Текст книги "Русская развлекательная культура Серебряного века. 1908-1918"

Часть II
Жанры и формы развлекательной культуры

Детские журналы Серебряного века: поэтика развлечений

Валентин Головин

Эстетика Нового времени предполагает творческую состязательность, что задает определенную логику литературного процесса. За одним исключением – детской литературы и, как следствие, детской журналистики. И причин тому по крайней мере две. Детская литература выросла из учебных текстов и несет в себе «педагогическую родовую травму»: от мягкого дидактизма до открытой назидательности. Это существенно сдерживает и литературные инновации, и литературный эксперимент. Вторая причина – реакция и рефлексия на произведения для детей так называемых экспертных сообществ. Если мейнстрим в журналистике испытывал давление политической и духовной цензуры, то детская литература имела еще одного «угнетателя» – цензуру педагогическую в виде различных комитетов и комиссий. Путь к открытию детского журнала или хотя бы раздела в нем напоминал путь лосося к нересту, где были и пороги и голодные медведи от педагогического сообщества[132]132
  Наметим схему открытия детского журнала или нового раздела в столицах, в 1840-1905 гг.: издатель -> министр народного просвещения -> попечитель учебного округа -> цензурный комитет -Э попечитель учебного округа -> товарищ министра народного просвещения -> император -> товарищ министра народного просвещения -> министр народного просвещения -> попечитель учебного округа -> цензурный комитет -> издатель.


[Закрыть]. Отказывали в открытии нового раздела, имеющего отношение к развлечениям, даже абсолютно проверенным авторам: «Наконец, так как прибавление к четырем <…> отделам “Лучей” еще пятаго, под названием “Домашние занятия”, изменило бы программу, по которой высочайше дозволено г-же Ишимовой[133]133
  Ишимова Александра Осиповна (1804-1881) – известная детская писательница, издатель детских ежемесячных журналов «Звездочка» (1842-1863) и «Лучи» (1850-1860).


[Закрыть] издавать ее журнал, то и с сим Главное управление цензуры не согласилось <…>»[134]134
  Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА). Ф. 772. Он. 1. Д. 1724. Л. 7.


[Закрыть].

Активное движение к «развлечению», к «развлекательному чтению» происходило в детской журналистике со второй половины XIX века, но по преимуществу это касалось только специальных отделов, содержащих шарады, ребусы, загадки и т.п.

Литературный процесс рубежа XIX-XX веков ясно показал, что детской журналистике нужен свой «Черный квадрат». Сложившаяся и превалировавшая стилистическая и дидактическая форма детских журналов не устраивала ни эстетику Серебряного века, ни определенную часть самого консервативного экспертного сообщества – родителей.

Все это, вкупе с цензурными изменениями 1905 г., просто смело старые экспертные институты. Они потеряли свою «регулирующую» силу. Одним из самых активных экспертных сообществ стала группа писателей, поэтов и художников[135]135
  А. Аверченко, И. Арденин, О. Беляевская, С. Городецкий, В. Князев, В. Лебедев, М. Моравская, М. Пожарова, П. Потёмкин, А. Радаков, Н.В. Ремизов, А. Рославлев, П. Соловьёва, А. Толстой и даже О. Форш и М. Шагинян.


[Закрыть], активно сотрудничавших по крайней мере в 10 детских журналах из 250, выходивших в начале XX века.

Я не являюсь сторонником взгляда на «контрастную историю» детской литературы, строящейся на оппозиции «до революции – после революции». В этой логике 1917 г. постулируется как переломный, а статья Л. Кормчего «Забытое оружие» (1918) – как Рубикон между старой и новой литературой[136]136
  См.: [Кормчий, 1918]; см. подробнее: [Хеллман, 2013].


[Закрыть].

Команда авторов, совершивших значимый сдвиг в детской литературе, сформировалась уже в начале XX века и в основном в детских журналах: «Галченок», «Тропинка», «Жаворонок», «Ученик», «Красные зори», «Звонок», «Игрушечка». Именно этой команде мы обязаны возникновением, что я попытаюсь доказать, многих литературных инновационных моделей, создание которых часто приписывают детским писателям советского периода.

Обратимся непосредственно к развлечению – как к теме, дискурсу и функции – в детских журналах начала XX века. Вариантов развлекательных текстов и иллюстраций появилось такое множество, что в данной статье можно остановиться только на наиболее значимых силовых линиях этого развлекательного поля. По сути дела, это были журналы-дивертисменты, если понимать слово «дивертисмент» в «русском» значении, то есть как ряд номеров, составляющих особую увеселительную программу, предлагаемую в дополнение к какому-либо учебному и познавательному чтению.

Можно условно обозначить два направления развлечения юного читателя журнала. Первое – это собственно развлечение, или развлечение как таковое. Читатель смотрит шутливые и ироничные картинки, разгадывает задачи, смеется над непутевым героем комичной сценки. Второе – это развлечение, производное от поэтики, от художественного приема, который в своей основе имеет иронию, «стеб» над какой-либо устоявшейся дидактической или хрестоматийной формой.

Развлечение постоянно встречалось в детских журналах, и даже в самых неожиданных проявлениях: в журнале «Галченок» (см.: 1912. № 5. С. 19) в правом нижнем углу страницы нарисован толстый бегемот, к которому обращается обезьяна: «Будьте любезны, господин Бегемот, уйти из этого угла; вы такой толстый, что наши читатели не в силах перевернуть страницу».

Логика моих наблюдений строится от менее развлекательного к более развлекательному, от традиционного к новаторскому. Так называемые дополнительные, досуговые отделы детских журналов несомненно заслуживают специального исследования; ограничусь здесь лишь выявлением знаковых моментов. Такие отделы, существовавшие с середины XIX века и включавшие, как правило, загадки и шарады, с начала XX века явно усиливают свою развлекательную направленность и обретают большее разнообразие. Отныне они наполняются не только шарадами, ребусами и загадками, но и всевозможными арифмографами, метаграммами, милитерами, логогрифами и магическими квадратами. Что касается рекомендуемых игр и занятий, то они теперь тяготеют к театрализации: стало популярным обучение «театрам теней» (см.: Игры и забавы. 1905. № 6. С. 42-44), появились рекомендации по вырезанию силуэтов и созданию оптических обманов. Расширилась тематика конкурсов по картинкам; широко представлены «конкурсы несообразностей» (сложные поиски на картинках, например, вороны с петушиной головой).

Более того, такие разделы обрели новую тематику в связи с необыкновенной популярностью «индейской» и «зоопарковой» тем, появились рекомендации, как вырезать костюмы и вигвамы индейцев или профили животных из бумаги (см.: Тропинка. 1912. № 1. С. 90-94). Причем некоторые «самоделкины» и игровые методички пишут знаковые авторы – например В. Каррик и О. Форш. Характерно, что рекомендации следуют за детской читательской модой (увлечение индейской темой), а не пытаются формировать ее. Можно говорить в данном случае о смене интенции детских журналов.

Следующий момент: в таких отделах журнала поддерживается детское «буйство» (что разрешалась детям один раз в году, после обнаружения подарков у елки)[137]137
  См. подробнее: [Душечкина, 2012, с. 75-78].


[Закрыть]. Например, В. Каррик рассказывает, как делать «ореховые глазища»: «Если читатель недоволен своими глазами, которые не производят на читателя должного впечатления, то горю помочь нетрудно»[138]138
  [Каррик, 1912, с. 282].


[Закрыть]. Далее объясняет, как делать страшные глаза из ореховой скорлупы. Также предлагаются весьма «буйные» игры, скажем, в «Галченке» (1912. № 30. С. 13), где описывается игра «Лошади цугом», которая в советское время называлась «козел» или «слон с милитоном»: одна команда мальчишек запрыгивает на «мост» из спин других (см.: Галченок. 1913. № 30. С. 13).

«Буйство» поддерживалось и поэтическими опусами. В стихотворении о марионетках П. Потёмкин представляет следующую сценку[139]139
  [Потёмкин, 1913, с. 5].


[Закрыть]:

 
Вдруг нитка лопнула… и бац!
Свалился на земь мой Паяц.
И публика ужасно рада.
 

Среди «настольных игр» самой эффектной мне показалась представленная в «Галченке» игра «Экзамены» А. Радлова (см. рис. 1). На столе «в клетку» вверху обозначен выход из гимназии, внизу – вход. Вырезав и закрепив фигурки ученика (боязливого вида) и трех учителей (все – угрожающего вида), можно начинать игру от входа к выходу. Ученик передвигается по диагонали на одну клетку. Затем делает ход один из учителей. Их задача – не пустить ученика к выходу, преграждая ему путь. Есть пять премиальных квадратиков обозначенной оценкой «5+»; попав на них, ученик может сразу же сделать два хода. Если на такой квадратик попадет учитель, то дождавшись своей очереди, он может сделать один шаг не по диагонали. У ученика есть преимущество – он может ходить назад (см.: Галченок. 1912. № 19. С. 16. Рис. А. Радлова).

Метаморфоза досуговых разделов детских журналов очевидна. Еще более значимо зарождение в детских журналах начала XX века перспективных литературно-развлекательных моделей, во многом определивших дальнейшее развитие детской литературы.

В детских журналах начала XX века стали популярными «рассказы в картинках». В «Галченке» за три года их было опубликовано несколько сотен. Не следует спешить и заявлять о начале русского детского комикса. У таких «рассказов в картинках» была своя эстетическая специфика и свои генетические нюансы. Очевидным представляется доминирование не сюжета, а прежде всего, подписей под рисунками, которые обладают самостоятельной эстетикой. Более того, сюжет часто конструировался, скорее, в ходе восприятия, чем собственно в самом рисуночном повествовании: например, на картинках один за другим следовали учителя или предметы, а подписи смешно их комментировали. И здесь мы видим явное присутствие другой развлекательной традиции – лубочной картинки и, прежде всего, райка. Раешник передвигает картинки и рассказывает присказки и прибаутки к каждому новому изображению. По сути дела, такую же форму мы обнаруживаем и в детских журналах. В «Торжественном шествии в гимназию» К. Антипова и А. Радакова (см.: Галченок. 1911. № 1. С. 8-9) даны не только 11 картинок по гимназическим урокам, но и вполне раешные стихи.

Рис. 1. Игра «Экзамены». Журнал «Галченок» (1912. № 19. С. 16)

Конечно, это уже во многом свой раешник, с намеком на мнемонические тексты; например[140]140
  [Антипов, Радаков, 1911, с. 8].


[Закрыть]:

 
Кажет много страшных видов:
В математике Давыдов:
Бьешься в муках и слезах
Пифагоровых штанах!
 

Или[141]141
  [Там же].


[Закрыть]:

 
Нужно верно расставлять,
«Не» и «ни» и букву «ять», —
Эти Гротовы затеи,
Как хомут висят на шее.
 

Сопровождались стихотворными текстами и исторические картинки; например, рисунок А. Радлова по древней истории – стихами В. Князева[142]142
  [Князев, 1912а, с. 9].


[Закрыть]:

 
По Припяти, в густых лесах,
Охотились древляне,
За рыбой ездили в ладьях,
Врагам платили дани.
Их город Искоростень. Тут
Уж больше люди не живут.
 

Или рисунок В. Лебедева о Рюрике[143]143
  [Там же].


[Закрыть]:

 
Он в Новгороде княжил
Семнадцать лет. С врагом борясь
Богатства и славы нажил;
При нем Аскольд и Дир вдвоем,
Взяв Киев, стали княжить в нем.
 

Приведены лишь несколько примеров из многочисленных журнальных «райков», которые породили новую форму, которая традиционно считается советским изобретением. Имеются ввиду такие устойчивые жанрово-тематические структуры, как стихотворные обозрения, серии лиро-эппиграмматических миниатюр. Вспомним «Детки в клетке» (1923), «Цирк» (1923), «Азбука в стихах и картинках» (1939) С.Я. Маршака[144]144
  См. подробнее: [Кулешов, 2012, с. 76-85].


[Закрыть]. Напомним общеизвестный факт: первое издание «Деток в клетке» представляло собой стихотворные подписи, сочиненные к изображениям зверей Сесиля Олдина[145]145
  Сесиль Олдин (1870-1935) – знаменитый английский художник, автор известных анималистических и спортивных иллюстраций.


[Закрыть]. Такая форма была в достаточном количестве разработана уже поэтами и художниками Серебряного века в детских дореволюционных журналах. И не только в «зоопарковой» и «алфавитной» темах. Для примера приведем начало стихотворения М. Моравской «У антиквария»[146]146
  [Моравская, 19116, с. 4].


[Закрыть]:

 
Диковинная лавка, —
Чего там только нет!
На краюшке прилавка
Фарфоровая пара —
Старая престарая —
Танцует менуэт…
 

Традиция не возникает ниоткуда, спонтанно, «обозрения» уже встречались в русской поэзии, например, «Фонарики» (1841) и другие стихотворные опыты И.П. Мятлева. В этот генетический ряд вписывается и Н.А. Некрасов с его вполне раешным, но мягко дидактическим стихотворением «Накануне Светлого праздника» (1873), адресованным русским детям.

Более того, такая раешная картиночная форма мотивировала и другую сюжетную тему, также в высшей степени популярную впоследствии в советской детской литературе – я имею в виду «бунт вещей». Достаточно вспомнить такой цикл в «Галченке»: сюжетные картинки «Заговор вещей» А. Радакова (см.: Галченок. 1912. № 2. С. 5), где грязнуле мстят кувшин и – особенно жестоко – подтяжки. Здесь, как и в «Мойдодыре» К. Чуковского, мальчик исправляется. Но иногда и название, и концовка представляют собой однозначный «стеб» над устойчивым дидактическими названиями и дидактически-резонерским приемом «нарушение запрета». Или «раек»: «Дети, не дразните неодушевленные предметы» В. Лебедева, где мальчик поливал горячую печку холодной водой. В итоге на подписи к последней картинке, читаем вполне «детско-толстовский» текст: «Затянулась печка Гришей и дым пускает… Только и видели Гришу» (см.: Галченок. 1912. № 6. С. 16). Обыгрывается все – измененная резонерская формула, стилистическая калька детских рассказов Л.Н. Толстого, даже частотные толстовские синтаксические конструкции: «Он в реку, – только его и видели» («Ермак»)[147]147
  [Толстой, 1982, с. 103].


[Закрыть]. Но здесь самое главное следующее: жесткая ирония над резонерством рассчитана на детского читателя, привычного адресата такого резонерства. Модель возникла и стала весьма частотной именно в детских журналах Серебряного века. Очевидна и ироничная адресация такой формы «дидактическим» экспертным сообществам.

«Развлекательное» сюжетное и поэтическое экспериментаторство не оставляло в покое авторов детских журналов начала XX века. По сути дела, происходило разыгрывание не разыгрываемого, что приводило как к поэтическому развлечению авторов, так и к развлечению читателя. Аналогичная игра затевалась с инфернальными темами (и соответствующими героями), весьма актуальными для Серебряного века. Детская литература вписывалась в этот мейнстрим. В журнале «Тропинка» появлялся колдун, живший в пещере за кровавым мертвым лесом (А. Кундурушкин), рыжая косматая кикимора (О. Беляевская); в «Смерти лешего» А. Радаков в инфернальном ключе живописует «царство Владыки фабрик»: «Бешено вертятся колеса, змеями тянутся ремни, ухают молоты. Тр-а-ах…тах…тах!.. Точно ноги гигантских пауков, рычагами машин, хватают, гнут, жмут»[148]148
  [Радаков, 1912, с. 5].


[Закрыть].

Но интересна сама литературная техника «разыгрывания нечисти». Одни опыты представляли собой следование фольклорной схеме былички о потерявшихся (обозначение нечисти, ее действие, пленение нечистью, молитва о спасителе, спасение), но в абсолютно детско-игровых сюжетных моделях и стилистике с явной издевкой над педагогическими клише (обиды родителей, порча игрушек и проч.). В достаточно объемной поэме «Глумушка» А. Рославлева инфернальная Глумушка «нашептывает» ребятам вполне профанные детские затеи[149]149
  [Рославлев, 1913а, с. 30].


[Закрыть]:

 
Нашептывает ребятам затеи,
Одна другой веселее:
Привязать кошку к столу
Всунуть в веник иглу,
Чтобы бабка наколола руку.
В кисет дедушкин положить луку,
Во щи пустить таракана.
Вымазать лавку сметаной,
Сядет, кто и выбелит зад, —
Так учит Глумушка ребят.
 

Украденный Глумушкой Гришка ищет спасителей, но, оказывается, что он всех обижал[150]150
  [Там же, с. 33].


[Закрыть]:

 
И отца, и мать,
И дядек, и нянек, и повара Прошку,
И собак, и кошку, —
И кур, и гусей,
Воробьев, голубей —
Всех обижал, а игрушки?
У Петрушки Сковырнут нос.
Дед мороз
Без сосулек, а заяц без лапки,
От козы в сарафане остались лишь тряпки…
 

Спасителем оказывается «необиженный» кубарь, поскольку его и обидеть невозможно: он функционально предназначен для битья. Мы видим не прием устрашения, а своего рода «хулиганизирование» нечисти. Вертящийся кубарь как образ спасения – блестящая находка автора, причем вполне актуальная для Серебряного века: вспомним кубарь-фуэте или книгу А. Аверченко «Кубарем по заграницам». В аналогичной стилистике А. Рославлев публикует поэму «Сказка про кота и Вавилу»[151]151
  [Рославлев, 19136].


[Закрыть].

Еще один прием связан с профанацией нечисти. В этой дискурсивной тактике демонстрируются интереснейшие логические и алогические ходы: дети черта (кроме одного), подражают обыкновенным детям, за что черт, подражая людям, собирается выпороть чертят, скрасив это иронией над квасным патриотизмом[152]152
  [Пустынин, 1912, с. 8].


[Закрыть]:

 
Лишь трубку кончу, шалунам
Большую порку я задам, —
Чтоб навсегда они забыли
О жестяном автомобиле!
Чтоб их рассеялись мечты!
Чтоб помнить им была охота, —
Свои рога, свои хвосты,
Свое прекрасное болото!
 

Следующий прием можно назвать «лиризацией» нечисти. В стихотворной картинке С. Городецкого с рисунком В. Белкина «Лесная ведьма», обнаружившая потерявшуюся маленькую девочку ведьма, провожает ее домой, поскольку сама когда-то потеряла дочку, очень на нее похожую, искала ее сотню лет и поэтому обрела статус ведьмы. Последние два стиха лирически обосновывают метаморфозы персонажа безутешностью и безуспешностью материнских поисков[153]153
  [Городецкий, 1912, с. 5].


[Закрыть]:

 
В лес заходит редко,
Схожая такая.
 

В стихотворении О. Беляевской лирически преобразуется кикимора, которая имеет понятие о лекарственных травах, пестует зайчат и спасает птенцов[154]154
  [Беляевская, 1906].


[Закрыть] (см.: Тропинка. 1906. № 12. С. 551-553). На обложке журнала «Галченок» (1911. № 7) – мальчик, поехавший удить рыбу, слышит «экологические» упреки от водяного и кикиморы («рыбу съели», «все повырубили рощи)[155]155
  [Городецкий, 1911а, с. 1]


[Закрыть]. М. Пожарова фактически дразнит нечисть[156]156
  [Пожарова, 1913, с. 1].


[Закрыть]:

 
Был страшнее всех в лесу
Тощий колдунишка:
Гриб зеленый на носу,
А под носом – шишка!
 

(Ср.: гоголевское «А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?»)

Вариации с нечистью продолжаются в алфавитных практиках, например с буквой «я»[157]157
  См.: [Азбука Галченка, 1912, с. 5].


[Закрыть]:

 
Подпираяся клюкой,
В лес Яга идет домой.
 

В излюбленном приеме «издевки» над дидактикой обыгрывается сюжет нарушения запрета и исправления героя, который будет весьма актуальным и в советской детской литературе. В «Сказочке», где: «Говорила детям мама / Не ходите на чердак», – дети обнаруживают кажущуюся или реальную нечисть, после чего: «Стал сынком послушным мамы / Необузданный Сергей»[158]158
  [Сказочка, 1913, с. 5].


[Закрыть].

Но самым интересным мотивом представляется появление «нечистого» героя среди детей: от бесенка Дымка на детской елке в стихотворении Поликсены Соловьевой «Как бесенок попал на елку»[159]159
  [Соловьева, 1906, с. 1083].


[Закрыть]:

 
И заснул, сжимая лапкой
Золоченый свой орех.
Раздвоенный копытца.
Хвостик серенький торчит.
На снегу так сладко спится,
Елка, свечи, праздник снится.
Сердце радостью горит.
Светлый сон к нему слетает.
– Не забуду никогда! —
В этом сне он повторяет,
И над ним из тьмы сияет.
Вифлеемская звезда.
 

И так до знаменитой семичастной поэмы «Чертяка в гимназии» С. Городецкого. Появление лирического «нечистого» героя уже само по себе оригинально, интересно и задает новые обертоны читательского развлечения. Но меня интересуют не столько сюжетные вариации, сколько поэтическая форма, которая несомненно усиливает комический эффект и является школой комической поэтики. Приведем несколько отрывков. Начнем с «Чертяки в гимназии» С. Городецкого[160]160
  [Городецкий, 19116, с. 11].


[Закрыть]:

 
Время к осени катилось,
Про метели лесу снилось,
Ветер рыскал в огородах
Шили ранцы в городах…
 

Как видим, уже в начале «Чертяки…» отчетливо просматриваются пушкинские реминисценции, которых в тексте множество. Аналогично и у П. Потёмкина и В. Князева в «Бобе Сквознякове в деревне»[161]161
  Цит. по: [Лощилов, 2012, с. 156].


[Закрыть]:

 
Начнем, как водится, сначала…
Итак, весна уже настала,
Уж прилетели журавли
С болот египетской земли.
 

Если продолжить цитирование, то увидим обратную смысловую реминисценцию, идущую от хрестоматийного стихотворения, приписываемого П.А. Плещееву, но, скорее всего, принадлежащего А.Г. Баранову[162]162
  Цит. по: [Золотоносов, 2008].


[Закрыть]:

 
Осень наступила,
Высохли цветы,
И глядят уныло
Голые кусты…
 

Как точно отметил И. Лощилов, «Боба» «написан четырехстопным ямбом – самым распространенным размером русской силлаботоники, размером пушкинского романа в стихах <…>. В первую очередь в поэме слышны вариации на тему строфы XL из главы четвертой (“Уж небо осенью дышало.. .”), которая с давних пор живет самостоятельной жизнью в хрестоматиях для младшей школы»[163]163
  [Лощилов, 2012, с. 151-152].


[Закрыть].

Третий пример – из стихотворения М. Моравской[164]164
  [Моравская, 1911а, с. 11].


[Закрыть]:

 
Опустели в кухне щелки —
Что такое хлеб и сыр?
Тараканчики у елки Правят пир!
Пляшут с пеньем, пляшут с писком.
Сердце, душу веселя:
«Слава яблочным огрызкам,
Слава крошкам миндаля!»
Сколько всякой бакалеи:
Мед, изюминки, кутья!
«Ешьте, братцы, поскорее!
Мне кусок! И я! И я!
Нет на празднике милее
Тараканьего житья!
 

В этом тексте очевидны реминисценции из Пушкина («Бесы», «Зимний вечер»), Некрасова («Дедушка Яков»); возможно, есть аллюзия на песню из оперы Ш. Гуно «Фауст» (акт I, сцена 3). Почти тот же авторский набор реминисценций, что и в «Мухе-Цокотухе» К.И. Чуковского.

Разумеется, у Моравской присутствует двойная кодировка: на текст реагирует и взрослый, и юный читатель, но не так, как в той же «Мухе-Цокотухе» – дети видят одно, взрослые другое. Это не «взрослый текст в детской литературе».

Как мне кажется, авторы начала XX века пробуют работать в стилистике одного из любимых жанров школьного фольклора – переделки хрестоматийных текстов. Цитируемые «Бесы», «Зимний вечер», сказки Пушкина, «Евгений Онегин» («Уж небо осенью дышало…») и, конечно, «Осень наступила…» – популярные хрестоматийные тексты. Юный читатель легко обнаруживает второй план такой поэзии – хрестоматийный текст (особенно это видно у С. Городецкого, П. Потёмкина, М. Моравской), а: «наличие этого “второго плана” является необходимым условием для возникновения всякой пародийности»[165]165
  [Морозов, 1960, с. 50].


[Закрыть].

Мы не можем говорить, что такая поэзия «паразитирует» на хрестоматийном оригинале, но однозначно ощущаем его «снижение», игру с первоисточником. Здесь следует процитировать М.М. Бахтина: «Средневековая пародия ведет совершенно необузданную веселую игру со всем наиболее священным и важным с точки зрения официальной идеологии»[166]166
  [Бахтин, 1965, с. 95].


[Закрыть]. И, справедливо замечает М.Л. Лурье, «подобно тому как излюбленными объектами древнегреческой смеховой поэзии были гимны и героические эпопеи, а средневековой (в том числе и русской) – наиболее важные молитвы (“Отче наш”, “Символ веры” и т.п.), литургические тексты, проповеди и даже Евангелие, жертвами школьной переделки становятся стихотворения поэтов-классиков»[167]167
  [Лурье, 2007, с. 14].


[Закрыть].

Такие стихи отчасти обретают статус своего рода parodia sacra[168]168
  Пародирование священных текстов (лат.).


[Закрыть]: частотность реминисценций, узнаваемость «первотекста» «снижает» и дискредитирует хрестоматийные тексты.

Но главное в таких сочинениях другое: «набитый» цитатами и реминисценциями текст начинает представлять собой не столько авторское сочинение, сколько некий поэтический миф, что также актуально для поэтики Серебряного века[169]169
  См. подробнее: [Головин, 2014].


[Закрыть].

Одним из популярных «развлекательных» приемов были так называемые псевдомнемонические «забавы», которые также снижали образцы дидактических практик. Например: «Г. Подлежащее был отец семейства. Он был очень важный господин, потому что он был именно то, о чем говорится в предложении. Он не был болтлив и отвечал только на вопросы “кто?” и “что?” Зато его жена, госпожа Сказуемое, очень любила болтать, и изрядно ему этим надоела. Она все время сообщала г. Подлежащему то, что о нем говорится. У них были детки»[170]170
  [Как живет семейство.., 1912, с. 1].


[Закрыть]. Далее повествуется об их детях – дочке (определение) и сыне (дополнение), а также о пятерых племянниках (обстоятельства).

Воспринимать этот текст как мнемоническую прозу, как приемы, облегчающие запоминание, вряд ли возможно. Эта цель вторична, если она вообще присутствует. В основе текста – разыгрываемое неразыгрываемое, скрытая (если не открытая) ирония над мнемоническими приемами. Ирония, над многим – над стереотипным рассказом о семье, над тривиальными типажами, над мнемонической дидактикой. Но одновременно этот текст очень дидактичен, вернее эпистемологичен. Он становится школой поэтики – поэтики иронии, восприятия неожиданного вместо ожидаемого. Он дает ключи иронического восприятия текста. Происходит то, что свойственно эстетике Серебряного века, – превращение текста в метатекст.

Следующая форма развлечения, которая также связана со школой поэтики, это анекдот или анекдотичная ситуация. Анекдот может иметь форму не только забавного рассказа в картинках или без оных, не только остроумного ответа, но и своеобразной дидактической притчи, например, на обложке «Галчёнка» изображена мудрая слониха, которая объясняет слонятам, почему обезьяна валяется пьяная, с бутылкой: «Слониха – детям: “Вот видите, до чего доходит животное, когда оно начинает подражать человеку”» (см.: Галченок. 1911. №7. С. 16).

Анекдот достаточно часто разыгрывается с «мюнхгаузеновским» подтекстом. Например, путешественник спасается от льва на пальме, льет рычащему льву в пасть ром, а потом при помощи оптического стекла его, ром, воспламеняет, и лев взрывается (см.: Галченок. 1912. № 28. С. 5). Некоторые анекдоты имеют лафонтеновский оттенок. В «комиксе» В. Лебедева «Бык и яблоки» (см.: Там же. № 4. С. 4) русский мальчик-воришка, не зная как достать с дерева яблоки, будоражит быка своей красной рубахой, бык бьется об дерево, на которое взгромоздился мальчик, яблоки падают – цель достигнута.

Анекдот может представлять собой неожиданное происшествие в картинках .

 
Целый час уженьем занят
Ли-пхи-чхи, китаец-франт,
Только рыбу больше манит
На косе китайца бант… [171]171
  [Володарь, 19125, с. 47].


[Закрыть]
 

В итоге, огромную рыбу на косу ловит китаец с «чихательным» именем.

Наиболее популярными оказываются анекдоты о дураках и (или) дурочках с приемом «буквально понятая метафора». На картинке в «Галченке» – вместе с бельем на веревке висит мальчик, а на вопрос: «Где же Петя?», – отец отвечает: «Ах. Я его только что выколотил. Он висит во дворе!» (см.: Галченок. 1913. № 26. С. 1). Или отец ставит в пример сыну спокойную собаку Азорку, а в итоге сын валяется в песке и гоняется за кошками и курицами[172]172
  [Четвероногий друг, 1912, с. 16].


[Закрыть]. В журнале «Тропинка» голодная пичуга видит стрекозу, но по приближении это оказывается аэроплан[173]173
  [Обидная ошибка, 1912, с. 928].


[Закрыть]:

 
Обидная ошибка:
Летит… аэроплан.
 

В заключение обзора об анекдотах, естественно, следует сказать о популярной в детских журналах иронии над институтками. Катя Кокеткина, оказавшись в зверинце, не заметила, как три слона, подражая ей, хоботами сплели такую же косу. Обнаружив это, девочка отметила: «Ах, как хорошо заплетена коса у слонов. Их похвалила бы даже наша самая строгая классная дама»[174]174
  [Что случилось в зверинце.., 1910, с. 187].


[Закрыть].

Другая развлекательная форма – смех над сверстниками, совершающими нелепые («детские») поступки или дающими смешной ответ. Воспринимающий такой текст и картины смеется над этим, но сам утверждается в норме: «Я бы так точно не сделал». Герои таких картинок устраивают дома петергофский фонтан, заливая при этом квартиру; ловят рыбу из аквариума, играя в деревню; портят подушки, имитируя снег над южным полюсом. Или гимназист на фразу трамвайного кондуктора: «Нет местов», – замечает: «Бесстыдник, он не знает падежов!» (см.: Галченок. 1913. № 33. С. 1).

В детских журналах начала XX века появляется особый тип героя-двоечника. Его возвеличивают, наделяют лукавым умом, склонным к иронии. В одном из рассказов двоечник затевает спор с отцом о том, что угадает будущее наказание за двойку; в случае неугадывания – порка, а в случае угадывания – не пускают в гости. Мальчик, получивший двойку, предлагает наказание в виде порки. Отец не пускает его в гости[175]175
  [Цыфиркин, 1911, с. 11-12].


[Закрыть]:

– Но это неправильно, папа! Если не пустишь меня в воскресенье, значит, я не отгадал наказания. А, ведь ты в таком случае обещал меня выдрать.

– Ты значит, хочешь, чтобы я тебя выдрал, что-ли?

– Нет папочка, выдрать ты не можешь: тогда опять выйдет, что я отгадал.

Отец признает сына логическим победителем.

С явным сочувствием к двоечнику публикуются стихи «Расписание уроков Сергея Второгодникова»[176]176
  [Володарь, 1912а, с. 79].


[Закрыть]:

 
Понедельник… Арифметика.
Русский – вызубрит стихи.
Вдруг, да вызовут: «Ответьте-ка!»
Ну тогда дела плохи.
 

Следует отметить, что основная масса развлекательного подается через картинки или веселые таблицы. Они могут иметь и шутливо-дидактическое начало: вся география передается через разные рисунки и формы жилетов; национальные шляпы сравниваются с «национальными» крышами домов (цилиндр англичанина, например, с заводской трубой) и т.д. Шутливо обыгрываются прощание с учебником на лето, «расшучивание мечты», то есть ситуация, когда гимназист реально попадает в то время, которое он изучает по истории («Доброе старое время»[177]177
  Галченок. 1912. № 20. С. 5. Рис. Н. Радлова.


[Закрыть]). В разных номерах «Галченка» на картинках представляются парадоксальные (на грани поэтики абсурда) сценки: негры умело приспосабливают рыбу-пилу для пиления пальм, а удава используют как шланг для воды, ловят рыбу из клюва пеликана («Хитрые негры»[178]178
  Там же. № 5. С. 5. Рис. А. Яковлева.


[Закрыть]); африканские звери справляют русскую Масленицу[179]179
  Там же. № 5. С. 17. Рис. О'Коннен.


[Закрыть]; лиса и енот последовательно прыгают на барышню, а преследующий их охотник думает, что это воротник и муфта («Модный костюм»[180]180
  Там же. № 8. С. 8. Рис. В. Лебедева.


[Закрыть]). Часто публикуются в журналах всевозможные веселые таблицы. Например, в рисованной таблице о склонениях творительный падеж демонстрируется через фразу: «Учитель не доволен учениками», – и картинкой порки розгами (см.: Галченок. 1912. № 44. С. 5).

Вместе с тем в журнальных текстах можно встретить вполне серьезную иронию и над «взрослым» творчеством, и над «взрослыми» действиями, но эта ирония воспринимается и понимается в том числе и детьми. В качестве примеров можно привести «Дневник осы» (см.: Там же. 1912. № 28. С. 8) или картинку, где бифштекс и ростбиф появляются в стране овощей Вегетариании (см.: Там же. 1913. № 7. С. 16). Итог этого вторжения – «революция везде»… Разгоряченный горошек восклицает: «Долой Бифштекс с Ростбифом! Да здравствует славный овощной народ <…> Да здравствует вегетарианство <…>»

В журналах постоянно публиковались смешные письма, анкеты читателей. В приложении-вклейке «Новичок» к журналу «Ученик» (1910. № 41. С. 1059) есть письмо мальчика, который просит изменить выигранный им приз («Поездка на шхуне утром») вследствие наличия у него морской болезни на… фотографический аппарат. Редакция соглашается. Публикуются ответы на анкеты детей, где они хотят быть царицей и кинематографом, объявляют, что любят наряжаться и читать по-русски, а больше всего боятся живых раков и немецкой грамматики.

Журналы с изрядным развлекательным потенциалом сделали главное – изменили парадигму чтения. Часто доминантой повествования оказывается то, что смешно детям, но совсем не дидактично. Детские журналы 1910-х годов мотивировали появление множества тем и художественных приемов, которые потом активно разрабатывались. Авторы же последующей литературной эпохи во многом заимствовали или, скажем мягче, наследовали новые поэтические формы, ритмические структуры, сюжетных темы, и даже использовали поэтический словарь, который появился в детских журналах начала XX века.

Литература

Азбука Галченка // Галченок. 1912. № 43. С. 5.

Антипов К.М., Радаков А. Торжественное шествие в гимназию // Галченок. 1911. № 1. С. 8.

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965.

Беляевская О.А. Кикимора. Сказка // Тропинка. 1906. № 12. С. 551-559.

Володаръ. Расписание уроков Сергея Второгодникова // Красные зори. 1912а. № 2. С. 79.

Володаръ. Удачная неудача // Красные зори. 19126. № 1. С. 47.

Головин В.В. Журнал «Галченок» (1911-1913) как литературный эксперимент // Детские чтения. 2014. № 2. С. 23-37.

Городецкий С.М. Полночь в лесу// Галченок. 1911а. № 7. С. 1.

Городецкий С.М. Чертяка в гимназии // Галченок. 19116. № 1. С. 11; № 2. С. 3; № 3. С. 2; № 4. С. 2; № 5. С. 5; № 6. С. 9; № 7. С. 9-10.

Городецкий С.М. Лесная ведьма // Галченок. 1912. № 9. С. 5.