Текст книги "Дочь реки"

Те мужи, что остались не ранеными, заливали ещё хорошо шающие пожарища: благо таких оказалось немного да почти все по окраинам веси. А Гроза, отыскав жену здешнего старейшины, бросилась выполнять её поручения. И насмотрелась на раненых, на ободранные лица, порезанные руки и бока. Она просто промывала и перевязывала длинными полосами тканин, что выдала ей большуха Анка, которая нынче, оказывается, молодого сестрича в своём роду не досчиталась.

Только под вечер удалось спину разогнуть и голову поднять. Тянуло со всех сторон уже не кровью и пожарами, а доброй едой, хоть и простой. Зато на всех хватит: подкрепиться и в себя прийти после неожиданного нападения. И странно ведь: никто с соседних весей не зажёг огней по холмам, чтобы соседей предупредить о напасти, что в их сторону движется. А значит, русинов просто никто не заметил. И отмысли этой только страшнее становилось. Коли разведали они какие скрытные пути, то теперь только всегда настороже быть. И может, решение Владивоя с находниками Рарога завести если не дружбу, то хотя бы временный союз, самое верное.

Уже к ночи Гроза добралась наконец до здешнего гостиного двора, который, к счастью, пострадать не успел. Те, кто дома лишился нынче, разошлись по родичам, а потому место для Грозы нашлось. Она вошла в харчевню, где никого не было. Только в поварне слышались взбудораженные голоса, тянуло оттуда горячей едой, которую, верно. тоже готовили на всех. Хоть и добыток хозяина отдельный ото всех, а в трудное время все друг другу помогают. Ещё сидела за дальним столом молодая женщина в покрывающем голову платке, словно ждала чего-то. Рукава её были испачканы в крови: значит, тоже без дела не отдыхала, подсобила, чем можно. Она тряхнула головой необычайно знакомо и подняла глаза. А Гроза так и встала в дверях, забыв закрыть.

– Беляна, – выдохнула. – Ты как тут…

И только в другой миг вспомнила, что княжна как раз в Любшину и рвалась. Сюда просила Рарога её отвезти. Добралась, стало быть. Да в самое пекло попала. И до того зажгло обидой в груди, что Гроза готова была уж развернуться и уйти. А там, может, старейшина примет: уж для воеводы и его дочери место найдёт в большой избе.

– Постой, Гроза, – вмиг разгадала её мысли княжна. – Послушай.

– Что слушать-то? – огрызнулась та. – Ты ведь не сказала мне ничего. Молча сбежала. Не доверилась. Хоть и знаешь, что я не выдала бы тебя никогда.

Она подошла, говоря всё тише, потому как из поварни тут же высунулось любопытное лицо какой-то девицы: может, дочери здешнего хозяина. А уши у неё едва не шевелились от любопытства.

– Я боялась, – шёпотом продолжила Беляна, когда Гроза села рядом с ней да по другую сторону длинного, почти от стены до стены, стола. – Боялась, что ты захочешь отцу рассказать. Ведь вы с ним очень близки стали последние луны, – княжна замялась, отчего-то краснея. – Я не хочу вас осуждать. Не моё это дело, я вижу, как он смотрит на тебя, и если находит в том отраду, то я только рада. Но…

– Я не сказала бы ему, – Гроза покачала головой.

– Я не знала, что думать.

Беляна помолчала, вновь опустив голову.

– Я ведь не тебя искать сюда бросилась, – резила она развеять все оставшиеся ещё сомнения подруги. – Я сама из Волоцка убежала.

– Зачем? – нахмурилась княжна.

– Надо было. Отца увидеть хотела.

Гроза замолчала, не желая больше ничего говорить.

– А я вот до Оглобича добраться хочу, – после короткого молчания продолжила Беляна, как будто теперь уж всё рассказать решила. – Там меня ждут. Любор сказал мне, что, коли случится что, там всегда будут ждать меня его люди. Да вот задержаться тут пришлось.

И голос её был спокойным, слова размеренными, как будто всё, что случилось вокруг, опасность, что ей грозила в Любшине, вовсе её не пугали. А ведь и пострадать могла и вовсе больше никуда не добраться. Гроза глянула на неё исподлобья, в лицо серьёзное, чуть печальное. Как бы она ни поступила, а всё равно из Волоцка ей тяжело было уезжать. Там её дом, там и отец, как бы строг он ни был, и мать, как бы она от дочери ни отдалилась. А Оглобич, едва не самый крайний к соседскому Долесскому княжеству, ещё далеко. Кто знает, какие трудности будут ждать княжну на пути туда, и не солгал ли княжич Любор Ратмирович, пообещав, что зазнобу свою всегда ждать станет и всегда готовы для неё провожатые, если она пожелает дорогу к нему выбрать.

– Коли ждут, так чего сам за тобой не приехал? – фыркнула Гроза. – Заставил тебя саму через всё княжество добираться.

– Нет! – пылко возразила Беляна. – Он раньше меня хотел забрать. По дороге к Северному морю. А там оказалось, что люди Уннара в Росиче меня поджидают, до него под пригляд свой возьмут.

– То-то я гляжу, ты радовалась, когда в Велеборск возвращаться пришлось. Да только как отважилась-то одна теперь сбежать? Как ты вообще целой сюда-то добралась? – Грозе так и захотелось треснуть подругу хорошенько по затылку.

Да она одёрнула себя, спохватившись. Негоже княжне оплеухи отвешивать, как бы опрометчиво та ни поступила.

– А ты как добралась? – хитро прищурилась Беляна.

И верно ведь. Сама-то Гроза не лучше. Может, даже ещё безрассуднее оказалась, всё же добившись от Рарога того, чтобы он с собой её взял. И случай тот ночной, когда на неё помутнение нашло, а находник только её и выручил, показал, что опасаться-то было чего. И если бы не воля старшого, ватажники, насмотревшись на девичьи ночные купания, пожалуй, и по кругу её пустили бы, не пожалели. Да, верно, она так надеялась на Рарога, что доверилась ему. И ни мгновения не сомневалась после, что бы ни приключилось, что выбрала правильный путь.

– Я за себя постоять умею, – буркнула Гроза наконец.

– Ой, не могу, – невесело рассмеялась Беляна. Обидно так, что хуже даже, когда мужи над ней посмеивались. – И надолго бы хватило твоей защиты? Только то, что Рарогу приглянулась, что норова он незлого, тебя и спасло.

Гроза и глаза округлила взмущённо на слова подруги, делая вид, что не понимает, о чём та вообще толкует. А у самой аж шея загорелась от подступающей к щекам краски.

– Обе хороши, – она махнула рукой, не желая продолжать пустой спор, а княжна и перечить не стала, всё понимая.

И Беляна, и Гроза на опасные дорожки ступили. Да только княжну в конце ждала свадьба да жизнь жены будущего князя, как бы отец ни осуждал. А вот у второй подруги только речная гладь одна впереди. И чувство то жуткое, которое она уже познать успела – пустоты, одиночества и в то же время принадлежности. Реке, берегам её и далям бесконечным, которые ни с одной самой высокой горы не обозришь. Она уже пыталась Рарога завлечь, там, в его шатре – пусть и невольно. Привязать к себе – чтобы после душу его в воду бросить. И чем дальше, тем только хуже становиться будет.

Принесли наконец из поварни снеди небогатой: каша с орехами да сыти большой кувшин. Но когда вокруг разруха такая, и то радостно, что о гостях своих хозяин гостиного двора не забыл. Едва успела только Гроза перехватить пару ложек ароматного разваренного ячменя, как кто-то шумно ворвался в харчевню, затопал, дыша громко, словно тур загнанный.

– Ты тут, Гроза! – воскликнул звонко и хрипловато муж за спиной.

Беляна уставилась на него опасливо, а Гроза даже и на месте едва не подскочила: неужто отец уже прознал, что она здесь и сейчас за косу отодрать пожелает за такое своеволие? Она оглянулась медленно: то оказался Калуга. Весь встрёпанный, с блестящим от пота лицом. Лиховато взбудораженный, как будто только что во дворе последнего русина зарубил и через тело его переступил, чтобы сюда войти.

– Что случилось?

– Да за тобой послали, – загадочно протянул тот и на княжну покосился: узнал. Кивнул ей почтительно, словно старшей. А та и подбородок вскинула: ну чисто княгиня уже. Нахваталась-то у матушки Ведары – от той только такие взгляды и приходилось получать.

– Кто послал, тот подождать малость не может? – проворчала Гроза, всё ж вытирая руки лежащей на столе ширинкой[3]3
  Ширинка – (устар.) полотенце, платок.


[Закрыть] и собираясь уже вставать.

– Наверное, может, – пожал плечами Калуга и дальше прошёл, приветствуя вновь высунувшегося в пустую харчевню хозяина кивком. – Тебе твоего отца лучше знать приходится. Злой он дюже. Сказал, розги уже вымачивает, чтобы тебя встречать.

Стало быть, прознал. Разболтали кмети или ватажники. Бегом бежать к дому старейшины, конечно, не хотелось. Да и получившее малую толику еды взбудораженное нутро, уже настойчиво требовало ещё.

– Тогда садись, поешь с нами, – с приветливым снисхождением предложила Беляна, невольно выручив подругу.

И ватажник согласился: уж и так видно, как жадно вцепился взглядом в миски их и кувшин, до краешка полный горячим питьём. И видно, что беспокоится, что влетит ему потом из-за заминки этой. Но он весь день, наверняка, так же как и все, маковой росинки во рту не держал.

После только, как подкрепились все, Беляна на второй ярус пошла – видно, в ту хоромину, что взяла для себя на несколько дней. Хоть скажи она всем, кто такая, любой предложил бы в своём доме остановиться. И лучшую лавку, поближе к печи ей выделил бы. Да только о том быстро бы князю стало известно.

А Гроза с Калугой пошли обратно. Как миг этот ни оттягивай, а пора бы и с отцом повидаться. Парень её всё равно не отпустит раньше, чем порученное ему дело выполнит. И куда бежать, зачем? Отец хоть и отругает крепко, а всё равно радость от того, что он жив и способен злиться на непутёвую дочь, затмевала даже опаску перед встречей с ним.

В Любшине стало спокойнее. Все пожары потушили, почти всех раненых уже обиходили. Люди думали теперь, кого и куда на ночлег размещать нынче. Изб много погорело. Да и тела погибших продолжали разностиь по дворам, чтобы к погребению их начать готовить немедля. Много нынче крад будет сложено, да гораздо меньше, чем могло бы, не предупреди Гроза и товарка её расторопная всех о подступающих русинах.

Неугомонный запах гари и всё крови носился по улице, хоть и ослабевший, словно места себе найти никак не мог. Звучал где-то плач женский – и отчего-то вспомнилась тут же Грозе Леда, которая любимого своего мёртвым увидала. Захотелось быстрее пойти и Калугу подогнать, чтобы скорее встретить отца и, может, Рарога – ведьнаверняка тот где-то поблизости от воеводы обитается. Без него многое не получилось бы, многих не удалось бы уберечь.

И верно оказалось: Рарог сидел прямо в сенях избы старейшины Аскуда. Во дворе её ещё было много людей, но находник умудрился скрыться от лишних глаз. Все, кто пострадал, сюда стекались: узнать, что с родичами сталось и встретить живых. А то и совета спросить у большухи Анки, женщины мудрой и твёрдой. Пришлось едва не проталкиваться к дому: и сенцы встретили Грозу неожиданной тишиной. Только Рарог сидел в полутёмном, освещённом единственной принесённой сюда лучиной углу, и какая-то худощавая, приятная личиком девчонка, краснея до макового цвета, осторожно протирала ему тряпицей неглубокий, но длинный порез на шее. На меч или топор не похоже – видно, стрелой зацепило вскользь. И до того был у ватажника вид довольный, словно его сама Леля обхаживала.

Гроза тут же шаг приостановила и себя одёрнула, как поняла, что помощницу заботливую уж больно сердитым взглядом давит. Та почуяла даже – побледнела, словно мавку увидала. Но занятие своё не прервала, пока Рарог сам её руку не поймал, останавливая. Шепнул что-то, подтянув девицу к себе, почти коснувшись губами её ушка, прикрытого разметавшимися на ветру русыми прядками. Та улыбнулась смущённо и, ладошку свою из его пальцев выдернув, убежала в избу.

– Жива, значит, Гроза, – Рарог улыбнулся, вставая с чурбачка, на котором сидел среди мешков и свёртков. – А я уж сам хотел идти искать тебя.

– Лучше бы ты накормил своих людей сначала, – огрызнулась Гроза, подходя ближе. – Прежде чем за мной гонять. Да и отец уж быстрее озаботился. Ты ему рассказал?

Она встала напротив, приподняв голову, покусывая изнутри губы от непрошенного волнения и злости лёгкой, жгучей, что огоньком юрким в груди плясало.

– Нет, не я рассказал, – ехидно прищурился находник. – А парни мои крепкие, сдюжат. Мы вон последних русинов всё ж прищучили. И языка даже отцу твоему привезли.

– Они сдюжили. А ты без меня не сдюжил бы? – продолжила отчитывать его Гроза, всё глубже утопая в ореховой глубине насмешливых глаз.

Калуга вздохнул тяжко и вышел прочь из сеней, видно, посчитав, что в нём здесь больше не нуждаются.

– Никак, – Рарог качнул головой. – Как вернулись, я сразу понял, что тебя хочу увидеть. Узнать, добралась ты сюда или нет. Нехорошее у меня предчувствие было.

То ли и впрямь почуял, что с Грозой что-то приключилось в той избе, то ли врал нахально, да случайно попал в истину.

– Узнал?

– И ещё хочу… – он подался вперёд, чуть приоткрыв сухие до тонкой корочки губы.

И Гроза вцепилась в них взглядом, отмечая каждую чёрточку, каждый изгиб в обрамлении светлых усов. Окутало её всего на миг теплом нагретой Дажьбожьим оком лещины, что так и лилось из его его умиротворённого взора. Ладони Рарога мягко легли на плечи, стиснули слегка, чтобы бежать не вздумала.

– Рарог, – она упёрлась ладонью ему в грудь.

– Что, Лисица? – склонился ближе, почти коснулся уже губ, проведя вдоль них своими, ещё только отдавая тепло. – Скажешь, не заслужил?

Тоненький скрип двери словно ножом полоснул по спине. Гроза дёрнулась назад – Рарог отпустил её легко, не сдержав разочарованного вздоха – и она налетела прямо на чьё-то могучее плечо.

– Быстро сыскалась, – сердито и устало проронил отец. – Да нескоро пришла.

И Гроза уже приготовилась слушать, как он будет отчитывать дочь, что посмела ослушаться его, родителя, строгого наказа. Но Ратша только успел взглядом подозрительным смерить Рарога, который уходить не поспешил, готовый, видно, и свою долю упрёков выслушать: за то, что привёз сюда. Со двора донёсся торопливый топот – и в сени, едва не вколотив Грозу в отца снова, забежал мальчишка. И показалось уже, что опять вести какие недобрые, опять какая опасность грядёт, но он улыбнулся слегка растерянно.

– Чего носишься? – одёрнул его Ратша. – Русины не прибили, так сам расшибёшься насмерть.

– Там кмети едут, – ничуть не расстроился тот от резких слов. – Из Волоцка.

Гроза вдохнула резко и громко, хватаясь за кончик косы, что с плеча свисала на грудь. Рарог покосился на неё и губы скривил с видом, ясно означающим: я так и знал.

Глава 9

Дурманная тревога, от которой всё нутро словно на колодезный вал наматывало, скоро поутихла. Прошло всего-то ничего дней: кмети должны были уже добраться до Белого Дола, а там, может, выяснить что-то о Беляне. Или Грозе: Владивой почти не сомневался, что она отправилась к отцу. Куда бежать, если родич самый близкий есть, за которого она всегда переживала? За которого спрятаться теперь могла: ведь у Ратши Владивой её забрать не мог. Не смел настаивать. Но собирался настоять: а там, верно, воевода и сам согласится, что в Волоцке ей всё ж лучше и безопаснее.

Нынче прибыло в детинце, да не тех, кого хотелось бы. С утра самого, как только открылись городские ворота, пришёл купец Плоскиня из Долоскова. С соседнего княжества он плавал по Волани к Стонфангу и обратно каждое лето. Прибывал по весне, ещё когда та не успевала нагреться под светом Ока, а возвращался глубокой осенью, но так, чтобы успеть в Волоцке поторговать привезёнными из южных земель тканями, мёдом и воском. Увозил в свою сторону полные кошели серебряных шелягов и даже порой золота. И с Владивоем всегда был вежлив и щедр: как без даров обойтись? Как без треб здешним чурам – хоть и таким же, какие оставил он дома?

Сначала Плоскиня, как и водится, до святилища сходил. Всем покровителям рода Родиславичей жертвы вознести положенные, обратиться к ним под взором приглашённых волхвов – и тех одарить тоже во славу богов и для их милости. Съездил даже – толки дошли – и до Велесова святилища, что в развилке с притоком Волани стояло. А как купцу да Скотьему богу не поклониться лишний раз? Чтобы путь был лёгким и безопасным, чтобы торговля пошла хорошо. Он те святилища все вдоль русла знал, верно. Не во всех останавливался, да Волоцкое точно не пропустишь. А уж после и в детинец собрался. Ларь с собой прихватил большой и, верно, тяжёлый, потому как два помощника из сыновей, что каждое лето с ним по реке ходили – сами уже мужи взрослые и крепкие – взопрели все, пока в небольшую гору его подняли.

– Нынче, знаю, многие купцы – и по крупнее, и победнее – решили другими путями до Стонфангаи на юг добираться, – заговорил Плоскиня, когда устроились они с Владивоем в общине. – Что там в свейских землях деется, я не знаю, конечно, но и от других весточка прилетала. Толковали уж прошлой осенью, что поведут многие варяги свои корабли через реку Лагонку. Ваши края стороной обойдут.

– Своих же испугались, – проворчал Владивой.

Хоть и ожидал он такого, а слышать всё равно радости мало. Лагонка изгибалась с севера на юг сильнее, чем Волань, много петляла среди гор, а потому путь по ней был длиннее и неудобнее, да и купцами менее любим. Но теперь торговцы готовы были потратить лишнюю седмицу в дороге, но остаться живыми и со своим добытком.

– Да те викинги никого не пощадят, если натолкнутся. Свой, чужой, – махнул рукой Плоскиня.

Досадливым жестом он провёл по коротко остриженным волосам. Сам он нынче сильно опасался тоже попасться русинам, а потому, верно, собирался ко всему прочему попросить у Владивоя кметей в сопровождение, вдобавок к тем наёмникам, что у него уже были. Так ему думалось.

– Знаю я. Знаю. Только говорят, что они не на своих драккарах нынче ходят. Лодьи у них наши, речные, на которых почти по каждому протоку проскочить можно. Вот, что тревожит.

Владивой поманил к себе взмахом руки отрока, который расставлял на столе светцы с зажжёнными лучинами, и приказал принести им с Плоскиней мёда кувшин и женщинам в поварню передать, чтобы снедь несли, что погорячее да пожирнее. Купцу и сыновьям его – лбам здоровенным – с дороги, верно, есть до жути хочется.

– Кто это сказал тебе, Владивой? – гость и брови приподнял. – Захватили, чтоль где?

Бывало порой, что, нападая на крупные веси или даже остроги, русины и лодьи забирали, чтобы им легче было по неглубокой воде пройти.

– Не захватили, – тот постучал пальцами по столу. – Ни от кого из моих людей, ни из одного острога или веси не приходило вестей о нападении – вот в чём самая большая закавыка. Сами русины их тоже вряд ли построили. Даже ради такого дела. А рассказал мне один мой новый знакомец.

– Много знает твой знакомец, – прищурился купец. – Слыхал я тут, что в день Дажьбога у тебя сам Рарог гостевал.

– Пусть лучше гостит, чем русинам помогает вас за бока щупать.

– И то верно. Да такие люди уж больно ненадёжные.

Владивой проследил, как расторопный отрок – надо же, как быстро до поварни сбегал! – расставляет перед мужами чарки. Да, Рарог вовсе не походил на того, кому можно доверять без оглядки. Но и раньше он показал себя не только как ловкий находник на купеческое добро, но и как ярый противник викингам, которые нет-нет, да сталкивались с ним на текучих речных дорожках. Но не успел он ещё ответить что-то на слова купца, как в общину вошёл, широко распахнув дверь, кметь Дитко. Огляделся, поклонился почтительно, проходя чуть дальше. Замялся на мгновение, покосившись на Плоскиню, как будто не знал, стоит ли при нём говорить.

– Чего хотел? – подогнал его Владивой.

И уж сразу почуял по взгляду его слегка растерянному, что вести у него для князя важные и, может даже, неприятные.

– Только что нарочные приехали из Белого Дола, – отрывисто отчитался тот. – С тобой срочно говорить хотят. Что-то у них там стряслось.

– Зови, – велел Владивой, и кметь быстро вышел. – Не судьба нам с тобой, Плоскиня, нынче мёда испить.

Он повернулся к гостю. Купец махнул рукой, вставая. Понимал он всё, конечно, и не серчал. Хотя на чарки, что так и остались сухими, глянул с сожалением.

– Ничего. Я задержусь тут на несколько дней, – улыбнулся, поправляя верхнюю рубаху. – Может, и свидимся ещё. К тому же, что там в Белом Доле случилось, мне, верно, знать надо. Через те края пойду.

Плоскиня ещё не вышел из общины, как внутрь едва не бегом влетел взбудораженный нарочный. Вида дружинного, в справной одёже, оружный. Был он встревоженным и усталым: верно, мало себе давали они с соратником отдыха по дороге. А раз так спешили, то дело и правда важное. Он проводил взглядом купца и прошёл ещё чуть дальше.

– Русины, – выдохнул первым делом, как ноги его через порог общины перенесли. – Русины на Белый Дол напали.

А там уж и вспомнил, что приветствовать князя надо, как подобает. Поклонился, бормоча извинения, но Владивой руку поднял, останавливая его. Сейчас это было совсем не важно.

– Давно? – спросил громко, едва заставляя себя на месте остаться и не начать ходить по избе в беспокойстве и нетерпении.

– Так пятерицу уж назад, – парень сглотнул, и Владивой махнул ему рукой на кувшин с квасом, что в стороне на столе стоял. Гридь напился вдоволь и продолжил уже гораздо спокойнее: – Как только сумели чуть отбиться, так нас с Волько отправили в Волоцк – тебе доложить. Воевода сильно встревожился. Опасается, что вернутся они.

– Вы, как сюда ехали, кметей из Волоцка не встречали?

Кметь отпил ещё кваса, кивая.

– Встречали недалёко от Росича, – продолжил, переведя дух. – Они, напротив, в Любшину торопились. Решили, что там княжну перехватят. Нашлись люди, что рассказали, как приметная девица, на неё похожая, в ту сторону направлялась. Да там теперь опасно. Русины где-то в той стороне скрылись.

Владивой опёрся ладонью на стол и встал медленно, пока кметь говорил ещё, помалу округляя глаза, наблюдая, как князь вырастает перед ним во всю высоту своего немалого роста. Дыхание уже часто-часто раздвигало грудь, металось где-то вокруг сердца горячим вихрем. В подвздошье что-то ссохлось, засаднило от мыслей, что невольно в голову полезли: а коли Беляна и правда попадёт под горячую руку русинов? Пострадает по непокорности своей и своеволию от викингов, которые бесчинства любые чинить могут, коли дорываются до богатого селения.

– Кмети точно в том уверены? Не говорили?

– Торопились они очень, боялись не успеть княжну поймать. Стало быть, уверены были, – поспешил заверить его нарочный – и от сердца немного отлегло. – Да мало бед, ещё ватагу находников речных видели в той стороне тоже. Кто-то из путников, что у реки остановился подневать. Они мимо прошли.

– Не Рарога ли ватага? – нахмурился Владивой пуще.

Взмахом руки прогнал челядинок, которые, слегка припоздав, вошли было в общину с горячей снедью, чтобы купца потчивать.

– Говорят, что его. Больше-то некому, посчитай, – гридь тоскливо посмотрел девицам вослед, уж, верно, почуяв приятный аромат еды. Надо бы дать парням хорошо отдохнуть – после такой-то дороги.

Да пока что Владивой и слова лишнего сказать не мог, всё обдумывая услышанное, всё перекатывая в голове и соединяя одно знание с другим. И всё больше находил он подтверждение своим догадкам о Грозе. Не зря где-то рядом с Белым Долом Рарог отирается. Никак и впрямь дочку воеводову туда повёз, иначе что ему там делать, вблизи острога? А там, раз такое случилось, верно, и в помощники воеводе напросится. Он тот ещё хитрец, который любит благодетелем прикинуться, как было уже с Беляной. А если и к Ратше дорожку протоптать решит? К душе его затуманенной и разуму. Помощь предложить, когда вокруг недоброе деется – что уж проще, чтобы снискать расположения боярина, для которого воинская доблесть – едва не самое важное, что должно быть в муже.

Владивой выдохнул резко – и собственное горло опалило разогретым гневом воздухом. Словно его в рёбра ударили огромным кулаком. Хотелось кувшин взять, что рядом с правой рукой стоял, и швырнуть о стену. Гроза. Была с Рарогом. Столько дней в пути. Одна среди мужиков, которые всегда до женщин жадные, потому как видят их близко нечасто. А может, старшой и сам уж успел к ней приблизиться? Неважно, кто он, а парень ведь иным девицам на заглядение. Вон и Сения даже – Владивой заметил – посматривала на него с любопытством на пиру в честь Дажьбожьего дня. Но как представишь, что Гроза – его Гроза! – могла касаться Рарога, обнимать, улыбаться ему своими сочными, как земляника, губами, а может даже… Перед глазами и вовсе темнело всё в багровом мареве. Хоть глупости это всё, конечно. Придумки от гнева и обиды на всё, что княжна и дочка воеводы учинили.

Гридь смолк давно, озадаченно разглядывая Владивоя, который стоял, оперевшись обеими руками о стол. А тот отдышался чуть, на удивление, не сгорев в жадном пламени ревности, что рисовала перед ним образы один ярче другого, и вновь поднял голову.

– Благодарю за расторопность, – проговорил нарочито спокойно и ровно. – Идите отдыхайте с соратником. Да поешьте хорошо. Скоро обратно поедем.

И сомнения малого не оставалось у него, чтобы остаться в Волоцке. И в Белый Дол после всего, что случилось, нужно наведаться, с Ратшей поговорить. И увидеть своими глазами, как сильно пострадал острог крупная, важная на Воланском торговом пути весь подле него. Осталось только воеводе Вихрату личное веление оставить, потому как много дней он будет здесь почти за князя. И вся дружина при нём: много гридей с собой Владивой брать не собирался. Зато приказал наставнице княжны Драгице собираться в путь вместе с ним. Правда, перед этим ей тоже досталось наставлений, а она кивала, на всё соглашаясь.

– Уж, как доедем, я с ней в одной горнице теперь ночевать стану, князь, – она сложила руки у груди, глядя на Владивоя снизу вверх, когда стоял он уже рядом со своим чернобоким жеребцом Мраком, собираясь в окружении гридей выезжать за ворота.

Наставницу ждала телега, куда ещё и погрузили оставленное в детинце приданое Беляны. Больше возвращать её в Волоцк Владивой не хотел. Достанет с неё и в Белом Доле жениха дождаться.

– Вот и ночуй, Драгица, – согласился он. – Теперь уж ты знаешь, на что она способна. А хитрить начнёт – запрёшь, если нужно. Главное, теперь всегда рядом с ней будешь, покуда не убедимся, что она до Стонфанга добралась.

Женщина кивнула ещё раз, даже поклонилась, радуясь тому, что он наконец гнев сменил на спокойную милость, и отправилась к повозке, села в неё с достоинством. И нынче – невиданное дело! – даже Ведара вышла мужа провожать. Не променяла этот миг на свои обычные дела, которым только в её жизни место и находилось.

– Как нагонишь Беляну, снова начнёшь неволить её? За того, кто ей не мил, замуж гнать? – заговорила совсем не о том, о чём надо бы.

И с чего только мысли такие в её голове появились? Она мать – и ей судьбу дочери пристало решать первой. И не одобрили она Уннара для Беляны, слал бы Владивой другие пути искать. Но она против сватовства варяга ничего не сказала и признала, что так будет лучше. Так зачем сейчас на мужа неведомую вину за сумасбродство дочери всю целиком свешивать?

– Решено всё, Веда. И отступаться я не буду. Не ко времени уже: уговор с Ярдаром давний. А до Белого Дола его сыну ехать гораздо ближе.

– Ты ведь не на Белый Дол едешь смотреть… – усмехнулась вдруг княгиня.

И понятно, на что намекает: видно, и до неё слухи дошли. Да Владивой решил, что не станет отвечать. Не станет злость её со дна поднимать, баламутить. Как ни держалась Ведара, какой бы безразличной ни казалась, а и её проняло уже. Значит, не безразличен до сих пор ей Владивой. И на миг в груди что-то качнулось, как посмотрел он в серые глаза жены, которую не так давно считал женщиной самой прекрасной и достойной. Которая была для него самой Лады воплощением, что подарила ему двоих детей: Обеслава, сильного и разумного, который обязательно станет князем, как придёт срок. И Беляну: девушку хоть и вздорную, как оказалось, но умную и хладнокровную тоже. Которая могла бы стать самой лучшей женой для любого правителя, самого высокого рода – и станет непременно. Когда поймёт своё предназначение: стать матерью для сильных воинов или стойких женщин, которые продолжат род не только Уннара Ярдарссона, но и её самой. Даст жизнь новой крови, что будет залогом дружбы вождей: нынешней и будущей.

И Владивой просто смолчал на ясный укор Ведары, храня уважение к её оставшимся ещё чувствам, которые она сама пыталась добить обидами и подозрениями. Но ведь они оба не хотят уже возвращения к былому. Они вышагнули из этого очага, который был ласковым огнём, а после обратился только угольями. Остались с ожогами на душах и пеплом в глазах, что жёг каждый день при виде друг друга.

И он мог бы утешить её, успокоить. Но не хотел лгать: и без того этого вранья и лукавства было много за последние годы – во имя спокойствия, сохранения семьи. Обманешь Ведару – а заодно и себя самого. А он не желал этого спокойствия в тёплом болоте лжи. Ненастоящего безразличия. Он признался себе давно: ему нужна Гроза. И сейчас он ехал за ней.

Владивой поцеловал в макушку Сению, когда и она подошла попрощаться. И как будто что-то коснулось его, всплеск тепла – обогрев душу, заледеневшую при встрече с Ведарой. Он взял лицо меньшицы в ладони и долго посмотрел в её глаза. Красивое личико молодой женщины уютно лежало в них. Белые щёки, ещё не поймавшие первый загар, почти светились рядом с его тёмными руками, огрубелыми, воинскими.

– Что скрываешь, Сения? – шепнул он.

Она улыбнулась и вдруг, чуть повернув голову, коснулась губами подушечки его пальца, приоткрыла их, оставляя на коже влажный след.

– Ничего, – выдохнула, окутывая теплом. – Будь осторожен. Сейчас в Белом Доле неспокойно. И в твоей душе тоже.

Она мягко приложила ладонь к его груди и отстранилась, чуть надавив. А чувство, что его водят за нос, не ушло. Только усилилось. Но Владивой решил, что ещё выяснит, что было причиной загадочного вида Сении, когда вернётся. Кабы не удумала чего: женщины этой весной уж больно чудно себя ведут. Как будто Ярило и меньшице вместе с девицами голову вскружил. И смотрит так, и улыбается, как будто встретились только и друг другу приглянулись.

Со смешанными чувствами от двух совершенно разных встреч с младшей и старшей женами, Владивой покинул детинец.

Чертоги богов благоволили всю дорогу: не сыпало дождя на голову, не поднималось сильных ветров, что могли и шатёр пронизать, словно копья, и даже в гостиной избе на погосте отыщут такую щель, что выстудят хоромину на раз. Такое в травень случается часто. Места здесь не слишком приветливые: то Ярила дурманит теплом, то Сварог норовит охладить, открыв хляби. А бывает, и Перун силу пробует, хоть до его дня ещё далеко.

Не успели ещё и до Росича добраться, как донеслись навстречу вести о том, что русины напали снова. Да только не на Белый Дол, как все думали и готовились, а на Любшину, сильно потрепали, но самого страшного избежать удалось. И не волей удачи, что решила послать на головы любшан Макошь, а отвагой и расторопностью двух девушек, что успели предупредить о подходе неприятеля. И Владивой почти не удивился, когда узнал, что одной из них была дочь воеводы Гроза.