Текст книги "Дочь реки"

И манящей казалась мысль стать вдруг такой же, как и любая другая девица. И замуж выйти. Оставить за собой жизнь, что продлится далёко после неё. Но и понимала Гроза, что нынче ей хочется сохранить то, что есть. Человека близкого, того, кто дал жизнь ей самой. По-другому она не сможет быть дальше.

Уложив в голове беспорядочный ворох мыслей, Гроза тоже покинула общину.

Помалу, исподволь подступил и полдень, явственно запахло обедней из поварни, что жалась низким боком к тяжеловесному терему. Да только есть вовсе не хотелось. Хоть и посасывало где-то в нутре нехорошо. Гроза всё ходила по острогу, то присаживаясь в маленькой горнице, которую ей выделили на время, то спускалась во двор и шла хоть чем-то женщинам помочь – тем, кто оставались в стенах по собственной воле: мужам своим подсобить, а то и раненых перевязывать, если придётся. Но отовсюду её прогоняли. Напоминали, что подкрепиться пора и в путь отправляться до Любшины, ведь большуха Белодоли уже заждалась и злится сильно. Всё разузнали женщины, во всё носы норовили сунуть.

Но Гроза, уже почти собравшись уходить, всё ж дождалась того мига, как в крепость вернулся Рарог. Пришёл он с другими ватажниками, большую часть их оставив всё же на стругах. Гроза его ещё издалека увидала, когда выходила из поварни. Бросилась едва не бегом, как будто и впрямь к жениху: так, наверное, со стороны смотрелось. Старшой даже удивился, когда увидел, как она мчится к нему.

– Рарог, – выдохнула, ещё когда оставалось до него пара саженей.

Тот остановился наконец, махнул рукой своим людям, чтобы дальше шли.

– Вот никогда бы не подумал, что ты соскучишься по мне так скоро, Лиса, – улыбнулся, но не слишком весело.

Она не стала ничего отвечать на его колкость: не остолбень ведь, и сам понимает что-то.

– Попросить тебя хочу, – она встала напротив. – Отца моего…

– Уберечь надо? – его брови сошлись к переносице. – Ты, Гроза, не слишком ли много от меня хочешь?

В духе он был скверном. Видно, без распрей с ватажниками дело не обошлось.

– Просто хоть краем глаза… Он дорог мне, очень. Он отсылает меня прочь. Не хочет, чтобы я тут оставалась. Я ведь только из-за него приехала. А он меня теперь – с большухой…

И голову опустила, как слова закончились. Может, Рарог и не понимает её вовсе. Он с отцом своим, похоже, давно уж не виделся даже, может даже, не справлялся, как он живёт там, в оставленном роду. А вдруг тот хочет, чтобы сын вернулся? Или мать ждёт его, каждый день замирая на пороге и глядя на дорогу? Да что в его жизнь лезть… Со своей бы разобраться.

Но, на удивление, ватажник не отказался в первый же миг, как она умолкла. Вдруг шагнул к ней, обхватил ладонями лицо, заставляя приподнять.

– Прав твой отец. Нечего тебе тут делать, – ореховые глаза словно в тёплом глинистом пруду топили. – Я, как смогу, присмотрю. А то, может, и не придётся, коли русь уже далёко уплыла. И надолго.

И до того его ладони его были уютными, хоть и шершавыми, в бугорках мозолей от вёсел, что не хотелось и шагу назад делать. Пусть и понимала Гроза, как двусмысленно они сейчас смотрятся. А коли отец увидит… Ух, влетит. И неведомо ещё, кому больше.

– Я ухожу. Уже сейчас, – проговорила она, плохо понимая, какие вообще слова срываются с её губ. – Спасибо тебе. И… здрав будь, Рарог. Пусть Перун защитит.

– Скорее, не он, – усмехнулся тот. – Но я требы принесу. Не волнуйся.

И отпустил. Не стал больше затягивать этот щемящий что-то внутри миг и поспешил за своими людьми, которые уже у всех выспрашивали, где сейчас воевода.

А Гроза подхватил свой заплечный мешок, так ни разу за этот день его и не развязав. Отцу напоследок она уже всё сказала, и раз он всё же желает её прочь отправить, то больше говорить не о чем. Ей теперь только и осталось, что дождаться, как всё это закончится, а там, как убедится, что с воеводой всё в порядке, и дальше можно идти – до встречи самой с матерью. Коли пожелает та увидеться. И жених, отцом назначенный, никакой преградой ей не станет.

Большуха встретила Грозу недовольным взглядом, мол и без того долго сбирались, так ещё её пришлось ждать по приказу Ратши. Женщиной она была высокой и слегка полноватой, но в каждом движении её виделась сила и твёрдость, и в голосе, которым она подгоняла товарок, испуганных и опечаленных необходимостью оставить здесь мужей или сыновей.

– Давай, шевелись, Гроза Ратиборовна, – окликнула большуха, нарочно и отца помянув.

Вишь, только милостью его она с ними идёт, а то иначе уже давно затерялись бы на лесной дороге. Гроза ничего ей отвечать не стала. Молча помогла женщинам собрать оставшиеся пожитки из тех, что можно было с собой забрать, и пошла рядом одной из двух телег, что вытянулись малым обозом и покатили прочь из раненого Белого Дола. Когда ещё доведётся сюда вернуться: много работы предстоит сделать, многое порушенное восстановить. А будет ли, кому?

И прозрачный мрак подступающего ельника не мог дать на то никаких ответов. Там и вовсе можно последний разум потерять – так казалось издалека.

Ещё не скрывшись за стеной леса, Гроза успела увидеть, как подходят к берегу струги Рарога и встают рядом с теми, что уже были там. Были они чуть меньше, чем княжеские, оставленные для нужд дружины, но выглядели более лёгкими и быстрыми. Такие и нужны находникам: чтобы налететь, как осы, похватать, что надобно – и скрыться проворно на каком притоке, куда не всякий рыбак заплывёт. Но теперь они пришли открыто, не как тати, а как подмога, которая, как водится, никогда не бывает лишней. И оставалось только гадать, что дальше мужи между собой решат, куда Рарога отправят, и в каких болотах ему придётся следы русинов искать.

Но скоро дорога от Белодоли нырнула в густую синеватую тень леса, и всё пропало, будто чудовище какое тёмное женщин проглотило. И сразу стало зябко, хоть Дажьбожье око светило нынче ярко. Тёмно-серые, словно пеплом присыпанные стволы обступали со всех сторон, будто терем диковинный, строгий и крепкий: самого Хозяина лесного хоромы – люди-то из елей изб не складывают. А вот ему в самый раз. Большуха достала из телеги требу лешему: завёрнутый в полотенце хлеб и маленький горшочек каши. Оставила её на пне широком, приметном, почти в половину человеческого роста вышиной. Был он чуть обугленным, словно ударил в него когда-то Перунов огонь. Обратилась к Хозяину лесному Демира почтительно, чтобы не отогнать, а договориться. Не дай боги попытаться от него отгородиться и заговор какой обережный произнести: тогда и вовсе взлютует – не пройдёшь. А ласковому слову и уважению любой рад. Остальные женщины постояли за спиной большухи тихонечко, помалу озираясь и ожидая знака какого, что мог бы предупредить. Но ели стояли вокруг неподвижно, едва только покачивая тяжёлыми, словно шерстяными ветвями – и ни единого звука не разносилось, кажется, на многие вёрсты во все стороны.

– Идём, – дала добро Демира.

И все двинулись за ней дальше.

Идти до Любшины не так и долго, да целый день до вечера на то потратить придётся. И после ночёвки ещё утром с десяток вёрст. Женщины не роптали да и не разговаривали почти. Только одна белокосая девица, мало-помалу подбираясь к Грозе, решила расспросить её о том, как она сюда добралась – из самого Волоцка – и не побоялась с находниками этот путь держать. Вот о том отец и предупреждал: что пойдут толки один за другим, разлетаясь от одного к другому и обрастая неведомыми подробностями. Глядишь, пока до веси доберутся, её за Рарога уж и замуж выдадут. А коли не замуж – так и того хуже.

– Чего мне бояться было? – пожала она плечами на любопытство девицы, которая назвалась Айкой. – Разве не слышали, что они женщин не обижают да и своих не трогают особенно?

И обвела взглядом спутниц, которые, хоть и в их сторону и не смотрели, а всё равно прислушивались, а оттого молчание их становилось ещё напряжённее.

– Так тати ведь. Кто знает, чего от них ждать можно? – снизила девушка голос почти до шёпота.

И понятно ведь, на что намекает. И интересно ей жуть как: видно, много недоброго о Грозе говорили ещё до того, как она в Белом Доле появилась.

– Всего можно, – согласилась она раздражённо. – Да они мне и княжьим людям не раз помогали. Потому я знаю…

Больше Айка ничего выспрашивать не стала, поговорили они только о насущном, о тревоге её за отца и брата старшего, что остались в остроге, о парне, который давно ей нравился, а теперь она и не знала вовсе, увидит ли его снова. Гроза молчала, размышляя о своём. Пришлось, правда, Айку и утешить слегка, как та вздумала заплакать, скуля тихо, словно щенок под лавкой, загнанный туда огромным псом.

И думалось всё об отце, о Рароге. А после мысли её перешли на Владивоя. Не верилось, что не сумеет он разузнать, куда Гроза отправилась. Уж найдёт её и в Белом Доле, если потребуется – а там кто знает, чего от него ждать. И не к месту вспомнились его руки, которые умели обнимать так ласково и в то же время крепко – не вырвешься. И глаза его внимательные, пронзительные. Гроза готова была по щекам себе надавать, чтобы мысли о нём прогнать из головы – да женщины не поймут.

Добраться до Любшины к ночи, конечно, не успели, за что Грозе досталось ещё много женского ворчания. Пришлось задуматься о том, чтобы стан разбивать небольшой: благо в телегах и шатры малые лежали, как раз прихваченные на такой случай охотницей Красой. Муж её много по лесам ходил, бил зверя: с лета до лета. Не было его порой по седмице целой – и уж он-то смыслил, как нужно в чаще на ночлег вставать. И жене своей рассказал.

Ясная погода нынче манила ласковым теплом, когда только идти бы и идти вперёд, вдыхая смолистый дух первой листвы, что бледной зеленью окрасила ветки берёз, которые теперь попадались гораздо чаще, туманом окутала ольховник в низинке, дышащей влагой с другой стороны тропы. Женщины не торопились останавливаться, ещё не чуя усталости, но всё ж пришлось. Расположились на берегу, что трёхсаженным яром возвышался над руслом Кретчи – тонкой, но глубокой дочки Волани, к вечеру вывернувшей из сосновой, сменившей ельник, чащобы. Глубокую ложбину она пробила себе в Матери Земле: не всякий тропку удобную найдёт, чтобы к воде добраться с этого яра. Зато высоко сидели – и всё было видно хорошо вокруг.

К счастью, женщин оказалось достаточно, чтобы всё успеть до темноты: и укрытия поставить, и огонь развести. Неумех среди них никого не было. Глянет кто со стороны – как будто и мужчины расположились: до того всё справно и удобно устроено. Немного оттаяли бабы, загомонили помалу, а верховодила среди них, как водится, Демира. И Грозу, кажется, больше всех гоняла: то воды принеси, то веток собери. Та не перечила: не хватало ей ещё бабьего осуждения. Вот доберутся до места – а там хоть трава не расти. А в дороге друг друга поддерживать надо, иначе не будет добра, коли каждый одеяло на себя тянуть будет или упрямиться.

Вот она и пошла вдоль тропки, что бежала по самому краю обрывистого берега, едва заметная. Полноводное русло Кретчи посверкивало ещё, отражая не совсем погасшее небо, где-то внизу за переплетением ольховых веток и молодого рогоза, что уже поднимался из воды. Гроза шла, поднимая валежник из травы и складывая в другую руку. И как будто не думала ни о чём, успокоенная тишиной вокруг: ни ветра тебе, ни голосов птиц поблизости. Только среди помалу зеленеющей гущины поймы слышалось “чиканье” камышовок. А с другой стороны – почти неразборчивые голоса женщин.

Гроза выпрямилась, укладывая очередную ветку на сгиб локтя, придержала и смахнула со лба растрепавшиеся прядки. Глянула на реку – и тут заметила, как проплыла мимо вытянутая тень. Не бревно: слишком большое – и не зверь какой, конечно же, хотя кто знает, какая нечисть может водиться в такой глуши. А как за ней мелькнула ещё одна, сразу стало понятно, что это лодьи. Шли они тихо, пока без вёсел, чтобы влиться в Кретчу дальше, а там уж начать грести. Гроза забылась только на миг. А после сорвалась с места и бросилась обратно к стану, теряя по пути ветки и спотыкаясь о корни.

– Туши! – выдохнула, едва натолкнувшись на первую попавшуюся женщину. – Костёр туши. Кажется, русь мимо проходит.

Женщины услыхали всё и засуетились в первый миг, но большуха быстро подхватила ведро с водой, что неподалёку от огня стояло, и выплеснула его в пламя. То зашипело жутковато и недовольно, опало и потухло. Потянулся дымок, тяжелея, спускаясь в низину и смешиваясь с туманом, что уже залёг у воды и потянулся вдоль русла.

И только все успели схорониться в неверном укрытии ещё почти голых ветвей, как послышался тихий плеск издалека, а за ним – голоса низкие.

– С чего ты взяла, что это русь? – шепнула Грозе Айка.

На неё зашикали яростно. Кто-то даже подзатыльник лёгкий отвесил: в темноте-то не сразу разберёшь, кто.

– А то не видно, – всё же ответила Гроза.

Кому понадобилось ночью, в полной темноте, только с парой огней на мачтах по реке ходить? И эти-то огни они погасят, как подойдут ближе к нужному месту. Только вот шли они вовсе не в сторону Белого Дола – ушли по притоку к югу, куда и направлялись женщины.

– Это что ж они… К Любшине идут? – шепнул кто-то позади. – Теперь туда тоже нельзя?

Женщины помолчали, провожая взглядами плавно удаляющиеся лодьи. И никто, кажется, уже не знал, что делать. Гроза выпрямилась, перестав прятаться за кустом можжевельника.

– В Любшине ведь нет дружины. Нет воеводы.

– Но весь там большая и добра у людей хранится достаточно. И серебро водится у тех, кто позажиточней. Если налетят, хорошую добычу возьмут, – пробубнила большуха, так и сверля взглядом тёмную даль, где пропали русины.

– Значит, решили, что Белый Дол им не взять. Так не с пустыми руками уходить, – Гроза огляделась, решая, что же теперь делать.

Оставлять всё так нельзя. Зная, что людям грозит опасность – не помочь? Она направилась к одной из лошадей, что распряжённые на ночь и заботливо накрытые попонками стояли чуть в стороне от лагеря. Животины повскидывали головы, зашевелили ушами, прислушиваясь к её шагам. Гроза выбрала самую крепкую на вид, осторожно коснулась её морды, поглаживая.

– Чего это ты задумала? – большуха подошла со спины и хотела уже было за плечо ухватить, но Гроза увернулась.

– В Белый Дол поеду. Скажу, что русь на Любшину пошла. Рарог на своих лодьях их перехватит: они в обход идут, а там, говорят, путь есть короче. Он найдёт, – добавила уверенно, так, чтобы и женщин в том убедить, хотя и сама не знала, есть ли тот путь по воде, которым русь можно было бы перехватить.

Если она будет ехать достаточно быстро, то обгонит русинов и время ещё останется. Да только как без седла? Она каталась и так, бывало, но случалось такое давно. И при быстрой езде можно было и свалиться со спины лошади. Да только делать-то нечего.

– Да как ты поспеешь? Мы сколько шли, а ты хочешь скоро вернуться, – высказала сомнение баба, имени которой Гроза и не знала.

– Обгоню. Течение тут неспешное. Даже если они на вёсла сядут…

Она не стала больше ничего объяснять: время уходит. Пока она будет бороться с сомнениями баб, русины совсем далеко уйдут. Гроза повернулась и подхватила лошадь под узду.

– Давай подсоблю, – вызвалась Айка.

И правда – подтолкнула сильно: так, что Гроза на спину мерина мигом взлетела и уцепилась за повод, чтобы с другой стороны не свалиться. Женщины взглянули на неё снизу вверх – теперь без осуждения, с одной только надеждой неведомо на что. Гроза и сама хотела надеяться, что сможет успеть и не разбиться где-то под дороге. Что Рарог сумеет нагнать русинов и уберечь Любшину от разорения.

– Я тоже поеду, – вышла вперёд ещё одна молодуха. На вид чуть старше Грозы. Волосы под повой убраны и покрыты убрусом с очельем – стало быть, мужа в Белом Доле оставила. – Я тоже хорошо верхом езжу. Их предупрежу, а ты – наших всех.

– Вы что, с ума посходили? А мы что делать будем. Без лошадей-то? – возмутилась тощая, как игла, баба, вставая рядом с большухой и ожидая, верно, её поддержки.

Но та не стала никого останавливать. И потому из укрытия ветвей вывели вторую лошадь – и другая наездница, которую кто-то назвал Томилой, ловко взобралась на неё, посидела, привыкая, перебирая в пальцах поводья.

– Только не свалитесь, – напоследок не удержалась от напутствий Демира. – Подбирать вас в лесу некому.

Гроза обменялась взглядами с невольной товаркой и ударила мерина под бока пятками. Понеслась вперёд, опасаясь, что в какой-то миг просто налетит на тёмный ствол во мраке леса и расплющится в лепёшку. Но, на удивление, что-то да по сторонам было видно и тропа тёмной полосой проступала среди светлой молодой травы. Лошадь надо поберечь, не гнать слишком долго, иначе всё обернётся худшей стороной. Через некоторое время Гроза придержала поводья, приостанавливая тяжеловесную животину и позволяя ей пойти шагом. А ещё чуть позже – снова пустила вскачь.

Так и ехала вперёд, отсчитывая вёрсты, через которые нынче днём с женщинами ехала на телеге. Да кто ж знал, что назад возвращаться придётся. И всё казалось, что путь бесконечный, что невозможное она задумала. Мерин оказался непривычным к быстрой езде, а потому тряским. Гроза напрягалась всем телом, чтобы её не так подбрасывало и ударяло о его твёрдую спину. Но всё равно уже скоро почувствовала, что мышцы ног ломит, а пальцы, сжатые на поводьях, почти онемели, как, впрочем, и зад, которым она, как ни старалась, а постоянно шлёпалась со всей силы без возможности опереться о стремена. И ударяло в лицо тугими плетьми ветра, пронзало запахом пыли и берёзового сока. Месяц светил ясно, и только он позволял ехать вперёд так быстро, что, кажется, ни один дух её угонится. Гроза почти впала в забытье от усталости и ровного мелькания серых в темноте стволов деревьев, когда выехала наконец на обширный луг, который не сразу узнала. Но в следующий миг увидела и огни на городнях острога, а под ним – чёрные очертания изб в веси: ни единого пятнышка света, как будто и впрямь всё вымерло.

Она снова приостановила мерина, позволяя ему остыть, прежде чем спешиваться. Провела его размеренно быстрым шагом между изб, невольно вглядываясь в темноту дворов, словно ждала, что всё станет по-прежнему и всё случившееся за последний день ей просто привиделось в скверном сне. Но тело от пяток до макушки всё так же стенало и подрагивало от почти полночи верхом. Она чувствовала, как помалу сползает со спины мерина, остро ощущая каждое движение его боков. Слабо освещённые лица дозорных сразу же высунулись из-под заборол.

– Дочка воеводова опять, что ли? – недоуменно гаркнул один.

– Стряслось что?

– Напали на вас? – тут же посыпались на голову вопросы.

Но ворота сразу открылись, и Гроза въехала на двор, не в силах даже слова лишнего произнесть.

– Воеводу мне надо, – прохрипела.

В горле словно корка сухая стояла: она даже воды с собой не взяла: забыла. Разметавшиеся волосы лезли в лицо, обветренные губы пекло. Гроза ехала дальше, едва подгоняя уставшего мерина, а стражники следовали за ней. Кто-то обогнал её и поспешил к терему. И когда она остановилась перед невысоким его крыльцом, навстречу ей уже спешил отец вместе с Рарогом – всклокоченным, в наспех укрывающем плечи плаще: видно, и сам не так давно спать лёг.

– Что? – выдохнул воевода, хватая мерина под узду и пытаясь заглянуть в глаза Грозе.

Она шевельнулась неловко и едва не кубарем скатилась со спины лошади прямо в подставленные руки Рарога. Повисла на нём, сминая пальцами плащ, но попыталась всё же выпрямиться – да тело всё болью отозвалось. И бёдра аж прострелило.

– Русь на Любшину идёт. Мы повстречали их на Кретчи. Не сюда они собрались. Надо на подмогу скорей, – заговорила она отрывисто, слегка касаясь щекой груди Рарога.

И так прижаться хотелось, чтобы хоть немного напряжение с почти онемевших ног снять, а не решалась. Находник обнимал её за плечи, ничуть Ратши не стесняясь, и поглаживал слегка. Его сердце рядом с виском Грозы билось ровно и гулко. Весть его хоть и озадачила, но не заставила переполошиться.

А отец, кажется, и не возражал, что находник Грозу обнимает, хоть и взгляд его был красноречиво угрожающим.

– Мы на струги погрузимся и отплываем сейчас же, – заговорил Рарог, как только Гроза смолкла. – Ваших кметей можем взять, но немного. Пару дюжин.

– Хорошо. Мы тогда, сколько есть лошадей, верхом выезжаем. Пешими не успеем добраться, – рассудил Ратша. – А так можем и нагнать.

– Ещё одна женщина в Любшину выехала. Их предупредить, если успеет, – добавила к сказанному Гроза. – Остальные женщины в лесу остались. С ними всё в порядке.

Послышались облегчённые вздохи.

А вот тем, чьи дочери и жёны уехали раньше большухи, придётся нелегко от мысли, что они-то уже до Любшины добраться успели к ночи и теперь, сбежав от руси, на них-то снова и наткнутся.

– Иди, Гроза, отдыхай, – велел отец. – Спасибо, что не побоялась через ночь ехать.

– Воеводова дочь, – хмыкнул кто-то из мужиков.

Ратша улыбнулся довольно, а Рарог крепче стиснул плечи Грозы, словно подбодрить лишний раз хотел. Пока воевода отвернулся, погладил её по косе и легонько ладонью между лопаток скользнул до самого пояса. И сил-то не было воспротивиться, и приятно – чего скрывать. Словно волна расслабления по спине прошлась от этого медленного, проникновенного касания, что ощущалось даже через плотный шушпан.

– Эй, Богул! – рявкнул Ратибор. – Своих поднимай. Сбираемся быстро и на лошадей. Выезжаем немедля в Любшину.

Десятник, который тут же неподалёку стоял слушал, кивнул и мигом ушёл.

– Я с вами поеду! – чуть запоздало возразила Гроза.

– С ума сошла?! – взбеленился отец тут же. – Ты в седле сколько провела. Иди спать!

– Всё равно не усну! – она вперёд шагнула. – Как уснуть-то? Так мне спокойнее будет. А отдохнуть я и… в струге могу.

Сказала – и сама испугалась. Да не хотелось ей сейчас отца оставлять, раз уж Макошь повелела ей назад вернуться. А может, и Перун сам – чтобы воинов предупредила. А то вдруг и помочь чем сможет?

– Да ты чего удумала? – Ратша и кулаки сжал. – Здесь сиди, я сказал!

Начали выводить лошадей во двор. Тут же засуетились и кмети, уже собранные: тому их учили тоже, чтобы по приказу могли споро в путь отправиться. Стало шумно кругом, и даже огни на стене острога как будто ярче загорелись. А может, это светает уже? – мелькнула страшная мысль. Но нет. Небо было самого глубокого непроглядного цвета. И до зари ещё далеко.

– Не спорь с отцом, Гроза, – решительно встал на сторону Ратши Рарог. – Иди.

И тут только Гроза заметила, что до сих пор рядом с ним стоит – да почти висит на нём. А руки его тёплые уже крепко за талию придерживают, не отпускают. Но он оттолкнул её слегка. Взглянул сверху вниз – в глаза самые. Гроза шаг сделала и поморщилась от того, как свело всё ниже пояса. И куда, верно, собралась? Находник быстро её на руки подхватил и унёс в терем. Ни слова по пути не сказал. Оставил в тесноватой горнице и ушёл.

А шум во дворе всё громче становился.

Гроза посидела немного на лавке. А после встала и, найдя кувшин с водой на столе, напилась вдоволь – и как будто легче стало. Она выглянула в оконце – мужи совсем всё вокруг заполнили. Ватажники, тоже собранные и даже бодрые, как будто всю ночь спали, уже в сторону берега направились. Гроза косу свою под шушпан спрятала и платком едва не до самого носа укуталась, чтобы хоть немного лицо закрыть – будто это поможет в ней девицу не распознать. Да хоть не сразу увидят, кто: баба и баба по двору пробегает. Подхватила свой заплечный мешок и вновь по всходу спустилась во двор. Да не по главному, а окольными путями. Вдоль стены терема проскочила к воротам, укрылась в тени, прячась за мужами, что выходили из них. Как только последний вышел – она следом ускользнула: стражники, занятые другими делами, и не заметили её вовсе. Она увязалась за находниками, держась позади и стараясь не попадаться им на глаза. А как отошли чуть от стены острога, пробралась кустами и вышла к стругам только едва вперёд них.

Лодьи были вытащены носами на пологий берег. Совсем чуть-чуть. Без сходен забираться неудобно, но Гроза, превозмогая слабость во всём теле, ухватилась за борт и, подтянувшись, перевалилась на дно. Уже слышались голоса мужей, уже появились их очертания на берегу среди ивовой поросли. Гроза переползла к корме и, скрутившись почти в калач, спряталась в углу под лавкой, прикрылась рогожей, что тут же свёрнутая лежала. Теперь выждать бы, пока отойдут от берега, а там и показаться можно: не кинут же в воду.

Застучали шаги по палубе, заскрипели скамьи под весом крепких ватажников и кметей. Гаркнул узнаваемый голос Рарога:

– Отходим! – аж вздрогнуло в груди неожиданно сладко от его звука.

Лодья качнулась, как толкнули её с отмели. Шеркнула дном по песку и замерла как будто, но, коли не шевелиться и к ощущениям прислушаться, можно почувствовать, как легко несёт её река. А после послышался и мерный плеск вёсел.

Гроза и вовсе вздохнуть боялась. Спина уже затекала, измученное тело не давало забыть, как ему нужен отдых. Да в такой неудобной позе разве ж расслабишься? Того и гляди рука или нога высунется из-под рогожи. Кто-то сел на кормовую скамью. Скрипнуло весло в уключине. Гроза и рот зажала, чтобы ненароком какого лишнего звука не издать. Но всё равно казалось, что стук её сердца обязательно слышен всем вокруг. Мужи гомонили неспешно, тихо, словно не хотели духов речных беспокоить и нарушать спокойствие колдовского ельника, что рос по берегам и дышал хвойной свежестью: даже в укрытии чувствовалось. И от запаха этого Гроза помалу успокаивалась. Щекотало от него в носу напополам с лёгкой затхлостью сырой рогожи. Слышалось спокойное дыхание того, кто сидел рядом и, кажется, его тепло даже чуть-чуть касалось кожи сквозь преграду.

В какой-то миг Гроза даже задремала, перестав обращать внимание на то, что скоро в корягу, верно, превратится. Но очередное шевеление рядом заставило встрепенуться. А за ним и голос, спокойный, чуть насмешливый:

– Я вот всё думаю, Лисица, когда у тебя терпение закончится там сидеть?

Она застыла, забыв вдохнуть. Как поступить теперь: признаться всё ж, что она и правда здесь, или пока ничем себя не выдавать? Но тут рогожа откинулась – и свет месяца, что висел на ясном иссиня-чёрном небоскате, показался ослепительнее Дажьбожьего ока.

– Ты, верно, и правда решила добиться, чтобы мне голову открутили. Либо князь, либо отец твой, – Рарог склонился над ней, и его глаза чуть сощурились, выдавая лёгкую издёвку. – Зачем сюда залезла?

Мужи поначалу притихли, а после загомонили озадаченно.

– Только не говори, Рарог, что эта девица снова за нами увязалась, – Гроза по голосу узнала Другоша.

Треснуть бы ему посильнее, баламуту. Гроза, едва владея порядком затёкшими руками и ногами, выбралась из-под лавки и опёрлась спиной о борт. Окинула взглядом все любопытствующие, а то и рассерженные лица: многие мужи совсем уж не были рады тому, что надоедливая девица снова здесь оказалась, когда сам воевода велел ей оставаться в остроге. Но даже кмети, немало удивившись, не стали ничего говорить.

– Я не могла там остаться, – только и ответила Гроза на безмолвный вопрос, что застыл в глазах каждого мужа здесь.

Она огляделась мельком: вокруг стоял уже непроглядный ельник, сжимая в колючих объятиях русло сияющей в холодном свете луны реки. Не виделось вдалеке острога: стало быть, ушли уже далеко и возвращаться не станут – то и нужно было. Теперь пусть мужи хоть огонь извергают и бранятся на неё почём зря, а деваться некуда. Она останется здесь.

– Неуёмная ты, Лисица, – вздохнул Рарог обречённо. – И зачем только свалилась на мою голову?

Он согнулся сильнее и достал войлок, а за ним и покрывало. Расстелил на свободном кусочке палубы и махнул на это простое ложе, взглянув на Грозу.

– Отдохни, беда. Измучилась верхом без седла-то. И под скамьёй.

Она кивнула благодарно и улеглась теперь гораздо удобнее. А там и заметить не успела, как её сморил сон.