Текст книги "Домашний адрес. Рассказы"

Собака ждет

Это неправда, что быть домашней собакой просто. У нее полно своих забот и огорчений, пусть они и не сказываются на толщине жировой прослойки и лоснящихся боках.

Каждый божий день домашний пес вынужден ждать. Собаки знают об ожидании все – они оттачивают это искусство с того самого момента, когда хозяин куда-то ушел в первый раз. Неважно, долго ли, мало ли времени мы провели вне дома, собака встречает нас у дверей с воплем «Оспади, где ж вы пропадали, я все морги обзвонила!» Выражение морды осуждающее, но слюни на моей руке и лужица на полу, взявшаяся из ниоткуда, говорят: «Простила, простила полностью, все уже хорошо между нами!» Через час и пробежку до магазина за батоном сцена плача и прощения блудного хозяина повторяется в точности. Я не понимаю, откуда у собаки эмоциональные ресурсы для подобной бурной радости.

Утомленная переживаниями, Маруся тотчас отправляется спать на подстилку. В изнеможении кое-как ложится и храпит счастливо. Наступает полная взаимная тишина, свойственная крепким отношениям. Идиллия теплой квартиры, сонное благополучие, где каждый может делать то, что пожелает, и никому не обидно. Я выглядываю из-за книжки и шепчу иногда «Я тут». Марусе снится сон, мерещатся заманчивые куриные тушки, но все-таки она слышит меня и моргает в ответ успокоенно. «Я тоже тут».

Вовка меня любит

У нас с малолетним Вовой очень эмоциональные отношения. Его привязанность ко мне полностью вписывается в посконную истину «Бьет – значит, любит». Оттого в конце дня, отдыхая от трудов, я причесываю шевелюру перед зерцалом и стабильно недосчитываюсь пары десятков прядей. Переодеваясь, нахожу на теле гематомы причудливых цветов и неизвестного происхождения. Прохаживаясь по квартире, хромаю и постанываю. В полицию пока не обращаюсь, жду, пока Вова подрастет, все равно в минуту слабости черновик заявления о домашнем насилии был написан и хранится теперь в надежном месте.

Вова не понимает, на что способна масса его немаленького уже тела, но я не обижаюсь. Я нервная женщина и жажду проявлений сыновней любви, даже если она выражается оригинальным способом. Утром Вова нежно обнял меня за шею, дальше шея захрустела и перестала что-либо чувствовать. Уверившие друг друга в своих чувствах, разошлись – Вова довольный, я со слегка вымученной улыбочкой. Очевидно, с этой гримасой мне теперь жить, ведь Вова проницательно нажал на какой-то особый шейный позвонок.

Сын ревнует меня ко всем на свете. Свойственные мне от природы доброта и веселость характера постоянно притягивают ко мне чужих детей. Они печально слоняются по детской площадке, пока прародители вовсю самоутверждаются в инстаграме. Мы же с Вовой очень старомодны – притащили машинки, ведра и прочие аксессуары, развлекаемся по полной. Сначала чужие отпрыски стоят в отдалении и греют уши. Потом медленно приближаются и заигрывают со мной взглядами. Я симпатизирую детям, но Вова спинным мозгом чует нахлебников, которым подавай зрелищ и веселую мамашу. Сын видит чужаков и рычит, наподобие гиены, у которой хотят увести свеженькую кровавую тушку. Шуруй отсюда, пугает Вова робкого приблуду, топай к своей мамочке, пока я добрый. Самые наивные считают угрозы блефом и все-таки приближаются. Тетя, можно с вами поиграть. У меня влажный взор, предательская улыбка, конечно, мол, детишки, вот только у меня тут цербер с лопаткой, подходите, коли не боитесь. Вова звереет, посылает малышей к их собственной матери, цыц, шепелявые. Отбив атаку, сын, раздувшийся от гордости, спешит в мои объятия – насладиться привилегией единственного ребенка и заодно выдрать пару-тройку моих волос в качестве трофея. Потому что ему можно, а вот этим мелким оборванцам – ни-ни.

Воспитательные книжки

У меня в шкафу четырнадцать книг о воспитании детей. Все потому, что четыре года назад я узрела благую весть – та-дам, у вас намечается наследник – и страшно перепугалась. Как посеять, как прорастить и, самое главное, как потом отмазать от армии, если родится мальчик. Полезные книжки должны были помочь мне увидеть в зеркале готовую к материнству женщину, а не вот эту, которая сейчас маячит в мутном отражении.

Названия этих книг – бальзам для старательных матерей. Я тоже прилагаю известные усилия, чтобы не облажаться перед сыном, так что часто тусуюсь у прилавка с педагогикой для чайников. Там есть бестселлеры – «Все о детях в одной книге», например. Очень популярное пособие, разбирают, выдирая друг у друга из когтистых лапок. На полки приятно посмотреть: никакого сексизма, Европа, меняем подгузники по очереди, поэтому есть книжечки для мужчин, с рекламой отцовства, вроде «Из чувака в крутые папочки». Папочек рядом что-то не видно, они из экономии в книжный не заходят, поэтому им дражайшие покупают назидательное чтиво и забывают его потом на столе многозначительно.

До рождения Вовки у меня было время подготовиться и освоить матчасть – Сирзы, Гиппенрейтер, Петрановская, Мазлиш. Это так, чисто пробежаться по верхам воспитательного процесса, унять дрожь и подергивание глаза, потом поплакать в туалете. По итогам чтения выясняется, что у вас все запущено, социальная опека уже на подходе, ребенок молчит, а сам строит план побега. Но есть и свет в конце тоннеля – быстренько сгруппироваться и компенсировать моральный ущерб, нанесенный детству. А ведь есть еще ученые книги, посвященные соплям. Тему соплей вообще невозможно раскрыть до конца – это посильнее, чем «Фауст» Гёте. Консистенция и цвет детского насморка занимают меня и по сей день, в этой области много ещё неизведанного.

Я все-таки троечница, потому что до сих пор в трудных ситуациях закатываю глаза к потолку и ищу там ответ – что делать и, главное, как не убить собственное дитя. На потолке, как водится, по делу ничего не сказано. Зато имеется царапина от мяча. Вздыхаю, обнимаемся с провинившимся субъектом, иду перечитывать целебные книжечки по пятому разу. Вдруг поможет? Вон они, стоят успокоительно, как бы говорят, купила ты нас, мать, вот и молодец. Действуй в рамках закона – и ничего, главное, чтоб человек был хороший.

Поделки

Я с детства знала, что все взрослые делают ЭТО. Смутно ожидала чего-то подобного – когда-то там, еще не скоро. Утешала себя, что ЭТО случается со всеми, а у меня ничего, обходится пока. И тут, неожиданно, безо всякой подготовки и даже без завтрака на меня обрушили: готовьте ребенку костюм для праздника осени. И поделки не забудьте, в нашем детском саду конкурс поделок объявляется. Лицо мое съежилось и взгрустнуло. Все-таки от судьбы не уйдешь.

Прикладное творчество – это не мое. Потому что фантазии у меня до чертиков, а навыков никаких, руки натурально не слушаются. Пришивать, склеивать, обметывать, упаси Боже, я вообще не умею. К моему величайшему сожалению вещи у сожителей постоянно рвутся, пуговицы отрываются и теряются, а пятна не поддаются удалению, хотя на банке с пятновыводителем сказано обратное. Полный профан, я с идиотским оптимизмом пытаюсь пришить пуговицу, но швея в доме быта уже знает мой фирменный почерк и старается громко не смеяться. Раз уж субстанция полетела на вентилятор, добавлю, что наша кофемашина абсолютно точно меня ненавидит, и, как только заметит меня, так сразу отключается. Отсутствующий вид принимает любая бытовая техника, которой я касаюсь. Ахтунг, это опять она, вызывайте техподдержку!

Дары осени, вроде желудей, каштанов и обоссанных собачками листочков – это только в песнях так здорово. На самом деле, их невозможно склеить и собрать хоть во что-то, напоминающее милый сувенир. А если и извернешься, прикрепишь как-то на пластилин, сбоку бантик присобачишь, так ведь развалится эта поделка еще по пути на выставку талантов. Помню я эти выставки-конкурсы еще по школьным временам. Мама ночь не спит, кроит, вырезает, листочки кленовые утюгом разглаживает, папа шуруповертом орудует, весь в клее «Момент» перемазался, все старается разрозненные части в кучу собрать. Ты в это время мирно спишь, чтоб поутру свеженьким отнести плод фантазии родительской на суд божий. Бедные родители, они ночь не спали, бредут на работу еле-еле, а потом еще звонят, волнуются, не подвергают ли остракизму их бесталанного ребенка.

Потому что всегда-всегда найдутся золотые руки в родительском комитете, у которых по труду была пятерка, и до сих пор чья-то мама для души шьет кринолины, а папа лобзиком выпиливает игрушечную мебель. Далеко искать не надо – на нашей лестничной площадке обитает женщина, смастерившая все маскарадные костюмы для своего сына собственными рученьками. И еще все спрашивали, откуда это у мальчика такой прелестный наряд паука. Вот это, понимаете, восторг и одновременно хук справа по самооценке. Потому что в нашей семье у меня хорошо удаются только колобки из пластилина, а у Вовиного папы – эротические скульптуры, правда, из любых прикладных материалов. Современное искусство, как водится, никто не понимает, поэтому я мужские гениталии из желудей в детский сад не понесу. Что нас ждет на детской ярмарке тщеславия – неизвестно, будущее моего сына в детском саду – туманно. Знаю одно: покуда Вовины комплексы не раздулись до размера моих, запишу его на карате, каштаны всяко крепче станут.

Ответственный человек

Я такой ответственный человек, что аж самой противно. Пока счастливые люди ленятся и кладут на важные дела с приборчиком, я не сплю ночами и терзаюсь, как сделать хорошее еще лучшим. От энергичной ночной мыслительной работы под глазами у меня мешки, а взгляд особенно одухотворенный, с легким нервным тиком.

С детства меня раздражала собственная готовность быстрее, выше, сильнее. Даже на свидания я приходила на пятнадцать минут раньше, до того мне противно являться точно в назначенный час или, упаси боже, опаздывать. У меня на опоздания аллергия – ладошки мокрые, шея красная, потная. Если надо что-то сделать, то все, тушите свет. Дома порядок какой-то неестественный, чистый пол опять помыт, подушки выстроены в ряд, с игрушечного троллейбуса Вовки сдута пыль. С сыном я играю неистово, разговариваю разными голосами за всех персонажей, помогаю себе жестикуляцией и иногда пением, но это Вова сразу пресекает. «Мама, не пои». Книжки читаю, как будто мне неделю не давали есть, жадно, с безумным видом, сразу видно, что переживаю за академика Штрума, например. В данный момент жру Гроссмана вместе с его ненавистью к тоталитаризму. Ну, это ладно.

А хотелось бы поспокойнее, с ленцой. Интересно, есть же люди, которые не могут себя заставить взяться за что-либо, прокрастинируют по полной. До чего же я завидую их слоновьему спокойствию, ведь мне, чтоб ничего не делать, надо самой себе дать пинка. Але, гараж, прекрати нарезать круги вокруг сына, пускай поиграет сам. Пылесосить каждый день – это грех. Выезжать в парикмахерскую за два часа – это просто смешно. Тужиться изо всех сил, как в последний раз, по каждому малюсенькому поводу – короткий путь к деменции. Где-то на половине этого пути тебя бросает уставший от идеального порядка муж, а сын уезжает в Америку с одним туеском, в трюме парохода. Поэтому «забей» – это, возможно, самая важная аффирмация в моей жизни, повторяю ее про себя постоянно, когда приходит охота выполнить и перевыполнить план уборки, чтения, воспитания и еще чего.

Кресло

Я всегда хотела, чтоб у меня было собственное кресло. Я представляла его себе и так, и этак, и как я буду усаживаться в это мое Царь-Кресло, и немножко ерзать, чтобы проделать удобную ямку в форме задницы. Кресло символизировало домашний уют, стабильность и, вообще, качественно новый уровень жизни. В Кресле должна была восседать самодостаточная взрослая девушка, которой ничего не надо доказывать. Свято Кресло пусто не бывает – поэтому вслед за ним в доме неизменно появляется собрание сочинений Золя, французские духи и коньяк «Рене Мартэн». То есть после долгих лет скитаний по общагам и съемным квартирам быт наконец-то налаживается. Откуда во мне этакая прорва буржуазной морали – неизвестно.

Надобно заключить, что я-таки обзавелась Креслом. Картина мира полностью переменилась в тот самый миг, когда я плюхнулась в это кожаное райское гнездо. По прошествии нескольких часов выяснилось, что Кресло прекрасно на вид, удобно на поверку и коварно по своей сути, ведь вылезти из него совершенно невозможно. Хозяйство же в это время простаивает, сын увлеченно смотрит мультфильмы вместо того, чтоб читать пособие для одаренных детей, а собака изнывает от желания оправиться на травку. Завораживающий антураж Кресла весь располагает к дворянской неге, сразу хочется вести пустопорожние философские разговоры, кушать кофий с кренделем, упоенно шуршать страницами. Каждодневные занятия, вроде уборки дома и подбирания за Марусей экскрементов в парке, кажутся пошлостью для дураков. Пусть этим занимаются несчастные, у которых нет Кресла. Так рассуждаю я, поглаживая пухлые кожаные подлокотники. Еще только пять минут посижу – и все, пошла. И потом еще немножко посижу.

Мы с Вовкой похожи

С тех пор, как Вова появился на свет, я ежедневно словно гляжусь в маленькое психованное зеркальце, потому что я и Вова – одна сатана. По внешним показателям сын, конечно, ходячий положительный тест на отцовство. В животном мире подобное сходство с папочкой обеспечило бы детенышу еду, а матери возможность вообще остаться в живых – самцы, как известно, приемышей не ценят, гулящих мамаш – тоже. Папа Вовы, разглядев в сыне собственные черты, расправил грудь, потряс кулаком воздух и издал крик примата.

Я спустя некоторое время тоже обнаружила кое-что знакомое в расцветающей индивидуальности маленького мальчика, конкретно, стихийные перепады настроения, опасные и шумные, как черт знает что. Я такая «Ой, зайчик, а почему ты вот только что смеялся, а сейчас бьешь маму», а Вова такой «Затем, что ты моргнула три раза подряд, зачем ты моргаешь, мне от этого страшно». Или папа Вовы прошел мимо с сердитым лицом. По крайней мере, нам с Вовой так показалось, на самом деле, папа дул на горячий чай и стал яростного багрового цвета. Но пока мы это поняли, мы уже успели обидеться и испугаться, и закрыли дверь, и решили папу к нам с таким настроением не пускать, зачем нам в детской тираннозавр.

Вовкины мотивы очень просты. Бабушка сюсюкает и повторяет за Вовой все, что он говорит, будто он идиот. Чужой дядька в автобусе предлагает сесть к нему на колени, ведь свободных мест нет, но дядька страшен и воняет, и опять же – сюсюкает. Воспитательница говорит все по делу, но почти никогда не улыбается, кажется, она робот, и в руки я ей не дамся. Когда Вовка отказывается принимать дурацкую реальность, он вопит, плачет, не хочет разговаривать, бьет себя по голове ладошкой – все это делала бы и я, если бы взрослым такое разрешали.

Я ему прямо-таки завидую. Не нравится тебе, противно, ругаться не приучен, сидишь, гуглишь «как успокоить нервы», а там во первых строках мистика какая-то – сделайте глубокий вдох, поза силы, обнимите березку. А Вова молодец, он рассердился, раскричался, меня руками-ногами обнял, укусил от избытка чувств, всю слезами залил, потом пошли вместе съели булку, высморкались, захихикали. Мультик, говорю, посмотрим, а он – а давай, и смотрим, а как начинается какой неинтересный, то можно за второй булкой отлучиться.

Когда Вова уходит в детский сад, мне всегда грустно, что он там, один, будет справляться с тем, что цветы на окне стоят не по порядку, что из конструктора построили замок, а не корабль, что воздушный шар красный, а не зеленый. Потому что у Вовы разноцветное настроение, и у меня – тоже, и пока мой самый близкий чудик в детском саду мимикрирует под нормального, я без него справляюсь с трудом. Для объятия нужны двое, мама и сын, тогда получается самый лучший цвет.

Раздвоение личности

Иногда у меня случается раздвоение личности. Вот я – веселая, не ору, много знаю про динозавров. И вот я – жалкая, красная, злая, задаю бессмысленные вопросы, вроде «ты почему не одеваешься, я тебя спрашиваю» или – сакраментальное – «ты почему не слушаешься». В такие моменты моя бессмертная душа отделяется от стройного еще тела и с испугом взирает на беспомощную истеричку, чем-то похожую на меня.

Или вот выходим на бульвар прогуляться, а я раз и говорю чужим голосом «не стой, не трогай, не ковыряй в носу, пойдем быстрее». И сама пугаюсь, ой, чего это я. Не мой стиль. Но раздвоение же, поэтому откуда ни возьмись – шапокляк, все не по ней, придирается, ворчит, нотации какие-то гнусавит. Выражение лица – не влезай, убьет. А я слушаю себя и еще успеваю удивляться, что это у меня сейчас за физиономия, уставшая, капризная, с потугой на авторитет, мол, я тут взрослая, а ты клоп. Ясно же, клоп ни при чем, просто что-то у меня случилось, разобиделась, или с работой опять не выходит, или надеть нечего, а клопу это все неинтересно, он жить хочет, играть, вот я и цепляюсь к нему. Не видишь, мы опаздываем. Посмотри, на кого ты похож. Не груби матери, она для тебя все делает.

Только бы не было Вове так же противно слышать подобное, как мне – произносить вслух. Только бы он помнил, что у меня еще и обратная сторона есть, покрасивее. Я ее начищаю, всячески демонстрирую, чуть ли не с плакатом расхаживаю «Мама хорошая!» На улице издалека вижу женщин, у которых явно тоже раздвоение, сочувствую, не осуждаю. Различаю знакомые слова со знакомой безнадежной интонацией – ты как всегда, почему я должна. Детки, мамы вас любят, простите нас.

Бутерброд с книжкой

Мои вкусы с детских лет изменились мало. Одно из самых приятных воспоминаний – как я поедала пирог под чтение «Хижины дяди Тома». Таким же образом были прочитаны другие книги, трюк заключался в том, чтобы наворовать побольше кусков на кухне и перебежками добраться с ними до убежища. Кусаешь бутерброд с докторской колбасой, аппетит недетский, хватка железная, жирными пальцами странички листаешь. Кайф и больше ничего! Тут главное, чтобы никто не ворвался, не предложил суп, книжку не отобрал. Нельзя за едой читать, всю память сожрешь и не заметишь – да знаю я, знаю.

Есть такие моменты, говорят, когда детей нельзя отвлекать. То есть вообще нельзя ни словом, ни прикосновением нарушать их личное пространство. У них может быть серьезный разговор о том, где же у Маши то, что есть у Паши, или они просто смотрят в стенку, и у них во взгляде пустота, шаром покати, а в голове мультфильм показывают, как раз третья серия. А тут взрослый со своей слоновьей походкой и – «кушать будешь?» Ребенок как раз сейчас, может, кушает. На Третьей Планете, вместе с Громозекой.

Я больше всего боялась, что ко мне вторгнутся, пока красуется мой личный натюрморт – духовная пища с легким запахом колбасы. Стоит ли говорить, что я до сих пор все это люблю. Примешивается только горечь от того, что углеводы тоже меня любят и уходить никуда не собираются. Удовольствие от чтения пропорционально набранному весу. Единству бутерброда и литературы пришел конец. Теперь я сама себе взрослая и порчу первозданную радость отвратительной здоровой пищей. Книги не ведают, что их лишили сахара и муки, но от этого, правда, хуже не становятся.

Учебник

Сегодня вечером, отошедши от полок с детской литературой, я, хоть глаза и слипались, обратила уставший взор на учебник культурологии. Учебник на вид и на поверку скучен. В аннотации, правда, сказано, что он предназначен для подобных мне мутных гуманитарных субчиков, которым скоро уж тридцать лет, а они продолжают блуждать в поисках себя. Несомненно, в этом шатком положении самое лучшее – изящно ввернуть в разговор парочку общих идей из области культурологии и таким образом оправдать свой статус паразита, который вкусно ест, много пиздит и не зарабатывает ни копейки.

Я несколько отвыкла от витиеватых выражений, которыми вовсю развлекаются авторы учебника. Такое чувство, будто они на спор заменили понятные слова на неудобоваримые синонимы. Мое лицо, когда я дочитываю главу и нахожу в конце вопросы для проверки знаний, выражает грусть. Я морщусь, ерзаю, страдаю и почти никогда не нахожу в себе знаний, которые можно было бы проверить. Зато в процессе чтения вспоминаются всякие казусы, случавшиеся со мной в университете, когда я ещë могла ответить на три вопроса из пяти. Я долгое время считала, что испанец Ортега-и-Гассет – это два испанца, и меня не смущало, что их имена вечно шли друг за другом. Друзья, короче, не разлей вода, рассудила я, будучи на первом курсе, и немедленно продолжила заниматься устройством личной жизни.

Меня теперь не наебешь каким-то двойным именем – дома растет сын, и каждый день он технично проверяет мать на кругозор, быстроту реакции и общую сообразительность. Спрашивается, почему такая квалифицированная скаковая лошадь, как я, не может освоить один не шибко толстый учебник. Зря, что ли, Вова столько сил и хитрости в меня вложил – изворачивался, канючил, угрожал, умилял – чтобы я теперь экзамен провалила. Должны же мне эти бойцовские навыки пригодиться на интеллектуальном поприще.