Текст книги "Миссия Амальгама"

Выдох. Придется всплывать раньше, чем остальные.

«Спи с кем хочешь, Оникс. Под камерами и без. Но только представь, что увидит не только Светка, но и наши родители».

– Капитан, я – Огонь, запрашиваю разрешение на выход, – горло отправляет зов в микрофон гермошлема, пока взгляд тщетно ищет лицо брата за двумя стеклами и перемычкой воды. Ладно, ну хоть так… Рука к руке.

«Выбери между девчонками. Легче жить будет. С тобой, брат».

– Я не хочу выбирать, – сунув планшет в карман, одними губами прошептал Оникс в микрофон. Плевать, что эта короткая шифровка отправилась в общий эфир. Всё равно её не поймёт никто, кроме тебя, Ян.

И на этот раз я тоже вылезаю раньше времени, потому что нечем стало дышать. Проскальзываю по стенке в мёртвой зоне скрытых камер, прячусь в раздевалке, вылупляюсь из скафандра и встаю под контрастный душ, словно мало было воды сегодня. А может быть, просто нужно время, хотя бы пара минут, чтобы хоть как-то причесать спутанный колтун растрёпанных мыслей.

И ещё одна мелочь, пока окончательно не перегрелись импланты. Отправить вдогонку контрольное «Беги, волк» на имя брата. Космос космосом, а без воздуха даже самый тренированный человек быстро коньки отдаст.

А тебя ожидает иная участь, Оникс. Народ жаждет хлеба и зрелищ, и если хочешь лететь, Инь, ты обязан накормить их. С учётом того, что выпечка тебе никогда не удавалась, вариант один. Долбаная драка.

***

В столовой в полночь было подозрительно тихо. Абсурд чистой воды, но мысли Яна сейчас складывались либо в короткие пулеметные очереди «я. хочу. жрать» или «боги. сети. дайте. упасть. и. вырубиться», либо вот в такие звериные сводки о среде обитания. Впрочем, какая разница – то ли все отужинали раньше, празднуя день рождения Витьки Ивашина, на который рабочая лошадка Ян Заневский попросту не успел, либо где-то в недрах Харона случился очередной ахтунг. Только вот, говоря честно, пустота в груди такая, что хоть Армагеддон через пять минут – а ты не соскочишь с курса на еду и желанное четырехчасовое забытье.

Ян толкнул двери с окошками-иллюминаторами и ввалился в необъятный зал, заполненный столами, столиками и миниатюрными барными стойками, которых было явно больше, чем доступных сидячих поверхностей. Однако помещение было обитаемым – в центре зала на кожаном диванчике покоился Дамир, а где-то в глубине гремели пустой посудой. Ян молча протащился прямо к кассе, миновав пустынную витрину с одинокой пиалкой оливье.

Все хотят жрать. И все хотят жить. А еще на спрос найдется предложение.

Эти три базовых истины определили жизнь космогородка с началом миссии Амальгама. Достать и купить можно было все. Сигареты, неплохой коньяк, последняя версия Gamebot, если тебе лень обойти жалкие защиты космодромного сервера, – все что захочешь и почти даром. Вот и столовая перешла на круглосуточный режим работы…

Едва лишь Ян оказался на простреливаемой со всех сторон площадке возле кассового аппарата, еще принимавшего кредитные карты – это в двадцать третьем-то веке, где цена всему одна – ты сам, и фраза «пара ваших нейронов к оплате, сэр» уже никого не удивит, – из темных неосвещенных недр кухни выплыла грузная дама в платье в горошек и белом переднике. За неописуемый Эверест шиньона на голове ее за глаза звали исключительно бой-гора, ну а так – Марья Михайловна. Уважительно и трепетно.

– Доброй ночи, Марья Михайловна.

Сверхконцентрация уважения.

– Осталось там что-нибудь для бедных волкисей, в поте лица… плодами рук… своего труда…

Очень трепетно.

Непокоренный Эверест качнулся. Под прилавком пронзительно хрустнул пластик одноразовой тарелки – сильно опоздавшим фарфор не полагался.

– Рис есть. Раз трудился, аки китаец, – и внезапное снисхождение: – Оливок добавлю. И маслин.

Мысль о КУСКЕ МЯСА, видимо была отпечатана на лбу Яна шрифтом с кеглем не меньше тридцати шести пунктов, поэтому после непродолжительных раздумий Марья Михайловна грохнула в тарелку еще и эскалоп. Жареный такой, с запрещенной хрустящей холестериновой корочкой… Ян едва языком не подавился, но все ж таки нашел в себе силы мужественно заплатить, даже взять вилку (боги сети, дайте терпения) и гордо пронести тарелку через весь зал. Поистине волчий инстинкт требовал заныкаться с едой в самый дальний уголок и послать зубастый предмет этикета в ближайший фикус, но… Дамир Рамазанов слишком уж пристально провожал глазами каждое движение Заневского, чтобы парень смог проигнорировать такой вызов.

Еще на подходе к кавказскому орлу ноздри Яна защекотал знакомый запах. Точнее коктейль из трех. Первый сопровождал Рамазанова повсюду – Cool Water, старинный одеколон от Davidoff, въевшаяся, кажется, в кожу смесь мускуса и розмарина (режиссер даже замахнулся на 5D съемки, добавив эту «Холодную воду» с «Пуазоном» Риты в модуль сенсорного воздействия). Второй запах родил в Яне острую иглу боли от потерянного уже давно летного клуба и свободы жить одним днем – коньяк. Терпкий, тягучий. Может, даже паленый. Ну а третий было уж точно ни с чем не спутать. Помнится, лет пять назад соседи на Девице вырастили целую плантацию этой удивительной травы высотой со средний кустарник с замечательными резными листиками, символами полного релакса и благодушия.

– Как день прошел? – поинтересовался Дамир, дождавшись той миллисекунды, когда зубы Яна вонзятся в эскалоп.

«Вот же гадство», – подумал парень, но рот уже наполнялся белым, тающим мясом, поэтому на выход ушел только нечленораздельный рык, и понимай как хочешь – от посыла на три буквы до «столько всего было, что обзавидуешься».

– Ну ты дожуй, конечно, потом расскажешь, – кажется, горный орел завидовать не собирался, а скорее наоборот, – хотя что может быть круче отснятой, слава богам, сцены секса с Лебедянской… Сегодня на экраны в час ночи выйдет. Даже с запахами.

Ян глянул на борт-инженера и быстро проглотил мясо, даже не прожевав до конца. В груди шевельнулась злоба.

– А накурился и напился ты с горя, что все закончилось? Или наоборот, с радости?

Дамир коротко хохотнул. В плохо освещенной столовой он и правда напоминал Яну птицу. Правда, не орла. Скорее стервятника.

– Маленький ты еще, Янис. Ма-а-аленький… Ну ничего, просветишься скоро.

Тишина.

– Успей только сожрать все это до трансляции.

Обратный отсчет до взрыва. Боги Сети, оттормозить этот поезд, летящий под откос. Первое с языка – прочь. Сплошной мат. Второе с языка – снять. Вендетта и кунаки этого милого джигита в активе. Третье. Подбирай, подбирай слова, мать твою, чтобы хоть не смертельного врага, а всего лишь недруга получить в результате.

– Ты что, меня трахаться учить будешь?!

– А ты ас высшей категории в твои-то двадцать четыре?

Ян хрустнул пальцами. Взгляд пытался зацепиться за что угодно, лишь бы не нырять в черные бездны кавказских глаз. Вот, например, тарелка уже наполовину пустая. Первая нормальная еда за весь день. Никаких вам там ресторанов «Густав Винтер» по высшему разряду, не «Иль Патио» в Деловом центре, не «Шикари» на Дмитровской – остывший комковатый рис, весь в коричневых потеках от брошенных доброй Марьей Михайловной маслин, крошки панировочных сухарей и кончик эскалопа с кусочком сала. Ты давно научился ценить любую еду, отличающуюся от сухого крекера и ленинградского печенья, слез с кофейного наркотика, заменив почти все напитки обычной горячей водой, ты сон теперь ценишь дороже, чем победу над Соньером в летной дуэли. Так почему же ты не можешь пройти мимо чужих жизней, где все кажется лучше и круче, чем у тебя?

– Ты на меня не сердись, Ян, – Рамазанов сладко потянулся, даже глаза закрыл от кайфа. – Я ж по-хорошему, по-отечески… Ты да Женечка самые младшие у нас. Я, конечно, может не в свое дело лезу, но вот так со стороны – в проекте ты держишься только за глаза красивые. Ну, волосы золотистые, тушка, улыбка, все дела. Я-то, допустим, тоже не урод, но я при этом еще и борт-инженер… – Дамир промямлил еще что-то неразборчивое, но внятно ушло в эфир только окончание логической цепочки. – На одном Ивашине вы не взлетите, родные. А с тебя какой толк в миссии, Ян? Что это вообще за специальность такая – инженер-исследователь?

Взглянуть тебе в глаза, Рамазанов. Я не побоюсь этого сейчас, тем более, что они уже в кайфовой поволоке. И бить тебя сейчас не буду. Ха, уж скорее обратный отсчет начинать до момента, когда тебя вырубит от конопли с коньяком. Жаль только, что ты мне испортил ужин: кусок теперь в горло не лезет, а насильно в меня запихивать нельзя, знаю, – вывернет через пятнадцать минут.

Резким движением отставив недоеденное, Ян поднялся. Дамир уже мирно посапывал, отвалившись на спинку дивана, как сытая пиявка.

– Пойду, посмотрю, что ты там с ней делал, – негромко сообщил Ян в пространство, для невидимого зрителя пытаясь сохранить прямую спину и двигаться не по синусоиде от усталости. – Еще горячей воды бы выпить… И найти ответ на твой вопрос, товарищ борт-инженер.

Однако добраться до собственных «покоев» в общежитии – первая ночевка в «Хароне» упорно откладывалась из-за нежелания Орлова отдавать рубку корабля биваку киношников, – оказалось задачей почти невыполнимой. Мало того, что зрение предательски уходило в расфокус и оставалось довериться только памяти в гудящих ступнях, так еще и перегруженный модуль оперативного планирования жизни сбоил, как перед концом света, вытягивая из нестерпимо долгого дня ложные выводы.

Шаг.

«Ты хочешь сказку? Значит её получишь…»3636
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Разрядом прошивает пятку от лопнувшей мозоли. День начинался слишком мило, чтобы не кончиться «с собой на вынос» – дежурство у Никиты в палате, аккурат под утренний консилиум Лисова, Риты и Мессершмитта. «Три девицы под окном» – хирург, фармаколог и нейрофизиолог, и только четвертого всадника там не хватало. Но Орлов физически не мог разорваться везде, а Ян на вестника Апокалипсиса не тянул. Он видел свое отражение в нержавейке подноса с инструментами – сонное лохматое нечто с синими кругами под глазами.

Два.

«Сказку о боли, клокочущей под ребром»3737
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

До комнаты – еще три лестничных пролета. Лифты придуманы для кого угодно, кроме птиц, космонавтов и… детей. Звенит в голове небрежная фраза Лисова: «Детство заканчивается с первым вынесенным судном из-под родителей». Он тут же поправляет себя, что Никита Яну, конечно, не отец, но… Ян закрывает глаза и цепляется рукой за перила. Да, он сработал в палате на каком-то древнем автопилоте, вынес банку с горячей жидкостью – благо обоняние отказало, и потом не подал виду, когда Никита мучительно покраснел и почти выкрикнул консилиуму свои требования – к черту системы жизнеобеспечения, которых нет, раз судно перекочевало в двадцать третий век, к черту постельный режим, к черту сроки на приживление электроники – завтра на тренировки, амба! Все согласились. Все похвалили Яна Заневского. Мессер даже потрепал Яна по плечу, только что-то внутри сломалось и появилась дыра на диафрагме, которую не заполнила даже рукопашная с французским пилотом под камерами.

Три.

«Чёрные буквы выжжены и колючи»3838
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Каждый исследователь может стать медбратом, не каждый медбрат может стать исследователем. Что тут у нас? Последняя лестничная площадка. Клетка бетона два на два. Холодная, как все эти Зосимовские приборы. Все, ты больше не медбрат. Ныряй в транскод, ибо клирику это грех, и считай запас прочности реактора «Харона», ибо физику это надо. А потом еще пара расчетов, о, новый прибор, правда, так интересно, Ян, ну и что, что ты программист по образованию… В самом деле. Ты же не стал кодером, как Оникс. Ты вообще, черт побери, никем не стал. И в то же время – все, что хочешь, то и будет из тебя. Вот и санитар врожденный, вот и кодер на четверочку, вот ас в работе с лазерной фрезой, вот и журнал оперативный ведешь образцово-показательно, не то, что Зосимов, который как молитвы строчит туда все, что видит на экране…

Четыре.

«Волчьим оскалом в финале блеснёт добро»3939
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Припадая на левую ногу, Ян дотащился до комнаты Оникса. Чер-рт, закрыто. Внутри колыхнулась волна злобы пополам с болотной гнилью догадки – зря я морду бил Соньеру, наверняка уже снимают то, что ему по сценарию прописали. Кулаком в хлипкий картон двери, и вниз, по стенке, на пол. Собака-пилот, вымотал меня на летной тренировке после этого бассейна, купил новостью «ты мой дублер», изящно отомстил за утренний фингал… А теперь с Ониксом там. А брату, похоже, вообще все равно, с кем и как, ангел льда, космический мусор его разорви. Это его роль. И, боги сети, только не вспоминать сейчас про свою.

Пять.

«И кувыркнётся, вывернув позвоночник»4040
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Стянув с себя новые тяжеленные ботинки с магнитными подошвами, выданные всем утром по приказу капитана, Ян босиком преодолел последние метры до собственного логова. Разлад внутри стал настолько ощутим, что картинка в голове горела синим пламенем – все, что осталось еще светлого, доброго, вечного, протестовало и требовало покоя и падения под одеяло. Но зверь не сдавался. Зверю надо было точно знать, что происходит в игре, то есть в жизни, и даже повтор выпуска в шесть утра – уже не то. У зверя копчиковая тяга, он уже бог знает сколько не отрывался по полной: ни летного клуба, ни случайной девчонки под рыжими стенами Меркурия, ни стопки той же бехеровки в компании друзей – хозяин у Зверя дурак, мало того, что играет как живет, так еще и правила соблюдает, хочет быть настоящим космонавтом в свободное от актерства время. Наверно, поэтому и принял как должное запрет на выход из космогородка.

Шесть. Семь. Восемь.

Сколько еще выдержишь?

Сколько дашь издеваться над собой, одиночка?

Сколько внутри должно быть ада, чтобы за углом начать искать рай?

«… над звонким железом в старом трухлявом пне.

Думал, чудовища вечно приходят ночью?

Режущий свет страшней колдовских огней.»4141
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Трансляция началась две минуты назад, но, судя по темпу событий, можно было не паниковать – прямого эфира нет и Дамир неспешен. Алые простыни еще почти не смяты. Рита красиво изгибается в крепких руках кавказца и даже не косит в камеру.

Пальцы Яна застывают возле имплантов. Всего-то надо, что послать короткий разряд в порты, подключить сенсорный модуль… И нырнуть за грань. Давай же. Ты ведь пять минут назад страдал, что девчонок сто лет не видел и вообще пай-кодер в пятницу не в моде.

Cool Poison Water бьет по обонянию. Тягучее горячее ощущение внизу живота усиливается с каждым мгновением, оставляя в фоне мысль о том, что режисер смухлевал и добавил в дабстеп, под который двигаются тела Дамира и Риты, шипение аудионаркотиков. Рвется черный пеньюар, сенсорный модуль перегревается, подтормаживая видеопоток, но Рубикон перейден. Нет больше Дамира и Риты, есть только ты и чье-то желанное тело рядом…

А в шесть утра выйдет повтор. Где в уголке кадра покажут твое полуголое тело, катающееся по полу и грызущее собственный локоть от экстаза и одиночества.

Эйфория схлынула бесследно, оставив у прибойных скал опрокинутого стула задыхающееся тело Яна. А трансляция шла своим чередом: комментировал неудавшиеся дубли голос Пурги: «Невеста снимает свое неглиже, но Олаф со смертью повенчан уже». Причем здесь Олаф и кто он такой вообще?.. Но что странно – ни одного включения в прямой эфир. Только Настя Ветер, сидящая на краешке унитаза в женском туалете и плачущая навзрыд. А говорили, что там нет камер.

Ян отключил трансляцию и открыл глаза. Горечь колючим комком каталась по горлу, собирая в себя все невыговоренное, невысказанное, невыбитое из оперативки. Это же три огромные разницы «простить», «смириться» и «забыть». А ты не простил, не смирился, не забыл, что ты – НИКТО, что «Харон» спокойно взлетит без тебя, что твоя роль проста и приказ режиссера резок, как удар хлыста.

«Природу и племя, вестимо, не выбирают.

Слышишь, как люди идут по пятам с огнём?»4242
  Веда Вереск «Ты хочешь сказку?»


[Закрыть]

Будь сейчас рядом психолог со своими цветными карточками, его вердикт был бы до боли прост: «Ваши дальнейшие успехи связаны со значительными трудностями. Вы избегаете усилий, необходимых для реализации задуманного». Проще говоря – ты устал от всего настолько, что радуга чувств поблекла до безликой белизны, что готов прогнуться под мир, чтобы тебя не трогали. Или уйти за кордон, если кто позовет.

Три звука слились в один.

Входящее. Оникс. «Беги, волк».

Входящее. Режиссер. «Сколько мне еще ждать твоего ухода?»

Входящее буквально. Распахнутая дверь и связист Рома Костиков на пороге комнаты.

– О, Заневский! Слава богам сети, ты-то мне и нужен, – связист дышал так, словно только что сдал все нормы ГТО под дулом пистолета. – Мне тут на волю надо… Ненадолго. Дело чести… В общем, я у себя картинку с камеры зациклил, будто сплю в каюте. Будь другом, посиди на стрёме, если вдруг слетит…

Протянутый прямоугольник планшета бьёт по глазам в сумраке космической кельи. А прога-то знакомая, Оникс на пару с Лосевым наваяли для ребят, назвали «Do_vetru» и запустили в локальную сеть «Харона» с тем, чтобы любой мог хотя бы полчаса отдышаться без масок и прицелов кинокамер под прикрытием скриншота с себя самого.

Ян тихо рыкнул. Так, для полного комплекта еще и чужую попу прикрывать…

– Идем вместе, спящая красавица. И я ничего не знаю.

Прости, брат. Я сказал, что тебя не брошу. Но у нас в сценарии только один Заневский.

– Дурак ты, Ян, – выдыхает тощий Ромка. – Не знаешь, куда лезешь. Это мои счёты, мне их и закрывать. А ты за компанию сесть хочешь, что ли?…

Копчиковый Зверь, раззадоренный словами связиста, довольно оскалился. Теперь уж точно никому не под силу удержать Заневского-светлого в четырёх стенах.

– Нет, троян дери. Хочу, чтоб ты не сел, птичка Соворонок, – парировал Ян. – Погнали уже.

Белая радуга – это не только абсолютная свобода на пути от намерения к действию.

Это еще и абсолютное бездействие на пути к свободе.

Глава 9

Страшные сказки Порожняка о том, что его завернули на кордоне спецназовцы с бластерами и волкодавами, оказались враньём. Ян и Ромка, конечно перестраховались и сиганули через забор космогородка прямо к парковке флаеров, но толку – с КПП донеслось вслед что-то вроде: «А нормально выйти уже не судьба?»

Орлов им солгал. И проверил на вшивость.

Никакого запрета на выход на административном уровне не было.

– Куда летим? – поинтересовался Ян, когда заметил, что Ромка неприкаянно бродит вокруг своей старенькой «Чайки» – аэроцикл явно видал виды, и сейчас только слабо крутил лопастями. Батарейке капут. Не сбегал наш Ромка ни разу, что ли, за эти месяцы?

– На явочную квартиру, – криво отшутился связист. – Если занавесочки на окне задёрнуты, всё чисто.

– Тогда садись сзади, – буркнул Ян, заводя свою машину. – Координаты в навигатор не забиваем, видимо. Покажешь дорогу.

Грязный зеленый рассвет встает над Москвой. Все, что нужно сейчас – поднять машину в воздух и не давать вольную бушующим языкам пламени внутри. Тошно. Тошно до жути, будто от солнечного сплетения до горла прокинули старый провонявший рыбой канат и тянут, тянут остервенело, выворачивая тебя наизнанку. Что-то случится. Что-то уже случилось. Что-то случается прямо сейчас.

Короткий рвотный спазм, но рис с маслинами уже слишком глубоко, чтобы быть причиной и стать следствием. Яна сгибает пополам за рулем флаера, и за звездчатой пеленой перед глазами мелькают зубастые пасти деревьев Озёрного Лесопарка. Да чтоб тебя…

– Эй, Ян, ты чего? – руки Костикова перехватывают штурвал, выравнивая машину.

– Минуту. Дай. Отдышаться.

Тело делает еще одну попытку выкашлять сердце, и все внутри гаснет. Что-то там, на других концах невидимых нитей, дрогнуло в последний раз и затихло. Но не отпустило.

– Может, ты вернешься? – тихий вопрос связиста наталкивается на каменную спину Заневского.

«А кому ты там нужен? – вторит зверь, который пытается не замечать очевидного – что-то страшное произошло на „Хароне“ буквально только что. – Или разок вывернуло, а ты уже испугался?».

– Куда летим?

– Москва-35.

Ян закрывает глаза. Греются импланты, передавая по беспроводному интерфейсу карту южных секторов. Чертаново. Отлично, к черту все это.

Обогнуть Балашиху, встроиться в поток Горьковской аэротрассы, и повторять, как заклинание, короткие фразы – звуковое сопровождение для рвущихся нитей.

Я не виноват.

Я не принимал таких решений.

Они все решили за меня.

Я никто… Боги Сети, сделайте, чтоб холодно и светло…

***

– На седьмом этаже, в угловой квартире до утра не ложатся, не гасят свет4343
  Анна Закревская «Шестнадцатый рассвет»


[Закрыть]… – нараспев протянул Оникс строчку из капитанского стихотворения.

Допустим, ты – сервер, Мессершмитт. И в транскоде ты был бы монолитной глыбой, только пустоту над правой грудью неприятно холодит отсутствие профессорской нашивки, да где-то в солнечном сплетении мешает свободно дышать каменная плита чувств, спрессованных годами самоконтроля. И если силы брошены на защиту фасада, а в позвоночнике титановый стержень цели, оправдывающей средства – это значит что? Это значит… Оникс прикрыл глаза, пытаясь собрать воедино поток ощущений, которые с трудом поддавались словесному описанию. Это значит… ты боишься щекотки, человек-капсула. А тёплые, искренние, дружеские объятия способны вернуть тебя в состояние пятилетнего ребёнка. Ты до ужаса боишься показать всем своего пятилетку, поэтому наверняка врежешь мне, если я…

– Лев… э-э… Доброго вечера, – нетвёрдая походка Заневского-тёмного наводила случайного зрителя на мысль, что у растрёпанного кибернетика вечер явно удался, и не в последнюю очередь благодаря фигурной бутылке, разделённой напополам: в одной половине – сладкий молочный туман, в другой – кофейная южная ночь.

– Чего тебе, Оникс? – голос нейрофизиолога ворчлив и насторожен: он помнит о сценарии не хуже хакера, но ожидал от него чего угодно, вплоть до прилюдного сожжения раритетного бумажного экземпляра анатомического атласа, но никак не вот этих тонких пальцев, которые жестом фокусника извлекают откуда-то два миниатюрных бокала и ставят прямо поверх того самого атласа.

– Так тяпница же, мы там день рождения Витьки празднуем, вообще-то. Ну, я подумал, – кривая фамильярная усмешка, знать бы тебе, Мессер, какой ценой, – раз гора не идёт к Магомеду, то мы ж не гордые, доставку организуем. А там, может, и придёте, а то Рита одна скучает, ни с кем танцевать не хочет, только вас, своего героя, ждё…

Бокалы, сметённые со стола рукой Мессера, летят в стену и разбиваются на мелкие осколки, а невидимый звукооператор выкручивает чувствительность микрофонов до предела, чтобы зрители услышали каждый хрип полузадушенного хакера, прижатого к стенке, каждое слово, которое выплёвывает ему в лицо взбешённый противник:

– Твой р-родственник… мечтал о звёздах… без него бы не было… Хар-рона… А ты… Пьянь. Позор-р экспедиции. Позор-р-р семьи, будь она пр-роклята!

Ну уж нет.

Высокое течёт по венам, преодолевая отметку «24 киловольта» без остановки. Позор, значит. Меня пинай сколько влезет, чёрт лысый, но семью не трожь…

Острое колено со всех сил бьёт Мессеру промеж ног, и тощая птичья тушка невероятным усилием перекидывает через себя монолитное тело нейрофизиолога. Эфир полнится стонами униженного льва, сполна получившего по остаткам своего мужского достоинства (был бы умнее – докопался бы до историй о фирменном веберовском ударе), а Оникс…

Оникс медленно, как в первосортном кошмаре, поднимает с пола самый крупный и острый осколок, а потом коротким ударом по хребту впечатывает в пол стоящего на коленях Мессера. Он не хочет этого делать, никогда раньше не доходило у него до таких драк, но колени слабеют от ужаса, ибо хакер больше не властен над собой, и перед глазами у него маячат уже не плавные линии интерьеров «Харона», а сущая мара – обшарпанные лабораторные столы, которых он в жизни не видел, кушетка, наспех покрытая грязной плёнкой, с которой стекают густые бурые струйки от тощего, измученного тела того, кто был всех дороже на этой чёртовой земле… Его имени уже не вспомнить – было много жизней, много имён, но убийца всегда один, и он стоит перед тобой, нужно всего-то вложить себя в единственно верный удар остриём катаны по горлу мучителя.

– Это тебе за всех, кого ты извёл, с-скотина, – стекло впивается в морщинистую шею Мессера раз, и ещё раз, и ещё. – И… за ту лабораторию…

Ворвавшийся в каюту Мишка Пурга моментально плюёт на обязанности оператора, бросая все силы тела, прокачанного для тягот своей профессии, на то, чтобы отвести тонкую руку Оникса как можно дальше, заломив её за спину обезумевшего парня. Липкое окровавленное стекло с глухим звоном падает на пол, нестройный топот множества ног тонет в шуме прибойной волны, которая гасит остатки сознания Оникса, унося его в короткое, спасительное «нигде». Орлов орёт что-то невнятное типа «Нахр-р-ена?!» Бьётся в агонии Мессер, словно адепт современного искусства, разукрашивая стены алыми брызгами из сонной артерии.

И финальным аккордом над импровизированной ареной Колизея звучит режиссёрское: «Снято! В продакшн».

Оникс лежит в луже чужой крови и не делает попыток подняться, а перед его глазами вновь проступает знакомая бледно-голубая подсветка «Харона» и коротенькая текстовая строка последнего входящего за сегодняшний день.

«Будь счастлив, Оникс. Назову Кириллом. Светка».

***

 
«Шпага дрожит в руке, не сидит дублет,
Плохо стреляет – да и не важно это…»4444
  Graurock – Горе команде, когда капитан – влюблён


[Закрыть]
 

– Что, Зосимов, готов согрешить? – Витька неумело воздел к потолку лёгкую пластиковую винтовку с лазерным прицелом и тихо рассмеялся. Тут ведь как: либо поверить ощущениям собственных рук и признать, что бой – не насмерть, либо вообразить, что оружие весит будь здоров, просто это ты – в киберкостюме, десятикратно усиливающем любое движение, поэтому всё и даётся так по-детски легко. Впрочем, откуда этому физику-клирику знать об ощущениях от надетого экзоскелета? Они же там терпеть не могут все эти технологические нашлёпки…

Ну-ну. А откуда тебе-то, понаехавшему в первопрестольную из рязанского захолустья, где инсульты до сих пор лечат по принципу «что уцелело, то уцелело», знать, каково это на самом деле, – быть чем-то выше самого себя?

О да, в технике ты разбираешься более-менее сносно, бортинженер Ивашин: всё-таки количество часов, проведённых за зубрёжкой в школе и училище, перешло в качество под одобрительное мамино: «Учись, Витюша, не становись алкашом, как отец, мир его праху…» Но учёба денег не прибавляла, а порой и отнимала от и без того маленькой маминой зарплаты. И не было у тебя, Витька, ни интерактивных перчаток, ни аэробарабанов, ни симулятора гоночной машины. А постоянно побираться по друзьям не позволяла гордость. И сейчас по мановению режиссёрской пятерни ты выйдешь на кибердуэль с Зосимовым, таким же безусым, напуганным, недопрокачанным гладиатором, как ты сам.

Что ж, хотя бы шансы равны у обоих. Значит, всё-таки игра. В жизни так обычно не случается.

Стук метронома в наушниках, как перед началом эфира, родил дрожь в теле. Ты больше не обычный человек, Витька. Еще удар, и еще… Подстраивается под тебя каждый датчик киберкостюма, и вшитая в нагрудный чип программа с каждой новой итерацией все сильнее приближает борт-инженерное тело к мечте человечества – стать Богом. Халиф на час, который хотя бы в виртуальной сетке реальности перекроит мир под себя. Наверно, когда-то в мире были боги или настоящие маги, которые могли это без технологических примочек и не в шутку, могли куда больше той эзотерической шелухи, что сейчас ставится в противовес истинной вере. А потом все они выгорели изнутри, оставив только мечты в генах технарей и теософов.

– Это тебе подарок на день рождения, Витя, – голос Зосимова из динамиков шлема звучит как жалкий запрос на «давайте жить дружно».

Только фраза попадает не в бровь и не в глаз, а куда-то за пятое ребро. Попадает и проваливается в колючий кусочек вакуума. День Рождения. Странный день, когда, кажется, весь мир должен быть у твоих ног, а он бьет с ноги: у матери, выкроившей на трехмерные шахматы круглую сумму из собственной мечты о новом плаще, такое выражение лица, что солнце тускнеет за окном, потом начинается дождь, и друг, которого припахали что-то там по хозяйству, не успевает к торту и зажженным свечам, а еще пара лет – и вовсе обычный летний день… Лазертаг подарили ему, как же. Лучше поздно, чем никогда. Лучше бы никогда, чем вот так.

Витька остервенело захлопнул забрало шлема, позволяя симуляции заполнить пространство пустого склада «Харона» несуществующими стенами и баррикадами в духе постапокалипсиса, который все никак не наступит… Или, быть может, у каждого свой Рагнарёк?

– А конец света уже был, Зосимов?

Злость за очередной испорченный день рождения почти не уходит в слова, а переплавляется в короткие электрические импульсы на кончиках пальцев. Щелчок затвора. Техника понимает тебя с полумысли.

– Бог, единый и всемогущий, уже возродился, – дрожит заученная фраза, и вдруг срывается на совсем уж физико-атеистическое, – а мы умираем по пять раз на неделе…

– Главное, чтоб не впустую, – комментирует негромко Витька, пристраивая на руке странную винтовку. Игрушки. Игрушки на день рождения. Мне бы настоящую, а лучше б старинную, с пулями, гильзами и…

Соседний контейнер, выполняющий роль запасного прикрытия, разносится на виртуальные клочки. В эфире звучит сначала испуганное Зосимовское «ой», и почти сразу – тихие ставки в скучающем штабе киношников. Сегодня им откровенно нечего делать. Орлов в порыве ярости заставил их сначала отмыть от крови кабинет Мессера, потом поганой метлой отогнал вместе с камерами от Оникса Заневского и Лисова, засевших в медотсеке в режиме «ты не преступник, я не следователь, но какого лешего людей убивать?» А теперь два безусых гладиатора висят в подпространстве Игры, и видеокарта сама выдает на гора завтрашний сюжет.

– Я тебя не задел случайно, Вить? – Зосимов невидим, но обостренные до крайности чувства борт-инженера быстрыми штрихами обозначают в воображении перетрухнувшего физика-клирика, которому не приходилось держать в руках ничего опасней Слова Божьего и пульта от суперкомпьютера для расчетов полей и точек сингулярности. Хотя это еще бабушка надвое сказала, что опасней…

– Случайно – нет, – выдает в эфир Витька, отправляя короткую очередь вслед за тенью Зосимова, которого засекают ИК-сенсоры. Все мимо, но рвется виртуальность, рушатся стенки несуществующего склада, и дым встает коромыслом. Детский восторг заставляет привстать на колене и открыться под прицел соперника, но созданная собственными руками картина мира того стоит. Был бы здесь Ян – уже дал бы подзатыльника за такую глупость, но Зосимов жаловался, что не мог с утра найти этого главного лазертагщика.

Развал. Полурухнувшие стены – что задумывал визуализатор, старый пейнтбольный клуб? Дым. Внезапно – запах сирени. Сбой системы, наверно. И Пурга, истинный бог в этой игре в Сверхчеловека, подбирает саундтрек.