Текст книги "Аве, Вавилон. Стихи, поэма"

«Торфяники горят, с пятиэтажный дом…»

 
Торфяники горят, с пятиэтажный дом
Огонь стоит и убивает жизни
Людей, безмерно преданных отчизне
И зарабатывающих в поту с трудом.
За что, Господь, караешь, очертив
Кровавым кругом в огненной упряжке?
Где безоглядный грех смертельно – тяжкий,
На коий прут, страстей не усмирив?
Возможно ль равновесие в природе, —
Оно в гармонии искусства на века
Свой факел распростерло. До греха
Не станет времени и мысли на свободе
полёта
духа творчества святого.
Энергия довоплотится в слово.
 

2011, лето

«Я увидала корни бытия…»

 
Я увидала корни бытия…
Фамильным древом завладели ураганы,
Внепамятные белые туманы
Легли в глаза, и выдумала я
Сиянье ровное напластанных снегов,
Дыханье, жаркое от бега, пот надглазный,
Дающие пятак надежды – фразы,
Многозначительные паузы вне слов.
И это всё рождало тонкий скрип
Ветвей скрипичных, и до сердцевины
Копался червь сомнений в хрупкой льдине,
Скитанье чувств переходило в хрип.
И древо вывернуло корни напоказ:
Здоровые в земле и глине корни,
И спектры света. Среди них был чёрный,
Но он звучал классически вне фраз.
Он звуки яркие перемывал,
Как ветер листья, как дожди афишу,
И голос был,
Но он казался лишним,
Остерегал. Услышала приказ,
Кричало сердце: «Первенец погиб!..».
Событий череда неумолима,
И раздалось вдруг: «Будешь ты любима…»,
Но в сердце по краям до верха крик.
Я прянула к окну: стоит октябрь.
До снега доживу и заберложу.
А солнце снова вынет луч из ножен
И пустит по воде снежную рябь.
 

***

…тем, кого я любила, кто любил меня…

1

 
Солнце насквозь пробивает листок
Сердце любовь прорывает насквозь.
Ветра лавина раскрутит комок,
Что возле горла задел мою ось.
Горькое чувство безвинной вины
Тянется в звёздном потоке огней.
Я отщепенка великой страны,
Выбита из колеи фонарей.
Не полети на меня мотылёк,
Нежные крылья о жар не спали.
Я из цариц, и мои короли —
Связкой поленницы – каждый – полёг.
Все отыскали себе по душе,
В зеркало судеб, в меня, посмотрясь,
Каждый себе и могила и князь,
Выбили имя моё, что клише,
Там, на воротах вхожденья в огонь
Жидким кристаллом трепещущих звёзд
Прямо в глазах, отражённых до слёз, —
Это берёзовый сок – не неволь —
Дай ему реку – возьми океан.
Разбередил приглушённую боль,
Вывезенную из сказочных стран
Солнечных грёз.
 

2

 
Я учусь только греть, не сжигая вам крыльев.
У влюблённых в поэзию мотыльков
Есть стремление прятаться в изобилье
Всяких слов.
Золотые мои, в голубую прозрачность
Рассыпая пыльцу, забывая меня,
Не теряйте звезду. Небо облаком прячет —
Это я.
Не теряйте и паузы, междустрочья,
Золотые шары.
То, насколько вы искренне полюбили —
Вне игры —
Это ваша оценка:
Высота или низость
По шкале,
И была это пьеса или только сценка,
В серебре
Лунных залежей свитки
Раскрутить успевайте —
Это ваши стихи.
И во мне фейерверком
Любви прорастайте,
Так легки…
 

«Слёзы неба проливаются сквозь душу…»

 
Слёзы неба проливаются сквозь душу.
Своего молчанья не нарушу —
Моя совесть белая чиста.
Я люблю тебя. Играть с листа
Легче поиска желанного ответа.
За кулисой взгляда жжёт комета —
Сердце падает в объятья Бога.
Ты не любишь. Счастье носорога —
Быть благополучным и довольным,
Успевать и там и тут невольно —
Всё во имя…
Слепнет белый свет.
Я отчаянью не дам ни пяди —
Прочь прольётся океан,
и пряди
Не твои на грудь мне лягут, нет.
Пусть меня полюбит белый свет.
 

СТЕКЛЯННЫЙ КЛОУН

1

 
Как смертный приговор – быть рядом, но не брать
Из чаши страсти, хоть касаться зреньем
Объекта внеземного опьяненья
И проклинать раскрытую кровать.
На кружевах поперек розы написать:
«могила».
                Лепестки, летите мимо!
Отказывают чары, я бессильна,
Но все ж горда. И в очередь вставать
Не стану. Всё банально: нет числа
И соискательниц и просто милок.
И в зоне ревности я не одна из ста:
Я ландышами слез ее кормила.
 

2

«…Клоун смеётся глупо

Феникса кормит просом…»

Михаил Дынкин «Романс Итаки» Знамя96

 
Стеклянный клоун стеклянно просит денег
у нищенки на паперти абсурда.
Возьми свой веник, ползай на коленях —
Мети банкноты к будке демиурга.
Там поцелуй скорей свою удачу,
Смеши полсвета ритмикой вилянья.
Греби лопатой под аккорды плача,
Раз отдаешь любовь на посмеянье.
Попутный ветер серп улыбки встретил
И разорвал на звезды мое сердце.
Ищи теперь туманность Андромеды
По эпицентру сорванной победы.
Я в ужасе: твой миг остеклененья
Проник мне в душу, подменив надежду
И погасил, казалось, ослепленье
Любовью. А люблю я, как и прежде,
Но под капканом тайны или клада,
Под ужасом чудовищной расплаты
Я призываю Понтия Пилата.
Его мне в судьи очень было надо.
 

ОТЧАЯНИЕ

 
По коже меня хлещет плеть —
Отчаяние дыбит шерсть.
В глазах оледенела жесть,
С ней вечным пламенем гореть.
Прощенья нет для нелюбви —
Железных яблок полна клеть.
По крови пламя входит в сеть
И жжёт всё существо крови.
На тонкой коже сентября
Седая шкура вепря есть.
Любви не ищут там, где зря —
Вместо неё созреет месть.
И равнодушие внутри
Наденет панцырь. Это я.
Пусть радуются упыри.
Устроенная жизнь моя!
 

«Я не молю твоей любви…»

 
Я не молю твоей любви
Застыну радугой над полем.
И по своей священной воле
Дождём светлейшим – се ля ви —
Прольюсь, удваивая свет
Кристаллами чистейшей влаги,
И луч, продлённый на бумаге,
Льёт в душу пламенный рассвет.
Молчи, коли дано молчать.
Немотствует сердечный клапан?
Любовь не вымолить зарплатой
И выше слов не прокричать.
О ней молитвы небесам
Душа слагает на скрижалях,
А сердце уязвлено жалит
Огонь, и ход даёт слезам.
 

«…И слава Богу: не случилась…»

 
…И слава Богу: не случилась
Твоя абсурдная любовь,
Не передёргивает кровь
От лжи. Не милостыня милость.
И тайну нежности храня
В своей затрёпанной тетрадке,
Не пересилит узел гадкий, —
Ком в горле, что душил меня.
В краю несбывшейся мечты
Своё хранит очарованье
Пустое веток трепетанье
По взгляду, где растаял ты.
Прости, прощаясь, о порог
Не разобъётся твоя стрелка,
Хоть шаг слезы победный мелкий
Просолит утренний пирог.
 

«Скорей – скорей, пока в меня не вгрызлись…»

 
Скорей – скорей, пока в меня не вгрызлись
Лихие демоны коварных дел насущных,
Не растерзали время на клочки,
Не вырвали из рук творенья лиры,
Не повлекли в совсем иные кущи,
Где стебли человеческие вянут,
Как в диких дебрях мерзлые сморчки.
…И будет вся воспитанная серость
Зубами клацать на людей искусства,
Учить новейший русский алфавит,
Не различая мира многомерность,
Штамп констатации поставит там, где пусто,
Росток прибежища – искусства не привит.
И будет в окна свет лавинно падать,
Не разбиваясь об асфальт, лучиться,
Но взгляд ничей не сможет приподнять.
В лесах осенних скалится волчица,
Слезой голодной вскармливая деток,
Ей лунный стебель света зубом рвать.
Внутри кошмара смежных полуклеток
И в царстве воровского менеджмента,
В колбасных кущах сои развесной
Перебежать, как дань экспериментам,
По трубке для переливанья крови,
В живую плоть компании честной.
Великое искусство потрясает
Не качеством и ценностью бумаги,
Не трепетом духовного стриптиза,
А силой чувства, истины творца.
И дастся в руки струночка босая
Не нахапету, цепкому как крабы,
И не целующему страстно ризы,
А лишь тому, кто не марал лица.
 

ДИВАННАЯ КУКЛА

 
Мне не жалко ее младенца.
Мне и своего не жалко.
Вообще я злая и крутая,
Езжу в тачке и с полмиром сплю.
Бриллианты водкой протирая,
Я душусь китайским полотенцем,
Наглая и жадная нахалка,
Но сгораю втайне и люблю.
Ни за что вовеки не признаюсь,
Как за стебли слез клыком хватая,
Рву сердца своих бумажных кукол
В масках средиземных королей.
Просто я, напившись, отрезвляюсь,
ЛСД нажравшись и мотаясь,
Признаюсь в любви в кровавой муке
На карачках для простых людей.
 

«Капустницы – белянки на лету…»

 
Капустницы – белянки на лету
Снежиночные крылья рассыпали,
Струясь по заколдованной спирали,
К земле стремились, облетев беду
И в зачарованную высоту
Взгляд от земли надолго поднимали,
У суеты мое вниманье крали,
Давая на мгновенье немоту…
 

«Дождь прошелся, шаркнув ножкой по траве, такой искристой…»

 
Дождь прошелся, шаркнув ножкой по траве, такой искристой,
В тонких тапочках балетных пробежался и по листьям,
С облачной спустился башни в сны вчерашних пешеходов.
Белые дома, как шашки, переставил, чуть потрогав:
Белым заменил все тени,
Черным сделал пух растений,
Растворенный в летних
лужах,
брошенных едва заметно.
Петлю паузы потуже —
И на роспуск выплеск нитей —
Заскакал по белым клеткам —
Отпустите, отпустите…
 

«В такой хороший день слова ложатся…»

 
В такой хороший день слова ложатся
Прекрасным веером, и пламенно летят
К распахнутым сердцам и смелым
Всех любящих.
В такой хороший день
Намеренья просты и очевидны,
И зайчики пушистых слов гнездятся,
Прижав по спинкам крылья или уши,
И сахар, словно поцелуя тень,
Невольно проступает на губах,
И тонкие уколы не обидны…
 

Я ОТПУСТИЛА В НЕБО МОТЫЛЬКА…

Направление траектории

 
Затрепали ветра белый парус прощальных надежд,
И зеленая мель дурно пахнет отвратным гнильем.
Драгоценный борей, уведи на смежении вежд
Королевский мой флот в даль пречистую за окоём,
Там шальные ветра все ж расправят и парус души.
На минуте соблазна жизнь очерчена тонким резцом —
Золотая картинка вынимается просто, – спеши
Поменять карту буден, а то потеряешь лицо.
Бредоватый восторг в зачумленном земном уголке
Отзывается горечью сваренных слов в котелке.
Средостенье уже не болит – просквозила стрела,
За собой протянув купола и колокола.
Всё в порядке, маркиз,
Нам ли слушать пищание крыс,
Нам ли нищих зорить и безглазым глаза рисовать.
Наша тонкая нить в паруса вплетена серебром.
На фига нам паром – нам на крыльях и в тундру не в лом,
Ну а будет письмо – просьба переадресовать.
 

«Осенним вечером я вспоминаю дом…»

 
Осенним вечером я вспоминаю дом,
Где со своей мечтой поцеловалась,
Где разговора наливная алость
Сочилась вдохновеньем, и при том
По воздуху безумная игла
Носилась и наметывала судьбы,
Перешивая заново, что будет,
Что уже было с тем, что прогнала
И возвратила сумеречным днем,
Явив образчик доблести и чести —
Его заботы, недооцененной:
Когда искали соответствий вместе
Своим же ощущеньям, и вдвоем,
Хоть было нас не счесть, но мы вдвоем
Смотрели вслед бегущему трамваю
И танцевали на откосе вальс.
Теперь кошачий флирт перепоем, —
Тебя я по галантности узнаю,
А ты меня по молодости, Ганс.
Ты сказочник, и выбери слова
Волшебные, чтоб нам не разлучаться
Ни на минуту. Вечно вместе быть
И перед сном по звездам жизнь читать,
Жить настоящим, далеко уплыть
От прошлого, что ставило кровать
В лесу, в котором пробегали волки
И щелкали перстнями распальцовки, —
Богатых дикарей…
 

«Я отпустила в небо мотылька…»

Посвящение С. М.…

 
Я отпустила в небо мотылька
Был тайный день любви, текла река
Наперекор унылому теченью.
На набережной с крошками печенья
Возились чайки. Кофе остывал,
Гудел и чемоданился вокзал
Моей мечты – речной вокзал скрещенья
Линий судьбы. Коробился крахмал
На бутафорских складках. Ты махал
Отчаянной мечте навстречу.
На палубе шуршащий микрофон
Фальшивил, – тускло расплывался фон,
Фольгой прохлады оборачивались плечи.
По пальцам расплывался шоколад,
Они срастались в крылья. Наугад
Меня ветра хватали от напасти
И уносили прочь к далеким берегам.
Душа прислушивается к шагам
И вкрадывается в архитектуру счастья.
 

2007, 12 июня

«Популярная поза активных за славу борцов…»

 
Популярная поза активных за славу борцов
С микрофоном у органа произношения слов
Впечатляет слегка разворотом плечей, головы,
Скул и торса, вообще, постановкой стопы и, увы,
Речевой жанр общенья превзошел деловой героизм.
Золотое сеченье – лишь мечта, заблудившийся мыс.
Дикий вскряк подмастерьев, попирающих мастера, здесь
Будто первая скрипка
ведет
под откос
весь оркестр, сразу весь.
Над обрывом встает золотисто – кровавый восход,
У поэта берёт мелочь на пропитанье и врет,
Что взаймы, что богатство – душа, и ее не купить,
Только, видите, гадство, – им приятно поэта доить.
Собирай дань фортуне, выбирай жилу крепче и тверже ядро.
Публикация дорого стоит, дешевле тавро.
Подставляй трудовую – это вместо всех будущих книг,
Отползая вслепую от прославленных жирных барыг.
 

На мотив Евгения Рейна

 
На обломках самовластья имена больших поэтов,
Только будто вперемешку, никого не разберешь.
На столах – вино и сласти, разговоры полусвета,
Полупраздник – полуспешка,
Сильных – слабых не найдешь.
Продается место сильных,
Дешевеет место слабых,
Всех сгрызет червяк предатель —
Кто правее, кто левей.
Бешеная жажда славы —
Кто тут автор, кто издатель
Откровений изобильных
От активных и мобильных,
Как большой треглавый змей.
Бешеная жажда славы —
Призовой вагон признанья
Задержал на полустанке колченогий агапид.
Кто правее, кто левее,
Кто лукавей, кто смирнее —
Не увидит холидея
И подстанцию проспит.
Слава – жуткая отрава.
Кто правей, а кто левей —
В шахматном порядке движет
Ледовитая забава
И людей на нитки нижет
Селебрейтед холидей.
 

«Бегемоты пируют – какое веселое дело!..»

 
Бегемоты пируют – какое веселое дело!
За вольером кафе развлеченье толпы оголтелой —
Вынимание ящериц из голой точки предела,
Изыманье салюта из газированных брызг.
И поскольку вокруг ни песка, ни крошёного мела —
Воробьишка в пыли искупался, царапая смело
Коготком на воздушных скрижалях, что прибыл он первый
В этот грязный вольер поклевать изловчившихся крыс.
Их носы пропальпировали даже пропасть.
Крылья ангела и вертолётная лопасть —
Это повод почавкать на синие козни предела
И попеть и попить, посрывав синеперых с постов.
И пока бегемоты пируют на грани предела,
Поговаривать вскользь о большой перспективе расстрела —
Их солёное мясо, ленивое даже в консервах,
Слезопамятно вскрякнет и белую слезку прольет.
 

Карусельные лошадки

Среди сказочной цветомузыки

тоненькое звучание

Крохотной скрипки детского сердца,

Как дымок за плечами.

Лошади, выряженные, с подсветкой,

Зыркают мертвым взглядом

Сквозь карусельные деловитые клетки.

Цифровым мармеладом

Кормят выпуклые сумки дорогие билеты —

Для дорогих детей покупают

в мир напыженных взрослых,

гордого полусвета.

Музыка фильма «Принц и нищий» в карусельном кружении.

Детский взгляд входа ищет —

манит и манит это сказочное скольжение.

Музыка баров и легких денег вырывает из поднебесья

Последний – седьмой – лепесток мгновенья:

Иисусе воскресни.

Кто увидит, кто им заплатит за вход и за ломтик счастья,

Кто передвинет мешающий катет в треугольнике безобразия?

Сквозь углы мюнхгаузенской треуголки —

плутократии пылкие толки —

сквозь манкуртский обруч оглупления наций —

бумажная музыка ассигнаций.

Кружат лошадки, глупеют манкурты,

богатеют богатые.

Бедные еще больше нищают, их тропинки круты,

Камень тяжек, радость им перепрятали.

Жалкие сизифы перед государством

с лямками надорванных нервов

на руинах Божьего царствия

вечно в первых.

15 Мая 2007 г.

ИЗ КНИГИ «НЕЗРИМАЯ СИЛА»

Детство

Дом ходит ходуном, резвятся ребятишки —

Колючие слова, летающие книжки,

Затрещины и матюговый хлам.

Резвятся многоликие мартышки,

Хохочут вместе, писают в штанишки,

Игрушки и печенье – пополам.

Фиалковые глазки в карамельку,

Рогаткой целятся, – звенело чтоб – в копейку,

Помусорить – всегда есть конфетти,

Дружка облить – ну, а на что нам лейка?!

Вернейший друг Аленушки – Андрейка,

Где ты сейчас, мой рыцарь, как найти

Резные стебли трав, что нам смеялись,

Когда мы в одуванчики ронялись,

Цыплятками юлили: «Баба, дай

конфетку или пряник!»

Цвета завязь

нам обещала смысл. В следах толкаясь,

Мы времени так отдавали дань.

Исповедь

Если бьют по лицу – то другую подставить им щеку,

Ну, а если плюют, что тогда? Утираться и плакать?

Если просто плюют на тебя и спешат виртуозно поквакать

Там, где денег дадут, затоптав среди бешенства мрака, —

Что тогда? Если рвется планида в чистилище тряпкой,

Обнажая клыки государства долгами за вздохи,

Да за то, что посмела сказать кто есть кто,

Что козявка – козявка,

Вовсе не царь зверей, подающий от щедрости крохи.

А за то, что живешь не уродом, а лишь человеком,

В их затопленной яме ты должен им выкопать реки,

Чтоб зверям загорать в берегах растреклятой отчизны, __

А тебе – как обычно – твой… hotel – проклятие бездны.

Так по кругу и бегаем, пони, седло для начальства,

Развлекаем попискиваньем о зарплате.

Посреди ора, клекота, резкого па, спеси, чванства

Твоя песня о птицах, увы, недоумкам некстати.

Вершина предела

Лбом упершись в стену земной тщеты,

В ноте высокой срываясь голосом плача,

Жить заставлять себя у меловой черты,

Тенью загробной стать, в любимых глазах маяча.

Только избытком чувств я безобразна, да

Траурным взглядом в мир хищной сиамской кошки,

Взглядом, готовым в бой с лютым врагом – мечтой,

Ставшей моей чертой в лезвиях, так сторожких,

Ищущих в жизнь следа там, где стоит вода,

Где полудурок злой варварствует над звуком,

Тащит узлы беда в царство немого льда,

Тупость свой чин блюдет несоразмерный в лупу.

Жить здесь, где лютый друг вывалял в лопухах,

Сплетни узлами вьют лживые рукоделья,

Петлями тянут вниз байки не о стихах,

Стойло нянькастых дур тешит предел безделья.

Брезжит какой – то год новых паршивых грез,

Новый подмен планид с камнем в руке навстречу.

Пошлый кабацкий хлыщ в пьяной любви донес

Истины больше, чем царство воров на вече.

«Общество в воспитательных целях…»

 
Общество в воспитательных целях
Имеет меня как сивку,
На покупательных мелях
Портит извечно сливки,
И по колхозной привычке
Обобществляет мой компас,
Вещую стрелку, спичку,
Что поджигает глобус.
Мытарский путь исканий
Нынче не моден в свете.
Дух – мотылек метаний —
Тешит месиво сплетен.
Как же меня исправить,
Мать – поэтессу, зная
Меры воздействий – наледь
Хрупкой тщеты вдоль края.
Зверообразье тлена
Жрет орган чувств у люда.
Где доброта у русских?
Вместо нее – валюта.
 

Нечто вроде «Проделки Пифа»

С какого сука им пропеть о любви?

Загадили пойлом своим

И землю, и небо, и хари – в крови,

В запоях не держится грим.

Опять мордобои с похмелья свистят,

У елок – фингалы горят,

И русский наш мат,

И еврейский наш мат,

Назад и вперед циферблат!

Фашистский наш мат,

Нацистский нам шах,

Какого еще дерьмеца?

Здесь каждый ишак —

Любитель и маг,

У каждого – фиг с поллица.

С какого сука

Застрелит тоска —

На белок охота давно.

Не надо кино, Не надо вино —

Доколе же пулю искать?

Резонанс несогласия

Крышу, может снесло, а хозяин ее прозевал —

Только визги ветров плеть несут по дрязинам прилавков.

Обманули блюстителей, выбиты ложные ставки,

И гребет экскаватор ковшом – это, братцы, аврал.

Но в пространство иное уроним пронзительный взгляд:

Писк младенцев, беда и удушливый бедности запах.

Ручки потные за сердце тянут, и тянет заплакать.

Бабку ядом врачих от прозрения внуки поят.

Социальный контраст. Время зайцев и пасти волков.

Рвут и мечут – одни, а другие – спокойно воруют.

Одевают на серых лошадок смиренные сбруи,

Кляпы транквилизаторов в рыло – и все! Будь здоров!

Резонанс несогласий заглушит царёк русский – спирт:

Градус давит могильники душ и остатки конфликта.

Сострадание, совесть причислены к ряду реликтов.

В целях бизнеса лучший конёк – затянувшийся флирт.

А чуть что – айболиты не дремлют: курорт, ванна, мирт.

В пустых зрачках…

В пустых зрачках полночной тишины

Колышется невидимое горе.

Вуаль из смеха вырывает море:

На щеки льет проспекты…

Дождя… посевы нынче лишены.

И вдаль уносятся шаги Йозефа Кнехта.

Родное пепелище. Слепки масок

Для искренних бесед и протоколов

Под магнетизмом взглядливых уколов,

Так, что и рожа просит вылить кваса.

Разбег страстей, усопших в дань системе

Скрываемого тоталитаризма

Уводит, задвигает жизнь в простенок

Меж кладбищем идей и ядом тризны.

Игра политиков и писк марионеток.

Разгары действий судорог последствий

Тасуют имена на картах бедствий

И рвут календари

С вождями на картинах ливней сеток,

Текущих в утопизм, как ноябри.

«Патриоты России во снах…»

 
Патриоты России во снах
В дорогих магазинах торгуют,
Платят в долларах им оболдуи
С топорами в сердцах и глазах,
С плеткой в голосе. Шествуя, танк
Давит все на пути человечьем —
Не смотри – очень правильны речи,
Потому что высок сильно ранг.
Человеко – топор всегда прав.
Честен, добр и лоялен безмерно,
Очень трепетно и суеверно
С миной скорби о Боге гласит,
Демонстрируя спесь и свой нрав.
Обещанья его безразмерны,
Но пусты. Он везде – паразит,
И внутри у него – динамит.
 

Цезариада

 
По телевизору в двухкомнатной берлоге
Мы с вами виделись, как парочка двуногих
Здоровых особей неродственного полу.
В тот ясный день клонились травы долу.
Я различала явственно погоду —
У нас был град, у Вас же солнце сроду.
Вы улыбались ангелоподобно,
Скрипел рогалик обо всём подробно.
А вообще – ослятская привычка
Пыхтеть и плавиться, как атомная спичка,
Когда вам женщина поведывает мысли,
А вы – в берлогу сна, как плюшеватый гризли.
И, вам скажу, прокисли хуже щей Вы,
Позеленели от беды общения —
Кругом снуют все Ваши ассистентки,
Чуть что – дрожат у раскаленной стенки.
Проклятая немытая сторожка
Сжирает силы, как сороконожка
По стенкам бегает букашка – человечек,
Дань собирает у сгоревших свечек.
Такая жисть, такая живодерня.
Здесь где ни плюнь – колодец водки черный —
Пей, Божий люд, глотай свои же грезы.
Смывает град с лица Николы слезы.
Банальностью болеет хуже прессы
Писательство союзных интересов.
Здесь маразмирующий франт режим починит —
Номенклатура закрывает солнце —
Никто из правящих внимания не имет,
Когда поэт… как это там поется?..
…«Темная степь. Только пули»… – …
Свистят волки позорные, зараза,
Теперь здесь только дождь в кладбище искренен.
Реальность бьет и высекает искры,
И жжет по стенам, задыхая мысли,
И затухаясь, матерится разум.
Соломинка, тростиночка – судьбинка,
Здесь для творца готова лишь дубинка.
В болоте квакают очки пугливой гнили
И твердокаменные лбы рулят в мир синий.
Закопаны уже светила нации,
Студентки ожидают… не дождутся…
Стыд разбирает мир, когда в прострации
Дегенерат у власти дует в блюдце.
А что мы с Вами? Полная победа, —
Не хрюкаем уже и не смеемся.
Мы только темной ночью, словно пули
Летим – и люли – люли – воздух гнется.
Летим, когда пиннули в соответствие
Двух лун – и потихоньку распеваем:
«Эх, быть бы Якову…»
Собаки мы облезлые,
Поэтами в России мы не стали.