Текст книги "Смертельный трюк. Детективные рассказы"

ЛАУРЕАТ

Семья Олега осталась дома, дожидаться приезда родного человека из США. Хотя они не были расписаны, но Лена провожала его из своей квартиры, когда у них родилась дочка. Они вместе с женой придумали такой ход, чтобы он мог заработать и вернуться.

Судьба его гражданской жены складывалась не самым лучшим образом. Когда они ездили в круиз по Европе с посещением Парижа во Франции, Берлина в Германии и стран Бенилюкса: Бельгию, Нидерланды и Люксембург с посещением крупных городов Брюсселя, Амстердама, Роттердама и Антверпена, то на одном из переездов их автобус попал в катастрофу. Они перевернулись. Все вещи попадали с полок, а ее придавило сумкой, в которой было что-то тяжелое.

Сразу с места аварии доставили на самолете, по просьбе мужа, в Московскую больницу. Там сделали операцию по восстановлению конечностей. Целый год она плохо ходила, так как долго лечилась дома. Страховку им выплатили, но шрамы на ноге и в душе остались на всю оставшуюся жизнь.

Олег терпеливо помогал во всем по дому перед своим отъездом в дальние пределы.

– Напиши мне, когда устроишься, – просила Лена его с уважением.

– Через год, максимум три, постараюсь вернуться. Не волнуйся за меня, – успокаивал он ее перед отъездом, возможно, навсегда, не веря ни капли в свои слова о возвращении к ней.

– Обязательно напишу, – говорил он с чувством жалости. – У нас будет все, что надо для самостоятельного существования.

– Можешь даже не сомневаться в моих способностях. Буду ждать при любых условиях, – уверяла она его.

Они сидели за кухонным столом и ужинали.

– Примерно одна-две недели, и все у меня там наладится. Жилье предоставят сразу, а, если получится, смогу высылать вам помощь для воспитания нашего ребенка, – мечтал он. – Не волнуйся за меня.

– Посмотрим, не торопись… Надежда умирает последней, – отвечала она с достоинством. – Но ехать в США мне вряд ли получится с малолетним ребенком на руках.

– Не беда, – не слушая ее слов, говорил он периодически, повторяя то, чему его научили родители.

Он благополучно улетел на следующий день. Возвращаться Олегу туда, где он был однажды в период расцвета его творчества, ему не хотелось. Все приключения ушли в далекое прошлое. Он часто вспоминал свою эмиграцию в США, поиски работы по барам и ресторанам, чтобы прокормить себя. Но везде отвечали вопросительно с чувством иронии на английском языке:

– Откуда? Есть ли рекомендации с предыдущей работы?

– Я приехал из далекой России, чтобы найти приличную работу музыканта в оркестре или исполнять сольные номера на баяне, аккордеоне, пианино. Могу аккомпанировать певцам, – объяснял он. – Приходилось участвовать в эстрадном шоу, что-то вроде кабаре с танцами… – говорил он, выученный заранее текст, но никто ему не верил, и работы он не получал.

– Такого у нас нет. Поищите в другом месте… – отвечали ему с апломбом швейцары вечером, когда мест в зале уже не было.

Он не обращал на них внимания и шел дальше по набережной Нью-Йорка, где было наибольшее, как ему казалось, скопление кафе и продуктовых магазинов. Так длилось дней пять.

Он решил прочесать территорию ближе к центру, где вертелись сутенеры со своими подопечными пташками, куда направляться ему не хотелось из-за отсутствия лишней пары обуви, так как на транспорт денег у него не было. Едва хватало на проживание в самой дешевой гостинице-общежитии. За десять долларов в сутки он мог пользоваться своей плитой, общим душем и туалетом, выходить на балкон, смежный с подобным номером.

К нему подселили на второй день русского журналиста, который собирался стать писателем. Он съехал из дорогого гостиничного номера и искал работу в средствах массовой информации. Никаких общих тем, кроме поиска приличного места работы, у них не было. Встречались они иногда по утрам. Журналист сразу решил найти себе подругу русского происхождения из разряда манекенщиц, официанток или стюардесс. Разговаривали они исключительно на русском языке. Журналиста звали Ким. Он объяснил, что его имя расшифровывалось как коммунистический интернационал молодежи.

– Вспоминаю нашу весну, – однажды, получив очередной отлуп, сказал он патетически, наливая себе в бокал черный кофе с ароматом России, привезенный им из дома. – Очень похоже на то, что у них – круглый год. Кстати, это мое любимое время года.

– Вот и оставался бы там, где есть весна, а не тратил зря деньги на ветер, – Олег всегда отвечал многозначительно и справедливо.

– Ты говоришь всегда правильно и делаешь ударение удачно, но за это работу не дадут, поэтому я могу тебе написать хорошую рекомендацию на английском языке и распишусь, если тебя устроит моя подпись. Таким образом, ты быстрее найдешь себе спонсора, а мне ты заплатишь потом, когда твои дела образуются, – сказал опрометчиво журналист, заботясь о своем существовании.

– Согласен. Пиши, но на хорошей бумаге. У тебя есть чистый лист? – спросил Олег, удивляясь его предприимчивости, так как ему обещали в письме сразу представить хорошую высокооплачиваемую работу, но взамен он только получил комнату на двоих от встречающего представителя этого общежития.

– Вот смотри, только половина листа. Вторую половину я приберег для себя. Ты мне своим почерком напишешь и распишешься, – ответил Ким, ухмыляясь, показывая свои ровные белые зубы.

– Ерунда, – поддержал его Олег. – Желательно поставить печать. Надо спросить у какого-то юриста здесь на этаже?!

– Это наверно управляющий, то есть менеджер, – сообразил Ким ревниво, садясь за стол. – Можешь сам сходить к нему на поклон.

Он разложил перед собой осторожно, как операционная сестра инструменты, привезенные клише характеристик и другие нужные ему вырезки из газет, деловые бумаги, бухгалтерские справки о зарплате. Найденные в Интернете, копии его рекламных статей о писателях – лауреатах Нобелевской премии, опубликованные по знакомству в Париже, Берлине и Копенгагене, за которые он получил нормальные денежные компенсации, как думал Олег. А на самом деле, обычные сноски биографий с обложек книг этих всемирноизвестных авторов. Через пятнадцать минут Олег увидел на листе свое правильное реноме без грамматических ошибок на английском языке, которое ему составил его сосед по комнате, поставив вчерашнее число и свою неразборчивую подпись.

Для себя самого он попросил Олега сделать то же самое.

– Распишись вот здесь, – он показал свою широту русской души, – и можешь нести куда угодно.

Олег, сощурив глаза, как бы говоря, что мы с тобой крайне озабочены мирными переговорами на высшем уровне, расписался на другой половине листа формата А-4, где слова «музыкальным инструментом» были заменены «языком».

– Если хочешь, могу прочитать основные определения и перевести, чтобы ты знал, о чем идет речь, – предложил Ким.

Он без согласия стал читать:

– Самоуверенный, трезвомыслящий, талантливый, серьезный, перспективный, творческий, умеющий создать теплую атмосферу в любом коллективе, превосходно владеющий музыкальным инструментом и умеющий наладить контакт с публикой.

Сделав короткую паузу, он спросил:

– Ну, как нравишься ты сам себе теперь?

– Это я все понял и без перевода. У меня хорошее произношение и есть навыки разговорной речи. Песни на английском языке даже пою иногда, – признался музыкант скромно. – Ты что думаешь, я малограмотный? У меня даже диск имеется собственного исполнения, – задетый за живое, хвалился Олег.

Таким образом, он приглашал на свой будущий бенефис или мечтал уговорить журналиста напечатать о себе интервью в центральном издании «New York Daily News» – десятикратного лауреата Пулитцеровской премии. Собирался издать статью о своем музыкальном исполнительском искусстве в авторитетной газете «The New York Times», где журналисты позволяли себе публиковать весьма критические статьи в отношении ряда личностей и даже стран. Хотел выдвинуть свою творческую биографию в «The Wall Street Journal», признанную наиболее либеральной газетой. А серьезность газетных тезисов «The New York Observer», которые ему доводилось читать иногда, он не ставил под сомнение. Честолюбие от такой характеристики у Олега разыгралось до верхнего предела самомнения.

– Можешь спокойно заплатить за мое проживание здесь в течение недели – семьдесят долларов, – предложил Ким серьезно, урезонивая друга.

– Ладно, разберемся. Найду место и заплачу, но учти только неделю, не больше.

– О’кей, как говорят бизнесмены, – согласился он, выпивая вторую чашку ароматного кофе за день. – Мы ведь теперь с тобой будем здесь еще какое-то время, пока кто-то из нас не жениться или не вернется домой. Лови счастливый момент, – подбодрил с чувством собственного достоинства удачливый корифей репортажей и очерков.

– Есть у тебя какие-то свои наводки? Куда ринешься завтра? – спросил музыкант из вежливости журналиста и чтобы поддержать свой престиж в суровом испытании на прочность.

– Вот смотри, что я накопал, – сказал Ким, показывая страничку в Интернете.

– «Среди всех русскоязычных изданий отличается газета «Русская Реклама». Этот еженедельный таблоид издается с 1993 года. Долгое время газета была единственным коммерческим русскоязычным печатным изданием. Каждую неделю более 100 тысяч человек из русской общины Америки с удовольствием читают эту популярную газету.

Газета состоит из 4 секций. Из секции A подписчики и читатели узнают о существенных изменениях и новостях в Америке, мире. В частности, об их бурной финансово-экономической жизни. В секции B рассматриваются насущные задачи образования, медицины и торговли. Секция C показывает жизнь русской общины в Америке, а секция D – полноправный гид в области недвижимости», – прочитал вслух музыкант, утомленный затеей.

– Это то, с чем можно иметь дело! – воскликнул репортер воодушевленно.

– Какую секцию ты выбрал? – по-отечески поинтересовался Олег, когда выяснил то, что ему показал соратник по борьбе с безработицей.

– Буду пропагандировать торговлю недвижимостью сначала. А потом определюсь, – ответил самонадеянный сосед по комнате.

На другой день, когда, наконец, Олег предъявил удачную характеристику-рекомендацию, подписанную Кимом, у него, как у музыканта, появилась возможность показать то, на что он способен. Ему для начала разрешили работать мойщиком посуды в ночном ресторане с варьете за двадцать долларов в час. Это обстоятельство так его воодушевило, что он предложил свои услуги в качестве аккомпаниатора на баяне танцовщицам в перерывах между мытьем посуды.

– Согласен быть у вас целые сутки, но нужен аванс, – спросил он директора варьете в надежде на оплату вперед.

Директором ресторана был еврей, кому все равно было, кого эксплуатировать в своем шоу, поэтому согласился на договорной основе, если тот будет успевать и мыть посуду, и играть на привезенном с собой музыкальном инструменте. Но никакого аванса ему не было выдано.

Так Олег продолжал вынашивать свои планы, чтобы разбогатеть. Он радовался своим заработкам, питался там же, где работал, получал чаевые и копил на машину. Когда вернулся домой с большим чемоданом денег, то всем сказал, что стал лауреатом конкурса исполнителей на трубе в Нью-Йорке. Там, в этом шикарном ресторане «Распутин» с интерьером в псевдорусском стиле, он один был опытным духовиком, но ударник – африканец, балалаечник – украинец с татарским акцентом, а соло гитарист – француз помогали ему в продвижении их рекламной акции привлечения эмигрантов из России сытно пообедать. Послушать всем желающим русские песни под балалайку, трубу, гитару и ударник. К ним приезжала однажды цыганская певица – Алла Баянова. Она тоже давала концерт с привлечением средств для своего проживания и перелета на родину.

Через год Олег вернулся. Он не стал возвращаться к Лене, а вступил в кооператив и купил подержанный Мерседес, забыв три года проведенные у нее на кухне в качестве сожителя. Она кормила иногда его не из чувства сострадания, а от желания помочь бедному студенту консерватории выжить в период кризиса.

На работе, откуда он оформлялся зарубеж, его приняли с распростертыми объятьями. Он, как герой из фильма «Служебный роман», одарил директора музыкальной школы баночкой икры, купленной на рынке.

– Как хорошо, что ты вернулся, Олег. Нам не хватает аккомпаниаторов и солистов, – увещевала его директриса с чувством гордости за своих ценных сотрудников.

Больших проблем с походкой у его бывшей жены не возникало, тем более ей не приходилось летом на пляже прятать шрамы. Однако со временем, когда дочка подросла, никаких шрамов не стало заметно. Да и она сама уже не придавала этому особого значения, так как Олега давно выкинула из своей памяти. Теперь она радовалась, что не полетела тогда самолетом, где в случае крушения, конец был предсказуем.

Она поменяла свою профессию – бухгалтера-экономиста, поступив в университет, чтобы получить второе высшее образование, – на учителя русского языка в школе. Закончила, проучившись три года, и стала работать, где хотела по своей новой специальности.

Письмо, которое Олег получил, перед оформлением рабочей визы в США, так и осталось лежать у нее в письменном столе, где стали появляться дочкины безделушки. В письме содержалось руководство по оформлению визы и черновик, чтобы он мог представить свои документы в посольство. Но он решил сам съездить туда, откуда уже не вернулся домой, не смотря на положительные характеристики на работе и доброе отношение с сослуживцами и женой.

Лена постепенно стала забывать его разговоры о красивой жизни и богатых спонсорах за границей, так как надо было кормить себя и ребенка. Все сувениры, купленные в Париже: майку, шарф и кружку – она раздарила своим знакомым, чтобы не вспоминать дни, проведенные вдали от дома.

Однажды Лена, не догадываясь, что Олег давно вернулся, позвонила ему на работу. Она обнаружила у дочери тягу к музыке, хотела устроить ее посещать музыкальную школу по классу любого доступного инструмента, чтобы развить способности ребенка.

Как обычно, ей посоветовали явиться в сентябре, когда будет проходить набор детей для обучения. Перед походом на экзамен, она села за стол и открыла ай-фон, чтобы выяснить какие документы надо подавать. Записав нужные сведения, Лена, в меру своей испорченности, стала гадать на Парижских игральных картах, чтобы понять, как она могла дважды ошибаться и в муже, и в туризме.

Ей выпало удивительное предсказание, от которого у нее остался тяжелый осадок.

«Прошлое. Дамы за чаем. Пустой разговор, вынужденное общение с человеком или людьми, видеть которых не хочется. Будьте осторожны: ваш собеседник может потом распустить о вас злую сплетню.

Настоящее. Пастух. Свобода от мирских забот, кругом лишь горы, небо да верный друг – собака. Или – духовное самоусовершенствование, пастырское служение, обет. Вот то, к чему стремится ваша душа.

Будущее. Званый вечер. Концерт, успех или жажда успеха; может означать и какую-то публичную профессию – актер, журналист, переводчик».

Взвесив все положительные и отрицательные стороны своего существования по картам, она начала, как мечтала, учить детей литературе и русскому языку, прилично зарабатывая. Теперь она могла позволить нанять репетитора, чтобы подготовить ребенка для поступления в музыкальную школу. Не теряя времени даром, она снова позвонила туда же договориться о встрече с педагогом.

Директриса предложила выбрать музыкальный инструмент наиболее подходящий для дочери. Лена, зная, что у бывшего мужа были хорошие способности для игры на трубе, решила не искушать судьбу, а позаниматься с учительницей по фортепиано. Ребенок превзошел самые светлые ожидания: научился отлично играть на пианино. После первого года обучения ее дочка стала Лауреатом среди своих одаренных сверстников в городских прослушиваниях, что Олегу даже не снилось, когда он играл по ночам в ресторане, а в перерывах усердно мыл посуду за посетителями.

РАЗВЕДЧИК

Когда отлетели последние надежды на выписку из госпиталя для инвалидов войны у лишенного обеих нижних конечностей – сержанта Семенова, к нему в палату пришла женщина средних лет, которую он с огромным трудом узнал. Это была его соседка по коммунальной квартире, в которой прошло его детство, юность и откуда его забирали на службу в Чечню.

– Здравствуй, Гена! Вот пришла узнать, как твое здоровье и хочешь ли ты возвращаться домой? – спросила она без тени эмоций.

– Как странно, – сказал он с досадой и тревогой, отъезжая на коляске к столу. – Здравствуй, Тоня! – поздоровался он из вежливости, чувствуя, что она – единственный родной ему человек, и он обожает ее. – Я никого сегодня не ждал.

– Вот смотри, разрешили тебя забрать домой, документы вернули, – проговорила она, натянуто улыбаясь, показывая ему серые листы, исчерченные черными линиями. – Просили, чтобы ты расписался вот тут, – она положила перед ним выписку из истории болезни.

– А, это… – цепляясь за каждое ее слово, сказал Семенов, доставая из тумбочки шариковую ручку. – Давай распишусь, только смотри у меня без глупостей. Я здесь давно лежу. Привык.

– Какие глупости… О чем ты говоришь, друг? Сейчас поедем домой, и ты будешь там жить. Я такси вызову, но учти за твой счет. Могу оформить опекунство. Это, как ты захочешь или… – она наблюдала, как он расписывался на листе выписки.

– На, вот, возьми… От кашля помогает, – вставил он свою любимую поговорку, пожал ей руку, протянув справку на выписку с подписью.

– А это что? – спросила она, разглядывая переданный вместе с медицинским бланком, лист, исписанный четверостишиями. – Стихи какие-то… Ты что, Гена, здесь стихи начал писать от скуки?

– Ну, это я так пробовал рифмовать слова. Записывал стихи про друзей. Ты, если хочешь, прочти, а я буду вещи свои складывать в сумку. Мне врачи говорили, что разведчику ищут опекуна-защитника, а мне было не совсем понятно, почему они конкретно ничего не знают про свои дела, – что-то грустно шепча себе под нос, говорил, выписанный из госпиталя домой, пациент.

Тоня развернула листок и стала медленно читать:

 
Идут отряды у них суровые взгляды
Бегут сержанты, ползет пехота – это штрафрота.
Едут танкисты, летят самолеты —
Будет сегодня десанту работа.
 
 
Такая красивая вышла история,
Значит, плыть флоту до обсерватории.
Купаться птицам в теплом пруду
В сумрачном глухом саду.
 
 
Краски покрыли знойный закат,
Заблестели звезды на груди у ребят.
Они тянули тягач на песчаный кряж,
Чтобы спалить весь прибрежный пляж.
 
 
И заляжет в узкой траншее взвод,
А потом перейдет горную реку вброд.
 

Пока Тоня разбиралась с поэзией, инвалид перекладывал из тумбочки в пакет чашку, ложку, полотенце, остатки печенья, полученного на завтрак, и банку с вареньем, переданную ему вчера врачом. Он помнил, когда его привезли сюда на машине, у него был сильный приступ боли от ранения в спину. Он сам звонил и вызывал скорую помощь. Стационарные врачи назначили ему лечение, а потом наступил период реабилитации.

Ухаживали за ним санитарки, как и за всеми ранеными военными в госпитале. Он принимал процедуры, уколы и завтракал в палате по утрам, а следом днем и вечером сам ехал в столовую кушать. Кормили в госпитале по часам, в основном кашами и домашними пирогами с различными начинками: рыбой, капустой и грибами, мясом, абрикосовым вареньем. Он постоянно вспоминал детство, как в школе его кормили коржиками, кексами, курабье и язычками. Он успевал съесть пару, быстро выпивал молоко, а потом бежал в класс отвечать учительнице домашнее задание.

Он учился на «отлично» до третьего класса, а потом стали меняться учителя, и пошла катавасия: то один урок пропускал по болезни, то другой, то подрался на перемене, то сорвал пение. Все свалили на мальчишек. Их заставили остаться после занятий, выучить гимн СССР наизусть.

Эти мелкие шалости нравились девчонкам, но они молчали, никогда не предавали, кто был заводилой. А старостой была Тоня. Она так и осталась его подругой на всю жизнь, потому что они все жили в разных районах, но надо было собирать всех то на практику, то на собрание. Вот он с Колькой по ее указанию бегали по домам своих одноклассников, так как телефоны были не у всех ребят.

Колька потом стал хирургом по совету своих родителей-врачей, защитил диссертацию и долго не женился. Они с ним часто встречались по выходным, отдыхали где-нибудь во дворе. Иногда выпивали, но очень редко и понемногу. У него всегда было хорошее правило: после работы не пить, чтобы вставать утром со свежей головой.

Педагог из районо приходил к Гене, когда родители развелись окончательно. Отца он не помнил, потому что он нашел себе молодую женщину, сказав матери, что «она потеряла свой пиетет». Что такое пиетет, Гена не знал. Но догадывался, что это что-то вроде поэзии или романтики. Лишь потом узнал, что это – глубокое, почтительное отношение к людям. В этом он был в корне не согласен с бывшим отцом, так как уважал всегда мать за ее трудолюбие и желание вырастит сына без дурных привычек.

Что, как он впоследствии убедился, ей полностью удалось. В армии командир всегда ставил его в пример. Туда он отправился по собственной инициативе. Он остался там еще на неопределенный срок – контрактником. Зарабатывая хорошо, он мог себе позволить поездки на машине в отпуск на Южный берег Крыма и Кавказ.

Свой новый джип он использовал в военных целях, когда научился водить на курсах у себя в городе во время отпуска, так как опыт уже был, а в школе им преподавали автодело. Желание продвинуться у него было, так как зарабатывал нормально, обучая солдат в Чечне строевой подготовке. Он с ними отлично ладил. Весь свой пафос он вкладывал в салаг.

Однажды они отправились на очередное задание: узнать расположение боевых подразделений банд-формирований, которые засекретились в домах местного населения. Надо было ему их обезоружить, войти в доверие к поселковому Совету и пройтись по домам, где жили одни старики и дети, так как ополченцы помогали им охранять территорию от нападения перебежчиков со стороны юга.

К счастью из Москвы и других регионов России прислали гуманитарную помощь и учебники для детей, чтобы они могли учиться в школе, после пожара в Грозном. Так как все библиотеки сгорели дотла. Сектору, в котором он находился, поручили взять эти пачки книг и стратегически распределить по селам, где еще остались дома, куда перевезли всех детей из Грозного. Таким арбитражным способом они пользовались, чтобы успокоить мирное население, не вызывая паники, выполнить боевое задание. Если возможно, арестовать тех, у кого были автоматы Калашникова, патроны, боевые винтовки, гранаты, пистолеты без разрешения властей.

Как и предполагалось, что они управятся за два дня, а потом вернуться к себе в часть после доклада главному штабу разоружения в Назране на границе с Северной Осетией. Дорога предстояла длинная. Начало было хорошее, но потом, по пути в столицу Чечни, их машину обстреляли те, против кого была затеяна эта опасная операция.

Они прибавили скорость и выехали на главную трассу, откуда шла вся гуманитарная помощь. Ехать было тяжело. Дорога была разрыта взрывами бомб и снарядов. Кое-где валялись рваные палатки, битые стекла. Дома выглядели не лучшим образом. Но жители уже начали восстанавливать свое разбитое хозяйство. Они вспахивали участки земли, сажали сельскохозяйственные культуры, удобряли и собирали быстрый урожай. Некоторые успевали сделать вино в подвалах, куда он должен был проникнуть и проверить на наличие взрывчатки.

В одном дворе их не пустили в подвал, так как сослались на отсутствие ключей от запора. Пришлось оторвать замок. Когда он туда сам спустился, то его закрыли и продержали в подвале сутки, а машину использовали в своих личных целях. Он там чуть не умер, но благодаря хорошему здоровью не потерял сознания.

Они его освободили и накормили кашей на другой день с условием, что он привезет им выкуп. Пришлось отдать запасное колесо от машины. Так они согласились с ним расстаться. Ехать дальше ему не хотелось из-за риска, поэтому он вернулся в часть. Но по пути все-таки успел перехватить груз, о котором ему говорили. Он передал пачки книг в новообразованные школы-интернаты.

На обратном пути он объехал тот опасный участок дороги стороной, но и там появились проблемы. У него закончился запас питьевой воды. Он хотел купить где-то у населения кипятка, но все отказывались чем-то снабдить его из-за страха, что дома могут поджечь. Пришлось ему ехать коротким путем через холмы, вырытые окопы и каменистые трассы. Здесь его машина перевернулась, и так он пролежал до тех пор, пока его не вытащили санитары, которые заметили с вертолета перевернутый джип.

Итог операции был успешным, но ног он лишился. Домой вернулся в инвалидном кресле и документами на оформление пенсии, чтобы платить за квартиру и питание, так как его бывшая гражданская жена-солдатка с ребенком, с кем он сошелся в части, не захотели с ним жить и ехать по его месту жительства.

Теперь подруга Тоня заменила ему и жену, и семью. Она привезла его домой на такси. Водитель помог посадить в передвижное кресло инвалида, а Тоня завезла в комнату. Ключи от квартиры он передал ей в машине. Он собирался снова приобрести хорошую иномарку, чтобы ездить куда угодно без проблем с управлением.

Тот старый автомобиль он оставил на дороге, так как двигатель не подлежал восстановлению. Однако ему вернули часть денег, полученных за продажу металлолома.

Инвалидам всегда выдавали бесплатно движущее средство, но то, что предлагали в военкомате, его не устраивало, поэтому он стал копить, ущемляя себя в самом главном – питании. Летняя одежда у него вся была хорошая и новая. То, что он успел приобрести, служа в части. Зимняя – осталась с армейских времен, когда он купил себе куртку и теплую шапку про запас, чтобы выходить на прогулку. Но зимой он редко выезжал из дома на коляске, все зимние вещи сохранились в целости и сохранности.

– Давай купим проект и построим большую дачу, где будем отдыхать летом, но только тогда, когда ты сядешь снова за руль, – предложила один раз Тоня. – Ты смог бы устроиться на работу в свою артель, делать скрепки, коробки, приемники.

– Надо этому учиться, – согласился Гена, в чьи обязанности по дому входила уборка и стирка на стиральной машине.

– Вот научись как я. В колледжах всему учат, но надо платить. Это нам не выгодно, – говорила она с нажимом.

Он успевал за день иногда даже сварить суп, пожарить мясо или картошку, что ему удавалось очень хорошо, так как плита была низкая и удобная для использования.

– Подожди немного. Хочу освоить компьютер, чтобы приобрести ноутбук для работы. Буду переписываться со старыми друзьями. Вот подкоплю и куплю, что надо.