почву ногтями! – авторитетно заметила моя подруга как видный специалист по почвогрунтам.

– Так, господа и дамы, переходим к активным действиям! – быстро сказала я, пряча мобильник. – Ревнивица сказала, что побежит сейчас проверять, в машине ли ее Васюля. Побежим и мы!

Ирка уже согнула руки в локотках и напружинила колени, приготовившись стартовать, но тут Колян попросил:

– Ириш, будь другом, попаси Масяньку! Очень хочется взглянуть на этого Васюлю.

Ирка вздохнула. Видно было, что и ей очень хочется того же, однако подруга проявила понятливость и уступила право на участие в активных боевых действиях Коляну.

– Бежим на автостоянку! – скомандовала я, и мы побежали.

– Вот, значит, почему у Васюли с подругой не было гостевых карточек и их не пустили в ресторан! – рассуждала я уже на бегу. – Они тут «дикарями» отдыхают, по-спартански спят в машине.

– Экстремалы, однако! Там же тесно! – с ужасом сказал на это Колян, который при его двухметровом росте мог бы комфортно спать только в кузове «КамАЗа».

Мы примчались к паркингу, не столько широкому, сколько длинному. Под двускатной крышей, поддерживаемой редкими столбиками, бок о бок тихо стояли автомобили, владельцы которых шумно развлекались на площади. В свете мощных электрических ламп экипажи лаково поблескивали и были похожи на упорядоченную коллекцию разноцветных жуков.

– Не слышно шума мордобоя! – прислушавшись, поэтично сказал Колян.

В этот момент громко хлопнула автомобильная дверца, и мгновение спустя из-под навеса над автомобильно-этимологической коллекцией выскочила растрепанная женщина в желтой куртке. Вслед ей полетели призывы, озвученные сердитым и обиженным мужским голосом:

– Ну, куда ты пойдешь? Алиска! Брось дурить, вернись!

– Вернись, я все прощу! – не останавливаясь, издевательски вскричала в ответ Алиска, обрамив крылатую фразу незатейливыми ругательствами. – Я! Я не прощу!

Она решительно затопала прочь от паркинга, направляясь почему-то к подъемнику на лыжный склон.

– В отчаянии заламывая руки, бросится с обрыва? – предположил Колян, наблюдая за развитием событий с неподдельным интересом.

– И приземлится, ломая руки, ноги и шею, – поддакнула я. – Смотри, смотри! Он за ней побежал! Это очень хорошо!

Не по-женски ругающаяся Алиса упрямо шествовала к горам, а мужчина в красной куртке – надо полагать, знаменитый Васюля – догонял ее, простирая руки. Что интересно, большого живота, наводящего на мысли о беременности, не было ни у женщины, ни у мужчины. Обмишулились старички, наши соседи по даче!

– Отлично! – повторила я.

– Ты радуешься возможному примирению супругов или у тебя на уме что-то другое? – проницательно спросил муж.

– Как хорошо ты меня знаешь, дорогой! – восхитилась я. – Ничего тебе объяснять не нужно! Гляди, а дверца-то автомобильная осталась открытой! А?

– Оставайся тут на шухере, посигналишь, если скандалисты будут возвращаться, а я подберусь к их машине с другой стороны, – скороговоркой сказал супруг.

Он поправил шапочку на голове и побежал к паркингу, приседая и пригибаясь, как боец под обстрелом.

Вереницу машин Колян обошел с тыла, и я не видела, как муж внедрился в чужой автомобиль. Во всяком случае, заметных шумов при этом он не производил.

Алиска с Васюлей, переругиваясь, ушли в темноту, но отголоски их скандала еще доносились до моих ушей.

Скучать в одиночестве пришлось недолго. Меньше чем через минуту Колян выскочил из-за заднего бампера крайней в ряду машины и на полусогнутых побежал ко мне. В руках у него болталась довольно большая проволочная клетка, сквозь прутья которой виден был светлый меховой ком.

– Точилка! – обрадовалась я.

– Я не стал открывать клетку в машине, там тесно, развернуться негде, да и неохота было задерживаться на чужой территории сверх необходимости, – объяснил Колян.

Он поискал защелку, нашел и отодвинул ее. Кролик совершенно равнодушно поглядел на открывшуюся перед ним дверцу и даже не тронулся с места.

– Не узнаю тебя, Точилка! – попеняла я зверьку. – То скачешь, как молодой тигр, то лежишь, как старый меховой воротник!

Я подхватила кролика под передние лапы и вытащила его из клетки. Зверек ожил, начал ворочаться и брыкаться. В пустой клетке что-то блеснуло.

– Кажется, эти негодяи бессовестно спаивали нашего кролика! – возмутился Колян, подхватив с пола звериной тюрьмы плоский четырехгранный флакон.

Понюхав его, он скривился:

– Фу! Одеколонищем каким-то дешевым несет – одуреть можно! То-то Точилка, бедняга, такой очумевший!

Колян широко размахнулся и забросил вонючий флакон подальше. В тот же миг очумевший кролик резко дернулся, выпал из моих рук на снег и помчался прочь от нас большими прыжками.

– Точилка! Вернись! – вскричала я, забыв о необходимости соблюдать конспирацию.

– Вернись, я все прощу! – поддержал меня Колян.

Чокнутый кролик обещанием амнистии не прельстился и не вернулся, поэтому мы припустили за ним вдогонку.

– Пиу-у-уу! Ба-бах! – старательно пищала и бухала Ирка, изображая салют.

При этом ввысь по параболе уходили комья снега, имитирующие ракеты фейерверка. Масяня, чрезвычайно довольный веселой игрой, которую придумала тетя Ира, бегал вокруг «ракетной установки», пытаясь отыскать следы упавших снежков.

– А это что? – в паузе между залпами услышала Ирка заинтересованный детский голос.

– Не трогай! – на всякий случай сказала она и пошла посмотреть, что там нашел ребенок.

Присев на корточки, Мася с большим вниманием рассматривал извлеченный из сугроба предмет.

– Он с неба упал! – важно сообщил малыш, не выпуская свою находку из рук. – Пиу-у-у! Бу-бух!

– Метеорит, что ли? – удивилась Ирка.

– Это пузыречек! – авторитетно сказал Масяня. – Очень хороший пузыречек. Стеклянный!

– Стеклянный, оловянный, деревянный, – машинально отозвалась Ирка. И встрепенулась, вспомнив о своих воспитательных функциях. – И вовсе этот пузырек не хороший, его кто-то выкинул, это мусор! Брось его! Это нехорошая вещь!

– Хорошая! – насупился ребенок, заводя руки со своей добычей за спину и начиная пятиться.

– Брось! – Ирка притопнула ногой.

– Не брошу!

– Брось! – Она шагнула к малышу и решительно потянулась отнять «нехорошую вещь».

Это была двойная ошибка – педагогическая и стратегическая.

– Нет, это мое-о-о! – обиженный Масяня отчаянно взвыл и бросился наутек.

У неформального конкурса ледово-снежной скульптуры и жюри было неформальное. В его состав вошли художник-сюрреалист Виталий Вихреватый, некогда знаменитая балерина Елизавета Тягун, скульптор-инсталлятор Константин Аюшкин и восходящая звезда российской эстрады – солист группы «Епархия», автор и изобретатель музыкального стиля «православный хард-метал» Эдя Кунак. Все деятели искусства прибыли на курорт со своими компаниями, каковые из солидарности ходили по пятам за жюри, образуя большую шумную свиту.

– М-да, интересно! Очень, очень интересно! – приговаривал, прогуливаясь вдоль ряда конкурсных работ, признанный мастер инсталляций Аюшкин.

Благосклонно осматривая кривобоких снеговиков и горбатых, длинноруких, похожих на гоблинов Снегурочек, он одобрительно кивал и без разбору похлопывал по плечам самодеятельных скульпторов и наиболее крупные экспонаты импровизированного музея. Эдя Кунак, которого сопричастность к православной культуре превращала из обезьяны в человека верно, но медленно, пугающе скалился и с трудом удерживался, чтобы не отвесить пинка особенно рослому Деду Морозу, который казался ему до отвращения похожим на продюсера группы «Епархия» Юрия Юбкина. Сам Юбкин, не ангажированный в жюри, с независимым видом трусил в толпе сопровождающих лиц, громогласно рассуждая о великой целительной силе настоящего, классического, искусства, не замутненного новомодными течениями. Отставная балерина Тягун, страдающая от классического, незамутненного недуга под названием «бодун», слабо кивала и высоко подбирала полы искусственной горностаевой шубы, на которую норовил наступить сюрреалист Вихреватый, вьющийся обочь примы мелким бесом.