Текст книги "Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон"

Понятно, что интуитивное познание, полагающее мир как систему соответствий, осуществляется, в отличие от познания интеллектуального, вне всякой практической направленности. Действительно, по Бергсону, если привычные понятия связаны с ориентацией на практику, то образы (и, добавим, новые качественные образы-понятия) инспирированы бескорыстным познанием, созерцанием. Согласно комментарию Кронера, интуиция есть «миросозерцание в буквальном смысле»[603]603
  Кронер Р. Философия творческой эволюции. С. 90. В. Ф. Асмус верно замечает (хотя и трактует в негативном смысле), что «вместо созерцания неподвижных вещей и их застывших, точно очерченных образов философия должна, по Бергсону, перейти к созерцанию текучих процессов, к постижению становления, „творческой эволюции“» (Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике. С. 176). Естественно, что такая созерцательная позиция вызывает неприятие Асмуса.


[Закрыть]. Понятия «возникают благодаря практическому и жизненному, а не умозрительному интересу, и потому, очевидно, не способныудовлетворить требованиям умозрительного мышления. Эти требования будут удовлетворены лишь в том случае, если мы вернемся к самому созерцанию. И единство, и истину, и действительность следует искать до всякого образования понятий, а не за и не над ним»[604]604
  Кронер Р. Философия творческой эволюции. С. 91.


[Закрыть].

Вспомним одно из наиболее известных бергсоновских противопоставлений интуиции интеллекту, завершающееся знаменательным выводом: «Внутрь же самой жизни нас могла бы ввести интуиция – то есть инстинкт, ставший бескорыстным, осознающим самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять его бесконечно»[605]605
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 185.


[Закрыть]. Самое главное здесь то, что бескорыстное созерцание ничуть не пассивно, не бездейственно: напротив, «говорить так <…> значило бы не признавать своеобразной природы длительности, а также по существу своему активного… даже насильственного характера метафизической интуиции»[606]606
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 29.


[Закрыть]. Приведенный тезис служит лучшим опровержением сомнению, «не будет ли философия состоять в том, чтобы только созерцать жизнь, „как сонный пастух созерцает текущую воду“», и «не придется ли философу замкнуться в исключительном созерцании самого себя»[607]607
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 29.


[Закрыть].

Именно качественные понятия-образы, возникшие в процессе такого активного созерцания реальности, в противоположность практически ориентированным привычным понятиям, помогают проникнуть «во внутреннюю природу вещей»[608]608
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 29.


[Закрыть]. И в данном случае мы идем от реальности, от постижения ее сущности к репрезентации постигнутого в новых понятиях-образах, «а не от понятий креальности»[609]609
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 29.


[Закрыть], как обычно. Ясно, что это преодоление привычного алгоритма не может быть легким. Само возникновение, смысловое обогащение и рост образов-понятий происходит постепенно и требует включения всех душевных сил. «…Если метафизика возможна, то она может быть только тяжелым, даже мучительным, усилием, направленным к тому, чтобы пойти против естественного склона работы мысли, чтобы сразу[610]610
  «<…> Если бы интуиция могла существовать более нескольких мгновений, она обеспечила бы не только согласие философа с его собственной мыслью, но и взаимное согласие всех философов. Такая, какая она есть, ускользающая и неполная, интуиция в каждой системе является тем, что лучше самой системы и что ее переживает» (Бергсон А. Творческая эволюция. С. 236; См. также: Там же. С. 235, 260; Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103; Бергсон А. Введение в метафизику. С. 38). Но, впрочем, здесь есть некоторое противоречие. Если мы действительно вживаемся в предмет посредством интуиции, то мы должны включить в этот процесс все наше существо, вместе со свойственным ему прошлым, а значит, и длительность, имманентную нашему сознанию. Но при условии мгновенности интуиции как можем мы актуализовать нашу длительность, интегрировать ее в процесс познания? Разве созерцание может быть мгновенным?


[Закрыть] войти, путем некоторого интеллектуального[611]611
  В данном случае интеллект синонимичен мышлению в целом.


[Закрыть] расширения, в ту вещь, которую изучают, словом, чтобы идти от реальности к понятиям…»[612]612
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 29. Здесь же находим еще более категоричное заявление: «Или не существует никакой философии, и всякое познание вещей есть познание практическое, направленное к тому, чтобы извлечь из этих вещей пользу, или философия состоит в том, чтобы перемещаться в самый предмет усилием интуиции» (Там же. С. 23). См. также: Там же, с. 10, 11, 31, 36, 42 (об усилии и напряжении); Бергсон А. Творческая эволюция. С. 235 (о насильственном характере интуиции).


[Закрыть], – этот вывод Бергсона суров, но неизбежен. Необходимостью приложить усилие новые образы-понятия также отличаются от готовых понятий.

Означенное усилие необходимо еще и для того, чтобы интуиция, рождающая образы-понятия, могла бы осветить саму себя и достичь посредством такого освещения особого качества ясности, непохожей на кажущуюся ясность готовых понятий, которыми услужливо снабжает нас интеллект. Бергсон различает два рода ясности.

Один род ясности присущ понятиям как устоявшимся «ячейкам», которыми оперирует интеллект[613]613
  «…Интеллект, даже когда он и не имеет дела с неорганизованной материей, следует усвоенным привычкам: он прилагает те же формы, которые присущи неорганизованной материи. <…> Именно это он и выражает, говоря, что только таким путем он достигает отчетливости и ясности. Таким образом, чтобы мыслить самого себя ясно и отчетливо, интеллект должен видеть себя в форме прерывности» (Бергсон А. Творческая эволюция. С. 171).


[Закрыть]. «Современная наука ни едина, ни проста, – замечает философ. – Я согласен, что она покоится на идеях, которые в конце концов кажутся ясными: но они осветились постепенно через употребление, которое из них сделали: главной частью своего блеска они обязаны тому свету, который они получают путем отражения от фактов и от вызванных ими самими применений, так как ясность понятия есть в сущности только некогда приобретенная уверенность, что можно с пользою употреблять его»[614]614
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 44–45; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть].

Однако, по замечанию Джеймса, понятия «…в более глубоком смысле, в смысле даваемого прозрения,… не имеют никакой теоретической ценности, ибо они совершенно не вводят нас в связь с внутренней жизнью потока и с теми причинами, от которых зависит его направление»[615]615
  Джемс У. Вселенная с плюралистической точки зрения. С. 141.


[Закрыть]. Итак, ясность понятия – это не ясность смыслов, сосредоточенных в нем, а ясность действия над ним или с помощью него. Несомненно, такая ясность не затрагивает сущности мышления в целом, поскольку касается лишь отграниченного концепта, имеющего, как мы помним, формально-инструментальный, а не онтологический (в отличие от образов-понятий), характер. Такая ясность исключает все новое: иначе концепт потерял бы взаимно-однозначное соответствие самому себе, соответствие, столь дорогое нашему интеллекту.

«Новая идея может быть ясной, поскольку представляет нам, только в новом порядке, элементарные идеи, которые у нас уже имелись. Наш интеллект, обнаруживая в новом не что иное, как старое, чувствует себя в привычной обстановке; здесь ему привольно; он „понимает“. Такова ясность, которой мы желаем и ищем…»[616]616
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103.


[Закрыть]. Касательно готовых понятий Бергсон делает вывод: «Сначала многие из этих понятий должны были казаться неясными, плохо согласуемыми с понятиями, уже допущенными в науке, даже граничащими с нелепостью. <…> Правда… в месте своего пребывания путем округления углов, взаимным трением, понятия всегда добиваются, так или иначе, примирения друг с другом»[617]617
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 45.


[Закрыть]. Конечно, будь понятия ясными по сути, их не пришлось бы «притирать» друг к другу, так как в противном случае каждое из них без труда согласовалось бы с остальными и заняло подобающую позицию: процедура же над понятиями, описанная Бергсоном, свидетельствует о неясности и мышления (в аспекте интеллекта) как целого. Действительно, прилаживая друг к другу понятия, мы добиваемся их однозначной стыковки. Но такая стыковка возможна лишь при дробности мышления, стремящегося расчлениться на кирпичики понятий.

«Но есть и другая ясность – мы испытываем ее воздействие, хотя полную силу она обретает лишь постепенно. Это ясность всецело новой и абсолютно простой идеи, в большей или меньшей мере выражающей какую-то интуицию»[618]618
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103. «Il en est une autre, que nous subissons, et qui ne s’impose d’ailleurs qu’à la longue. C’est celle de l’idée radicalement neuve et absolument simple, qui capte plus ou moins une intuition» (Bergson H. Introduction (deuxième partie). P. 25). Из контекста видно, что Бергсон употребляет слово «идея» не в значении «понятия» или «эйдоса», а в значении новой мысли.


[Закрыть]. Это ясность озарения, причем озаряется все сознание, все мышление как целое. «…Следует проводить различие между идеями, которые хранят свой свет для себя, пропуская его в самые крохотные свои закоулки, и теми, что освещают снаружи всю сферу мышления. Последние могут вначале быть внутренне неясными; но излучаемый ими свет, отразившись, возвращается к ним, пронизывая их все глубже; и они обретают тогда способность освещать и самих себя, и все остальное»[619]619
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 104.


[Закрыть]. Но поскольку «каждая истинная и плодотворная идея есть соприкосновение с каким-нибудь потоком реальности»[620]620
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 45; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть], – постольку это соприкосновение не может произойти мгновенно. Поэтому и озарение происходит постепенно, постепенно рассеивается мгла в самых отдаленных пределах мышления; постепенно наступает понимание и познание реальности.

А значит, такое понимание невозможно вне длительности, и, следовательно, оно неизбежно имеет дело с творением нового в мире, – ибо длительность не существует вне накопления все новой и новой информации, вне эволюции реальности. Понимание, инспирированное интуицией, приводит к ясности открытия нового и неожиданного в мире. И в этом случае мышлению тоже не обойтись без усилия: ведь «понимать без усилия значит составлять новое из чего-то старого»[621]621
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103.


[Закрыть].

Но не значит ли все сказанное, что понимание, которым награждает нас интуиция, действительно коррелирует с самой жизнью? Ведь оно невозможно без усилия, без длительности, без соприкосновения с творческим процессом в мироздании. Вот почему выше мы имели полное право сказать, что «жить» неотделимо от «познавать»[622]622
  Напомню, что, по Бергсону, теория познания и теория жизни нераздельны. (См.: Бергсон А. Творческая эволюция. С. 36.)


[Закрыть]. Кроме того, именно интуитивное познание и понимание способно охватить все мышление в его целостности, говорит Бергсон, а такая целостность выступает гарантом имманентности мышления самой жизни.

Бергсон даже утверждает, что интуиция выступает не только составляющей мышления, но и формой сознания. В «Творческой эволюции» философ говорит о других, не интеллектуальных формах сознания, которые «выражают нечто существенное в эволюционном движении и имманентное ему» и которые необходимо сблизить друг с другом, «заставляя их слиться с интеллектом», чтобы получить сознание, «коэкстенсивное жизни». «Могут сказать, что и таким путем мы не выйдем за границы интеллекта, ибо и иные формы сознания мы рассматриваем только с помощью нашего интеллекта, только сквозь призму нашего интеллекта. И в этих словах был бы резон, если бы мы были чистыми интеллектами, если бы вокруг нашей концептуальной логической мысли не оставалось смутной туманности, созданной из той самой субстанции, в ущерб которой образовалось светящееся ядро, называемое нами интеллектом. Здесь находятся известные силы, дополняющие рассудок, присутствие которых мы лишь смутно ощущаем, когда остаемся замкнутыми в самих себе; но они осветятся и выделятся, когда увидят себя, скажем так, за работой в эволюции природы. Они узнают тогда, какое усилие им предстоит сделать, чтобы стать интенсивнее и расширяться в одном направлении с жизнью»[623]623
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 36.


[Закрыть].

И только тот процесс познания, который не нарушает этой целостности, – то есть познание, исходящее вначале от интуиции, а не от интеллекта, – вступает в соответствие (correspondance) с самой жизнью, ибо тут вновь наблюдается полное согласие по природе.

Разумеется, в этом еще нет ничего из ряда вон выходящего. Если мы, пытаясь приблизиться к пониманию жизни, лишь заменяем интеллект на интуицию, то мы невольно даем козыри в руки противникам Бергсона. Выходит, что интеллект не имманентен природе жизни, но, тем не менее, возник в процессе развития жизни. На деле Бергсон этого не утверждает. И интеллект, и интуиция выступают в его концепции полноправными и, не побоюсь сказать, равноправными, функциями целостного мышления[624]624
  См.: Bergson Н. Écrits et paroles: dans trois volumes. Tome premier / Henri Bergson; textes rassemblés par R. M. Mossé-Bastide; précédé d’une lettre-préface d’Edouard Le Roy et. d’un avant-propos de Henri Gouhier. Papis: Presses Universitaires de France, 1957. (Bibliothèque de philosophie contemporaine fondée par Felix Alcan). P. 175. По мнению Бергсона, на вопрос, является ли мышление «интеллектом или интуицией», можно ответить так: «…сюда проникает свет интуиции: нет мышления без тонкого ума, а тонкий ум есть отражение интуиции в интеллекте» (Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 142). «Тонкий ум» – отсылка к Блезу Паскалю (См.: Блауберг И. И. Примечания // Бергсон А. Избранное: Сознание и жизнь. М.: РОССПЭН, 2010. С. 364).


[Закрыть]. И если мы замечаем в бергсоновских текстах некоторые «реверансы» в сторону интуиции, то они предназначены не для того, чтобы унизить интеллект, а для того, чтобы показать, каким образом можно достичь подлинного взаимодействия этих двух функций мышления и прийти к новому типу мышления. Сам философ различает обыденное мышление, не требующее особых усилий и являющееся прерогативой интеллекта, и мышление интуитивное, творческое. «Мыслить обычно – значит идти от понятий к вещам, а не от вещей к понятиям»[625]625
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 22. «Интуитивное знание отправляется от индивидуального к общему, от вещей к понятиям. Напротив, разум подходит к вещам с готовыми понятиями и требует от них „да“ или „нет“» (Штенберген А. Интуитивная философия Анри Бергсона. С. 46). Остается открытым вопрос, как тогда вообще могли появиться понятия, – ведь для их возникновения в любом случае требуются наблюдение над реальностью (или, перефразируя Бергсона, «над вещами») и обобщение полученных данных.


[Закрыть]. Наоборот, необходимо «мучительное» усилие, чтобы интеллект пошел «обратным ходом»[626]626
  Бергсон А. Введение в метафизику С. 36. Здесь слово «интеллект» употребляется Бергсоном как синоним слова «мышление».


[Закрыть].

Можно сделать следующий вывод. Локальное следствие преодоления обычного хода мысли – это возникновение новых качественных образов-понятий, которые способны улавливать «движение внутренней жизни вещей»[627]627
  Бергсон А. Введение в метафизику С. 36. Здесь слово «интеллект» употребляется Бергсоном как синоним слова «мышление».


[Закрыть]. Но именно из этого локального следствия Бергсон выводит, в свою очередь, возможность новой философии, ибо только погружаясь в реальность, только с помощью образов-понятий, «только таким путем составится прогрессивная философия, свободная от споров. <…> Философствовать значит повернуть в обратную сторону обычное направление работы мысли»[628]628
  Бергсон А. Введение в метафизику С. 36. Здесь слово «интеллект» употребляется Бергсоном как синоним слова «мышление».


[Закрыть].

А это и есть новый метод мышления, соответствующий означенному выше новому типу мышления, метод, возникший из осознания «неспособности понятийного мышления постичь суть вещей»[629]629
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 99.


[Закрыть]. Сам Бергсон высказался насчет своей методологии весьма недвусмысленно. Характеризуя в «Творческой эволюции» путь познания, которым уверенно шествует разум, философ замечает: «Мы глубоко противимся мысли о том, что нам, возможно, придется создавать для нового предмета совершенно новое понятие, или, быть может, даже новый метод мышления»[630]630
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 78–79; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть].

Действительно, рассмотренные качественные понятия-образы (представления) несовместимы с привычным движением мысли. Не побоюсь даже сказать, что, соединив образы-посредники, возникающие как следствие интуитивного постижения того или иного предмета, с понятиями, представляющими собой следствие рационального осмысления реальности, Бергсон синтезировал новые средства получения и выражения знания о мире, средства, несущие в себе нечто и от интуиции, и от интеллекта.

Речь не идет о синтезе понятий и образов как предзаданных и замкнутых в себе элементов. «Там, где элементы предсуществуют, потенциально есть уже и их синтез как одна из допустимых комбинаций этих элементов… Мы, напротив, считаем, что в области жизни элементы не имеют реального и раздельного существования»[631]631
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 62.


[Закрыть], – говорит Бергсон, замечая, что нельзя ставить знак равенства между синтезом и подлинным творчеством. Однако если мы выращиваем новое понятие на почве образного представления нашего знания о мире, разве не будет такой синтез, достигнутый в процессе возникновения понятия, качественным? В текстах самого философа встречаются другие, по сравнению с приведенным, представления о синтезе. Например, в эссе «Философия Клода Бернара» читаем: «Обобщать не значит использовать, с целью какого-то сжатого изложения, уже собранные, записанные факты: синтез есть нечто совершенно иное. Это не столько особая операция, сколько некая сила мышления, способность проникать внутрь факта, который мы считаем значимым и дающим объяснение неопределенно большому числу фактов. Словом, синтетический ум есть не что иное, как более высокая степень развития аналитического ума»[632]632
  Бергсон А. Философия Клода Бернара. С. 182.


[Закрыть]. См. также интересные замечания Бергсона о длительности как синтезе множественности и единства[633]633
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 30.


[Закрыть].

Итогом стал качественно новый онтологический и гносеологический уровень интуиции и интеллекта как полноправных функций мышления. Интуиция действительно стала интеллектуальной[634]634
  «Тем вкладом, какой интуиция внесет в решение… проблем, сама же она и воспользуется. Каждая из них, будучи интеллектуальной, передаст ей частицу своей интеллектуальности. Приобщившись таким образом к интеллекту, интуиция сможет вновь обратиться к проблемам, которые послужили ей, после того как она послужила им; она еще лучше рассеет окружавшую их тьму, отчего и сама станет более ясной» (Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103–104).


[Закрыть], в то время как интеллект приобрел новые черты. Именно к интуиции, пусть и в виде первородной дымки, «мы должны будем отправляться за указаниями, чтобы расширить интеллектуальную форму нашей мысли; там почерпнем мы необходимый порыв, который сможет поднять нас над самими собой»[635]635
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 79; курсив мой. – Е. Р. «Интеллект остается лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до состояния интуиции, образует только неясную туманность. Но… интуиция поможет нам понять, чего недостает здесь в данных интеллекта, и предугадать способ их пополнения» (Там же. С. 185).


[Закрыть]. Такое обращение к интуиции абсолютно непреложно, поскольку «наука не заключается в процессе правильного вдвигания понятий, предназначенных к тому, чтобы с точностью входить друг в друга»[636]636
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 45.


[Закрыть]. Ясно, что если интеллект черпает из интуиции порыв к преодолению своих рамок, то он сам приобретает творческий характер.

Более того, Бергсон говорит не просто об интеллекте (как определенной способности познания), но о разуме. Дело в том, что разум в текстах Бергсона предстает отнюдь не Кантовым высшим типом мыслительной деятельности, отправляющимся на поиск безусловных оснований познания; напротив, разум у Бергсона зачастую выступает как синоним интеллекта (и в широком, и в узком смысле слова)[637]637
  Интеллект Бергсон трактует также довольно широко: как уже указывалось, это и способность мышления в целом, и функция мышления, и особый его тип.


[Закрыть]. Во всяком случае, Бергсон низводит разум с гносеологических высот ради того, чтобы преобразовать его в том же духе, как и интеллект. Именно разум (l’esprit) должен «сделать над собою усилие», «изменить в обратном направлении обычный процесс мышления», «беспрерывно переплавлять все свои категории»[638]638
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 36. Если же не прилагать усилия, то разум останется на прежнем уровне, его творческие возможности не раскроются. Именно такой разум Бергсон имеет в виду, сожалея, что «…интуиция длительности, когда ее подставляют под лучи разума, точно так же очень скоро сгущается в застывшие, раздельные, неподвижные понятия» (Там же. С. 40).


[Закрыть]. Этот творческий характер был передан разуму интуицией; Бергсон, следовательно, осуществил свое намерение, о котором уже вскользь говорилось: «развить разум при помощи интуиции» («approfondir intuitivement l’esprit»)[639]639
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132; Bergson Н. Introduction (deuxième partie). P. 48.


[Закрыть]. Таково глобальное следствие переворота в мышлении.

Именно одухотворенный, преображенный разум, приходящий к «текучим понятиям»[640]640
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 36.


[Закрыть], которые следуют всем изгибам реальности, М. Мерло-Понти считает залогом формирования новой рациональности. По мысли Мерло-Понти, в текстах Бергсона «рациональность, универсальность обоснованы по-новому – не с помощью божественной догматической науки, а опираясь на преднаучную очевидность, на единственно возможный мир, на разум, существующий до разума, разум, вплетенный в наше существование, в наше взаимодействие с миром и другими людьми»[641]641
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума / Морис Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки / Морис Мерло-Понти; пер. с франц., примеч. и послесл. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 2001. (История эстетики в памятниках и документах). С. 225; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть].

Мерло-Понти противопоставляет Бергсона Альберту Эйнштейну. По мнению знаменитого феноменолога, Бергсон пошел в правильном, но невозможном для классической рациональности направлении, показав необходимость для разума признать «существование по ту и по сю сторону психоматематического образа мира – философского видения мира, который является миром существующих людей»[642]642
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума / Морис Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки / Морис Мерло-Понти; пер. с франц., примеч. и послесл. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 2001. (История эстетики в памятниках и документах). С. 225; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть]. Указанная необходимость обусловлена обреченностью классического разума на парадоксальные онтологические выводы, доводящие разум до самоотрицания; именно в этом смысле Бергсон «опережал Эйнштейна с его классицизмом»[643]643
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума / Морис Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки / Морис Мерло-Понти; пер. с франц., примеч. и послесл. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 2001. (История эстетики в памятниках и документах). С. 225; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть]. Между взглядами Бергсона и Мерло-Понти возникают отчетливые параллели: Мерло-Понти говорит о «физическом разуме», «перегруженном парадоксами»[644]644
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума / Морис Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки / Морис Мерло-Понти; пер. с франц., примеч. и послесл. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 2001. (История эстетики в памятниках и документах). С. 226.


[Закрыть], а Бергсон рассматривает различные «иллюзии, в которые впадает человеческий разум, как только он начинает отвлеченно рассуждать о реальности вообще»[645]645
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 38.


[Закрыть], – иными словами, перестает замечать реальность во всем ее конкретном многообразии. Задача философии, по Бергсону, состоит в том, чтобы «пойти против естественных склонностей интеллекта»[646]646
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 63.


[Закрыть].

Восхищение Мерло-Понти вызывает тот факт, что вместо «классического» или «физического разума»[647]647
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 221, 226; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть], апеллирующего к категориально обобщающему умозрению и тотально-детерминистическому взгляду на мир, нам предстает «жизненный разум», стремящийся «к своего рода метафизической, или абсолютной, истине»[648]648
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 226; курсив мой. – Е. Р. Имея в виду классическую науку, Мерло-Понти разводит два вида рациональности: «наряду с разумом физика признается существование и другого разума» (Там же). Однако «…сила разума связана с возрождением философского духа, что, безусловно, подкрепляет научную картину мира, отводя ей надлежащее место в мире человеческом» (Там же).


[Закрыть]. Надо заметить, что Мерло-Понти понимает новую рациональность как следствие признания философской и научной состоятельности видения мира, в котором укоренено бытие человека (а не бытие умственных конструкций). «Если бы мы только согласились отыскать конкретный мир наших восприятий со всеми их горизонтами и внедрить в него физические построения, то и физика смогла бы свободно развивать свои парадоксальные предположения, закрывая путь безрассудству»[649]649
  Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 225.


[Закрыть]. Естественно, феноменолог говорит здесь о том типе рациональности, который характеризуется в литературе как «разумный»[650]650
  «Рассудочная рациональность оценивается по определенным (и достаточно жестким) критериям (законы логики и математики, правила и образцы действия, каузальные схемы объяснения, принципы систематики, фундаментальные научные законы и др.). Разумная рациональность – это способность оценки и отбора критериев, их обсуждения и критики, она необходимо связана с интеллектуальной интуицией, творческим воображением, конструированием и т. д. Разумная рациональность выступает как основание критической рефлексии над рассудочной рациональностью» (Порус В. Н. Рациональность / В. Н. Порус // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН, Нац. общ. – научн. фонд; Научно-ред. совет: предс. В. С. Степин, заместители предс: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. Т. 3 / науч. ред. М. С. Ковалева, Е. И. Лакирева, Л. В. Литвинова, М. М. Новосёлов, A. П. Поляков, Ю. Н. Попов, А. К. Рябов, В. М. Смолкин. М.: Мысль, 2010. С. 425). Понятно, что разграничение двух типов рациональности восходит к кантовому (а от Канта – к средневековому) разведению рассудка и разума. «… для описания рациональности „выбирают“ те ее свойства, которые полагаются существенными. В зависимости от этого выбора, имеющего исторически и культурно обусловленный характер, „рациональность“ предстает в различных формах. Отсюда – возможность исторической типологии рациональности (античная, средневековая рациональность, научная рациональность Нового времени, „неклассическая“ рациональность науки 1-й пол. 20 в. и т. д.), – замечает B. Н. Порус. – <…> …„рациональность“ есть особый конструкт, не имеющий универсально-объективного референта, но выполняющий методологическую роль, содержание которой определено той или иной моделью рациональности» (Там же. С. 425–426).


[Закрыть].

По свидетельству Джеймса, только Бергсон в принципе отвергает «теоретический авторитет» «интеллектуалистической логики»: «только он утверждает, что одна логика понятий не может сказать нам, что невозможно и что возможно в мире бытия или фактов», только он отнимает у логики «господство над полнотою жизни…»[651]651
  Джемс У. Вселенная с плюралистической точки зрения. С. 133. Джеймс не забывает добавить, что Бергсон не отказывает логике во власти в определенных гносеологических пределах.


[Закрыть]. Действительно, если сам Бергсон говорит о том, что никакая из привычных и общепринятых категорий разума не может охватить жизнь во всей ее целостности, то, преодолевая инерцию категориального мышления, разве не придем мы к новой рациональности, не «рассудочной», а «разумной», но «разумной» именно благодаря преображенному, творческому разуму? Вот суждение Шарля Пеги, высказанное спустя семь лет после выхода «Творческой эволюции»: «Бергсонизм никогда не был ни иррационализмом, ни антирационализмом. Он был новым рационализмом»[652]652
  Цит. по: Блауберг И. И. Анри Бергсон. С. 458. См.: Peguy Ch. Note sur M. Bergson et la philosophie bergsonienne / Charles Peguy. Paris: Émile-Paul frères, éditeurs, 1914. P. 49.


[Закрыть].

Определяя особенности своего метода, философ замечает: «Рассуждать об абстрактных идеях легко… Развить разум при помощи интуиции – занятие, возможно, более трудоемкое… <…> Куда мы придем? Никто этого не знает. Никто даже не скажет, к какой науке будут отнесены новые проблемы. Это может быть наука, совершенно неизвестная нам. Скажу больше: недостаточно будет познакомиться с ней, даже глубоко ее изучить; придется реформировать какие-то ее подходы, навыки, теории, применяясь именно к тем фактам и доводам, которые повлекли за собой новые вопросы»[653]653
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132.


[Закрыть]. И философ признает, что, возможно, для приобщения к незнакомой науке и реформирования ее, скорее всего, не хватит жизни, и «много жизней завершится»[654]654
  Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132.


[Закрыть], прежде чем новый метод даст ощутимые результаты. Здесь Бергсон вновь апеллирует к историческому процессу, но не в аспекте прошлого, где властвует логика ретроспекции, а в аспекте будущего, где та же логика проявится уже по отношению к учению самого Бергсона и приведет, быть может, к совершенно непредвидимому итогу.

Новый метод мышления, разработанный Бергсоном, можно продемонстрировать на примере способов выражения первичной интуиции. Здесь по нисходящей представлены образы (качественные образы-понятия); старые, но переосмысленные понятия (категории); слова, служащие формой воплощения предыдущих смысловых компонентов.

Первичная интуиция[655]655
  Как и другие виды интуиции.


[Закрыть] дает нам предмет нашего постижения «в оригинале». Качественные образы-понятия, порожденные этой интуицией, приближаются к ней асимптотически, почти выражая и никогда не выражая ее целиком, – а значит, предлагая лишь перевод с оригинала, пусть и, скажем метафорически, подстрочный[656]656
  «Но и образы не в состоянии в совершенстве передать непрерывность реального. Они, однако, имеют большое преимущество над понятиями, так как они будят нашу силу воображения и легче, чем понятия, нас приводят в состояние напряженности, необходимое для интуиции. Понятия направлены на всеобщее. Они не оглядываются назад, на их источник, т. е. на интуицию, между тем образы обращают наше внимание на индивидуальное, частное» (Штенберген А. Интуитивная философия Анри Бергсона. С. 46–47; См. также: Бергсон А. Введение в метафизику. С. 46).


[Закрыть]. Тогда старые, привычные понятия дают лишь «перевод с перевода», коль скоро являются переводом с языка образов.

Но если иногда достаточно одного образа-посредника[657]657
  Разумеется, образов-посредников может быть несколько. Вспомним, что в связи с учением Беркли Бергсону рисовались в воображении два совершенно равноправных образа. Однако таких образов не может быть слишком много: ведь каждый из них призван предельно соответствовать уникальной, единственной первичной интуиции.


[Закрыть], соответствующего интуиции, то нет такого единственного понятия, которое связывалось бы исключительно с данным образом: ведь суть понятия в том, что оно, «абстрагируя, вместе с тем и обобщает» и «символизирует специальное свойство не иначе, как делая его общим для бесконечности вещей»[658]658
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 11; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть]. А значит, нам нужно множество понятий, которые «делят конкретное единство предмета на соответственное число символических выражений»[659]659
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 12; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть]. Но понятия, слитые воедино с облекающей их вербальной оболочкой, не могут, в отличие от образов, поместиться вне речи. Они сами и их отношения должны быть описаны и представлены в языковых формах. Чтобы все же добиться отчетливости смыслового поля, охватываемого понятием, и, напротив, сделать каждое из понятий более гибким, мы обращаемся к словам. И вот уже каждое единичное понятие развертывается вереницей слов и фраз. И как образ охватывается с различных сторон совокупностью прежних понятий, так и понятие, в свою очередь, рассыпается совокупностью слов: говоря языком Бергсона, «крупинки превращаются в порошок»[660]660
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 32.


[Закрыть]. По мысли философа, «подобно тому как импульс, сообщенный эмбриональной жизни, вызывает процесс деления первичной клетки, приводящий к образованию завершенного организма, так и движение, отличающее любой акт мысли, вынуждает эту мысль в процессе возрастающего дробления последовательно охватывать все новые сферы духа, вплоть до речи»[661]661
  Бергсон А. Философская интуиция. С. 174.


[Закрыть]. Описанный процесс мышления можно представить следующим образом. (Рисунок 1).

Бергсон стремится к достижению нового качества философской мысли, которая «будет искать единую интуицию и, находясь выше деления на школы, сможет легко спускаться к различным понятиям»[662]662
  Бергсон А. Введение в метафизику. С. 21.


[Закрыть]. Здесь отчетливо представлен образ спуска, нисхождения от единой интуиции к множеству понятий. Как мы помним, это нисхождение закономерно и оправданно. Подобный процесс спуска, с одной стороны, напоминает плотиновскую эманацию Единого в чувственный мир через ряд этапов (влияние Плотина особенно будет заметно в «Творческой эволюции»). С другой стороны, рассуждая по аналогии (как это любил сам Бергсон), можно уподобить постепенное дробление исходной интуиции в понятиях дроблению в разных материальных формах единого жизненного порыва[663]663
  О Плотине и Едином см. краткую справку в статьях: Гайденко П. П. Единое, единство / Пиама Павловна Гайденко // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-тфилософии РАН, Нац. общ. – научн. фонд; Научно-ред. совет: предс. В. С. Степин, заместители предс: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. Т. 2 / науч. ред. М. С. Ковалева, Е. И. Лакирева, Л. В. Литвинова, М. М. Новосёлов, А. П. Поляков, Ю. Н. Попов, А. К. Рябов, В. М. Смолкин. М.: Мысль, 2010. С. 14–15; Шичалин Ю. А. Плотин / Ю. А. Шичалин // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН, Нац. общ. – научн. фонд; Научно-ред. совет: предс. В. С. Степин, заместители предс: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. Т. 3 / науч. ред. М. С. Ковалева, Е. И. Лакирева, Л. В. Литвинова, М. М. Новосёлов, А. П. Поляков, Ю. Н. Попов, А. К. Рябов, В. М. Смолкин. М.: Мысль, 2010. С. 248–249.


[Закрыть].

«Самый общий методологический вопрос таков: каким образом интуиция – изначально указывающая на непосредственное знание [connaissance] – может оформиться в метод, коль скоро считается, что метод, по существу, подразумевает одно или несколько опосредовании?»[664]664
  Делёз Ж. Бергсонизм. С. 230.


[Закрыть] – ставит вопрос Делёз, предлагая следующее решение: разные типы действий задают правила метода. «Постановка и созидание» проблем, обнаружение «подлинных различий по природе [differences de nature]», схватывание реального времени – вот три типа действий. «Демонстрируя, как мы переходим от одного смысла к другому и в чем, собственно, состоит „фундаментальный смысл“, мы можем переоткрыть простоту интуиции в качестве живого акта и, тем самым, ответить на общий методологический вопрос»[665]665
  Делёз Ж. Бергсонизм. С. 230.


[Закрыть], – делает вывод Делёз. Как видно, опосредования, необходимые для формирования метода, состоят, по Делёзу, в направленных на реальность актах, онтологически окрашенных[666]666
  Поскольку онтология рассматривает свойства и условия действительного бытия (в том числе время, происхождение из другого и переход в другое). См.: Соловьев Вл. Онтология / Вл. Соловьев // Энциклопедический словарь: в 41 т., 82 кн. и 2 доп. томах (4 кн.) / под ред. И. Е. Андреевского, К. К. Арсеньева, Ф. Ф. Петрушевского. Т. XXI (Нэшвилль – Опацкий) / под ред. К. К. Арсеньева, Ф. Ф. Петрушевского и ред. отделов А. Н. Бекетова, С. А. Венгерова, А. И. Воейкова, Н. И. Кареева, Д. И. Менделеева, А. В. Советова, Вл. Соловьева, Н. Ф. Соловьева, А. И. Сомова. СПб.: Типография Акц. Общ. Брокгауз-Ефрон, Прачешный пер., № 6, 1897. С. 953.


[Закрыть], и в определенных смысловых модуляциях от одного акта к другому. Однако необходимы и гносеологические инструменты (то есть способы постижения мира и способы трансляции полученных результатов) как вид опосредования метода, и здесь бергсоновский спуск от интуиции к образам, понятиям и словам дает такое опосредование.

В этом нисхождении от первичной интуиции к множеству слов и фраз, в этом возрастающем дроблении исходного, простого и неделимого импульса, идущего от интуиции[667]667
  См.: Бергсон А. Введение в метафизику. С. 46–47.


[Закрыть], изменяется характер связи между ступенями и сама эта связь ослабевает. Интуиция и образ-посредник формируют почти взаимно-однозначное соответствие (correspondance). Здесь варианты, касающиеся возникающих образов, зависят от нашего воображения и возможностей нашего образного мышления. Но, каким бы ни был этот образ, он, «не являясь, правда, исходной интуицией учения, все же непосредственно вытекает из нее»[668]668
  Бергсон А. Философская интуиция. С. 173.


[Закрыть], то есть органически с ней связан.

Образ-посредник, уже с большей долей расхождения, представим в некотором числе привычных понятий, однако не каких угодно: число их может быть достаточно велико, но ограничено характером понятий. Ведь только понятия определенного рода могут претендовать на роль инструментов представления нашего образа-посредника. Выбранные понятия сопоставляются с образом-посредником: как различные взгляды разума, они внеположны образу-посреднику. Тут уже нельзя обнаружить той органической связи, которая характеризовала соответствие образа и интуиции. Кроме того, если образ-посредник – результат творчества духа, и нет готового образа, опосредующего определенную интуицию, то привычные понятия не изобретаются заново. Они могут облечь разные образы, подобно покрывалу, принимающему очертания тела[669]669
  Вспомним, что, по Бергсону, для метафизики необходимы не только новые, качественные образы-понятия, но и понятия вековой давности, «ибо все другие науки работают обыкновенно над понятиями, аметафизиканеможетобойтись без других наук» (Бергсон А. Введение в метафизику. С. 12–13). Интуиция в любом случае должна выразить себя в понятиях, потому что иначе она останется невербализованной: тогда невозможна будет коммуникация как таковая.


[Закрыть]. Они предзаданы; но не предзадан их порядок и их комбинация, оригинальны и оттенки смысла, которые приобретают эти готовые формы от соприкосновения с оживляющим их образом. Так, например, качественные образы-понятия жизненного порыва и длительности можно описать, применяя категории материи, духа, энергии и т. д. Чтобы транслировать наши образы-посредники, нам совершенно необходимо заручиться поддержкой старых категорий, хотя и переосмысленных: иначе мы рискуем остаться непонятыми, ведь образы-посредники сами по себе, а тем более интуиция, – невербализуемы[670]670
  Естественно, образы-понятия уже отчасти понятия, и потому выразимы в словах. Но наше представление и переживание elan vital в аспекте образа все равно останется только нашим представлением и переживанием.


[Закрыть].

Наконец, понятия, дробясь в словах, обретают в последних группу «предсуществующих элементов»; эти «первичные элементы группы» можно выбрать «практически произвольно», «лишь бы только другие элементы их дополняли: одну и ту же мысль можно одинаково хорошо выразить различными фразами, составленными из совершенно разных слов… Таков процесс речи. Такова и операция, посредством которой конституируется философия»[671]671
  Бергсон А. Философская интуиция. С. 175.


[Закрыть]. Впрочем, тут можно несколько возразить Бергсону. Дробление и рассеяние исходной интуиции в конце пути, приводящее к россыпи слов, имеет и положительное значение. Выбирая слова по нашему усмотрению, «практически произвольно», мы все же чем-то руководствуемся. И именно это «что-то» и есть первичная интуиция[672]672
  В случае, когда наша задача заключается в постижении философской или творческой мысли. В другом случае можно говорить об интуиции реальности, интуиции длительности и т. д.


[Закрыть], которая, вспомним, задает направление движению мысли. Быть может, она направляет наш выбор слов еще в большей мере, чем выбор подходящих понятий – именно потому, что в случае со словами число предзаданных элементов гораздо больше, сами они разнообразнее и сокровищница их богаче. В противоположность образам, слова, как и понятия, предсуществуют выражению нашей мысли, но они гибче понятий.

Более того, именно с помощью своей вариативной словесной оболочки понятия становятся эластичными, растягиваются по форме образов и плотно их охватывают, не оставляя зазора. И если Бергсон стремился к обретению понятий нового качества, которые максимально полно выражали бы образы и даже саму интуицию во всей конкретности, – то он смог создать такие понятия, потому что раскрывал их значение в предельно точных и продуманных выражениях. Его формулировки не были формулами[673]673
  Напомню, что Бергсон противопоставляет «реальное» (то, что есть реальность как таковая) «математической сущности», «которую можно было бы выразить в простой формуле» (Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 102).


[Закрыть], поскольку, подобно образам, были плодом творческого усилия. Именно благодаря этому усилию он находил нужные слова, – и, без преувеличения, незаменимые, «…мысль есть также нечто живое. И язык, который выражает мысль, должен бы быть таким же живым, как и сама мысль»[674]674
  Бергсон А. Смех / Анри Бергсон // Французская философия и эстетика XX века / предисл. П. Мореля; перевод И. Гольденберга, И. Вдовиной, А. Густыря; коммент. А. В. Густыря, И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 1995. Программа Пушкин, Вып. 1. С. 65.


[Закрыть], – что бы ни говорил Бергсон о языке, именно это его высказывание соответствует его собственному литературному стилю. По мнению Мерло-Понти, Бергсон перевернул «словесность сверху донизу»[675]675
  Мерло-Понти М. Сам себя созидающий Бергсон. С. 208.


[Закрыть]. А. Штенбергена восхищают «плавные, легкие… обороты речи», присущие литературной манере Бергсона. «Слог Бергсона отличается ясностью и ритмом, которые даже редки и в самой Франции»[676]676
  Штенберген А. Интуитивная философия Анри Бергсона. С. 14–15.


[Закрыть]. «…Откройте Бергсона, и каждая прочитанная вами страница откроет вам новые горизонты, – советует Джеймс. – Его писания напоминают утреннюю зарю и пение птиц. В них мы имеем дело с самой действительностью, а не с приевшимся повторением того, что писали профессора, живущие в атмосфере духовных частиц, по поводу мыслей других профессоров своих предшественников. У Бергсона нет ничего подержанного, ничего из вторых рук»[677]677
  Джемс У. Вселенная с плюралистической точки зрения. С. 146.


[Закрыть]. С. Л. Франк также чрезвычайно высоко оценил стиль Бергсона[678]678
  См.: Франк С. А. О философской интуиции / Семён Людвигович Франк // Русская Мысль. М.: Типолитография Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1912. Кн. 3. С. 31.


[Закрыть]. Причем похвалы литературному таланту Бергсона расточали не только его друзья и почитатели, но и довольно скептически настроенные ученые[679]679
  См., например: Юшкевич П. С. К современному возрождению метафизики. С. 27–28.


[Закрыть]. О литературном языке и стиле Бергсона можно написать специальное исследование. Весьма примечательно, что философ был удостоен Нобелевской премии по литературе (1927). Здесь мы вступаем в противоречие с бергсоновскими взглядами на язык: философ никогда не превозносил слово[680]680
  См., например: Бергсон А. Творческая эволюция. С. 171; Блауберг И. И. Анри Бергсон. С. 160.


[Закрыть]. Не говорил ли сам Бергсон, что слова символизируют понятия?[681]681
  Бергсон А. Творческая эволюция. С. 280.


[Закрыть] Позволю себе привести также очень выразительный комментарий П. Юшкевича, касающийся стиля Бергсона: «… Бергсон не боится лжи, которую несет с собой изреченная мысль. И он совершает своего рода чудо, заставляя твердые, неизменные, прерывные слова-понятия сливаться в какую-то вечно волнующуюся непрерывность и создавать иллюзию… вечно бегущей и вечно новой длительности… Богатый красками и нюансами, иногда даже отягченный обилием образов, стиль Бергсона словно передает вам все изгибы и извивы, все переливы и всю изменчивость неуловимого и ускользающего от нас становления (devenir). Так, парадоксальным образом противоречие между словом и мыслью разрешается в удивительную гармонию между ними, при которой трудно решить, что сильнее захватывает: само ли содержание философской системы или та чудесная форма, которая призвана выразить его»[682]682
  Юшкевич П. С. К современному возрождению метафизики. С. 27–28.


[Закрыть].

Вот почему, если найти верный стиль и манеру выражения, исходная интуиция, воплощаясь последовательно в образах и понятиях, а затем дробясь в словах, в итоге возвращается к самой себе. «…Мысль, приносящая в мир нечто новое, вынуждена проявляться через посредство уже готовых идей, встреченных и вовлеченных ею в свое движение»[683]683
  Бергсон А. Философская интуиция. С. 168.


[Закрыть]: так она облекается в термины и понятия. Но затем такая готовая идея, «вовлеченная в движение… духа» философа, «одушевляясь новой жизнью, подобно слову, смысл которого зависит от целой фразы, становится иной, чем она была до этого круговорота»[684]684
  Бергсон А. Философская интуиция. С. 175; курсив мой. – Е. Р.


[Закрыть]. Действительно, нельзя не признать, что даже такие общие понятия, как Форма, Единство, Множественность, Реальность, Протяженность и другие, приобретают в контексте бергсоновской философии уникальное значение, обогащаясь неповторимыми смысловыми оттенками. С помощью творческого слова общее понятие превращается в качественно новое, конкретное понятие.