Текст книги "Под знаком OST. Книга 1"
![](/books_files/covers/thumbs_240/pod-znakomost-kniga1-253608.jpg)
Автор книги: Елена Немых
Жанр: Драматургия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Фрау Кернер машет ей рукой, Ната идет по гостиной за своей хозяйкой. Видит в инвалидном кресле седую фрау: Кристин Кернер. Она смотрит на нее через пенсне достаточно критически:
– Что за страшилище? Ее отец большевик?
Наташа отвечает по-немецки:
– Мой отец историк. Профессор истории.
– Она говорит по-немецки?
Кристин Кернер обращается к фрау Кернер, жене герр Кернера:
– Да.
– Большевик, историк. Представляю.
Мама Кернера ворчит и уезжает в другую комнату. Фрау Кернер ведет Нату дальше. Поясняет:
– Это фрау Кристин Кернер-мама твоего хозяина!
Ведет к кабинету герра Кернера. Открывает дверь:
– В кабинете моего мужа, как и во всем доме, твоя обязанность, ежедневно делать влажную уборку, вытирать пыль, пылесосом чистить ковры.
– Пы-ле-со-сить?
Фрау Кернер удивленно смотрит на Нату, достает из-за бархатной занавески: пылесос, ручной, с длинной щёткой.
– Ты не знаешь, что такое пылесос?
– Нет…
– Тут нет ничего смешного, лучше думай о том, чтобы аккуратно выполнить свою работу. Ты еженедельно должна мыть окна и раз в две недели стирать все занавески и пледы. И очень тщательно вытирать пыль.
Неожиданно в коридоре появляется Кристин Кернер на инвалидной коляске.
– Опять донос на соседей пишите? Когда Вы только успокоитесь? Или мало Вам, что с нами соседи не здороваются?
Кирстен пристально смотрит на Диану. В ее руках бумага и ручка:
– Это тебя не касается…
– Хм (Нате) Пойдем со мной… (входят и осматривают кабинет) Это кабинет твоего хозяина. Он-антрополог. Работает на благо рейха.
Не дай бог, Вам зайти сюда без разрешения. И нарушить тишину во время его занятий. Сегодня под моим присмотром Вы здесь уберетесь. Он сейчас в отъезде, по этому мы должны все подготовить к его возвращению. Кстати, решение о твоем присутствии здесь будет принимать именно он. Фрау Кернер ведет Нату вниз, в кухню. В кухне-плита, огромное количество тарелок, чашек:
– Ну, вот, это новое твое рабочее место. Здесь есть все, чтобы приготовить еду. Попозже осмотрись, чтобы точно знать где и что стоит. И пожалуйста, позаботься о том, чтобы все было чисто. Стаканы, столовые приборы должны быть отполированы. Завтра в 9 утра завтрак должен стоять на столе, в общей гостиной.
– Хорошо.
Фрау Кернер подводит Наташу к ее кровати. Рядом стул с кувшином.
В кувшине-вода, на спинке стула-полотенце:
– А здесь ты будешь спать. Если ты меня поняла, будь добра сделать реверанс.
Ната делает книксен, фрау Кернер ей кивает, выходит с кухни. Ната оглядывает свое новое место работы, вздыхает, садится на кровать. Пружины скрипят. Ната оглядывается в окно кухни. Но окно выходит
в закрытый двор, поэтому Ната видит угрюмую кирпичную стену. Она вздыхает, теребит крестик на шее. В ее глазах– слезинки. Она думает о Мише.
А тем временем Эдвард Кернер в лаборатории ведет исследования
для своей диссертации по антропологии. Ему ассистировала
секретарша-блондинка с укладкой на голове. Она записывала
показания, которые диктовал ему герр Кернер. Профессор
антропологии со штангенциркулем в руках снимал показания размера носа, лба и глаз у заключенного из концлагеря:
– Вторая позиция-восемь, цвет глаз-18. (подходит к секретарше)
Запишите в анкете: заключённый из концлагеря номер 35604,
первая позиция 18.
– Извините, герр Кернер, у меня закончилась бумага.
Секретарша, покачивая бедрами, покинула кабинет. Герр Кернер наклонился над заключенным, надевая на его голову железный обруч. Ему были крайне интересны параметры головы заключенного из концлагеря. Он был тощий, измождённый,очевидно, что его морили голодом много дней.
Его карие и испуганные глаза с ужасом смотрели на герра Кернера:
– Доктор, доктор. Вы меня не узнаете? Я Ваш сосед бывший, я еще у Вашей жены роды принимал. У нее тогда мальчик родился славный. Филипп. Моя фамилия-Гофман. Якоб Гофман. Вы меня не помните?
Глаза у Якоба слезятся. Герру Кернеру неловко, он отходит в угол, он узнал акушера своей жены и своего бывшего соседа.
Однако с приходом к власти партии националистов, порядки в их немецком городке резко поменялись, и признавать знакомых, здороваться с ними и вообще поддерживать отношения с людьми еврейской крови было совсем небезопасно, да тем более с бывшими соседями. Сначала их всех заставили носить нашивки в виде жёлтой шестиконечной звезды Давида. Потом заставили зарегистрироваться на бирже труда. Уже через месяц после внедрения правил Третьего Рейха на территории немецкой области и ее столицы, всех евреев и вовсе заставили жить в гетто: определенном районе города для тех, кто не имел чистокровной арийской крови. Евреев сгоняли на тяжелые работы, часть банков, магазинов и лавок, которыми управляли богатые еврейские владельцы, были закрыты. По городу распространялись слухи о том, что евреев ночью вывозят
в концлагерь под Краковом, для дезинфекции. Герр Кернер, однажды побывав в таком, понял сразу, что концлагерь – это машина смерти. Акушер Гофман-еврей, который принимал роды у жены и старался, чтобы Филипп родился здоровым ребенком задел отеческие чувства Кернера. Было очевидно, что он просил спасти его от смерти, напомнив о знакомстве и соседстве. Однако герр Кернер смалодушничал, изобразив, что вовсе его не узнал. Тот и правда был крайне истощен. Неловкое молчание прервала вошедшая секретарша:
– Извините, взяла бумагу в соседнем кабинете. У ассистентки доктора Рашера (садится) Я готова.
Секретарша садится за печатную машинку и начинает печатать под диктовку герра Кернера:
– Пишите: «таз женского типа, грудная клетка сужена», и попросите ввести следующего.
Герр Кернер отходит к окну, его сердце колотится так, что просто может выскочить из груди. Ему жалко Якоба Гофмана, а еще жальче себя, так как он вынужден быть жестким с врачом своего сына не арийского происхождения. Герр Кернер роется в сумке, ищет таблетку от сердца, смотрит в заснеженное окно.
А в это время в ванне, в квартире герр Штерна, Анна Алексеевич позорно отдавалась своему немецкому хозяину. Секс остовок
с солдатами Вермахта, а тем более офицерам СС, был строго запрещен в Третьем рейхе и карался жестоко. Чистота арийской крови-об этом неустанно говорил Гитлер. Однако герр Штерн был отчаянный ходок по женщинам, и славянскую прислугу выбирал намеренно привлекательную.
Анна Алексеевич спала со своим хозяином давно, втайне мечтая выйти за него замуж. Пыталась она узнать и про новую прислугу, которую привез герр Штерн. Однако ничего нового, кроме как что ее зовут Наташа Рудина и что она-из Москвы, она так и не узнала. Девушка была красива, Анна отчаянно ревновала своего ветреного любовника, кроме того Алесеевич была беременной чем пыталась уже третью неделю рассказать герр Штерну.
Глава 4. Подмосковье. Декабрь 1941.
А тем временем в мерзлом окопе дрожащими руками скручивает самокрутку боец Красной армии. Сверху ссыплется белая, колючая мука в виде снега. Миша и Саша сидят так же в окопе, их руки дрожат, они катастрофически замерзают. Внезапный звук самолета, который заходит на вираж, отвлекает их о созерцания бескрайнего заснеженного поля. Самолёт с фашистскими крестами. Он заходит на вираж, пока командир делает всем знак прятаться в блиндаж. Однако бомбежки почему-то нет, сверху из самолета падают белые листовки. Он машет крыльями, делая «мертвую петлю», и улетает далеко за горизонт. Солдаты видят, как миллионы белых листков покрывают землю рядом с окопами. Миша берет один из них в руки, читает. Текст написан по– русски, но картинки и содержание – явная фашистская пропаганда. Рядом такую же агитку читают -солдаты:
– Смотри, листовки немецкие.
– Вражеская пропаганда.
– Эх, табачку бы сейчас…
– Ага, и выпить…
– И где наш командир?
Саша, который так же держит в руках листовку, жмет плечами. Протирает свои разбитые очки:
– Очки разбил. Эх… Но вижу (читает вслух) «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича…»
Да, немецко-фашистские вирши. Окопная поэзия.
К Саше с Мишей подползает солдат. Его лысина блестит от пота, он вымазан глиной. Сворачивает самокрутку:
– Тикать надо, братцы. Дело хреновое.
– А в какую сторону тикать, знаешь?
– Да, в какую сторону не тикать; до ветру охота. Бумажки, братцы, нет?
– Ага, сейчас… Держи листовку!
– Еще раз такая атака. И конец нам.
– Вишь их сколько…
В окопе показывается командир соседнего взвода Гриднев.
Он контужен. Говорит, заикаясь.
– Отставить разговорчики. Увижу листовки в руках-под трибунал.
– Ну, товарищ командир, виноваты!
Гриднев видит в руках Саши листовку.
– Эй, Вы… Встать! Смирно. Почему вражеская агитация в руках? А?
– У кого? У меня?
– Так. Моя фамилия-Гриднев.
– Я-командир соседнего взвода.
Миша, Саша и другие бойцы встают в окопе, отдают честь подошедшему командиру.
– Вы-бойцы отряда народного ополчения, не имеете права читать вражескую агитку. Приказы не обсуждаются. За паникерство, саботаж, неисполнение приказов-расстрел на месте. Всем ясно.
– Угу, ясно.
Гриднев смотрит на него зло, Саша поправляет очки. Он стоит по стойке «смирно», однако без винтовки.
– Где ваше оружие, боец?
– А у нас в народном ополчении больше одной на двоих не выдавали. -У вас пятнадцать минут-найти оружие… Остряк!
– Товарищ комвзвода, разрешите мне. У него зрение плохое, очки разбил! -Выполнять приказ!
– Есть выполнять приказ…
Миша отдает свою винтовку Саше, выскакивает из окопа и бежит, пригибаясь к земле, в другому мерзлому окопу.
– Стоять, я не тебя посылал.
– Мишка, куда?!!! Стой, под пули… куда?!
Но Миша не слышит, бежит по полю, пригибаясь низко. Гриднев целится в него, беря на мушку.
– Стой, расстреляю… Сука. Стой!
Но Миша уже далеко. Он прыгает в яму, которая образовалась от взрыва большого снаряда. На самом дне-труп солдата с винтовкой. Миша подползает поближе, рассматривает ее. Винтовка явно рабочая, однако руки трупа сжимают древко так сильно, что Мише в начале кажется, что он не сможет достать свое оружие из рук мертвого солдата. Землистое лицо погибшего парня, стеклянные глаза пугают Мишу, он медленно разгибает пальцы солдаты, отрывая их один за другим от древка. Наконец-то ему это удается, Миша передергивает затвор, однако внезапно заходящий на крутой вираж, самолет выводит его из временного ступора. Он делает движение, чтобы выскочить. Однако не успевает, слышится вой снаряда и в воронку падает бомба. Мишу откидывает далеко назад, Саша выскакивает из окопа.
– Мишка!!
Гриднев хватает его за шинель, затаскивает обратно, взрывная волна заставляет их бежать по окопу в сторону блиндажа.
– Назад, назад… Отходим, отходим.
– Малыми группами к той опушке. Видит, как Саша сидит в окопе и рыдает: на его глазах погиб друг.
Гриднев хватает Сашу за лацканы шинели, трясет его.
– Погиб он, погиб твой друг. Намотай сопли на кулак, и пойдем… Живо, боец!
Гриднев тащит его дальше, машет остальным, чтобы отходили.
Его почти не слышно, так как тут и там гремят взрывы. Мишу накрывает взрывная волна, его засыпает песком и он какое-то время лежит, оглушённый с закрытыми глазами на снежном поле. Будит его немецкая речь. Когда Миша открывает один глаз, он видит трех солдат в касках с белыми платками. Они идут к нему:
– Сегодня мы потеряли несколько человек! У русских большие потери… А сколько в плен сдаются! Все равно нужно все прочесать.
Солдаты замечают лежащего Мишу. Тот пытается вжаться в землю, тянет руку к винтовке, сдаваться в плен живым он явно не хочет. Однако не успевает схватить древко. Солдат пинает его в бок сапогом, Миша замирает, притворяясь мертвым:
– Еще один русский,живой…Ранен наверное.
Солдат еще раза пинает сапогом Мишу, направляет на него свою винтовку.
– Русский, вставай… Живей…
Миша поднимает руки вверх, поднимается. Солдат наклоняется, забирает винтовку Миши себе, толкает его в спину. Миша жмет плечами. Очевидно, что сопротивление бесполезно. На него направлены три длинных ствола. Миша поворачивается к ним спиной, руки складывает на затылки замком. И через короткое время он уже в огромной колонне таких же, как и он, военнопленных.
Солдаты и даже офицеры в шинелях с сорванными лычками бредут по грязной дороге вдоль реки. Идти трудно, дорогу развезло от грязи, и даже первый мороз, сковавший лужи морозным рисунком, не укрепляет петляющую в поле дорогу. Снег, падающий большими хлопьями сверху, мешает разглядеть поле впереди. Немецкая охрана, выстраивая военнопленных в две колонны, ведет их к реке.
– Шевелитесь, русские свиньи!
– Стройтесь в колонны! Идите прямо. Шевелитесь. Надо успеть до темна.
– Шевелитесь. А то кормить не будем.
Колонна идет вдоль брошенной телеги. На ней: вещи, книги, чемоданы. Миша видит лежащую на земле книгу, на обложке надпись: «Три мушкетера» Александра Дюма.
Миша подхватывает книгу и засовывает за пазуху. Владимир Сашин: молодой, деревенского типа парень, идущий рядом с Мишей Сергеевым, кричит ему вслед:
– Эй, куда ты? Ты что остановился?
– Смотри, «Три мушкетера»!
– Больной,интеллигент вонючий. Тебя как звать-то, интеллигент?
– Михаил Сергеев.
– А меня-Сашин. Владимир. Рядовой пехоты. А нынче военнопленный армии дезертиров (оглядывается) Слушай, жрать охота.
А они (кивает на охрану) нас кормить не собираются, сволочи!
Колонна движется дальше. Ночь спускается на землю, в поле темнеет и наконец-то колонну решают остановить. Комендант самопроизвольного лагеря делает распоряжения:
– Русские, Вам отдан приказ ложиться… быстрее ложиться… Всем спать! Русские свиньи.
Военнопленные в дранных и грязных шинелях, дранных сапогах и лаптях ропщут. Земля мерзлая, и как тут заснуть? Однако немецкая охрана прикладами заставляет их всех лечь на землю.
– Сволочи!
– Прямо на снег… Земля-то мерзлая…
– Ладно, в тесноте, да не в обиде… (кричит всем) прижимайтесь теснее, братцы!
Солдаты группируются по десять человек, прижимаясь друг к другу телами. Ложится на землю и Миша. Рядом с ним оказывается Сашин. Лицо у него простое, крестьянские черты выдают деревенского жителя, однако упрямое выражение лица и наколка на руке, подсказывают Мише, что сосед его вовсе не так прост, как хочет показаться. Он с минуту скептически смотрит на Мишу, на его тонкие руки, интеллигентное лицо, лишь потом протягивает руку. Сверху падает снег, и часть снежинок цепляется за его недельную щетину. -Я вот – боец народного ополчения. Только я-не дезертир. Я просто в плен попал.
– В плен значит. Сам сдался или они тебя поймали? (кивает на немцев) Солдаты, ведущие колонну военнопленных Красной армии, уже развели костер. Они грели руки над огнем и о чем-то тихо разговаривали. Сашин зло зыркнул на них из-под нахмуренных бровей, затем полез
в свой сапог. Достал самокрутку, понюхал табак, рассыпанный на папиросной бумаге. Курить в колонне было запрещено, и он сунул самодельную папироску за грязную портянку. Говорил с Мишей он тихо, почти шепотом, чтобы не слышал патруль:
– В окружение часть попала. «Котел» знаешь что такое?
– В котле и я был. Но выбрался.
– А как в окружение твои попали?
– Да как все. Ждали подкрепления, а его все не было.
Ну, и начальник взвода велел винтовку найти.
– Вам чего? Оружие не дали? (хлопает по плечу) Эх, ты! Ополченец!
– Да, нам одну на двоих в ополчении выдавали. Ну, я и побежал в другой окоп винтовку искать.
– Нашел?
– Да, а тут бой неожиданно. Ну, и контузило.
– Понятно. А моя часть вообще ни дня ни воевала. Деревня моя здесь, под Вязьмой. Призвали в самое пекло. Командира убили, политрук сбежал. А тут немцы на танках.
Сашин неожиданно ежится. Мороз колючий и его пробирает до самых костей. Он бросает взгляд направо и видит, как рядом с ним заснул другой солдат. Лицо его мертвенно белое, на ресницах белая изморозь от инея. Сашин испуганно смотрит на солдата с другого бока и видит ту же картину. Он смотрит вдаль и видит несколько кучек солдат, лежащих вповалку. Их шинели запорошил идущий снег, и где-то даже и непонятно, что это не сугробы, а люди:
– Замерзнем тут на хрен.
Миша мрачно дует на свои синие руки, очевидно, что Сашин прав. Немецкий патруль, одетый с иголочки, вовсе не намерен разжигать костры для военнопленных. И кто доживет до утра вовсе не ясно. И только двоим пленным: Сергееву и Сашину не спится. Миша прищуривается. Вдалеке, у закованной льдом реки, видна перевернутая лодка:
– Смотри, там лодка.
Миша делает движение вперед, ползет по-пластунски. Сашин оглядывается на немцев у костра. Те мирно греют руки у огня. Владимир делает движение вперед, и очень скоро догоняет Мишу:
– Тише, ползи тише… А то заметят.
– Ага, главное доползти. И спрятаться до утра.
– До утра можно.
– Если не околеем, ног вообще не чувствую.
Они доползают до лодки, заползают под нее. Короткое время сидят
в полной тишине. Миша видит дырку в борту, приникает к ней своим глазом. У костра стоят трое солдат в немецкой форме и касках, они греют руки и тихо смеются, рассказывая немецкие анекдоты.
Очевидно, что им все же удалось сбежать, однако убежать далеко они смогли бы вряд ли. Ноги все же были отморожены капитально:
– У тебя спички есть?
– Может тебе еще и табачку? Ладно, знай Сашина. Держи заначку, ага…
Сашин хлопает по своим сапогам, находит спички прямо в своих кирзачах в портянке и протягивает коробок. Миша осторожно чиркает одну спичку, огонь освещает их чумазые лица, пространство лодки. Миша достает из-за пазухи книгу «Три мушкетера»:
– Книга. Читать будешь? Миша улыбается, отрывает последнюю страницу с оглавлением книги, зажигает уголок, бросает в кучку соломы. Костер медленно разгорается:
– Давай, давай… (раскрывает книгу и читает): «Примерно год тому назад, занимаясь в Королевской библиотеке Людовика XIV я случайно напал на «Воспоминания г-на Д'Артаньяна»
Как большинство сочинений того времени, когда авторы, стремившиеся говорить правду и не собирающиеся отправляться затем на более или менее длительной срок в Бастилию, они были найдены мной в Амстердаме, у Пьера Руже. Заглавие соблазнило меня (ежится).
И я унес эти мемуары домой, разумеется с позволения хранителя библиотеки»
Сашин клевал носом, а голос Миши звучал все тише и тише. Владимир смотрел на горящий огонек в соломе, и Бастилия, и три мушкетера, и Д'Артаньян вставали перед его глазами некими придуманными Мишей образами. Круги перед глазами плавали, соединяясь и разъединяясь, образуя причудливый узор. Владимир то же тер глаза, пытаясь не заснуть, но в итоге задремал под бормотание Михаила. Вскоре заснул и сам рассказчик. Ноги и руки согрелись, и два бывших бойца отступающей Красной армии тихо засопели. Проснулись они лишь к утру и Сашин первый посмотрел в дырку в лодке. Поле было чистое, немцев не было, только кое-где, правда, валялись закоченевшие трупы русских солдат. Далеко не все из них проснулись в это зимнее, морозное утро. Колонна оставшихся в живых советских военнопленных снялась с места к утру, подгоняемая прикладами немецкого патруля и комендантом самопроизвольного лагеря. В поле было пустынно и тихо. Владимир Сашин легким движением руки перевернул лодку, из-под которого выскочил он сам, а потом и Миша. Сашин быстро пробежался вокруг ближайшего куста, чтобы размять ноги. Рядом с лодкой валялась сожженая книга Дюма. Миша медленно подтянулся, и они сели на перевернутую лодку. Сашин подсел к нему ближе:
– Ладно, надо к своим пробираться.
– Ты, Мишка, как хочешь, а я тут останусь. Я по бабе своей соскучился.
– Да, ладно, что ты?
– Пусть сначала патронов настругают, умники! А то у самих жопа
в тепле, а людей безоружных на смерть шлют! А потом еще приказы строчат: «Дезертиров и пленных расстреливать» Сам слышал.
Миша вскакивает, хватает в ярости Сашина за лацкан шинели, трясет его:
– Врешь, мы с тобой не дезертиры!
– Хороший ты парень, Сергеев! Только прямой больно, а прямых жизнь гнет. И тебя согнет.
– Эх, а я из-за такого, как ты Дюма сжег.
Миша плюет от злости себе под ноги, подхватывает книгу «Три мушкетера», лежащую рядом с лодкой и идет по полю в сторону леса. Очевидно, что идти долго. Вдалеке слышны отзвуки идущего близ деревни боя, видны зарницы от взрывов. Сашин поворачивает в другую сторону. Приходило ли в голову двум спасшимся от смерти военнопленным, что встретятся они почти через четыре года, а краткий разговор в старой лодке ночью со случайным человеком изменят жизнь и судьбу Миши навсегда. А тем временем всего в пяти километрах от места событий, именно там, где звучали взрывы близ деревни, Мишин взвод под командованием всего того же Гриднева пытался прорваться к основным частям и военным позициям Красной Армии. Воинская часть КА, попавшая в военный «котел», пыталась соединиться с основными военными формированиями.
Тем временем, услышав шум подходящих к деревне советских танков, Елена Сергеевна Рудина, которая квартировалась у местной крестьянки, сдавшей декабре 41 ее и дочь Нату немцам, вышла на крыльцо. Она опять собиралась на работу, пришла разнарядка из районного арбайтцентра: сделать списки местных жителей для новой отправки в Третий Рейх, и Елену Сергеевну вызвали переводить
с немецкого в комендатуру. Рудина работала там почти месяц, каждое утро являясь туда, чтобы выполнить работу переводчика, но в это день в дверь сарая рядом с избой неожиданно постучали. Крестьянка приоткрыла дверь и увидела немецкого солдатика на пороге ее подворья:
– (Елене Сергеевне) Лен! Опять за тобой (солдату) Иди на крыльцо. Она уже собрана, ждет тебя.
Солдат кивнул и пошел вокруг дома. Елена Сергеевна накинула платок на голову, застегнула полушубок, когда немец появился рядом с крыльцом:
– Снова в комендатуру? Переводчик нужен?
– Да! Нужно перевести на русский пару документов. Комендант просил лично…
Он сделал пару шагов в сторону от избы, когда на крыльцо выскочила крестьянка. Она протягивает Елена Сергеевна узелок
с пирожками:
– Лен, покушать-то возьми… Опять до утра продержат.
Елена Сергеевна сделала несколько шагов по тропинке, конвоируемая солдатом, но было видно, что он не успевает за ней и мерзнет от холода. Елена Сергеевна с минуту идет с ним рядом, искоса поглядывая на смешного немецкого паренька. Солдат был рыжий, веснушчатый и хлюпал красным носом. Елена Сергеевна протягивает ему свой шарф:
– Что? Холодно? Возьми шарф.
– О, хорошо (на ломанном русском) Спасибо! Gut, gut!
Елена Сергеевна прислушивается. Канонада слышна все громче:
– Хорошо? Eще бы тебя не gut. (по русски, намеренно)
Погоди еще, что дальше делать будешь? Вот наши придут, фронт-то уже близко.
Солдат не очень понимает, что говорит Елена Сергеевна, быстро и по-немецки:
– Пошли, комендант ждет.
Они делают несколько шагов по тропинке, когда неожиданно появляется толпа бегущих немецких солдат. Они экипированы котелками, фляжками, сумками и винтовками. Один из солдатов видит конвоира Елены Сергеевны:
– Эй, Франц! Ты приказ слышал? Наша часть уходит… Почему?
– Русские напали на деревню! Мы отходим!
Елена Сергеевна, которая отлично знает немецкий, не может спрятать счастливую улыбку. Она отлично понимает их речь: «Русские напали на деревню» Она останавливается, солдат, думая куда идти, вскидывает ружье:
– Стоять, назад. Вы не можете оставаться…
Но в этот самый момент Елена Сергеевна слышит отчетливое русское: «Ура!» В деревню врывается колонна красноармейцев, они бегут с задворок деревни прямо к центральной площади.
Солдат-конвоир от страха приседает и почти на четвереньках пробирается к кустам смородины. Голые ветки колют его руки, мешая спрятаться, от атакующей русской колонны. Заняв выжидающую позицию, он передергивает затвор винтовки, прицеливаясь. Но Елена Сергеевна упорно делает шаг вперед:
– Наши…
– Стоять… Назад! У меня есть приказ. Я буду стрелять!
Но громкое «ура!» нарастает все сильнее. Елена Сергеевна делает еще шаг на встречу русским войскам, до тех пор пока глухой хлопок выстрела немецкой винтовки не останавливает ее. Елена Сергеевна трогает свою грудь. Рука оказывается в крови, а она смотрит на рану, на расплывающееся пятно на пальто, на капающие на белый снег алые капли, не понимая, что ее уже нет. Немецкий солдат от страха быть захваченным в плен наступающими советскими войсками выстрелил в русскую переводчицу, выполняя инструкцию военной немецкой комендатуры. Однако осознать случившееся он так и не успел. Она упала на колени, а потом на снег:
– Занимай оборону… Заряжай,пли…
Немецкие солдаты, отстреливаясь, покидают деревушку. А русские части с громогласным «ура!» уже скидывают красный флаг со свастикой, ломают немецкие таблички на здании местной комендатуры, а так же сгоняют всех оставшихся в деревне людей на центральную деревенскую площадь:
– Братва, флаг снимай!
– Сволочи фашистские… Всю деревню сожгли!
– Эй, братцы, каши-то хватит?
– Взвод! Располагаемся на ночевку! Сбор завтра в 8—00! Всем построиться, и устраиваться на ночлег!
На площади уже полевая кухня с кашей. Идет раздача еды, вдоль колонны красноармейцев, построившейся у избы, идет все тот же Гриднев. Рядом с ним-московский сосед Миши Сергеева: Клюев Саша. Они подходят к носилкам, на которых лежат несколько убитых при наступлении жителей деревни, а так же немецких солдат. Среди них-Елена Сергеевна.
– Быстро организуй захоронение. Всех в общую могилу. Документы собери. И наших в общую? Экономьте силы, боец Клюев!
Саша наклоняется над трупами, видит Елену Сергеевну, вздрагивает. Бледное лицо, заостренный нос, закрытые глаза, его гложут сомнения. Он обращается к стоящим рядом крестьянкам, среди которых выделяется хозяйка, у которой жила Наташина мама:
– Женщины, кто готов опознать своих?
– Сначала драпают, потом стреляют, а потом я своих опознавать должна? (гладит шубу) А жиличка хорошая была. Шубу мне подарила.
Из Москвы ко мне на менку пришла. Я ее и приютила.
– Что молчите? Никого не увидели?
– Вон смотри… Из Москвы жиличку мою убили. Лена Сергеевна зовут. Саша вздрагивает. Все-таки он не обознался. Он подходит ближе, склоняется над трупом, снимает шапку, к вечеру Саша добивается отдельной могилы для мамы Наты, он лично участвует в захоронении на задворках деревни, ставит крест на могилу и вешает табличку: Елена Сергеевна Рудина (1901—1941).
Гриднев увидев, что его боец чем-то чрезвычайно расстроен, подходит к могиле, с минуту смотрит на табличку:
– Знакомая?
– Мать одной девушки.
– Рудина Е. С.?
– Товарищ комвзвода, я письмо написал им о смерти мамы, как лучше отправить? Как Вы думаете?
– Полевой номер нашей части дадут, тогда и отправишь. Девушка у тебя красивая? Как ее зовут?
– Наташа Рудина. Очень красивая, только это не моя девушка. Друга. Того, который, за винтовкой побежал.
– А, тот салага! Помню (треплет по плечу) Да, забудь уже его! (видит слезу Саши)
Ну, ничего, ничего. Жив ты остался: хорошо! А другу твоему, когда вернемся, памятник поставим, как герою (видит лопату) Лопату-то забери.
Гриднев идет по направлению к деревне, Саша подхватывает лопату, идет за ним.
А тем временем в московский госпиталь идет доставка раненных бойцов из Подмосковья. Двор больницы заполнен носилками
с раненными. По двору ходит в белом халате Антонина: главная медсестра госпиталя. Антонина курит самокрутку, которую держит пинцетом, руководит разгрузкой раненных и доставкой лекарств
в военном госпитале. Боец, который переносит на руках коробку
с лекарствами, неожиданно толкает ее плечом и чуть не падает на ступеньках?
– Что ты так швыряешь? С лекарствами надо обращаться, как с женщиной. На пример – со мной. Нежно!
– Я и женщин швыряю, а еще я их душу вот так. (он показывает, как он душит женщин)
Боец принимает Антонину за талию, она хохочет, отпихивает его руками. Их шуточную возню прерывает подошедшая в двор госпиталя Рита, ее бледное и интеллигентное лицо кажется инородным в этой обычной толпе медицинских работников. Главная медсестра: Антонина смотрит на нее исподлобья, закуривает.
– Эй, гражданочка. Вы не меня ищите? Вы из медицинского управления?
По поводу лекарств?
– Мне нужен начальник госпиталя.
– Это по какому такому вопросу?
Антонина напрягается. Уж не замена ли ей пришла? Но, окинув цепким взглядом Риту, понимает сразу: явно не медсестра, скорее из медуправления:
– Я-новый врач, хирург!
Антонина насмешливо смотрит на Риту. Худая и хрупкая девушка
с тонкими руками на хирурга вовсе не похожа.
– На хирурга Вы не сильно похожи.
– А Вы по виду не судите.
Рита заходит в госпиталь. Антонина закуривает, придерживая пинцетом сигарету, бросает взгляд на заклеенные крест-на крест окна больницы, но в это время грузный бугай с мешком через плечо толкает Антонину:
– Ишь ты! (бугаю) Так, ну-ка, давай отсюда.
Рита тем временем поднимается по большой мраморной лестнице. Мимо нее проносят носилки с раненным бойцом, так как идет переезд со второго этажа на первый.
Рита видит медсестру Любу в белом платочке. Та несется мимо нее наверх, держа в руках папки с медицинскими картами:
– Извините, а Петр Иванович Антонов где?
Но ответить Люба не успевает. По лестнице ей на встречу спускается мужчина в белом халате, в белой шапочке. У него усталое и интеллигентное лицо. Это-главный врач госпиталя Антонов Петр Иванович. Люба, увидев его, тут же забывает про Риту:
– Товарищ Антонов! Пирогов никак не уснет…
– Сейчас ты у меня сама заснешь (Любе) Рассчитай по весу Пирогова дозировку. И Все. Рассчитай!
– Здравствуйте! Я-Рудина. Маргарита Андреевна.
– Не суй ты мне свое направление, не суй.
– Я могу работать хирургом…
– (рассматривая ее направление, копию диплома) Отличница, знаю я вас, отличниц! Все по книжкам выучили… Пинцет освоили, а у меня не пинцеты, а пилы! (протягивает ей направление) Держите!
Антонов разворачивается и идет к выходу. Рита спускается по лестнице вместе с ним.
– Вы меня не знаете.
– Да, знаю я Вас, отличниц. Ко мне недавно пришла такая же. Я как ногу пилить начинаю, она, хлоп, под стол! А Антонов ассистируй сам себе. А она оказалась еще и беременная. О, как барышня, мне не беременные отличницы нужны, мне вот мужики (показывает
с какими) вот с такими ручищами нужны. Нет, нет.
Антонова и Риту толкают два медбрата с носилками, на которых лежит раненный:
– Извините, вы у меня, поаккуратней ходи здесь, и ты то же (машет на нее рукой) Вы вон какая!
– Какая?
– Барышня, у меня не библиотека, а госпиталь, того и гляди эвакуация сейчас начнется. Мне люди лишние не нужны!
– Я к наркому здравоохранения Митиреву пойду…
– Да хоть к самому Ворошилову (думает) Иди-ка, ты, девица, в общую терапию (отдает направление) Завтра приходите.
Антонов выходит на улицу, расстроенная Рита складывает свое направление вдвое, убирает его в сумочку. Солдат, охраняющий вход, хлопает девушку по плечу:
– Не грусти, девонька, Антонов мужик грубый, но отходчивый.
Рита пожимает плечами, не желая скрыть раздражение, выходит на улицу вслед за Антоновым.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?