Текст книги "Весна прифронтовая. Шаги победы"

Ноябрьский праздник

Праздник седьмого ноября. В госпитале царило оживление. Настроение у всех приподнятое. Вместе Нина и Катя как обычно делали обход палат в восемь часов.

Появилось много пустых коек. Ждали прибытия еще одного вагона с пограничной территории. До вечера «когда все уснут» время тянулось очень медленно.

Холодов заставил весь медперсонал готовить госпиталь к прибытию пополнения.

Они мыли полы, окна, передвигали кровати, меняли белье, убирали территорию.

Работы хватило всем. Холодов, как опытный руководитель, подсказывал и помогал сотрудникам.

Он собрал всех, поздравил с праздником Октября, пожелал всем здоровья и скорейшей победы. Когда стали расходиться, Нина несмело подошла к Холодову.

– Товарищ капитан, приглашаю вас в гости, сегодня вечером – праздничный ужин, – у Нины заблестели глаза.

– Так точно. Спасибо за приглашение, я им воспользуюсь.

– Будет Катя, послушаешь, как она поет, – продолжила она.

Холодов сухо поблагодарил Нину и ушел. Нина проводила его взглядом.

Главврачу было около шестидесяти двух лет. Он был широкоплечий, ходил быстро, размахивая руками. Внешне очень нравился всем женщинам госпиталя: широкий лоб, скуластое лицо, серые проникновенные глаза, длинный чуть с горбинкой нос, узкие губы и твердый, резко очерченный подбородок. Говорил Холодов всегда спокойно и ясно. К приходу гостей Нина подготовилась: порезала тоненькими кусочками сало, привезенное еще из дома, открыла консервы. Катя принесла картофель и хлеб, а Холодов двести граммов спирта, выписанного аптекой и немного яблок. Спирт разбавили водой и разлили по полстакана в металлические кружки.

Нине показалось, что она стала настоящим бойцом и сможет не только лечить и делать операции на фронте в условиях военного времени, но и драться с врагом.

– Товарищ капитан, – начала Нина, осмелев, – когда будете отправлять на фронт, разрешите нам с Катей вместе поехать, – в который раз интересовалась она.

– Учту вашу просьбу, – главврач хитро улыбнулся. – Сейчас знаю, что у вас уже есть направление, но когда будет точно известно чуть-чуть позднее, если, конечно, Катя не возражает? – Холодов внимательно посмотрел на нее.

– Так точно, товарищ капитан, не возражаю, – у Кати от выпитого вина появился румянец, она выглядело удивительно женственно.

– За победу! – они выпили и стали закусывать. – Бороться за победу надо не только силой и количеством, но и умением и мастерством, – слова Холодова проникали в душу. – Санчасть всегда рядом с передовой, кому труднее всего.

Нина прекрасно понимала, что так скоро война не кончится, очень много людей погибло, и отвечать за это придется. Они спели несколько старинных русских песен. Праздник прошел, и опять наступили будни полные волнений и переживаний, борьбы за жизнь человека.

Осень подходила к концу. Наступали холода. По утрам было видно, как от реки поднимался голубой пар. Второй состав приехал неделю назад. Трудности возникали из-за слабой технической оснащенности госпиталя. Холодов мечтал о новейшей клинике с современным оборудованием.

– Где вы, скорее, бегом! – постоянно был слышен его голос.

Нине казалось, что она навсегда застряла в госпитале и никогда не попадет на фронт, но однажды Холодов снова пригласил Нину к себе в кабинет.

Когда она зашла, капитан встал.

– Вот что, Нина, наверно, после нового года вы поедете в Санотдел армии, где вам скажут, куда вас направят дальше. Мне хотелось, чтобы вы за время, имеющееся в вашем распоряжении, научились самостоятельно оперировать. Помните о нашем разговоре? – Нина внимательно слушала, не перебивая. – Надо применять анестезию, это вы знаете из курса обучения, но у нас нет достаточно эфира, поэтому можете давать пациентам двойную порцию спирта. – Пирогов был первым, кто применил эфир, но раньше уже применяли какие-то сильно действующие анестезирующие препараты.

– Так точно, – Нина волновалась, она часто дежурила в хирургическом отделении по ночам. – Готова к любой сложной операции.

– Назначаю оперировать сегодня. Сам буду ассистировать. Все ясно или есть вопросы? – Холодов закончил свою мысль и внимательно посмотрел на молодого специалиста.

– Так точно. Можно идти?

– Идите, подготовьтесь, – главврач снова сел за стол и стал писать, а Нина отдала честь и строевым шагом вышла из кабинета, полная тревоги и необъяснимой радостной надежды.

– Катя, сегодня буду оперировать, – успела сказать Нина подруге.

– Обязательно буду присутствовать.

После длительной операции Нина и Катя вернулась к себе в комнату, включили свет, налили чаю и выпили по стакану крепкого чайного напитка. Закусывали сухарями. Усталость как рукой сняло. Катя приняла душ в ванной комнате.

Нина сидела, ждала ее и думала о своих приобретенных навыках и умениях хирурга.

«Кто будет учить меня на фронте делать более сложные операции или переливать кровь, или проводить другие мероприятия, или заботиться о больных», – наивно рассуждала она, надеясь научиться стать отличным врачом анестезиологом.

«Две обязанности вряд ли смогу выполнить, но если Катя будет мне ассистировать постоянно, тогда вернусь домой с таким богатым опытом, что напишу диссертацию», – ее желание изучить общую хирургию и терапию расходились в разные стороны. С одной стороны стать терапевтом, а с другой заняться хирургией. Эти две диаметрально противоположные специальности раскрывали суть медицинской профессии. Какая разница кем стать, лишь бы не сидеть на месте и не плакать постоянно о потерянном времени или о тяжелых последствиях своих встреч, которые ей приносили столько радости и счастья, так же как и Кате. У нее такое счастливое лицо, когда она видит Холодова и этого больного Таланова.

На другой день Холодов поблагодарил Нину за успешно проведенную операцию по резекции желудка. Нагноения отсутствовали, больной пришел в сознание и начал разговаривать. Настроение у Нины улучшилось.

3. Отъезд в часть

Из всех прожитых лет самыми важными

кажутся последующие годы, но нет

ничего важнее того, что мы живем.

Автор

Поезд

Зимой 1942—1943 годов двести восемьдесят третья стрелковая дивизия вела тяжелые кровопролитные бои на берегу рек Ока, Зуша и Неручь. Эта операция имела своей целью сковать противника в полосе Брянского фронта и допустить в наименьших количествах переброски его сил на другие направления движения.

Наступление войск третьей армии осуществлялось силами двух-трех стрелковых дивизий пехоты на различных участках в полосе более восьмидесяти километров по линии фронта. Менялся состав дивизий, привлекаемых к прорыву вражеской обороны, но стрелковая была непременной участницей всех операций.

Нина Мельченко и Катя Серебренникова должны были отбыть по месту назначения в понедельник. За три дня надо было собраться.

– Нина и Катя, зайдите на склад и получите полушубки, – пригласила их завхоз утром при перевязке выздоравливающих солдат.

– Суровая зимняя стужа не страшна, – обрадовано воскликнула Катя, рассматривая и примеряя теплый полушубок, когда вещи были получены.

– Так точно, просто как в печке, – ликовала Нина от радости.

Девушки думали только о победе над фашистским зверем, и продолжали трудиться. Нина после первой самостоятельной операции провела еще шесть и теперь могла оперировать в любых условиях. Холодов был доволен, она была ему хорошей помощницей. В день отбытия все вещи были собраны в чемоданчик, а паек из тушенки, пачки табака и буханки хлеба был получен.

– Счастливо оставаться! – Нина и Катя распрощались с сотрудниками в семь часов утра и в полушубках вышли из госпиталя, погрузились на машину, чтобы их довезли до станции, а оттуда отбыли по месту назначения.

– Из-за сильных снежных заносов и холодов расписание изменилось, – проводница в форменной шинели, рассматривала документы. – Поезд шел без расписания, стоянки сокращены.

По обе стороны полотна железнодорожной станции простирались занесенные снегом поля. Кое-где виднелся лес.

Девушки погрузились в общий плацкартный вагон, где на каждой нижней полке сидело по три-четыре человека. Кто-то стоял в проходе, опершись о поручни. На верхних полках тоже сидели, согнувшись, солдаты. Девушкам тут же уступили место внизу.

– Девчата, располагайтесь, будьте как дома, – шутили добровольцы.

Катя тут же сидя уснула под мерное покачивание вагона и постукивание вагонных колес, Нине тоже хотелось спать. Последние дни в госпитале они жили мыслью о предстоящей переброске войск, слышали о победе под Москвой, о битве под Сталинградом.

Стало вечереть. Сильный северный ветер сгреб тучи в одну сплошную массу и угрожал снегопадом. Скоро снег посыпался крупными хлопьями, никто не знал, когда он кончится; пассажиры приуныли, так как снегопад и пурга задержали движение еще на час или два. В вагоне военнослужащие, медперсонал, дорожные рабочие и продавцы хлеба, водки и сала. Почти все они ехали в свою часть. Наконец, и Нина задремала, а когда проснулась, то по ландшафту, открывающемуся из окна, поняла, что началось полесье. «Значит, скоро мы прибудем к месту назначения. Хорошо бы дивизия была близко от населенного пункта, а не в голой степи, легче привыкнуть к полевой жизни». Неожиданно поезд остановился. Все переполошились.

– Спокойно, всем на пол, возможна бомбардировка, – проводник постарался успокоить пассажиров, он знал причину остановки. – На крыльях фашистская свастика, так низко над землей они зависли.

Поезд ускорил скорость и шел, не останавливаясь. Все с верхних полок попадали на пол. Гул самолетов-истребителей заглушил голоса. Кто был на нижних полках, легли на пол в проходе, ждали бомбежки, что последовала через минуту. Снег поднялся стеной и закрыл вагон.

– Это просто маскарад, а не вражеские истребители. Понятно, почему мы остались живы, иначе от всего состава не осталось бы и следа, – Катя была так сильно напугана, что легла на пустое сиденье, прижалась ближе к Нине и неожиданно заплакала.

– Знаешь, Нин, боюсь. Вдруг самолеты вернутся и разбомбят поезд?

– Мы теперь ближе к линии фронта, поэтому надо быть готовыми к любым вражеским проявлениям, – глубокомысленно ответила Нина.

Она была очень бледная, но крепко держалась за сиденье.

– Нин, мне кажется, пробуду на фронте до конца войны. Меня никогда не убьют, – Катя еще теснее прижалась к подруге.

– Тебя заставляли воевать или нет? Ты будешь спасать жизнь людей. «Это наше первое боевое крещение. Страх присущ каждому человеку», – Нина задумалась. – Давай поедим, есть охота. Доставай, что у тебя есть.

Когда все опять вернулись на свои места, девушки разложили свои скромные пожитки на коленях, и с нескрываемым аппетитом принялись за еду. Ужинали после штормового налета противника. Чай раздавали и ставили на стол по заказу бесплатно. Кто-то стал пить из фляжек спирт. Нина вспомнила, как она ехала с братом на фронт. Девушки сидели в напряжении и с нетерпением ждали прибытия.

После остановки поезд медленно набирал скорость. В пути Нина выяснила, что в ее дивизию едет молодой капитан, возвращаясь после лечения в госпитале.

Они познакомились. Его фамилию Таланов они помнили по госпиталю. Владимир – очень красивый, отличный рассказчик и внимательный пациент.

Нина заинтересовалась рассказом героя наступательных боев.

– В боях за город Глухов, Сумской области, – Владимир приостановился и посмотрел на слушателей, – в сентябре сорок первого года в составе группы генерала Ермакова дивизия получила свое боевое крещение, скрестив оружие с передовыми частями второй танковой роты, командовал генерал Гудериан. Там дивизия нанесла свой первый и решающий удар по выдвинувшимся вражеским войскам под деревней Эсмань.

Нина записала эти даты к себе в тетрадь.

– В течение двенадцати дней, без противотанковых средств, дивизия в своей полосе сдерживала фашистов, рвавшихся на Севск, на северо-запад через Эсмань к Орлу и далее на Москву, в названной ими операции «Тайфун», на острие которой и оказалась тогда дивизия, – Таланов тактично посмотрел, как она записывала, и продолжил.

– Так точно. Выучим путь дивизии наизусть, – Катя повторяла за Талановым каждое слово. – Пиши, санинструктор Мельченко, ладно!

– Несмотря на огромные потери, противник вводил все новые силы и средства для того, чтобы прорвать оборону. На двенадцатые сутки с огромным и многократным превосходством в оружии и провианте враг сократил расстояние и вышел на путь отхода всей группы генерала Ермакова, – он прекратил повествование и встал, чтобы посмотреть в окно вагона.

Снег налип на стекла. Белая пелена застилала равнину и небольшие холмики. Деревья длинной белой полосой стояли вдоль пути.

– Товарищ капитан, будете чай, – Катя поднесла ему кружку.

Он взял слегка остывший чай, отхлебнул и присел на сиденье. Все солдаты, которые направлялись в ту же часть и другие, слушали с интересом.

– Что же было дальше? – спросила Катя.

– А дальше вот что, было: оказались в Инельских лесах, юго-западнее города Севска. Сентябрьской ночью весь личный состав дивизии изготовился для прорыва фашистского кольца окружения.

– Такие дела, братки! – кто-то громко воскликнул со второй полки. – Пиши, пропало фашисту.

– Мы так и сделали. Мощным и быстрым ударом в направлении Прилепы-Голопузовка, юго-западнее города Севска прорвали блокадное кольцо врага, – тон Таланова был серьезен.

– Разгромили при этом штаб десятой механизированной вражеской дивизии, – капитан заглянул в серьезные, серые глаза Кати.

– А мы слышали, что, кроме того, в Прилепах захватили двадцать автомашин с продовольствием, склад с боеприпасами и освободили из фашистского плена более трехсотшестидесяти бойцов и командиров других частей, плененных фашистами накануне, – парень со второй полки комментировал историческое повествование капитана.

Нину так увлек рассказ, что она села напротив Таланова и принялась записывать что-то себе в тетрадь, периодически с восхищением посматривая на рассказчика.

– Понимаете, в результате прорыва вражеского кольца окружения, силами дивизии было выведено из окружения около двадцати пяти тысяч военнослужащих, более двух тысяч боевых подвод, около четырехсот автомашин со снарядами, продовольствием и обмундированием. Нин, что ты все пишешь и пишешь?

– Так точно, товарищ капитан. Пишу дневник. Привыкла в институте лекции писать, вот сейчас стараюсь отучиться, а не получается, – ответила Нина, любуясь выведенным и строчками. – Все записи буду хранить до окончания войны, чтобы экзамен на прочность сдать и в военном билете, чтобы записали, – она наслюнявила химический карандаш и вывела все цифры в тетради.

Такими химическими карандашами пользовались работники госаппарата, когда заседали на пленумах. Холодов подарил ей его в знак уважения в последний день отъезда из госпиталя.

Они проработали вместе около полугода и договорились никогда не писать друг другу, чтобы не вспоминать, сколько слез и крови было пролито за это страшное время. Но карандаш Холодов приберег специально для Нины и сказал на прощанье: «Нина, спасибо за труд и заботу на таком ответственном участке тыла, как военный госпиталь. Вот тебе карандаш!»

Он крепко, по отцовски обнял санинструктора Мельченко и поцеловал прямо в губы, не стесняясь окружающих медсестер и фельдшеров, стоящих рядом.

Она положила подарок в карман и совершенно забыла, что теперь она тоже ответственный сотрудник. Она отвечает за всю страну. Тот поцелуй был настолько запоминающийся, что порой Нине становилось стыдно за себя. Конечно, она ничего не сказала об этом Серебренниковой.

Однако ее догадливость и сметливость придавали их совместному пребыванию в госпитале столько очарования и прелести.

Они иногда целыми ночами стояли у постелей солдат, переносили носилки, курили после тяжелой работы, а то и просто следили, как больные шли на поправку.

– Вот молодец! Надо, чтобы помнили, когда на фронт приедешь, первым делом научишься бойцов из окопов вытаскивать.– Таланову понравилась ее принципиальность. – Продолжай записывать. А ты Катя смотри и учись военно-стратегическому направлению в работе санинструктора. Поняла?

– Так точно, поняла, – Катя облокотилась на стол своими красивыми, полными, белыми руками. – Ты нам дальше расскажи, пожалуйста.

– Так вот. Все части дивизии вышли организованно и до октября прикрывали Курское направление на рубеже западнее и севернее Льгова.

– И что же в этот период? – услышали все голос со второй полки. – У меня там отец погиб. Вот еду за него нашу мать защищать.

Все посмотрели вверх на парня, которому по виду едва минуло семнадцать, а может быть и меньше, и сразу опустили головы.

– Мы прорвали окружение подразделения тринадцатой Армии в направлении деревни Марица-Льгов, – капитан терпеливо прояснял обстановку. – Первыми шли штрафники, вот они и стали жертвами прорыва, а потом подключилось ополчение и старшее поколение.

– Да, верно, вы прорвали, товарищ капитан, – парню хотелось рассказать о своем отце, и он едва сдерживался. – Мой батя тоже прорывал, сколько людей там погибло можно долго говорить, – парень, чтобы не упасть оперся о рядом сидящего солдата, замолчал, выдержал паузу и продолжил: – Мать, когда узнала из похоронки, то закричала как от боли. Соседям принесли известие, что их сын погиб под Сталинградом тоже смертью героя, так вот оно что. Тот в госпитале неделю пролежал, а потом в дороге домой умер. И я сразу в военкомат подался.

– Ты, что ли? – Таланов посмотрел в сторону солдата. – Молодцы, будете героями как ваши отцы, чтобы честно служить родине, а не разбоем заниматься или мародерством. Такие солдаты иногда встречались среди вражеских пленных. Хватали любые теплые вещи у населения. Недовольны лишь трусы и предатели.

– Нам срочно надо на фронт, на передовую, – наперебой говорили они.

– Вас вызовут, проситесь в дорожную милицию и, когда ссадят вас обоих на первой станции, будете драться и защищать нашу землю от врага, – Таланова заинтересовал их разговор. – Вы учились где-то, стрелять умеете?

– Это ты зря, товарищ капитан, конечно, мы учились в стрелковом училище четыре месяца и научились стрелять, и в атаку собираемся идти. А теперь тебя хотим дослушать, говори, – ребята успокоились и еще раз случайно толкнули друг друга от рывка поезда, а потом наклонились и оперлись локтями на колени.

Вагон так трясло, что ноги солдат на второй полке мотались над головами, сидящих на первой. Никто из военнослужащих не обращал внимания на этот факт.

– В тот же день дивизия по приказу командующего Брянским фронтом снялась, совершив стопятидесятикилометровый марш бросок, – доложил капитан с чувством гордости за свой народ.

Таланову самому нравилась эта ситуация, и он смотрел на санчасть, как на своих сторонников.

– Мы шли по непролазной грязи.

– Товарищ капитан, этим ребятам лет по восемнадцать и надо им знать, что происходило в том направлении, – Нина видела, что эти на вид очень юные, не оперившиеся взрослые парни напоминали ей братьев. – Мы и штрафбат будем лечить и выхаживать, если надо!

– Так точно. Они меня понимали с первого слова, – Таланов согласился. – Самому приходилось делать им операции по удалению конечностей, после этого все были отправлены в тыл. Иногда успокаивал бойцов… Они понимали с полуслова такие смелые, решительные, сильные…

– Правильно, верно говорите, товарищ капитан, – изрекла Нина.

– Скоропалительные задачи оттягивались на время. Все операции продумывались на бумаге с карандашом в руке! – объявил Таланов.

– Пусть слезут и подерутся, а мы посмотрим на них, кто сильнее?

Катя схватила одного из них за ногу, да так сильно, что он чуть не слетел с полки.

– Вы что собаки бездомные? Вам командир скажет куда идти, он вам как родной он будет. С такими силами, кто воевать будет? – она толкнула, стоящие на полу сапоги, которые валялись в куче. – Фашистов надо бить всем миром.

– Ты права, сестра, кровные они наши враги. Хочешь, верь, хочешь, не верь, надо выпить сейчас за всех погибших. Вот смотри, у нас есть спирт во фляжках, – парни вытянули вперед фляжки длинными, жилистыми руками и выпили. – За нас и за них!

Встреча в пути

В коридоре появился высокий, видный подполковник. Он проходил мимо и остановился рядом с их купе. Его шинель была расстегнута, портупею он держал в руке. На груди красовались ордена и медали. Санинструкторы залюбовались офицером и посмотрели на него с нескрываемым любопытством и напряжением.

– Присаживайтесь, товарищ подполковник, – Таланов встал, так как был наделен, к великому своему счастью, тактом и умением находить общий язык с любым человеком независимо от возраста, профессии и группы крови.

Был он, впрочем, и прозорливым военным и мог командовать своим небольшим подразделением с терпением отца и заботой мужа. Не зря Катя постоянно находила в нем все новые и новые черточки полководца, так как он умел подбирать в свой круг трезвомыслящих и талантливых офицеров.

Подполковник присел рядом с Ниной, не сводя с нее чересчур пристального взора, рукой ухватился за сиденье. Нина потеснилась к окну, разглядывая гостя.

– Интересная история, товарищ капитан, – улыбнулся широкой, белозубой улыбкой подполковник. – Кузнецов Виктор, – представился гость и протянул вперед правую руку для приветствия. – Присоединяюсь к вам. За тех, кто погиб за нас и за победу… – сказал он, достал фляжку и отхлебнул, а изо всех других отсеков послышались голоса, которые поддержали его слова.

Это истинно русское качество соборности никто не мог понять и искоренить: выяснение отношений, решение текущих проблем, почитание своих старых традиций и обычаев, уважение родителей и воспитание детей – все те нравственные, моральные устои, которые были присущи советскому гражданину, а позднее и россиянину.

– Сосредоточились в районе города Щигры и станции Охочевка. Оказались на месте формирования, оттуда по железной дороге в обход в район города Ефремова. Вот там меня и ранило, – Таланов прекратил свой рассказ, найдя, что утомил слушателей.

Прошел час. «Время течет. До цели еще не скоро», – подумала Нина и заметила, что лица пассажиров стали более усталыми, а голоса – более резкими.

Лишь Катя неспешно и царственно, как настоящая королева, двигалась по узкому коридору, когда ходила за кипятком. Потом села рядом с капитаном и локтями оперлась о стол. Решительная рука подполковника дотронулась до плеча Нины.

– Угощайтесь, вот сухари с цукатами и с изюмом. Приобрел в номенклатурном Елисеевском магазине в Москве, незадолго до посадки.

– Благодарю, – поблагодарила Нина и взяла сухари из рук новоявленного подполковника, высокого, крепкого, сильного темноволосого офицера с приятными манерами, на вид ему было лет двадцать восемь.

Кузнецов, начальник штаба дивизии, возвращался из Москвы после встречи командиров всех родов войск и их заместителей по поводу вручения им правительственных наград для передачи солдатам и младшим офицерам.

Командировка заняла примерно два дня, и санчасти дивизии по счастливой случайности довелось встретиться с ним в вагоне, который был специально прицеплен к этому составу в столице. В райцентрах, то есть в небольших городах, деревнях и селах подходили красноармейцы и подсаживались в два других вагона, которые были прицеплены по ходу следования.

– Видел тебя раньше, капитан, на вокзале, – сообщил Кузнецов Таланову, переводя взгляд на санинструкторов, – и хотел подойти, но поезд быстро тронулся. Из госпиталя, так?

– Так точно, после ранения в ногу и контузии была операция, пулю вытащили, главврач сам делал мне операцию, санинструктор Нина ассистировала. Умер бы, будь она чуточку помедленнее, еще был очень сильно простужен, кашлял и перенес тяжелое заболевание, – капитан показал взглядом на Нину и Катю. – Можно ими восхищаться.

– Здорово!

– Собираюсь получить со временем генеральские погоны, стать начдивом, если не убьют. Дойти до Берлина. Судьба часто играет нами, – при столь важном сообщении все с благоговением замолчали и посмотрели, каким бодрым и самоуверенным он выглядел.

– Так точно, товарищ подполковник, – вставила Нина решительно. – Разрешите обратиться? – Кузнецов промолчал. – Что значит судьба?

– Счастливое стечение обстоятельств. Всегда верил в свою звезду, – в голосе прозвучала гордость и доверие слушателям. – Верно, капитан?

– Так точно, – капитан, санинструкторы и рядом сидящие новобранцы искренне согласились, а Нине особенно понравился этот гость, и она прониклась уважением к его словам. – Поздравляем с наградами!

– Стоит задуматься над твоими словами, санинструктор, – смутился подполковник. – Возможно, придется воспользоваться твоей помощью. На фронте риск неизбежен.

«Кто мог бы представить, такой молодой, а уже подполковник!» – размышляла Нина.

Кузнецов кинул взгляд на нее и на Катю исподлобья своими красивыми, зелеными глазами, как будто изучал санинструкторов. Ему понравились обе, и, в конечном счете, предпочел великодушное лицо и серьезные глаза Нины, очарованию и улыбчивости Кати. Санинструкторы выглядели ухоженными и деловыми. Их полушубки лежали на самой верхней третьей полке, что бы в случае надобности залезть и уснуть там. Поезд мчался без остановок. Скоро беседа приняла личный характер.

– Нина, – спросил подполковник, когда они поели сухарей и напились чаю, – едем со мной в часть. Будем там служить вместе, не возражаешь? Возьмем капитана и Катю. В санчасти нужны женские руки.

– Так точно. У меня есть табачок и бумага, пойду, покурить в тамбур? – голос Нины приобрел певучесть, мурашки пробежали по коже, она прекрасно понимала, что уже не та юная студентка, какой была прежде.

Она стала намного женственнее и привлекательнее, не смотря на гимнастерку и сапоги. Шинель Кузнецов держал в руках, предполагая постелить ее в случае надобности на свое верхнее место в этом отсеке вагона, а солдаты могли лечь и на пол, и на третью полку. Тем более ни у кого мест, по сути, не было, и каждый волен был лечь там, где ему вздумается.

Некоторые солдаты уже расстелили свои шинели на третьей полке, и Нине тоже пришлось взять свой полушубок, чтобы предоставить лежачее место для красноармейцев.

– Прости, сестра, а хочешь, присоединяйся к нам, – шутили они.

– Не боишься простудиться, надень полушубок, – предложил капитан. – Там очень холодно, и ходят бойцы по вагонам.

Поезд чуточку прибавил ходу, врываясь в ледяную мглу.

– Так точно, сама знаю, сейчас подойдем, – она внимательно посмотрела на Катю и Таланова, взяла из вещмешка варежки, кисет с табаком и спички. – Пойдешь с нами?

– Нет, почти сплю, так укачивает как в колыбели, у Ельни было столько работы, что сейчас пересматриваю свои страшные сны, – проговорила Катя, зевнула и прислонилась плечом к Таланову, тот обнял ее за полные руки и покровительственно улыбнулся.

Кузнецов встал, пропустил вперед себя Нину и пошел следом. Кобуру и портупею держал в руке как самый ценный груз. Шинель осталась лежать на сиденье рядом с капитаном. В вагоне стало душно, а в тамбуре было холодно и пахло паровозным дымом.

Они встали у оснащенной всем необходимым для отапливания вагона печурки, где был по традиции уголь, которым никогда никто не воспользовался из-за большого числа пассажиров, ведро, тряпки, веник, лопатка. Лишь иногда, в мирное время проводник кипятил дореволюционного образца котел с водой. «Судьба заставила нас встретиться именно в поезде, словно мы странные существа ее величества, а не военнослужащие Красной Армии», – размышляла Нина, закуривая с суровым взглядом из-под длинных ресниц папироску с табачком. Она разволновалась и боялась, что выглядит неуклюжей. Разговор прекратился, у каждого были свои предпочтения, но Кузнецов постарался разрядить обстановку, когда поднес к ее огоньку свою папироску «Беломорканала», самые старые из известных советских папирос. Эту пачку с папиросами он приобрел у того же Елисеева. Бывший владелец магазина, уехал во Францию еще до революции и оставил всю недвижимость Советам.

– Замерзла, давай я тебя согрею, – Кузнецов прислонил Нину к себе спиной и крепко обнял за талию, когда они докурили и бросили окурки в дверной просвет, чтобы передать свое тепло и симпатию этому милому и такому грациозному санинструктору. – Ну, как теплее?

– Так точно, – проговорила Нина, но ее еще сильнее стало трясти от волнения, а от стука вагонных колес разболелась голова. – Тепло!

– В следующий раз будем мало времени тратить на себя. Признаюсь, хочу свернуть шею фашистам, чтобы чувствовать себя лучше.

Шпалы сходились и расходились. Менялся рельеф и ландшафт, а они стояли в этом ночном безмолвии. Никто уже не проходил мимо. Их фигуры составили одно целое, когда они поцеловались и перестали ощущать земное притяжение. Вероятно, такое чувство свойственно всем влюбленным в жизнь. Они реагировали только на ночные огни идущих обратно тяжелых паровозов с полутемными вагонами, наполненными раненными с передовой из-под Сталинграда, эвакуированными, мертвыми бойцами и почтой, о которой мечтала каждая мать. Свисток вывел их из сомнамбулического состояния.

Они смотрели в окно и таяли своим дыханием стекло, рассматривая белоснежные поля, где можно было увидеть разбитые шрапнелью вражеские танковые орудия. Мрачная обстановка блиндажей, окопы, непогода, бесконечные переезды, марш броски ждали молодых, полных жизни и нацеленных на победу бойцов. Санчасть была отстранена от передовой на несколько километров, что, казалось, облегчало ее работу. Санинструкторы менялись с постоянной регулярностью, погибая под пулями и снарядами.

Наконец, их тела приобрели однозначность. Нине стало просто жарко от этих объятий. Продолжение встречи попутчики рассматривали бы как предательство, если бы ни огонь их пламенных сердец. Кузнецов открыл дверь и галантно пропустил санинструктора вперед себя в душную тесноту пассажирского общего вагона.

Его портупея висела на боку. В кобуре находился старого образца пистолет фирмы «Наган», которая выпускала сверхпрочные и огнеупорные снаряды, шрапнели, бомбы типа «лимонка», гашетки, мины и другое военное оборудование, которое было доступно всем немецким войскам двадцатого века. Эта фирма владела сетью магазинов в Германии, Австрии, нейтральной Швейцарии, где русское командование покупало для своих офицеров и командиров наиболее изощренные и популярные в то время пистолеты. Эти пистолеты были хорошо известны и в других кампаниях. Проверенные временем они уничтожали всех и вся для проведения испытания своего боевого качества. Стараться изложить этот материал в качестве приложения, но в этом нет необходимости, так как это будет отклонением от курса повествования. Однако на всех современных сайтах Интернета с лихвой можно обнаружить, как изготовить тот или иной вид зажигательной бомбы, «пояса шахида», взрывчатку в тротиловом эквиваленте равной килограмму или менее.