Текст книги "Унесенные ветрами надежд"

– Не могу сказать, что меня это радует, однако я благодарна ему хотя бы за то, что он оставил меня в покое.

Фелисити обратилась к другим проблемам, которые, хотя и не были настолько серьезными, но угнетали ее не меньше. Она подняла подол своей нижней юбки и понюхала его:

– Тьфу! Мне кажется, я была не слишком осторожной в уборной. От меня несет, как от клоаки. Напомни мне, чтобы я спросила капитана Вандемеера, сможет ли его кок нагреть котел морской воды. Я просто должна постирать себе несколько вещей, пусть даже на них потом образуется соляная корка.

Она тяжело вздохнула, а затем понюхала свои волосы.

– Ах, что бы я только не отдала за горячую ванну! – Она с убитым видом отпустила прядь своих волос, которую держала в руках. – Как все это ужасно! Никлас сказал, что если находишься в море долгое время, то потом уже не чувствуешь вони. Человек становится просто тупым в этом отношении. Мне еще до этого далеко. Наверное, мы скорее доберемся до цели, прежде чем я потеряю свой нюх.

Элизабет чувствовала себя точно так же. Она с юта наблюдала за матросами, которые мылись перед воскресной мессой. Они на полубаке выливали на себя морскую воду, а затем натирали руки и ноги старыми корочками от сала. Это помогало против трещин на коже и даже якобы от самых плохих испарений тела. Однако очень мало кто из них прилагал усилия к тому, чтобы причесать свои буйно разросшиеся волосы, сбрить всклокоченную бороду или сменить изношенную одежду, – у большинства из них просто не было сменной одежды. Почти все они были ходячими рассадниками вшей и блох. Те из матросов, которые умели плавать, время от времени прыгали со спущенной на воду и привязанной к кораблю шлюпки в море, чтобы погрузиться в него полностью и смыть с тела пот и грязь. Затем они спокойно вскарабкивались снова на борт и удили рыбу, которой пополняли свое убогое меню.

Между тем «Эйндховен» продолжал стоять на месте из-за штиля, который держался уже много дней, а шлюпка находилась у него в фарватере, привязанная канатом. У матросов практически не осталось работы, кроме того, чтобы ежедневно драить палубы. Некоторые латали паруса и плели канаты, канониры выполняли свои обычные упражнения и иногда по приказу артиллерийского офицера стреляли из пушек боевыми зарядами, однако большую часть времени команда сидела без дела под лишенными парусов мачтами и реями. Они играли в кости и карты или ссорились, что время от времени приводило к кровавым стычкам, имевшим печальные последствия: наказание плетьми производилось чаще, чем раньше. Почти каждый день с баков доносились глухие крики истязаемых. Один раз кто-то из матросов даже погиб в поножовщине, а еще шесть умерли от болезней, причем, как объяснил капитан, от заражения крови, от непрекращающегося кашля и тяжелого поноса.

Из-за усиливающейся жары смертность среди членов команды возросла – лишь за последние три дня четыре тела были преданы морю.

Фелисити промокнула капельки пота между грудями и озабоченно произнесла:

– Никлас сказал, что надвигается ужасная непогода.

Элизабет заметила, что в последнее время кузина стала называть капитана только по имени, хотя, к огорчению Фелисити, ей пока не удалось установить с ним доверительные отношения. Всего один раз, как она недавно поведала Элизабет с горящими глазами, он даже положил ей руку на плечи. В другой раз он поцеловал ей руку. И не только это – он даже поцеловал ей кончики пальцев. В третий раз он уже был близок к тому, чтобы наконец по-настоящему поцеловать ее. Она уже почти почувствовала его губы на своих, но в последний момент стоявший на руле унтер-офицер обратился к нему с каким-то абсолютно неважным вопросом. И постоянно кому-то что-нибудь требовалось от капитана, даже во время этого штиля, когда не нужно ни маневрировать парусами, ни делать прокладку курса.

– Никлас даже говорил о сильном шторме, – продолжала Фелисити.

– Сейчас нет никакого ветра, – с сомнением возразила Элизабет. – Как он может предвидеть шторм?

– Никлас считает, что у моряка это в крови. Он сказал, что приближение непогоды просто чувствуется в воздухе. Тропические штормы часто возникают как будто из ниоткуда. Вот только что море было гладким и спокойным, а в следующий момент поднимается ветер, который в одно мгновение превращается в ураган.

Элизабет не хотелось в это верить по-настоящему. Уже много дней их окружало гладкое, как зеркало, свинцовое море, простиравшееся к горизонту. С тех пор даже малейший ветерок не коснулся парусов «Эйндховена».

Одевшись, они вместе вышли на палубу. Солнце больше не палило с неба, как за день перед этим, и действительно поднялся свежий ветер. Элизабет глубоко вздохнула, наблюдая за матросами, которые по приказу капитана поднимали паруса. «Эйндховен» снова начал движение – сначала медленно, а затем с все возрастающей скоростью. Он плыл все быстрее, а потом стал просто лететь по волнам. Рассекая носом верхушки волн, корабль то поднимался вверх, то падал вниз и вместе с ветром несся по волнам, разбрызгивая во все стороны морскую пену.

Никлас Вандемеер, широко расставив ноги, стоял на мостике и беспрерывно отдавал команды. Время от времени он подходил к пассажирам и предупреждал, что надвигается непогода и что им лучше бы уйти в каюты и надежно закрепить все свое имущество. Роберт и Гарольд Данморы не стали долго раздумывать, чтобы последовать этому совету.

– Во время плавания в Англию мы тоже попали в шторм, – сказал Роберт Элизабет. – Ты и Фелисити должны все плотно упаковать, потому что при сильном волнении ничего невозможно уберечь от воды.

– Ты считаешь, что волны будут такими высокими, что захлестнут даже верхнюю палубу? – с тревогой спросила Элизабет супруга.

Роберт кивнул.

– Да, вода заливает все и проникает даже в малейшие уголки. Иногда бывают такие волны с опрокидывающимся гребнем, что приходится привязываться, чтобы не быть смытым за борт. – Он схватил ее за руку. – Но не беспокойся. Я буду защищать тебя.

Его улыбка была настолько исполнена любви и казалась такой успокаивающей, что она непроизвольно ответила на его пожатие. Все прошлые недели Элизабет старательно избегала Роберта, так что он даже перестал повторять свои попытки сблизиться с ней тем образом, который был неприятен ей и отталкивал ее. Без сомнения, это была заслуга его отца, очень бдительно следившего за тем, чтобы Роберт больше не приставал к ней.

Однако забот у Элизабет от этого меньше не стало. То, что уже сейчас у нее появилось достаточно причин, чтобы избегать собственного мужа, не обещало для нее ничего хорошего в будущем. Не говоря уже об угрызениях совести, мучивших ее из-за роковой ошибки с Дунканом Хайнесом. Один лишь тот факт, что она сама не знала, от кого забеременела, приводил ее в отчаяние.

На этом фоне Элизабет воспринимала почти как облегчение то, что Роберт по ночам пользовался услугами французских девочек. Фелисити однажды с изрядным презрением высказала мнение, что все мужчины, независимо от того, женаты они или нет, беспомощны перед своими низменными инстинктами и вынуждены регулярно удовлетворять свои потребности у проституток. Однако вместе с тем она подчеркнула, что Никлас Вандемеер не опускается до такого рода аморальных извращений, поскольку он для этого, даже будучи настоящим образцом мужчины, слишком рассудителен и благоразумен.

Элизабет не хотела думать о том, что все, сказанное ее кузиной о мужчинах, может означать для ее дальнейшей совместной жизни с Робертом. Она пыталась внушить себе, что все будет хорошо, как только она обретет свой новый дом на Барбадосе.

В первой половине дня ветер постепенно усилился. Когда они вместе с остальными пассажирами сидели в кают-компании на скамейках, стоявших вдоль стены, и поглощали обычную скудную еду, состоявшую из чечевицы, солонины и корабельных сухарей, корабль стало раскачивать все больше и больше. Еда выплескивалась через края мисок, и пассажиры были вынуждены упираться ногами и спинами в стенки, чтобы не болтаться на скамейках взад и вперед.

Ветер уже не шумел, а яростно выл. Через деревянные стенки каюты было слышно, как хлопают паруса и скрипит корпус корабля под ударами волн, в то время как «Эйндховен» падал с одного высокого гребня волны в очередную впадину между волнами.

Корабль шел под всеми парусами. Никлас Вандемеер стоял, наклонившись над большим столом с разложенными на нем картами, и с помощью навигационных инструментов проводил вычисление курса. Он объяснил, что нужно воспользоваться ветром, пока еще можно. Иногда, как сказал он, удается таким образом убежать от шторма, хотя в данном случае это вряд ли можно предполагать.

– А это может стать ураганом? – спросила одна из молодых француженок на ломаном английском языке. – Такой тропический шторм, при котором могут потонуть даже большие корабли? – Она испуганно посмотрела на капитана.

– Ну, не будем говорить об этом, чтобы не накликать беду. Такой крепкий корабль, как «Эйндховен», конечно, не уйдет под воду, да и ураганы бывают не каждый день, – ответил Никлас, однако серьезное выражение его лица свидетельствовало о том, что за небрежным тоном капитана скрывается ложь.

Купцы встревоженно переглянулись.

– Нам нужно быстро посмотреть на состояние груза, – заявил дядя капитана. Он и его партнер поспешно встали и, раскачиваясь, неверным шагом вышли из каюты. Элизабет перепугалась.

– Моя лошадь! – Она резко вскочила на ноги. – Я должна позаботиться о Жемчужине!

Гарольд Данмор удержал ее за руку.

– Я уже замостил отсек достаточным количеством соломы и подвязал лошадь под живот. Эта подпруга будет удерживать ее со всех сторон. Больше мы ничего сделать не в состоянии.

Удивленная такой предусмотрительностью и вниманием, Элизабет взглянула на своего свекра.

– Я благодарю вас, – сказала она несколько беспомощно.

Он молча кивнул и неохотно отпустил ее руку. Робкая тень улыбки, казалось, на какой-то момент смягчила грубые черты его лица, однако затем он снова погрузился в тяжелое молчание.

Шторм начался быстрее, чем его ожидали. Едва юнга, обслуживающий пассажирские каюты, успел убрать использованную посуду и остатки еды, как Вандемеер поспешно вышел наружу и громким голосом отдал команду взять часть парусов на рифы. Элизабет не выдержала дальнейшего пребывания в душной каюте. Она встала и устремилась к двери.

– Ты куда? – взволнованно спросила Фелисити.

– Я посмотрю, как там Жемчужина.

– Оставь это, – заявил Гарольд Данмор тоном, не терпящим возражений. – Я же сказал, что привязал ее. Кроме того, ты не должна одна спускаться в трюм. Там полно всякого сброда.

Но Элизабет уже стояла у двери и, судя по всему, не собиралась отказываться от своего намерения.

– Я буду осторожной.

Со своего места поднялся Уильям Норингэм.

– Я провожу вас, Элизабет.

Гарольд, бросив на него злобный взгляд, процедил сквозь зубы:

– Мы не нуждаемся в том, чтобы кто-то, воображающий себя важной персоной, заботился о нас.

Он тоже вскочил на ноги и при этом оттолкнул Уильяма, так что тот снова упал на скамейку. Молодой плантатор возмущенно пожал плечами, однако ничего не сказал.

Элизабет последовала за Гарольдом по большому трапу от кормы корабля к люку грузового трюма. Порывистый ветер трепал юбки Элизабет. Над ними на ветру громко хлопал парус на фок-мачте, часть команды уже висела на вантах, чтобы взять парус на гитовы. Остальные занимались тем, что поспешно привязывали канатами находящиеся на корабле шлюпки.

Гарольд пошел вперед в трюм корабля, освещая Элизабет путь фонарем, который он держал в высоко поднятой руке. Они шли мимо вонючих помещений для команды и многочисленных тюков и сундуков груза, пока не добрались до переднего трюма, где в своих отсеках были привязаны животные. Элизабет уже много раз проклинала себя, что вообще взяла Жемчужину с собой. В тесном отсеке кобыла была вынуждена беспомощно переносить болтанку корабля. День и ночь она находилась в тесноте, без единого проблеска света, без всякой возможности следовать своему инстинкту, который повелевал ей как можно быстрее убежать из этого места. Лошадь фыркнула и подняла голову, когда Элизабет подошла к ней. Вокруг ее губ была засохшая пена, а к ее ноздрям присохла грязная и липкая кровь. Она, очевидно, до крови растерла морду о необструганные доски своей тюрьмы. И шерсть на ней выглядела не лучшим образом – свалявшаяся, без блеска и разъеденная насекомыми. Жемчужина выглядела как старая кляча, которую отправляют на живодерню. Элизабет чуть не расплакалась от растерянности и злости. Она протиснулась мимо Жемчужины в ее тесный отсек и стала искать скребницу, однако свекор тут же сказал свое веское слово:

– Ты ее увидела, и этого достаточно!

– Но я хочу…

– Нет, – властно произнес он. – Сейчас мы пойдем наверх. Я не имею ни малейшего желания болтаться в этой вонючей дыре несколько часов.

– Я могу остаться здесь одна и позаботиться о Жемчужине!

– Нет, не можешь, – повелительным тоном заявил Гарольд. – Если лошадь испугается, она просто-напросто растопчет тебя копытами. Хотя, возможно, эти дикие безбожные матросы из кубрика еще раньше перережут тебе горло. Они сразу же нападут на тебя, как только ты останешься здесь одна. Как ты думаешь, что им придет в голову, когда они обнаружат тебя здесь? У многих из них уже много месяцев не было женщины!

Элизабет испуганно вздрогнула. Перед ее мысленным взором возникли кровавые картины издевательств над ее кузиной. Ее собственной фантазии, конечно, даже приблизительно не хватило на то, чтобы представить себе все детали, однако слова Фелисити настолько глубоко отпечатались в ее душе, что она почти ощущала опасность, о которой говорил Гарольд.

Он схватил ее за руку и крепко сжал:

– А сейчас идем, дитя мое!

В этот момент, как будто стремясь подчеркнуть его слова, корабль, подхваченный резким порывом ветра, со скрипом лег на борт. Жемчужина испуганно заржала, потеряв равновесие, однако опоясывающие ее ремни не дали ей упасть на бок. Гарольд захлопнул дверь стойла и потащил Элизабет за собой вверх на палубу. Из-за усиливающейся качки им пришлось крепко держаться за поручни трапа, но их все равно швыряло во все стороны, и они лишь с большим трудом добрались до верхней палубы. Ветер достиг силы урагана. От его резких порывов волосы Элизабет растрепались, упав ей на лицо, а юбки раздулись так, что ее чуть не унесло с палубы. Но Гарольд по-прежнему держал ее за руку и тащил на ют. Через пару минут она вырвала свою руку из его хватки.

– Я могу уже сама!

Шторм неистовствовал, однако она не поддавалась. Держась обеими руками за поручни трапа, Элизабет следовала за своим свекром, который под порывами ветра тоже едва удерживал равновесие, но упрямо шел назад, к кают-компании.

– Я ухожу в мою каюту! – крикнул Гарольд навстречу бушующему ветру.

Она кивнула и только собралась поблагодарить его, как он уже, не говоря больше ни слова, повернулся и стал карабкаться по трапу к своей надстройке.

Вместо того чтобы вернуться в кают-компанию, Элизабет остановилась на пути к рулевой рубке и уцепилась за рукоятку кабестана. Ее распущенные волосы развевались на холодном ветру. Свежий воздух имел привкус соли и дождя. Рулевой стоял у штурвала с искаженным от напряжения лицом. Элизабет увидела, что он с двух сторон привязан к кораблю канатами. Она содрогнулась при виде рулевого – ведь это не обещало ничего хорошего в ближайшие часы, однако вместе с тем ее охватило какое-то неведомое до сих пор возбуждение, яростное и неудержимое. Она ощутила дикое чувство свободы. Весь мир вокруг нее превратился в безграничную, заполненную штормом ширь, а от горизонта к ней надвигались бушующие, необузданные чудовища, которые собрались вокруг «Эйндховена» в виде пенных великанов, словно желая проглотить корабль в любой момент.

Никлас Вандемеер стоял у шканцев и громко отдавал приказы, которые боцман орал дальше команде, поддерживая свой голос пронзительным свистком. Матросы брали на рифы остальные паруса, закрепляя их для безопасности кофель-нагелями[8]8
  Кофель-нагель – деревянный или металлический стержень с рукоятью и заплечиками на верхнем конце, вставляемый в гнездо кофель-планки для крепления и укладки на него снастей бегучего такелажа парусного судна. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. «Эйндховен» с шумом падал между высокими волнами, и его нос настолько глубоко погружался в воду, что Элизабет приходилось держаться за поручни изо всех сил, чтобы ее не снесло с палубы.

Начался дождь. Потоки воды, похожие на водопад, обрушились на корабль одновременно со всех сторон. От сильных порывов ветра образовалась непроницаемая стена дождя, и палуба превратилась в смертельно опасный наклонный спуск. Огромная волна, выше, чем все остальные, с грохотом перелетела через поручни и залила проход, ведущий к штурманской рубке. Элизабет на какой-то момент очутилась по колено в бурной воде и, судорожно хватая ртом воздух, громко вскрикнула, впрочем, скорее от неожиданности, чем от страха. Она так крепко держалась за ручки кабестана, что от напряжения у нее стали дрожать руки.

– Будет лучше, если вы уйдете в каюту, миледи! – крикнул ей рулевой через плечо.

Однако игра стихии – бушующего моря – полностью захватила бесстрашную девушку. Она, затаив дыхание, смотрела на вызывавшие ужас волны, эти огромные водяные горы, которые были почти в два раза выше корабля и каждый раз подбрасывали его вверх, будто скорлупу ореха. Они швыряли судно из стороны в сторону, словно оно было детской игрушкой. Фок-мачта гнулась с возмущенным треском, а Вандемеер продолжал орать свои дальнейшие приказы. Капитан тоже был привязан к кораблю канатом, обвив его вокруг бедер.

Небо приобрело какую-то странную враждебную окраску, оно буквально полыхало смесью пурпурного и зеленого цветов. Зеленоватым оттенком светилось также приближавшееся к кораблю чудовище, которое с громким ревом резко вздымалось из моря и жадно разевало свою пенящуюся пасть над «Эйндховеном».

Элизабет несколькими длинными прыжками добралась до кают-компании и только успела захлопнуть за собой дверь, как огромная волна с грохотом ударила по надстройкам. Корабль бросило в сторону, и он настолько сильно лег на бок, что Элизабет упала на пол и беспомощно заскользила по каюте. В то время как она отчаянно пыталась зацепиться за что-нибудь, до нее донеслись вопли француженок. Мужчины ругались, а один из них дрожащим и заикающимся голосом читал молитву. Вновь раздался заполнивший воздух грохот. Он был таким мощным, что даже шум урагана не мог перекрыть его. Это было нечто похожее на стон умирающего живого существа, который сопровождался предупреждающим гулом.

– Ради Бога, что это было? – закричала Фелисити.

Корабль накренился так сильно, что боковая стена каюты превратилась в пол, на который упали или скатились все пассажиры. Одна из француженок с криком повалилась на Элизабет, которая все еще со стонами пыталась уцепиться за что-нибудь. Дверь с грохотом распахнулась от удара следующей волны, и лавина воды, пенящаяся и серо-зеленая под светом подвешенной к потолку лампы, ворвалась в помещение, захватила людей и расшвыряла их в разные стороны так, что больше никто не мог понять, где низ, а где верх каюты. Люди цеплялись друг за друга, ударяясь телами, и каждый из них боролся за то, чтобы удержать голову над водой и с жадностью вдохнуть воздух.

– Рубить мачту! Рубить! – донесся через грохот бури голос капитана. – Топоры сюда!

Лампа с шипением потухла в потоках воды, хлынувшей обратно из каюты. В этот момент все смогли увидеть через проем выбитой волной двери, что произошло. Грот-мачта подломилась с одной стороны и теперь лишь беспомощно висела на канатах. Сейчас она могла увлечь вращающийся вокруг себя корабль вместе со всеми людьми вниз – во всепоглощающую пучину.

12

Корабль «Элиза» тоже попал в этот тропический шторм, однако он находился довольно далеко от его центра. Но тем не менее ураганные порывы ветра были такими сильными, что у Дункана Хайнеса и его команды хватало работы, чтобы спасти свой корабль от опрокидывания. Один из матросов при сворачивании топселя[9]9
  Топсель (верхний парус) – косой треугольный или трапециевидный дополнительный парус. (Примеч. ред.)


[Закрыть]упал в море и исчез в бурных волнах еще до того, как остальные поняли, что случилось. Другой пострадал при работе с поворотной лебедкой – белый шквал сбил его с ног и сбросил в шпигат, а пушка, которую он должен был закрепить, рухнула на него. Матрос потерял много крови, вытекшей у него изо рта, пока один из матросов смог затащить его под палубу.

Но все же им удалось идти под парусами, «Элиза» взлетала на гребне волн и падала с них, скользя глубоко вниз и сразу же вновь взлетая вверх, словно воздушный змей. Лихорадочно дрожа от волнения, Дункан наблюдал за кипящим морем и надвигающимися на корабль волнами с пенящимися гребнями. Вдруг словно из ниоткуда над бурлящей водой появился альбатрос, глаза которого, казалось, были сделаны из неподвижного темного стекла. В следующее мгновение, будто существо из иного мира, он умчался прочь, широко раскинув огромные крылья. Бурлящий хаос, казалось, совсем не трогал его. Прямо перед следующей водяной горой он взмыл наверх и исчез из виду. Дункан ликующе рассмеялся. Ему уже приходилось бывать во многих штормах под парусами, но он мог поклясться, что «Элиза» еще никогда не неслась так быстро и на таком крепком ветру, как в этот раз. Корабельный юнга чуть не выпал за борт, забрасывая поплавок лага[10]10
  Лаг – прибор, предназначенный для измерения скорости движения судна. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Дикое чувство триумфа охватило Дункана, но оно прошло уже в следующее мгновение, когда под одним из новых порывов ветра стеньга[11]11
  Стеньга (шест, штанга) – рангоутное дерево, первое удлинение нижних мачт. (Примеч. ред.)


[Закрыть]с громким треском вырвалась из своего крепления и, словно огромный, раскачивающийся из стороны в сторону буревестник, унеслась прочь, однако только до бугшприта, где она и застряла. Корабль сразу же потерял управление, и, когда чуть позже огромные, величиной с дом, волны обрушились на него, у Дункана мелькнула мысль, что команда не только потеряет «Элизу», но и сама уйдет на дно вместе с ней.

Дункан отвязал канат, которым он привязал себя за пояс к кораблю, и побежал по вздыбленной палубе на нос, хватаясь при каждом ударе волн обеими руками за все, что только попадалось ему на пути. Вместе с одним из матросов он вскарабкался на бугшприт, и они ножами и топорами начали обрезать запутавшиеся канаты. Находясь на расстоянии ширины ладони от бушующего моря и несколько раз чуть не упав в воду, мужчины со страшной силой крушили все, до чего могли добраться, пока не вырезали остатки стеньги из клубка канатов, и им снова наконец удалось поставить кливер[12]12
  Кливер – косой треугольный парус, прикрепленный к снасти, идущей от мачты к бугшприту. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Это было очень вовремя, потому что корабль уже повернулся бортом к ветру и раскачивался, словно старый пьяница, перед тем как впасть в бессознательное состояние. Дункан затаил дыхание. Следующая волна уже начинала вздыматься со стороны кормы. Казалось, что парус очень неохотно наполняется ветром, но вдруг он одним рывком надулся, и корабль, вновь выйдя на нужное направление, пошел своим курсом. Теперь ветер подгонял его, вместо того чтобы бросать из стороны в сторону. Им еще раз повезло: похоже, они спаслись от шторма.

Под порывами ураганного ветра Дункан с трудом пробрался через палубу. Один раз он поскользнулся и чуть не вылетел за борт. Боцман Джон Иверс вовремя успел бросить ему канат, и Дункану удалось схватить его. Дункан снова с трудом встал на ноги, вежливо поблагодарил боцмана и окинул быстрым взглядом нанесенный бурей ущерб. Два матроса погибли (раненый не выжил), полдюжины были ранены, и один из старослужащих опытных матросов получил тяжелую травму головы. Человек находился в бессознательном состоянии, и у него было сильное кровотечение – кровь лилась из ран, словно его зарезали. Один из матросов уже занимался тем, чтобы как-то перевязать его. На палубе царил хаос, однако все повреждения носили поверхностный характер. Много парусины было порвано, несколько частей рангоута сломано, междудонное пространство до отказа залито водой, но со всем этим можно было справиться.

Рулевой едва держался на ногах. Дункан приказал сменить его и выделил других людей для откачки воды. Вой ветра потихоньку стих и лишь временами возобновлялся, а через какое-то время пенящиеся воды снова приобрели приемлемый вид. Резкие порывы ветра сменились постоянным сильным бризом. А затем опять показалось солнце и Дункан смог взять новый пеленг и вывести корабль на правильный курс.

Некоторое время они шли курсом фордевинд[13]13
  Фордевинд – ветер, дующий прямо в корму корабля, попутный ветер; ход корабля по направлению ветра (англ.). (Примеч. ред.)


[Закрыть], и вокруг корабля, насколько хватало глаз, было все более успокаивающееся море. Где-то в полдень впередсмотрящий крикнул с мачты:

– Корабль по курсу!

Дункан взял подзорную трубу. Может быть, ему повезет и это будет испанский корабль, отбившийся из-за шторма от своего конвоя. Им не помешала бы пара бухт канатов, да и от серебра он, конечно, не отказался бы. В подзорную трубу Дункан увидел сигнал бедствия на фок-мачте. Грот-мачта была сломана, а все шпигаты забиты изорванным такелажем. Корабль еле двигался вперед, почти потеряв маневренность, и на нем виднелись лишь уцелевшие обрывки парусов. По всей вероятности, корпус корабля тоже был поврежден. Это торговое судно вряд ли смогло бы оказать сопротивление, однако там нечего было грабить, по крайней мере Дункану: потерпевший бедствие корабль был «Эйндховеном».