Текст книги "Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е"

ГЛАВА 4. ЛИКВИДАЦИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО МУЗЕЙНОГО ФОНДА

Рожденный революцией. Купеческая Москва и великосветский Петербург. Крюгер, Партридж, Вейс…: иностранные покупатели в хранилищах ГМФ. «При полной темноте лишь с одними свечами»: хаос переселения. Сортировочная комиссия. На экспорт!

Государственный музейный фонд (ГМФ) был создан в вихре революции. Его ликвидация, наряду с разорением ГИМ, стала главным источником формирования товарного фонда икон. Она началась в 1927 году и была объявлена законченной в Москве 1 февраля 1929 года (сверка документов продолжалась до мая). Ленинградское отделение ГМФ прекратило свою деятельность 1 июня 1929 года.

Более десяти лет фонд занимался собиранием, хранением и распределением национализированных произведений искусства. Сотрудники фонда вывозили национальное достояние из разоренных усадеб, дворцов, квартир, церквей, монастырей. В революционные дни бывшие дома аристократии, зачастую вместе с их содержимым, были превращены в хранилища ГМФ. В Москве для этого использовали особняки В. О. Гиршмана у Красных ворот (Мясницкий проезд, 6), В. П. Берга на Арбате (ныне Театр им. Вахтангова), фон Дервиза-Зубалова на Садовой-Черногрязской, А. В. Морозова в Введенском переулке (сейчас Подсосенский, 21), а также Английский клуб на Тверской (в советское время Музей революции, ныне Музей современной истории России) и др. В Ленинграде главное хранилище ГМФ находилось в Ново-Михайловском дворце, но использовали и помещения Эрмитажа, Русского музея и бывшие частные особняки. К началу 1920‐х годов у ГМФ в Москве осталось всего несколько хранилищ: Центральное хранилище в бывшем доме Зубалова на Садовой-Черногрязской, 6; хранилище № 2 в бывшем Английском клубе, хранилище № 3 в бывшем Строгановском училище, а также хранилище в Новодевичьем монастыре, куда в процессе ликвидации московского отделения ГМФ перевезли иконное собрание и где устроили склад госфондовского немузейного имущества Главнауки. В 1923–1924 годах хранилища в Английском клубе и Строгановском училище были закрыты, их содержимое, в том числе иконы, поступило на Садовую-Черногрязскую. Через центральное хранилище в Москве в общей сложности, согласно его отчету, прошло около 140 тысяч предметов.

История Центрального хранилища ГМФ в бывшем доме Зубалова, где до лета 1927 года находился основной фонд икон, знаменательна. Владелец дома Лев Львович Зубалов, сын известного собирателя икон Льва Константиновича Зубалова, сам предложил использовать свой дом для нужд хранения. 26 января 1918 года он писал:

При приеме и перевозке в Румянцевский музей (Зубалов служил в этом музее. – Е. О.) икон и рукописей собрания покойного Е. Е. Егорова мне пришлось убедиться в полном отсутствии у музея свободных помещений… Я предлагаю управлению музея воспользоваться для размещения новых поступлений музеем покойного моего отца Л. К. Зубалова (дом б. фон Дервиз у Красных ворот, № 6).

Зубалов обещал создать для привезенных коллекций равные условия хранения с собственным зубаловским собранием. По его словам, он хотел «послужить делу собирательства и сбережения памятников родного искусства». Так дом Зубалова стал филиалом Румянцевского музея. Бывший владелец работал в нем хранителем до 11 сентября 1919 года, когда по собственной просьбе и в связи с состоянием здоровья, получив благодарность, покинул этот пост. 1 января 1922 года Главнаука Наркомпроса ликвидировала филиальное отделение Румянцевского музея в доме Зубалова и передала здание Государственному музейному фонду.

Центральное хранилище в бывшем доме Зубалова не было лишь складским помещением. Оно выполняло функции и музея, и библиотеки, и архива, и научно-исследовательского центра. В особняке Зубалова работал открытый для публики Показательный музей. В хранилище приходили искусствоведы, экскурсоводы, реставраторы Москвы собирать материал для своей работы, а киностудия и театры на время брали вещи для съемок и постановок. Так, на Садовой-Черногрязской работал реставратор Чириков; сотрудники музеев искали материалы в связи с реставрационными работами в Кремле; на Садовую-Черногрязскую приходил искусствовед Михаил Владимирович Алпатов фотографировать иконы, Щекотов заказывал для ГИМ фотографии икон Рябушинского и Зубалова, а студия Станиславского заимствовала реквизит для постановки оперы «Евгений Онегин». Катастрофически перегруженные новыми поступлениями столичные музеи использовали помещения Центрального хранилища ГМФ для хранения и экспозиции своих собраний. Так, Третьяковская галерея под свои коллекции заняла три зала в бывшем доме Зубалова.

В первые революционные годы учет произведений искусства в ГМФ вели по мере поступления по собраниям, бывшим владельцам и бывшим местам нахождения. Со временем, видимо в 1924 году, эклектичные коллекции, поступившие в фонд, были расформированы и составлявшие их предметы распределены по специализированным отделам ГМФ: прикладное искусство, живопись и скульптура, металл и бронза, мебель и т. д. Так произошло обезличивание собраний. Основная масса национализированных икон сосредоточилась в отделе III (иконопись) в Москве и в отделе церковного имущества ГМФ в Ленинграде.

Знакомство с инвентарными книгами московского и ленинградского отделений Государственного музейного фонда позволяет предположить, что иконный фонд, сосредоточенный в древней купеческой Москве, был более обширным и исторически и художественно более ценным. Разумеется, это не значит, что в ленинградских хранилищах не было ценных икон, однако самые прославленные частные иконные коллекции попали в московские хранилища. Там оказались собрания Рябушинского, Морозова, Зубалова, часть коллекции Павла Ивановича Харитоненко. Туда же свозили иконы из бывшего магазина Н. М. Вострякова в Китайгородском проезде, моленных Карасева и Рахмановых, Румянцевского музея, Рогожско-Симоновского района Москвы – центра старообрядчества – и многие другие. Иконное собрание ленинградского ГМФ, судя по его инвентарным книгам, в основном сложилось из имущества разоренных домовых, богадельных и ведомственных церквей, монастырей, а также личных домашних икон петербургской знати и царской семьи. Крупные партии, например, поступили из дома Юсуповых и из дворца великой княгини Ксении Александровны, а также из дворцов графа А. А. Бобринского и графа С. А. Шереметева и др. Древние иконы в петербургских храмах и собраниях были редкостью. Исключение составляли купеческие богадельни, где были старые иконы, хранимые старообрядцами. Как пишет искусствовед Надежда Валерьевна Пивоварова в книге «Памятники церковной старины в Петербурге – Петрограде – Ленинграде», «своеобразие петербургских церквей во многом складывалось за счет их внутреннего убранства, состоявшего преимущественно из икон XVIII–XIX веков». Кроме того, наиболее ценное из ленинградского ГМФ еще в 1920‐е годы было передано в Эрмитаж и Русский музей.

В результате в Москве в ГМФ было создано специализированное отделение иконописи, где по атрибуции того времени находились сотни старых икон, в то время как в ленинградском отделении церковного имущества ГМФ преобладали иконы более позднего времени, которые к тому же не были отделены и хранились вместе с церковным облачением, утварью, евангелиями, металлическими образками, крестами и пр. По сути, в московском отделении ГМФ икона получила признание как произведение искусства, тогда как в ленинградском она фактически оставалась предметом культа.

Московский музейный фонд икон был огромен. Отчеты ГМФ свидетельствуют, что в Центральное хранилище ГМФ в Москве, куда к концу 1920‐х годов свезли все иконное имущество московского отделения, в общей сложности поступило 3817 икон. На деле, однако, икон было больше. Есть основания полагать, что иконы продолжали поступать в иконный отдел и во время ликвидации московского отделения ГМФ и не были внесены в его инвентарную книгу. В ленинградском отделении ГМФ, в отличие от Москвы, отдельной специализированной описи на иконы не было. Сотрудники вели суммарный учет всех предметов церковного имущества. За период 1922–1928 годов было заинвентаризировано 3182 предмета. Точных данных о том, сколько среди них было икон, нет. Просмотр инвентарных книг свидетельствует, что иконы исчислялись сотнями, но их оказалось значительно меньше, чем в московском отделении.

По точному определению Грабаря, Государственный музейный фонд был «обширным резервуаром для непрерывного пополнения старых музеев и организации новых». Выдачи произведений искусства из ГМФ в советские центральные и провинциальные музеи происходили на всем протяжении 1920‐х годов, но вплоть до принятия решения о ликвидации ГМФ в 1927 году они не имели массового характера. Наряду с выдачами в музеи задолго до массового экспорта произведений искусства началась и продажа. Этим занимались как собственный антикварный магазин Главнауки Наркомпроса на ул. Герцена, 17, так и аукционные залы, например «Прага» на Арбатской площади, и частные антикварные магазины. В 1920‐е годы практиковалась и оплата работы сотрудников хранилищ ГМФ его художественными ценностями, главным образом изделиями из драгоценных металлов. Их легче было продать на рынке. Газеты «Рабочая Москва» и «Рабочая газета» в 1928 году даже обвинили Главнауку «в спекуляции» и «распродаже дворцов». В течение 1924 и 1925 годов из Центрального хранилища ГМФ было выдано на продажу 5037 «отдельных номеров вещей и 9 ящиков с серебром». Деньги от продажи поступали на счет хранилища. Аналогичная практика существовала и в Ленинграде.

В хранилищах ГМФ рано появились и иностранные покупатели. Так, Карл Крюгер из берлинской фирмы «Рудольф Лепке», которая с началом массового художественного экспорта будет проводить первые аукционные распродажи художественных ценностей из Советского Союза, побывал в хранилищах ГМФ уже в ноябре 1925 года. Разрешение на осмотр ему выдал Музейный отдел Главнауки. В июле 1925 года Главнаука «предложила» допустить «к осмотру ГМФ и фондовых запасов музеев» антиквара Леонарда Партриджа. В феврале 1927 года та же Главнаука «предложила» Центральному хранилищу ГМФ «допустить к осмотру всего фонда» представителей «Доротеум», одного из старейших аукционных домов Европы. В декабре 1927 года с теми же целями приходили представители «английской фирмы Нормана Виса». Речь идет о лондонском антикваре Нормане Вейсе. Среди покупок Вейса – имущество дворца княгини Ольги Палей, жены великого князя Павла Александровича. Однако иностранцев интересовали не иконы, а западноевропейское изобразительное и декоративное искусство, а также мебель.

История Центрального хранилища ГМФ в Москве свидетельствует, что вплоть до лета 1927 года выдача икон имела фрагментарный характер. За редким исключением все выданные иконы попали в провинциальные и столичные музеи, наиболее крупные партии были переданы в Музей собора Василия Блаженного и Оружейную палату. Затем ситуация изменилась, и события приняли драматичный характер. Видимо, весной 1927 года было принято решение о ликвидации московского отделения ГМФ. В тот момент предполагалось, что хранившиеся в нем произведения искусства будут поделены на две группы. Все ценное будет передано в музеи, а вещи немузейного значения отправятся в Госфонд, откуда впоследствии по мере надобности их будут выдавать на продажу. Следует сказать, что термин «немузейный» не являлся синонимом слов «фальшивый» или «поддельный». Среди икон, попавших в категорию немузейных, оказалось немало ценных икон, которые Анисимов позже забрал в ГИМ. Ликвидация ГМФ должна была проходить планомерно и спокойно.

В соответствии с этим планом в июне 1927 года Е. И. Силин, в то время заведующий Музеем собора Василия Блаженного (с 1923 года филиал ГИМ), был командирован Главнаукой в Центральное хранилище ГМФ «для предварительного распределения иконного фонда между центральными и провинциальными музеями, а также для выделения части икон в Госфонд». Показательно, что об отборе икон специально на экспорт пока не было сказано ни слова. По начальному замыслу ликвидация Государственного музейного фонда должна была послужить не индустриализации, а музейному строительству в СССР. Видимо, результатом командировки Силина в ГМФ стал акт выдачи № 762, по которому Исторический музей получил 29 июля 1927 года большую партию – 172 иконы.

Планомерная ликвидация Государственного музейного фонда практически сразу же была сорвана. По решению Совнаркома бывший дом Зубалова, где в Центральном хранилище ГМФ находилось несколько тысяч икон, в срочном порядке решили передать Остехбюро Научно-технического управления ВСНХ, занимавшемуся военными разработками. Попытки выселить ГМФ из особняка Зубалова предпринимались и раньше, но на этот раз они увенчались успехом. Сотрудникам Центрального хранилища дали две недели на то, чтобы вывезти коллекцию, которая собиралась более десяти лет и на тот момент насчитывала порядка 80 тысяч предметов. Штат Центрального хранилища состоял всего из 19 научных сотрудников и 17–18 человек технического и рабочего персонала.

Приказ освободить здание пришел в самом начале работ по ликвидации ГМФ, и теперь, вместо того чтобы заниматься распределением коллекций по музеям, его сотрудникам пришлось в авральном порядке перевозить вещи в новые места хранения. Керамику, согласно транспортной смете, должны были отвезти в Музей фарфора; нумизматику, ткани и ковры – в Исторический музей; книги, рукописи, графику – в Государственный музей изобразительных искусств; архитектурный материал – в Третьяковскую галерею. Иконы в июне 1927 года отправились на хранение в Успенскую церковь Новодевичьего монастыря. Сохранилась смета расходов на перевозку икон: 40 возов по 10 рублей за воз. Было перевезено 3388 икон. Какие именно иконы были учтены и как считали предметы, неясно. Смета датирована 21 июня 1927 года, значит, прошла лишь неделя с того момента, как Силин приступил к распределению икон.

Заведующий Центральным хранилищем ГМФ П. С. Воскресенский в докладной записке в Главнауку живописал хаос переселения: тесное помещение Успенской церкви в спешке загружали безо всякой системы, иконы втискивали «в каждое свободное место, в некоторые дни за поздним временем даже при полной темноте лишь с одними свечами». По его словам, «приходилось загружать не только помещение самой церкви и сарай, но и все входы и лестницы, общие как для живущих еще при церкви посторонних лиц, так и для посетителей музея Новодевичьего монастыря». К тому же в Успенской церкви в то время шел ремонт и оборудование стеллажами. Учета икон ни при упаковке, ни при вывозе, ни при приемке не было, как не было и обычных в таких случаях проверок и оформления выдач. Вознесенский отметил и «злостные оставления наемными возчиками вещей на подводах», и «попытки взломов наполненных шкапов». «Теперь, – обескураженно заключал он, – не знают, что там находится и в какой сохранности».

Только осенью 1927 года стало возможно возобновить порученную еще в начале лета Силину работу по распределению икон ГМФ. Решение о том, какие иконы имеют музейное значение, а какие должны отправиться в Госфонд, принимала комиссия Музейного отдела Главнауки, состоявшая из известных историков искусства, реставраторов и искусствоведов. Ее первое заседание состоялось 16 ноября 1927 года. Комиссия работала практически каждый день до 14 декабря, с недельным перерывом в начале декабря и краткими выходными; несколько «добавочных» заседаний прошло «под занавес» в феврале и июле 1928 года. На первом заседании присутствовали Грабарь, Михаил Иванович Тюлин, Силин и Анисимов. Со второго заседания к ним присоединились Чириков и Иван Иванович Суслов. Затем остались лишь Анисимов, Тюлин и Силин, потом и Анисимов перестал приходить, так что работали лишь Силин и Тюлин, а иногда Чириков.

Протоколы заседаний «сортировочной» комиссии свидетельствуют, что в общей сложности она распределила по крайней мере 2618 икон. Из них примерно четверть, 636 икон, были признаны имеющими музейное значение. Остальные, почти две тысячи икон, должны были поступить в Госфонд. Осенью 1927 года специального отбора икон на экспорт из ГМФ еще не было. Мосторг по мере надобности должен был брать иконы из госфондовского имущества, то есть выбирать из тех, что, по мнению специалистов того времени, не имели музейного значения.

До лета 1927 года, когда началась работа этой сортировочной комиссии, из Центрального хранилища ГМФ уже было выдано более пятисот икон. Они поступили в московские и провинциальные музеи Уфы, Рязани, Воронежа, Омска, Краснодара, Перми, Саратова, а также республиканские музеи. С учетом работы сортировочной комиссии 1927–1928 годов, в общей сложности было распределено более трех тысяч икон.

История ликвидации иконного отдела московского Государственного музейного фонда на этом не закончилась. Не успели советские люди отпраздновать Новый год, а православные – Рождество, как ситуация изменилась, и ликвидация ГМФ приняла более драматичный характер. 23 января 1928 года вышло постановление СНК об усилении экспорта произведений искусства, положившее начало массовой распродаже национального художественного достояния. Хотя и до этого постановления в хранилища ГМФ приходили иностранцы и люди Госторга для отбора товара, но выдачи не были массовыми и Главнаука разрешала допускать покупателей только к госфондовскому имуществу. После выхода январского постановления слово «экспортный» стало ключевым. Именно с формулировкой «для отбора вещей экспортного значения» в ГМФ 15 февраля 1928 года прибыл эксперт Мосгосторга Н. В. Власов.

Вслед за постановлением СНК в феврале 1928 года в Государственный музейный фонд в Москве пришло распоряжение Главнауки с приказом начать отбор на экспорт. Текст распоряжения был точно таким же, что получили в это же время Третьяковская галерея, Исторический музей, Эрмитаж и другие музеи страны. Ответственным за отбор экспортного товара в Государственном музейном фонде в Москве Главнаука назначила Лазаря Яковлевича Вайнера. Он подчинялся все той же общемосковской комиссии с Вишневским во главе, что работала в столичных музеях. В этой новой ситуации результаты работы по распределению икон, которую буквально только что проделала сортировочная комиссия Музейного отдела Главнауки, должны были быть пересмотрены. Партии икон, признанные комиссией музейными и госфондовскими, должны были быть вновь просмотрены для формирования экспортного фонда. В результате этого пересмотра несколько икон музейного значения попали в «Антиквариат» на продажу.

Отбор и оценку икон на экспорт проводили те же специалисты, что ранее работали в сортировочной комиссии Музейного отдела Главнауки, прежде всего Анисимов и Чириков, однако теперь при отборе товара на экспорт обязательным было присутствие человека, представлявшего интересы торговой конторы. Ими стали Сорокин и некто Шмальц. Иконы вначале выделялись для Мосторга, но после создания «Антиквариата» были переданы в его распоряжение.

В архиве сохранились докладная записка и акт комиссии экспертов Главнауки в составе Анисимова, Чирикова и Фейта1818
  Видимо, Петр Антонович Фейт. Анисимов говорил о нем как о «чиновнике особых поручений при Главнауке». Кроме того, он сообщал, что Фейт учился в Академии художеств в Петербурге. Других сведений найти не удалось.


[Закрыть], которые 21 и 22 июня 1928 года в течение пяти часов «пересмотрели и оценили» пять коллекций, «составленных Мосгосторгом» для продажи, а именно списки № 1, 2, 3, 7 и 8. Нумерация коллекций свидетельствует о том, что это была только часть более обширного отбора икон для продажи. Комиссия рекомендовала изъять из списков только одну икону – «Три избранных святых», объяснив это тем, что «означенный памятник, хотя и является, вероятно, врезком, принадлежит к числу редких по чистоте стиля образчикам Строгановской школы». Икона попала в ГМФ из Оружейной палаты, а туда – из магазина Вострякова. Анисимов забрал икону в ГИМ. Однако изъятия в пользу музеев из этих экспортных коллекций впоследствии оказались более значительными.

Показательно, что все иконы в списках № 1, 2, 3, 7 и 8, отобранные на экспорт летом 1928 года, выбрали из тех, что осенью 1927 года были признаны не имеющими музейного значения и предназначались для Госфонда. В это время они все еще находились в помещении Успенской церкви Новодевичьего монастыря. В экспортные списки № 1, 2, 3, 7 и 8 не попало ни одной иконы, признанной имеющей музейное значение. Однако принадлежность к госфондовскому имуществу на деле не означала, что среди госфондовских не было значимых произведений искусства.

Благодаря тому, что списки икон, просмотренных комиссией Главнауки 21 и 22 июня 1928 года, сохранились, есть возможность увидеть состав экспортного товара. В числе отобранных на продажу – иконы из собраний Рябушинского, Бобринских, Зубалова, Шибанова, множество икон из собрания Брокара, Пролетарского музея Рогожско-Симоновского района (филиал ГТГ), моленной Карасева, а также иконы, поступившие в ГМФ через Оружейную палату, ГИМ, уездный Помгол, Гохран, из хранилища ГМФ в бывшем Английском клубе, из храма Шереметьевской и других московских больниц.

Оценить художественное и историческое значение икон, отобранных из фондов ГМФ на экспорт, возможно лишь косвенно. Прежде всего следует подчеркнуть, что при формировании ГМФ для него требовалось отбирать лучшие произведения. Инструкция по учету, хранению и передаче религиозного имущества, имеющего историческое, художественное или археологическое значение, составленная в начале 1918 года в помощь Комиссии по приему церковного имущества и культовых памятников, устанавливала такую классификацию: 1) уникумы (т. е. уникальные произведения) – обязательны к вывозу в ГМФ; 2) ценности музейного значения – «могут быть изъяты в ГМФ»; 3) обыденные церковные предметы незначительного достоинства – могут передаваться верующим в пользование (выделено мной. – Е. О.). Таким образом, ГМФ должен был стать хранителем наиболее ценных икон из числа тех, что не принадлежали до революции музеям.

Одним из косвенных критериев оценки экспортного фонда икон из списков № 1, 2, 3, 7 и 8 может служить значимость коллекций, к которым они ранее принадлежали. Некоторые из икон были опубликованы. Например, иконы купца Николая Михайловича Постникова, попавшие затем в собрание Брокара, были опубликованы в «Каталоге христианских древностей» (М., 1888). В госфондовском имуществе вначале оказались и иконы из магазина Вострякова, переданные сначала в Оружейную палату, а оттуда в ГМФ. Опись икон, составленная при ликвидации магазина в начале февраля 1921 года, включала около 400 икон; среди них были «итало-греческие» иконы XV века, русские иконы XVI века, но в основном партия состояла из икон XVII и XVIII веков. Другим косвенным критерием оценки экспортного иконного товара могут служить установленные экспертами цены, которые по меркам того времени были очень высокими. Все это подтверждает ранее высказанное предположение, что на продажу шли хотя и не шедевры иконописи, но добротные иконы, в том числе и из знаменитых коллекций.

О том, что в составе икон ГМФ, признанных осенью 1927 года не имеющими музейного значения и предназначенных для Госфонда, оставались хорошие, а возможно, и прекрасные произведения, свидетельствует и тот факт, что Анисимов при повторном осмотре икон летом–осенью 1928 года во время отбора на экспорт многое из бывшей госфондовской партии забрал в Исторический музей. Так, в конечном счете он изъял все иконы, которые попали в ГМФ из магазина Вострякова, и некоторые иконы из собрания Брокара, в том числе, видимо, и те опубликованные, которые до Брокара принадлежали Постникову, а также другие иконы, а в общей сложности – около четверти икон из оказавшихся в экспортных списках № 1, 2, 3, 7 и 8. Остальные иконы из этих списков, как свидетельствуют пометки о выдаче в описи отдела иконописи ГМФ, были переданы в «Антиквариат».

Из экспортных списков № 1, 2, 3, 7 и 8 «Антиквариат» получил около двух сотен икон. Однако, как будет рассказано в следующей главе, это была лишь малая толика того, что досталось «Антиквариату» при ликвидации Государственного музейного фонда. Были ли среди этих доставшихся «Антиквариату» икон произведения искусства музейного значения? Сравнение списков, составленных комиссией Главнауки осенью 1927 и в начале 1928 года при сортировке иконного фонда ГМФ, с данными о выдаче икон по инвентарной книге отдела иконописи свидетельствует, что по крайней мере четыре из 636 икон, признанных экспертами сортировочной комиссии имеющими музейное значение, в результате «экспортного пересмотра» попали в «Антиквариат». Две из них происходили из моленной Карасева, две другие – из Пролетарского музея Рогожско-Симоновского района. Все остальные иконы московского ГМФ, которые сортировочная комиссия Главнауки признала имеющими музейное значение, оказались в Историческом музее.

То, что лучшие иконы музейного значения из ГМФ были переданы в Исторический музей, можно объяснить влиянием Анисимова и Силина и их непосредственным участием в процессе распределения икон. В составе этой музейной партии были иконы из всех основных источников комплектования иконного отдела ГМФ в Москве – собраний Рябушинского, Зубалова, Бобринских, Брокара, Харитоненко, Рогожско-Симоновского филиала ГТГ, магазина Вострякова, моленной Карасева, перевезенные из хранилища в Английском клубе и т. д. Возможно, ГИМ предполагал или успел передать часть этих икон в провинциальные музеи, но даже в этом случае Анисимов, без сомнения, намеревался оставить лучшее в своем отделе религиозного быта. Если какие-то из этих икон впоследствии и попали в «Антиквариат», то их выдача состоялась не из ГМФ, а из музеев.

Из тех икон ГМФ, которые сортировочная комиссия Главнауки признала не имеющими музейного значения, согласно отчетной ведомости и отметкам о выдачах в инвентарной книге отдела иконописи, львиная доля – более тысячи икон – при ликвидации Центрального хранилища опять-таки была передана в Исторический музей. Остальные иконы отправились в Избирком1919
  Вероятно, Центральная избирательная комиссия при Президиуме ЦИК СССР (председатель А. С. Енукидзе). Иконы, скорее всего, предназначались для продажи на благотворительных аукционах.


[Закрыть], «Антиквариат», Антирелигиозный музей и другие места (прилож. 1). Что может означать эта массовая передача госфондовских, то есть немузейных, икон в ГИМ? Особенно настораживает, что на последнем, авральном, этапе ликвидации ГМФ осенью 1928 года иконы передавали преимущественно в ГИМ. Видимо, этот музей выполнял функции хранилища московского ГМФ после ликвидации фонда, сродни тому, как Русский музей и Эрмитаж хранили иконы, оставшиеся не распределенными после ликвидации ленинградского отделения ГМФ. Спешная выдача госфондовских икон в ГИМ, вероятно, диктовалась необходимостью освободить помещения и людей, которые к этому времени уже работали бесплатно.

В Ленинграде события развивались похожим образом и так же драматично. Как и в Москве, работа по ликвидации запасов ГМФ проходила осенью 1927 года. Распоряжением Главнауки от 25 ноября 1927 года были назначены специализированные комиссии экспертов, которые должны были работать обстоятельно и планомерно. Как и в Москве, осенью 1927 года об экспорте речь не шла, и произведения искусства сортировали на музейные и госфондовские (не имеющие музейного значения). В некоторых отделах – металла и бронзы, живописи и скульптуры – работу удалось провести без осложнений. Однако в других, в том числе в отделе церковного имущества, специализированные комиссии сразу не создали, и время было упущено. Когда же грянуло январское 1928 года постановление СНК об увеличении экспорта предметов старины, начался аврал.

Для выполнения постановления вместо специализированных комиссий, работавших ранее, уполномоченный Наркомпроса назначил в Ленинграде общую комиссию с переменным составом экспертов, которой было приказано закончить ликвидацию ленинградских запасов ГМФ к 1 марта 1928 года, то есть через месяц! По словам отчета, интенсивность работы была столь велика, что вместо положенной по штату одной машинистки перепечаткой списков занимались пять, но и они не справлялись с объемом работы. Из-за спешки все работы по экспертизе остановили. Распределять по музеям и выдавать предметы искусства было запрещено, пока не будет сформирован экспортный фонд. Пересмотру подлежало все имущество, независимо от того, для какой цели предметы предназначались ранее. Так, из ранее предназначенных для музеев произведений живописи, скульптуры, металла, бронзы, прикладного искусства и фарфора на экспорт было изъято 890 предметов.

В отличие от Москвы в Ленинграде при формировании экспортного фонда параллельно работали две комиссии. Кроме ликвидационной комиссии Наркомпроса с переменным составом экспертов, работала комиссия по реализации Госфондов, которая отбирала вещи на продажу, оценивала их и передавала в Госторг. Председателем этой комиссии был вначале Эрнест Францевич Зиварт, а затем Сергей Константинович Исаков. Комиссия Зиварта/Исакова работала в хранилище ГМФ, но не подчинялась фонду и не отчитывалась перед ним. Двоевластие описал председатель госфондовской комиссии Наркомпроса в Ленинграде Якобсон: «часть госфондовского товара была дважды оценена а) постоянной оценочной комиссией госфондов б) и комиссией по отбору экспортного антиквариата под председательством тов. Зиварта». Якобсон злился, что торговцы хотели сами все осматривать и оценивать, не доверяя госфондовской комиссии. На формирование экспортного фонда комиссии была дана всего одна неделя. Выполнить работу в этот срок было нереально, она затянулась на месяцы. По мере сдачи имущества залы Ново-Михайловского дворца, где располагалось центральное хранилище ГМФ в Ленинграде, передавали Госфонду и Госторгу. Там устраивали выставки экспортного товара. 6 марта 1928 года дворец полностью был отдан в распоряжение Госторга. В пользовании ГМФ временно остались лишь четыре комнаты.

Работа в отделении церковного имущества ленинградского ГМФ началась с опозданием. Создать здесь особую комиссию экспертов Главнауки все-таки пришлось, но она начала работу лишь в декабре 1927 года. В составе ее были сотрудник Русского музея и хранитель отделения церковного имущества ленинградского ГМФ Федор Михайлович Морозов, недавний директор Русского музея и профессор Ленинградского университета Николай Петрович Сычев и хранитель художественного отдела Русского музея Алексей Петрович Смирнов. Возглавлял комиссию инспектор музеев Григорий Степанович Ятманов. Объем работы был большой. За время существования в инвентари хранилища было занесено более 3 тысяч предметов церковного имущества. Кроме того, было и имущество, которое не успели заинвентаризировать, оно выдавалось по инвентарям тех дворцов-музеев, где хранилось до передачи в ГМФ. В их числе были Исторические комнаты и Сервизная кладовая Аничкова дворца, остатки Детско-Сельского фонда, экспонаты музея «Старый Петербург – новый Ленинград» и др.