Текст книги "Аве, Вавилон. Стихи, поэма"

«Мир вышел из дождя…»

 
Мир вышел из дождя
Там длился свет
И собирался в тающую башню
Из тонкого стекла,
Где луч вчерашний
Становится стрелой. Струит игла
Переходящий свет, и высший миг —
События действительная сущность,
Ее не тронет облачная тучность
И резких взлетов не настигнет крик.
 

«Береза льнет к стеклу ветвями прежних снов…»

 
Береза льнет к стеклу ветвями прежних снов.
Я отворю окно над заповедью длинной:
Не оборачиваться вслед, хоть там была б малина
На сомкнутых губах, двуострый выкрик сов.
Так переменчив тот шатающийся ток:
Туманные восходы покрывая,
Он входит налегке, качая покрывало
воздушного стекла.
Поспорить с ним не смог
Еще никто, когда отравлен царь,
И брошен жребий всем смущенным слугам,
Он видит цель, потянется за луком,
Но разобьет, смахнув, ночной фонарь.
Так тянутся за прошлым счастьем, но
Нечаянно разбрызгав настоящий
День радости, бросаются в палящий
Плен сожалений – душное вино.
 

«Под монотонный бред закатного кольца…»

 
Под монотонный бред закатного кольца
Вдруг вспыхивают зеркальца у листьев,
Так расцветают облачные кисти,
Что чудится, не увидать конца
Премьеры. Золотится тонкий край
Кораблика, раздутый парус дремлет
На ласковых ветрах. Весь мир объемлет
Жар – птицынский воздушный каравай.
 
 
Все люди связаны друг с другом тайной клятв
И видят под углом доброжелательств,
Над нами не висит груз обязательств
И пушки ссор и споров не палят.
 

«Ты не тратишь время, думая о море…»

 
Ты не тратишь время, думая о море,
О любви – простуде, кашляя в шарфы.
Главное – не выпасть в гнездышко остуды,
Спрятав уголь сердца в листья и цветы.
 
 
Икебану жизни выставив в подъезде,
Обойди часть суши большую, чем жизнь,
Морем слез российских освежая вместе
Крадущихся болей вечный экзерсис.
 
 
Капли слезных высей раздавая в горсти,
Царствует надмирно легкий экипаж,
Ангельские крылья ввязывая в воздух,
Тихим белым снегом освятив витраж.
 

«И зачарованная снегом…»

 
И зачарованная снегом
Душа играет морем тёплым
В своих блаженных берегах,
И вызревает на кострах
Плодом незримым благодатным
Любви
из малого побега
На матери священный страх…
 
 
Любви святое ликованье
На первый снег ложится взглядом,
Как новорожденный стишок,
И тает ласковый пушок
На воздухе, где дух Наяды
Продлил ещё очарованье…
 

Последняя встреча

Поверх сознания – легчайший свет пера —

Так плавно вьется цепь ассоциаций,

И то, что память выкрала вчера —

Лишь путешествие по планкам эманации.

Витает между нами свет,

Льнет к волосам и липнет к острым пальцам,

Ему преграды не было – и нет,

Он ткёт судьбу на рикошетных пяльцах:

С твоих – в мои. Шутливый росчерк лет

Узорами полнеба покрывает

И лачит зеркало…

Нет, это же паркет…

с которого следы не вытирают…

«Собраться в каплю и войти в поток…»

 
Собраться в каплю и войти в поток
Небесной роговицы, раствориться,
Подняв себя на уровень листа,
И соком до вершин взойти, настать,
Как полнолуние над взрывчатой крупицей
Слепого говорящего песка
От уцелевших звезд
В галактике, где лица
Меняют все морщины на пароль.
Откинуть занавеску, выжать боль
Искристым гейзером и голосом провидца.
И снова жить листом, листом и птицей,
Всё усиляя тонкий жизни звук.
 

«Всё воплощалось волшебство…»

 
Всё воплощалось волшебство,
Переплетались, как интриги,
Учений мир и озорство.
Любовь и жизнь ложились в книги.
 
 
Уже содружество вилось.
Но исчезало на бумаге.
Неисправимый демон гвоздь
Вонзал в сердца сомнений шпаги.
 
 
Открытой двери поводок
Так увлекал и вел в начало.
Замаскированный медок
Речей плескал в глазах свечами.
 
 
Обманный шелест – бред и блеф,
Однажды выйдя, обнажились,
И поздно, подлости узрев,
Искать в личине свет и милость.
 

Очарованье

На солнечный просвет березовые листья

В начале мая, словно взгляд ребенка:

И чист и светел, и незнанье истин —

Еще не грех. И есть ли грех на свете,

Когда нежна листва, и шепчут губы,

Пытаясь повторять листвы сказанья?..

И долго еще не увидеть срубы

Судьбы людской, – лишь светлые признанья

По ветру листьев. Тонкие сосуды

Боготворимы взглядом человечьим.

Притягивать вниманье неподсудно,

Влюблять в себя – призванье их навечно.

Летят по ветру нежность и беспечность,

И обретают форму листьев мая,

И, может, вызывает человечность

Полуприкрытая природа, полунагая…

Патриаршии пруды

Пруды… Реанимация души.

Кто чище лебедя на языке воды

Нам пламенно поведать (…не дыши…)

Умеет о любви? Дает следы

По памяти для воскрешенных чувств,

Для восхожденья выше всяких люстр —

К пропащим звездам, что летят в глазах

Влюбленных, потрясая небеса.

Вода чистейшим пламенем горит,

И выше звезд о людях говорит,

О сердце, полном прелести воды

На Патриарших. Время выше суеты

Течет и омывает небеса,

И сердце слышит снов весенних голоса.

РАДУГА В РУКЕ

 
Какая хлябь, какая серая затертость и размытость
В небесном и дневном корыте:
Мир, заштрихованный дождем…
Давай ненастье переждем,
Давай найдем больной вопрос —
Ритм, оголенный до дорог
И белый вязаный платок
Снегов, взошедших на порог.
Ликует утомленный Босх…
 
 
Завяли под дождем сады,
В душе – цветочные следы,
Охрипла на ветру свирель,
В садовой банке спит апрель.
В столе у деда там цветы
Растут мечтами вширь и ввысь, —
Пойди за ними – потянись!
 
 
Не будет эха и шагов,
А только нежный стебель слов
На удочке звезду ведет
Вперед – вперед.
 

«Маленький ёжик в публичном тумане…»

 
Маленький ёжик в публичном тумане
Что ты найдёшь, кроме эха в кармане?
Вплавь по салону надменных картин
Дважды один.
Что ты найдёшь или что напророчишь
Гордым наседкам пугливых обочин
В смерче витрин?
Смерч, отрывающий древо от корня,
В адский полёт, в круговерть, в мукомольню
Жизнь отпускающий пласт,
Просто спаси: тонкой ниткой над плахой
Вынеси выдюжить певчую птаху,
Чтоб не разбиться о наст.
 
 
В каменоломнях бездушных поганцев
Сдавленный плач искромётного танца
Из безнадёжности нот
В старом подвале, набитом ежами, —
Танец о том, как витриной зажали —
Выжали небо и пот.
Ёжик пищал по – щенячьи, ногами
Топая, маму искал. Сапогами
Рядом топтал землю полк
Страшных людей из мультфильмов о монстрах
Фильм наяву делал граф Калиостро,
В скуке плюя на песок.
 

«Светло – светло в дождливых небесах…»

 
Светло – светло в дождливых небесах.
Несжатые поля аквамарина
Летать зовут, превозмогая страх.
Душа моя в прекрасный свет парила,
В сияние надзвездного тепла,
Минуя войны дикого квадрата,
Где мародеры гнут в исчадье мата
Огонь кровавых спин по слизи дна.
 
 
Все слезы мира у меня в горсти.
Чтоб мир от всякой нечисти спасти,
Я изыскряю радугу в слова.
Земля застонет, расшатав кресты, —
Война уносит жизни. Голова
На плахе быта как сама война.
Смысл в ласточке, летящей сквозь миры.
Соединяя жизни в бусы, в нить
Победных звезд в распахнутых глазах
навстречу счастью. Расцветает взмах
Всех певчих крыльев. Не морское дно —
Небесная бескрайность русских снов —
И голоса колосьев до серпа
Струятся песней, что как день, светла.
 

«Вечереет в лесу. Птичьи щебеты льются в сердца…»

Посвящение…

 
Вечереет в лесу. Птичьи щебеты льются в сердца
Откровеньями тайными. Веет лимонной зарей.
Вылет летних стрекоз в мир знакомого с детства лица.
Взмахи стрелок – ресниц, крыльев вымахи в луч золотой.
Одиноких открытий не счесть: мир по краю листа
Отделился от неба и ищет рожденья любви.
А находит лучи и цветы между ветвей креста
И березовый шелест кружев на предплечьях зари.
 
 
Я люблю этот час, когда тайное сердце стучит
Пульсом рыбы в воде, и стрела до стрелы достает.
Рыбу я отпущу, только радугу в пальцы возьму
И глаза нарисую с мелодией песни сквозной.
 

«Мягкий оранжевый свет моей любви …»

 
Мягкий оранжевый свет моей любви —
Деликатное солнышко восклицательных знаков!
Сонное утро после ночных вопросов бытия,
исключающих сон.
Настойчивый голографический огонь
рядом с внутренней горячкой
скорее изведать,
сорвать прозрачную хрупкость – слюду —
с подарка жизни.
Пока остается слюда, и неизведанное содержимое манит
дразнящим пламенем, исключающим сон
как параллель бытия,
и точка отсчета времени теперь иная:
время теперь начинается с признания мне в любви,
с признанием меня бесценной частицей Вселенной.