Текст книги "Весна прифронтовая. Шаги победы"

Хватило бы, что бы взорвать всех собственников этого ядерного оружия и превратить планету в полигон с ядерной зимой без права на дальнейшее существование. Можно легко заказать рецепт этого взрывного устройства. А чтобы не откладывать в долгий ящик, просто на собственной кухне провести испытание и понять, что вы находитесь в ядерной лаборатории со всем необходимым для этих целей. Огнедышащий туман оставит равнодушным только философа, советника, сенатора или хакера нигерийской пиратской группировки. Президентский кортеж взлетит в два счета на воздух, и никто даже не обратит внимания, на то, что это всего лишь предостережение будущим поколениям, кому еще не исполнилось и шестнадцати лет. Они уже полноправные граждане всех, в том числе и российских окраин и провинций с их захолустьем, отсутствием дорог, названий улиц, где можно перемещаться по наитию или выяснить в личной беседе у самих граждан об их местонахождении.

Такая процедура доступна каждому, кто хочет навести справки об их родственниках. Но у него пропадет желание идти или ехать в этом направлении. Чтобы самостоятельно приобрести навык надо постоянно тренироваться и изучать свои координаты по компасу, как в период военного времени делали все опытные топографы, наносили координаты и шли, не страшась быть потерянными в пространстве.

В наше время мы должны искать адреса любимых и родственников среди полнозвучных и ярких небоскребов, а рядом процветает убогое излишество с их привычками и устоями домостроя, без права на личную жизнь и процветание.

Заасфальтированные гаражи, предбанники, оцинкованные кафелем, душевые наводили ужас на человека с нормальной психикой, предоставляя поле для больного воображения. Они наносили вред самому главному – нашему душевному состоянию, о котором, впрочем, думают лишь врачи психотерапевты, психоневрологи, психоаналитики и другие «психо» специалисты, которые возглавляют клиники, набитые до отказа людьми со всевозможными отклонениями в этой области медицинской науки. Научные представления имели эмпирический характер, то есть отсутствовало любое отношение к реальной действительности. Вся эта научная «белиберда» переписывалась из одной диссертации в другую. Изменялись лишь фамилии и имена владельцев.

Как можно было доверять ученым с фамилиями Гиммлер, Фромм, Адлер, Геринг, Геббельс, Юнг, Шопенгауэр. Псевдонимы взяты из переделанных на современный лад старинных английских родовых династий. Они несли явно агрессивный характер, обуздать который могла только одна страна из-за ее географического положения. Их дела известны не только за пределами современных мегаполисов, но в убогих юртах, палатках и иглу находили тому подтверждение.

Историческая подоплека определяла ход империй, но, как известно, история сама по себе, войны, терроризм и насилие сами по себе. Это как две голодные собаки, которые никогда не соединялись лишь по тому, что бежали в разные стороны: одна черная – на север, другая белая – в противоположную сторону, возможно, на юг или запад, или восток, как прикажет ей родовой инстинкт ее существования. Такая концепция и парадигма всегда присутствовала. Ни один инвалид, занимающийся любовью своей культей, никогда не удовлетворит женщину, а лишь вызовет жалость и вожделение отдаться ради счастья иметь мужчину, как равного себе партнера.

Вечная тема волнует каждого здравомыслящего жителя планеты, несмотря на его защищенность и желание спрятаться в свою сенсуальную и сексуальную скорлупу.

Пол партнера играл второстепенную роль, менталитет стали измерять только по тестам, индексу цитирования, параметрам мозговой оболочки, анализам пункции, кровяного давления, пульса, температуры тела, биопсии, крови. Чтобы не вдаваться в подробности, ограждались забором из вытесанных камней пирамиды.

– Наше отсутствие никто не понял. Надеюсь, ты согрелась, санинструктор, – Кузнецов снова улыбнулся и привлек ее к себе. – Ты не принесешь мне чаю?

– Так точно. Идем в наше «купе», – у Нины совершенно погас интерес к чему-либо или кому-либо кроме подполковника. – Какие наши годы!

Они выкурили еще по одной папироске, вернулись в «купе», растолкали солдат на второй полке, залезли кое-как сами наверх и уснули буквально часа на два. Отсвет лучей проник в окно. Офицеры слезли с полок, сняли свои полушубки. Таланов и Катя уже бодрствовали.

На душе у всех было тревожно и тепло. Красноармейцы устроились на боковых сиденьях. Они пили чай вприкуску с сухарями, смакуя каждую крошку.

– Война может подождать, – Нина принесла четыре стакана чаю в подстаканниках. – Мое приглашение – всем к столу, – она была уверена, что Кузнецов и Таланов будут рады ее словам, поэтому выложила на бумагу стола сало, соленые огурчики, моченые яблоки, капусту, картошку и сгущенку.

– Так точно, – с этими словами Катя достала из вещмешка: тушенку, краюху хлеба, сгущенку, нож, ложки и разложила рядом.

Подполковник пожал плечами, как в свое время делал его отец, когда она приглашала его к столу, потер рука об руку два раза и со знанием своего дела пододвинулся ближе. У Таланова, как ни странно, тоже появился аппетит. Они принялись спокойно готовиться к приезду в часть. Убрали остатки еды со стола в вещмешки, и удовлетворенный остался каждый: поездом, дорогой, проводником и командировкой на передовую фронта.

Риск смешивался с героизмом, смерть сопутствовала удаче, цель преследовала солдат, а не солдаты цель и, где по всему белому пространству «плоской» земли растянулись длинные вереницы пехоты, артиллерии с огнестрельными орудиями в белых или сеточных с листьями маскировочных халатах.

Вероятно, они забыли переписать адреса в их записные книжки или просто думали о своем доме, но наступила гнетущая тишина, от которой в ушах звенела весенняя капель победного марша.

«Бесспорно, такой приезд в часть заставит все командование отложить на потом свои тренировочные походы», – так думала Нина, но разум подсказывал, что они попадут в пустой блиндаж, без света и окон и запасов продуктов питания.

Надежда была на каптера или санпропускник, где проверяли всех на вшивость. Подполковник был как нельзя, кстати, что их судьба будет решена за какие-то сутки.

Она впилась глазами в окно, где уже стали появляться вереницы пехотных маршей, каптеры, торговцы верхней одеждой: платки, шапки, варежки, стельки, ботинки всех размеров и посудой, газетами, что обычно разносили по вагонам и за сходную плату продавали проводникам, вместо проездного билета, передавали посылки, начиненные всякой всячиной, включая предметы туалета и быта.

Иногда можно было встретить рыбаков с их скудным, закопченным до коричневого цвета, уловом. Но, по слуху прошедшему по вагонам, останавливать поезд собирались только через час, поэтому радовались виду природы.

Однако никто недооценивал простых бойцов, которые выскакивали каждую минуту друг за другом на всем ходу следования, начиная с появления жилых построек, из общих вагонов, где не было ни сидений, ни полок, а только одна солома на полу. Они могли курить или лежать только стоя. Когда стали выскакивать, это вызвало бурю радости, что стало просторнее в вагонах, хотя все равно они были набиты до отказа. Бойцы потом присоединялись к какой-то дивизии и шли пешком на запад, сообщая домой уже свои новые координаты, по ходу следования.

Такая миграция носила временный характер, но солдаты знали главное ответственное задание – приказ командования армии Белорусского фронта – присоединяться к каждому пехотному батальону без повода, что тебя заметят и отпустят обратно. Обратной дороги не было. Это стало бы рассматриваться как дезертирство, за это пристреливали на месте как «вшивых собак», чтобы не разносили чуму двадцатого века в двадцать первый.

– Товарищ капитан, помоги нам с Ниной попасть в дивизию? – Катя резко встала, подошла вплотную к капитану и сказала. – Взятку дадим натурой. Смотри, какие варежки, шапка, тулуп – натуральная овчина. Меняем шило на мыло, – она стала показывать, и все смутились, включая капитана, у кого не было ни жены, ни детей.

Смотреть, как Катя старается идентифицировать себя с простой женщиной, никто не хотел, поэтому все случайно отвернулись, а Таланов обнял ее крепко и просто поцеловал, как обычно делал со своими подругами по институту, чтобы иметь с ними дальнейшие деловые отношения.

Переезд занимал около суток. Сравнительно полезное для дивизии пребывание в части, он отложил на длительный срок.

У Нины возник вопрос, должна ли она спросить Кузнецова об его семейном положении, но по его поведению и вниманию к ней, поняла, что он холост.

– Так точно, если вы так рветесь на войну, вас ничем не остановишь, – ответил Таланов, когда поезд остановился на небольшой станции без названия. – Вот здесь выходим.

Все оставшиеся новобранцы, кто был приписан к стрелковой дивизии, вышли, включая Кузнецова, Таланова, Мельченко и Серебренникову. Нина и Катя надели полушубки и поспешили за капитаном, так как только он знал место дислокации, а у Кузнецова был приказ на присвоение дивизии ордена Суворова в случае победы на орловско-курском направлении.

4. Медсанчасть

На поле, где была горячей схватка,

Свою он силу отдал без остатка!

От смерти он не отступил назад,

В бою не осрамил тебя солдат.

Б. Шинкуба

Переход

Поезд ушел, оставляя за собой снежное облако пыли. Санинструкторы стояли в нерешительности. Они заметили, что кроме них из других вагонов сошли еще человек сто солдат.

– Стройся, дивизия, – прокричал Кузнецов, – артиллерия – бог войны, а артиллеристы его дети. По порядку номеров рас-счи-тайсь! – у него было срочное задание по выявлению слабых мест в дивизии и награждению офицерского состава и солдат.

Все построились по ранжиру, потом в колонну по шесть. «По-видимому, им тоже нужна двести восемьдесят третья дивизия. Ну что же вместе легче добираться», – решила Нина и вспомнила их ночные разговоры о победном марше дивизии.

День выдался светлым и ясным. Солнце играло на снегу и переливалось всеми цветами радуги. Нина даже представить себе не могла, что это так божественно красиво! Напоминало их дом на окраине Барнаула с тропинкой, протоптанной утром между двумя большими сугробами. Анна ходила с дочкой к колодцу за водой, учила ее наливать хрустальную воду из деревянного ведра в их алюминиевый бидон и две большие, металлические кастрюли, которые Афанасий приспособил для коромысла. Стирали, полоскали белье в Ангаре, купали детей в ушате с нагретой в печке водой. По-очереди в этом самом ушате мылись все, дедушка тоже мылся, но его клали на простыню и доставали вместе. Начинало таять, кое-где появлялись лужи на протоптанных проталинах и ложбинах между комьями коричневой земли вперемешку с овсом и зернами пшеницы. Кормили лошадей на подводах, на которых отправляли в госпиталь раненных. Этот калорийный концентрат испокон веков использовался в качестве подстилки для солдат, потом, когда кто-то умирал, обязательно, ссыпали все в другую телегу или отдавали на корм животным. Эта смесь называлась «жмых».

В голодные годы из него делали лепешки вперемешку с сухарной пылью и пекли в высоких круговых печах на противнях, смазывая по традиции горчичным маслом, изготовленным из колосьев горчицы, и ставили в печи. Это масло имело коричнево-зеленоватый оттенок и отливалось в строго отмеренных пропорциях. В пекарнях слышались окрики: «Кто будет сегодня стоять у пруфера?» Эта почетная обязанность доверялась самым молодым и неопытным, чтобы приучить детей к тяжелому, но плодотворно труду.

Пекари применяли свои профессиональные знания для изготовления всех видов хлебобулочных изделий из такого концентрата за исключением косы, которая редко выпекалась, если имелся индивидуальный заказ. Поэтому выпуск этих кос был ограничен или шел на корм скоту и птице – овцам, собакам, коровам, свиньям, гусям, курам, уткам. Они всегда находились на заднем дворе хлебокомбинатов, то есть прямо на улице, но снабжение их водой и песком для чистки было трудной задачей. Поэтому для этого использовался гужевой транспорт. В период лихолетья, голода или военных действий, весь гужевой транспорт, за исключением лошадей, был отправлен на север-восток в Сибирь.

– Исключительно красиво! Нравится?! – к ней подошел подполковник и похлопал по плечу. – Становись в строй, санчасть. Нам следует поторопиться.

Кузнецов тоже встал впереди колонны, с правой стороны шел капитан Таланов, а за ними санчасть.

С двух сторон по одному младшему офицеру из двух других вагонов, которые были прицеплены гораздо позднее, на переезде Москва товарная – Тула-Курская – Орел товарная.

– Вперед, ша-а-агом-арш, левой, левой! Двинулись, девчата! Здесь двадцать два километра ходу, – прокричал им капитан. – Не отставать! Попасть в главный штаб попытаемся через четыре часа сорок минут с учетом заносов и непролазной грязи…

– Так точно, капитан, – ответили санинструкторы. – Вперед!

Санинструкторы повеселели, когда услышали слова Таланова. Нина, стиснув зубы, шла наравне с солдатами. Катя начинала петь, и все солдаты подхватывали ее «душещипательные» напевы.

Было шесть часов вечера, начинало смеркаться. Птицы летали по полю в поисках пищи. Они садились на снег, стараясь отыскать остатки летнего корма: соломы, травы или кусочков форменной одежды, которые они рвали на части, от замороженных и не похороненных трупов врагов. Начал падать легкий снежок. Свежий ветер подмораживал щеки. Ничто не предвещало бури или метели. Но к вечеру ветер усилился, и началась метель со снегопадом.

– Пойдемте быстрее, иначе мы не успеем к ужину. После семи часов кухня уедет на другой рубеж, – Таланов поторапливал подруг.

Идти пришлось по глубокому снегу, утопая по колено в сугробах. Из всех сошедших с поезда образовался новый боевой отряд. Все перестроились в шеренгу по двое и растянулись по степи. Иногда шли гуськом друг за другом.

Кузнецов и Таланов оказался впереди, Нина и Катя следом, а за ними остальные, сошедшие с поезда солдаты и офицеры. «Наверно, это пополнение, слишком молодые их лица, как красиво они выглядят», – заметила Нина. Примерно через полчаса наткнулись на могильные холмики. Скоро подошли, как показалось, к селению. Это были грузовики и орудия: пулеметы, несколько танков, замаскированные белыми чехлами. Солдаты спали прямо на снегу или в телегах в спальных мешках, сделанных из плащ-палаток и набитых все той же соломой с кислым привкусом, как на сеновале.

– Подразделение, стоять на месте, ать-два, – приказал Кузнецов.

– Добрались, – скомандовал Таланов. – Становись, направо, ать-два. Все за-а-а мной. Нина, Катя бегом в санчасть, доложи о своем прибытии.

Каптерка

– Это каптерка с провиантом, – Таланов указал на подъезжающую полевую кухню и притормозил. – Стой кухня. Каптер, солдаты проголодались.

Санинструкторы не знали, где находилась эта санчасть, поэтому надеялись найти разъяснения у местных жителей. Когда отряд двинулся в расположение направления дивизии, мимо проехала машина полевой кухни. Солдаты взяли из своих вещмешков миски и ложки достали из голенищ сапог. Одни садились на лавку, которая была прикреплена сзади эшелона, другие стояли. Всем стали раздавать, то, что находилось в больших кастрюлях, которые стояли в центре телеги и возвышались, словно металлические пирамиды. Солдаты получили полную миску провизии, которая состояла из гречневой каши и хлеба. Попадались небольшие кусочки мясных субпродуктов из банок тушенки советского производства, которой постоянно снабжали армию представительства госдепартамента по питанию и потреблению пищевых продуктов. Эта тушенка изготовлялась на заводах Западной Сибири и Дальнего Востока и присылалась вместе с охраной в районы артобстрела.

Никто из советских солдат никогда не представлял, что на фронте будут давать сто грамм фронтовых, то есть все без исключения получили около ста грамм чистого спирта из запасов, которые были получены после перегона различных сортов пшеницы и сахара, с добавлением соды и селитры. Такую жгучую смесь солдаты с юмором называли «коктейлем Молотова», так как она имела очень сильный запах нитрата аммония и кремния. Но солдаты с успехом выпивали этот абсолютно безвредный напиток и шли в бой, на смерть. Выбирая смерть от пули, чем обморожения, так как этот крепкодействующий состав был разработан для пропитывания плащей и вещмешков, поэтому все солдаты «уважали» свое обмундирования и никогда не страдали различными инфекционными заболеваниями, к которым были предрасположены различные рода войск противника. Применение настоящего «коктейля Молотова» – бутылок с зажигательной смесью – восходило к глубокой древности, и называлось первоначально «греческий огонь».

– Налетай, получай свои пожитки. Девчата, – окликнул капитан подруг, так как девушки пошли дальше, оставляя позади своих подопечных. – Вернись! Помоги в раздаче обеда и ужина новобранцам и красноармейцам, кто вернулся из госпиталей.

– Миски на плечо. А-а-ать-два. Напра-а-аво, к столу подо-й-ти, са-а-адись! Ужин на пле-е-ечи поднять. Начинаем есть!

И все по команде приступили к уничтожению провианта и этилового спирта в огромных количествах, примерно литров сто на всем пути следования. Нина и Катя бегом вернулись в расположение бригады, которая составляла основной костяк победоносной, ордена Суворова, Краснознаменной двести восемьдесят третьей стрелковой дивизии.

Они принялись накладывать в миски кашу, туда добавляли по желанию подливку и иногда спирт, чтобы крепче был «состав войск». Затем наливали щи или суп в зависимости от меню, а потом наливали компот, который по желанию тоже был с градусами. Все моментально съедали, но добавки, как правило, никто не просил, так как наедались уже вторым, а первое оставляли своим друзьям, кто хотел доесть, но их аппетит говорил им, что они сыты. Тогда это первое возвращали на кухню и смешивали с кашей, получался очень оригинальный студень после того, как кашу полностью съедали, съедали этот холодец, приговаривая: «Холодец – мой отец, горчица – моя мать».

Всем становилось весело после этой удалой фразы. Солдаты, офицеры, медсанбат смеялись, закуривали и предлагали табачок своим соседям. Серебренникова обратила внимание на красивого мощного красноармейца. К воротнику шинели заботливой рукой матери, невесты или сестры был пришит цигейковый воротник. Парень выглядел неуклюже и постоянно поправлял обновку, прикрывая лицо от холода. «Новобранец», – подумала она. Рядом стоял высокий боец, с гордо поднятой головой, и напоминал окаменевшую статую. Она посмотрела на него внимательнее: «Да это же наш бывший пациент Санек, старшина, участник боев». Они стояли в середине колонны. Санек первым заговорил со своим соседом, Егором.

– Друг, возьми закурить, смотреть на тебя жалко.

– Не смотри, а закурить давай… – Егор взял самокрутку и пустил Саньку клубы пара вместе с дымом в лицо. – Я из Омска, а ты откуда?

– Из Перми, столицы Сибири!

– Ну, ты и загнул. В Сибири все города главные. Почитай у меня мамка сама пермячка, отец из Томска, брат отца во Владивостоке служил, на фронт подался. Вот они в Омске и встретились. Ты варежку закрой.

– Сам закрой, а то так… начищу, не хуже моей мамки. Они с отцом из Украины в Пермь приехали за заработками, ну и остались, – казацкий выговор парня сильно резал слух, и Нина вспомнила, что на самом деле ее родители тоже приехали в Сибирь из Белоруссии, и из шутливого разговора солдат о родителях она выяснила, что солдаты подружились.

– Нина, ну у тебя и аппетит, смотри, как солдаты работают ложками, а мы ждали от тебя, капитан, приказа, чтобы сделать привал и перевязать пациентов, – Катя отставала. – Перевяжем и в путь дорожку!

Каптер убрал весь инвентарь в грузовик, чертыхнулся три раза, вернее вспомнил погибшего до него каптера, сел за руль и двинулся к следующей станции, которая была, возможно, в нескольких километрах отсюда. За это время он должен был сварить щи и кашу.

Ему помогали повара. Они чистили и кидали крупными кусками картофель, капусту и то, что осталось в мешках и сетках от предыдущих частей: мороженые помидоры и лук. Все это разводилось в тех жутко черных снаружи, но уже чистых внутри кастрюлях. Щи варили на костре около каждого санбата, чтобы они видели, как идет подготовка к наступлению.

Кто возвращался из госпиталя, становились в очередь на перевязку. Некоторые начинали приставать к санинструкторам и назначали свидание, понимая, что это и есть их главное свидание по линии военкомата. Вдруг Саня стал обнимать Катю и настойчиво требовать добавки. Когда ему предложили двойную порцию спирта, он так разозлился, что отказался вообще вставать в строй, схватил Катю на руки, да так крепко поцеловал, что свалился спиной в огромный сугроб.

Они вдвоем по приказу «встать, кто идет», еле выбрались из снега. Старшина Саня побледнел, позеленел и чуть не упал в обморок. Егор успел подхватить его и подвел к санинструкторам. Те заметили у Сани кровоподтек на гимнастерке, рана начала кровоточить. Его перевязали и запретили бегать.

– Так точно, бегать, – все солдаты, кто стоял рядом плюс Кузнецов, Мельченко и Серебренникова засмеялись, а Таланову от переживаний за своих бойцов стало неуютно в этой бескрайней белоснежной степи.

– Так точно. Делаем остановку, – Таланов рассмотрел предложение санинструкторов, так как теперь они находились под его началом.

После ужина Нина и Катя стали делать перевязки раненным пациентам, которые были отпущены под честное слово, что будут лечиться и никогда уже не вернутся в госпиталь, который был рассчитан максимум на двести человек, а там обычно помещалось более тысячи. И никто не жаловался, что ему не досталось ни хлеба, ни морса или компота, ни щей или каши.

– Одна страшная история была рассказана в письме моей старшей двоюродной сестрой про обстрел города Орел. Она была в окружении и погибла от рук фашистских интервентов после комендантского часа, – Нина посмотрела на Катю и умоляющим голосом произнесла. – Я могла бы написать об этом в газету или какому-то журналисту помочь. Мы стали все настоящими бойцами, – без всякого перехода она выпалила.

– Отставить разговоры, – у Кузнецова было на этот счет свое особое мнение. – Обойдем эту деревню с тыла…

И все знали, что Орел на самом деле был в сердцах людей с первых дней войны, так как орел являлся оплотом всех родов войск. «На этом моя миссия, как санинструктора, закончена», – подумала Нина, когда они подошли к краю деревни, небольшому деревянному домику (отдел санчасти), куда они постучались и затем зашли без стука и оказались в слабо освещенном от одной керосиновой лампы помещении. На них пахнуло запахом лекарств, спирта, махорки и человеческого пота, так как там было многолюдно и жарко. Кто спал, а кто просто лежал и стонал.

– Ну и госпиталь! – возмутилась Нина, оглядываясь по сторонам, где было человек пятьдесят раненных. Они почти все лежали на полу.

– Чем тебе здесь плохо? Давай выйдем, покурим, наберемся кислорода, а потом сразу за работу, – Катя показала глазами на стоящих на улице перевязанных солдат, которые курили, скрученные и свернутые углом маленькие папироски.

От дыма и чада у Нины закружилась голова. Она еле удержалась, чтобы не упасть и не крепко выругаться, прислонилась к плечу Кати. Кто стоял впереди, пропустили вновь прибывших санинструкторов, а сами вышли на воздух и тоже закурили.

На девушек смотрели лица солдат, кто видел смерть в глаза. Они улыбались и были счастливы, что выжили в этой схватке с фашистским «зверем». Настоящие гладиаторы двадцатого века.

Девчата протиснулись к военврачу с перевязанной рукой, сидящему за столом, который находился у самого порога, и положили ему в руки две открытки-направления на работу в этом глубоком тылу, как они поначалу думали, далеко от передовой. Санинструкторы представились.

– Можете быть свободны, – военврач отпустил девчат, чтобы изучить их направление. – Подышите воздухом. Успеете навоеваться!

– Катя подойди ближе, – сказала Нина, улыбаясь, так как девушка находилась в пяти сантиметрах от нее. – Нас включат в список дивизии и поставят на довольствие, – она вышла на улицу и закурила.

Катя продолжала стоять в дверях. Густой пар повалил из избы.

– Не боитесь бомбежки? – спросил весело кто-то из раненных солдат.

– Будем служить до победы! – размечталась подруга, радуясь прекрасной солнечной погоде. – Значит, будем опять вместе. Таланов будет нам приказы отдавать, – проговорила Катя, вошла в избу, а Нина следом за ней.

– Отправитесь вон в то село, – главврач указал рукой на запотевшее окно, – заночуете, утром вернись. Здесь два часа ходу. Провожатых нет. Все здесь раненные, а убитых уже похоронили.

– Так точно, – ответили санинструктора после того, как знакомство состоялось, а все хозяйственные и финансовые вопросы были решены.

– Катя, стройсь в шеренгу по одному, – скомандовала Нина.

– Так точно, буду строиться. Нина, шагом а-арш!

Нина и Катя ушли из медсанбата, куда они должны вернуться к утру, пошли по направлению деревни, чтобы остановиться в любом домике, где их примут на ночлег. Шли они часа три по утоптанной тропинке, иногда увязая в снегу, летел мелкий снежок. Стало совсем темно. Нина в темноте едва различала предметы.

Подул сильный встречный ветер и заносил в сторону. Идти пришлось по бездорожью, изредка поглядывали на компас, продвигались постоянно на юго-запад. Наконец, длительная прогулка закончилась. Еле разглядели стоящий вдалеке домик, а рядом маленькую церквушку с пустой башенкой-колокольней. Весь подход к постройке был аккуратно расчищен от снега лопатами, которые торчали из сугробов.

– Давай зайдем, возможно, это и есть наша цель, – предположила Нина рассудительно.

– Так точно. Будем ориентироваться по местности, – согласилась Катя, разглядывая впереди стоящий объект, напоминающий церковь или церковный приход.

Девушки поспешили, подошли ближе, постучались в большую, бревенчатую дверь, но, не услышав ответа, зашли внутрь. Хозяевами оказались простые колхозники: пожилые муж и жена, и два мальчика. Нине и Кате выделили большую, по масштабам военного времени – метра четыре закуток, комнату, где стояли две узкие лавки.

– Вот, молочко, дочка, – высокая женщина лет шестидесяти протянула им пол-литровую кружку молока. – За денежки, три рубли, есть, али нет?

– Есть. Спасибо, родная, очень проголодались, – ответила Катя, и они стали раскладывать полушубки на лавках после долгого пути и сытного ужина из куска хлеба и молока, который им предложила хозяйка этого «постоялого двора».

Они заплатили три рубля (получили в санчасти двадцать рублей за месяц вперед каждой). Девушки легли спать и скоро уснули. Проспали она часа два. Рано утром, когда еще все спали, Нина разбудила Катю.

– Вставай, пойдем, боюсь, опоздаем на перевязку.

– Опять будем всю дорогу по пояс в снегу утопать, – ответила Катя шепотом и посмотрела, как из двери вышла на улицу хозяйка и разгребла лопатой сугроб снега с другой стороны дома.