Текст книги "Вот такой сценарий…"

– Ну что ж, придется годик поработать, а уж на следующий точно поступлю, – заявила она в ответ на Яппины попытки сказать какие-то утешительные слова.

Ну, а у Яппи началась другая жизнь: с триумфом поехали домой, беззаботно пролетел август, а перед первым сентября опять с мамой поехали – пришлось взять много вещей, да и мама хотела удостовериться, что все в порядке. Собеседование, устройство в общежитие… Соседки по комнате и ей, и мамуле понравились. Катя была, как и Яппи, сразу после школы, а Наташа уже успела закончить педагогическое училище, и даже с красным дипломом, что и дало ей большие преимущества при поступлении.

Первого сентября был праздник посвящения в студенты. Вроде все, как в школе – и торжественная линейка, и концерт – но вокруг были взрослые лица, и никаких бантиков и букетов, и никаких волнующихся родственников. А самое главное – атмосфера. Все вокруг – взрослые: никто не бегает, не толкается, не орет, мальчики (их довольно много оказалось, наверное, «физики», «химики», да «физкультурники») в дверь пропускают, преподаватели на «вы» обращаются.

После праздника было собрание группы. Оказалось, у них первые курсы будет куратор (какое солидное слово!) – милая пожилая женщина. Она сказала, что сегодня им нужно выбрать «тройку»: старосту, профорга и комсорга, и рассказала, зачем они все нужны. Девчонки сидели озадаченные. Вдруг встала самая красивая девочка из их группы, да и, наверное, изо всего курса. Яппи заметила ее еще на абитуре, а всезнающая Томка сказала, что ее зовут Илона, что поступает сюда она уже во второй раз, и что приехала аж из Анапы.

– Девчонки, – сказала Илона, – у меня есть предложение. Ведь чтобы кого-то куда-то выбирать, надо сначала познакомиться. Давайте, мы все по очереди будем рассказывать немного о себе: как зовут, откуда приехали, вообще говорить то, что сами захотите. И чтобы быстрее познакомиться, предлагаю вот что: может, кто-то хочет, чтобы его как-то определенно называли, как ему привычнее. Вот начну с себя. Я – Илона Дудкина, – она улыбнулась, – смешно звучит, правда? В школе, конечно, меня дразнили Дудкой и Илюшей. Так что я терпеть не могу никаких сокращений от моего имени и прошу называть меня всегда только Илоной или Илонкой. Школу закончила в прошлом году. А приехала я из Анапы. Так получилось, что у моей лучшей школьной подруги в Ленинграде дальние родственники, ну, мы и поехали с ней поступать. Она поступила, а я не прошла по конкурсу. Поэтому устроилась здесь на работу, а вот теперь поступила.

Она еще раз улыбнулась и села. Куратор, а за ней и вся группа, немного похлопали. Потом все по очереди стали рассказывать о себе. Идея с именами всем очень понравилась. Одна девчонка, например, просила называть ее Котя – ее так звали в школе, и ей нравится, а другая, Аня, сказала, что она в детстве очень любила сказку о Златовласке и мечтает, чтобы ее звали Златовлаской! При этом ее волосы были обычного темно-русого цвета. Все, конечно, обалдели от такого заявления, а кто-то даже и похихикал. Кстати, они потом пытались ее так называть, но быстро сократили до Златы, Анька не возражала.

Так что Яппину историю с Яниной Жеймо все уже приняли с пониманием. А когда она спросила, на кого она похожа, все в один голос сказали: – На японку!

– Ну, вот так и зовите, а чтобы не выглядело странно, то – Яппи. А кто Яной назовет, или даже Яночкой, – покусаю! – Яппи сделала зверскую гримасу.

Народ засмеялся и тоже немножко похлопал.

Старостой вызвалась быть самая старшая девушка, Ирина. Она закончила педучилище, проработала уже три года в детском садике.

– Я была старостой и в школе, и в училище. И я очень ответственная и аккуратная, ничего никогда не путаю. Так что советую выбрать меня, – она строго оглядела группу.

Никто и не возражал. Возиться с журналом посещений, узнавать и сообщать всем об изменениях в расписании – скукота! Отлично, что нашелся человек, добровольно согласившийся взвалить на себя эту обузу!

С профоргом тоже быстро решилось – неприметная Валя сказала, что ее старшая сестра учится здесь же на четвертом курсе, и она профорг группы, так что Валя знает по ее рассказам, что это за нагрузка, и готова взять ее на себя. Конечно, опять никто не возражал.

А когда дело дошло до выборов комсорга, встала Яппина соседка по комнате Наташа (впрочем, она просила называть ее как в семье – Тата) и предложила выбрать Илону, потому что та инициативная, смелая и нестандартно мыслящая – во как! Народ одобрительно захлопал и заулыбался.

Так что с выборами быстро закончили, а так как куратор сказала, что на сегодня в расписании у них занятий никаких нет, то все дружно пошли закреплять знакомство – пить кофе с пирожными на Невском.

***

Наташа повернулась к зеркалу другим боком и снова вздохнула. Хорошо, что девчонок нет, а то опять принялись бы утешать ее и уверять, что у нее прекрасная фигура. Да кто б спорил, прекрасная, вот только грудь! – вернее, ее почти полное отсутствие. Нулевой размер! В почти двадцать лет! «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно» – процитировала она сама себе и горько усмехнулась.

Япику вчера на вахту позвонила мама, сказала, что передала ей посылочку с какими-то знакомыми, так что Яппи поехала ее забирать.

Катька сидит в библиотеке, готовится к завтрашнему зачету по «Истории КПСС». Вернее, их готовит. Историю КПСС у них вел проректор со смешной фамилией Лейкин. Весь поток был в него влюблен: под сорок лет, подтянутый, симпатичный, обаятельный, одет в отлично сидящий костюм и безукоризненно подобранные рубашку с галстуком! А уж скучнейший свой предмет читал так, что хотелось его слушать и слушать – бесконечно! Так вот он сразу предупредил, что в первую сессию по его предмету будет пока только зачет, и, что если кто хочет получить «автомат» – должен посещать все лекции и семинары, активно работать и иметь конспекты первоисточников, список которых тут же и продиктовал. И какое счастье, что у них есть Валюшка с ее старшей сестрой, учащейся на четвертом курсе! Сестра предупредила, что Лейкин – вовсе не такой милашка, как кажется, и что зачет у него можно получить действительно только соблюдая эти условия. Иначе замучает так, что мало не покажется. Так что, обязательно посещай все его занятия, особенно семинары – пусть хоть температура сорок – приди! И на семинарах отвечай, сама вызывайся хоть иногда – он любит, когда сами хотят отвечать. «Плюсики» зарабатывай! И конспекты – обязательно, да чтобы они были аккуратными, четкими, желательно с подчеркиваниями разными, чтобы видно было, что человек не просто тупо переписал, а работал! – учила она Валюшку. Ну и все это, конечно, Валюшка сразу доносила до сведения всей группы. И еще сестра научила их схитрить – пусть три-четыре человека скооперируются и конспектируют по очереди, а остальные переписывают, но так, чтобы не понятно было, что переписали. Так что у них своя система была: У Катьки почерк с наклоном влево (в детстве была левшой, потом переучили, но в наклоне «левшество» все равно проявилось), Япик подчеркивала некоторые слова и фразы красной пастой, а она, Натка, писала каждую фразу с красной строки. Просмотришь бегло – кажется, что конспекты совершенно разные.

Занятия они не пропускали, на семинарах «плюсиков» достаточно зарабатывали (так что Лейкин даже удивлялся, какая активная группа), конспекты все есть, сейчас Катя последний допишет, а они с Яппи вечером перекатают. «Автомат», считай, у них в кармане. Ну, а раз этот зачет – последний, то до экзаменов можно немного расслабиться, уж Новый год-то встретить спокойно – точно! И вот ведь везение еще: Катька недавно столкнулась в их студгородке со своим знакомым – мальчиком из параллельного класса. Оказалось, он учится в ЛЭТИ и живет в «пятерке», которая окна в окна с их корпусом! Мало того, этот Катькин знакомый играет на гитаре, и уже успел зарекомендовать себя настолько, что попал в ВИА студгородка! От радости встречи и от широкой души подарил Катьке три билета не новогоднюю межвузовскую дискотеку. Дискотеки эти славились не только на весь студгородок, но и на все вузы, общежития которых были здесь расположены. Попасть туда мечтали все, но уж зеленым-то первокурсникам никак не светило, так что им все завидовали. Приходили даже девчонки со старших курсов, просили продать им билеты чуть ли не за любую цену. Ну, конечно же, они всем отказали. Еще чего! Самим хочется.

Дискотека завтра. Они уже все решили, что наденут. Яппи вообще на днях заявила, что ей все равно, в чем идти, но потом все-таки вытащила из чемодана черные струящиеся широкие брюки и золотистую маечку на тонких бретелях. А Катька сказала, что у нее ничего нет, кроме финского брючного костюма. Костюм, конечно, финский, и фасон Катьке идет – приталенный пиджачок, расклешенные брюки, но – он кримпленовый! Ну какая девушка наденет сейчас кримпленовый костюм!

Спасибо Таткиной маме. Мама работала в школе учителем литературы и русского, но дело не в этом, а в том, что она – гениальная портниха! Возьмет какую-то тряпочку, повертит, поколдует над швейной машинкой – и, готово дело: юбка, брюки, блузка, да такие, что та, кому это предназначено, становится в мамином наряде настоящей красавицей, и любая фигура преображается в безупречную! Поэтому маму вечно просили что-нибудь сшить. Она старалась не отказывать, если только была возможность – работа в школе отнимала много сил и времени. Но подработка была нужна – с тех пор, как умер папа, маме приходилось обеспечивать себя и дочку. Конечно, Ната помогала ей, сколько могла – делала простые операции – петли сделать, швы на оверлоке обметать. Да, у них был даже оверлок – какая-то из маминых клиенток умудрилась его где-то достать, списанный в ателье, и подарила маме, восхищенная свадебным платьем, которое мама сшила ее дочке.

Папа умер, когда Наташа была в пятом классе. Инфаркт. А больше у них с мамой никого не было – никаких бабушек-тетушек и прочих родственников. Во время войны мама и папа были подростками и оба потеряли все свои семьи – кто на войне погиб, кто в оккупации. Попали оба в детдома. Оба сначала закончили педучилища, потом заочно пединституты. Только папа преподавал математику и физику, потом стал завучем, а потом – и директором школы, а мама так и работала учителем. Работали в одной школе, там и познакомились. Поженились. Оба, детдомовские, мечтали иметь большую семью, чтобы было много детей. Но – не получалось. Дочка родилась, когда им было уже по тридцать лет и когда уже начали терять надежду. Как они радовались! Хотели, конечно, еще хотя бы одного ребенка, вот бы сыночка – мечтали, но – нет. Так и была Наташа единственным ребенком. Ее, конечно, очень любили, особенно папа. Называл – Тата, Татуська моя, и, мама рассказывала, лет до трех носил на прогулках исключительно на руках. Никаких колясок не признавал, боялся, что в коляске трясет… Татка его хорошо помнила. Боль утраты не стиралась с годами ни у нее, ни у мамы, только они научились эту боль прятать. Поэтому на собрании группы первого сентября Наталья и попросила ее звать Татой – пусть хоть кто-нибудь в целом мире ее так называет. Мама не могла, до сих пор слезы наворачивались у нее на глаза, когда она пыталась называть так дочку.

Конечно, Натка хотела быть учителем, как мама и папа, только она решила сразу в институт поступать, их, областной. А потом, после папиной смерти, старалась учиться хорошо, чтобы папе там, где он теперь, было не стыдно и не больно за любимую дочку. Постепенно все заговорили о возможность золотой медали, и Натка обрадовалась – вот получу ее – точно папу порадую! Да и в институт, как ей объяснила мама, будет намного легче поступить. Так что Натка очень старалась, да и учеба ей давалась совсем не трудно. И получила бы медаль, но… в десятом классе безумно влюбилась (хотя разве можно влюбиться «с умом»? ).

Был у них в классе мальчик – симпатичный, тихонький, учился средне, в общем, совсем незаметный. Только роста он был совсем маленького всегда, да еще и фамилия, как нарочно, Зайцев. Так что звали его, конечно, Зайцем. А после какой-то школьной постановки, где Ваське, как самому мелкому, поручили роль Зайчика, – имя «Зайчик» намертво приклеилось к нему на все оставшиеся школьные годы. Впрочем, Васька и не возражал, да он и вообще ни с кем никогда не ссорился, и, кажется, обижаться-то не умел. Зайчик – так Зайчик. Натка на него никогда и внимания не обращала – так, вертится какой-то малой под ногами, – но в девятом классе немного изменила свое мнение.

Она тогда с утра чувствовала себя неважно, но решила все-таки пойти в школу – предстояла четвертная контрольная, первая в году, не хотела пропускать. Пойти-то пошла, и даже контрошу на автомате написала, но перед третьим уроком, физкультурой, почувствовала себя настолько плохо, что решила отпроситься у физрука. Перед глазами уже все плыло, губы еле двигались, и даже ноги как-то противно тряслись. Физрук посмотрел на нее:

– Да ты больная совсем! Какая тебе физкультура! Иди-ка в медкабинет!

Наташка поплелась туда. Там их добрейшая медсестра Марьванна немедленно раскудахталась, принялась расспрашивать, мерять температуру, смотреть горло, слушать… Оказалось, у нее хорошенькая такая простуда, и поднялась температура. Так что всю физру она пролежала на диванчике в медкабинете, напоенная лекарствами. А когда урок закончился, заглянула классная, предупрежденная физруком, узнать, что с ней. Марьванна сказала, что Наташа заболела и хорошо бы отправить ее домой.

– Таблетку-то я ей дала, но все равно надо лежать в тепле и покое и нормально лечиться, – сказала она.

Классная позвонила маме (Натка, конечно, училась не в маминой школе). Мама сказала, что освободиться сможет только к следующему уроку. Тогда классная, оглядев класс, сказала:

– Наташу надо отправить домой. Но, хоть ей сейчас и получше стало, я одну ее боюсь отпускать, мало ли что. Так что нужно, чтобы ее кто-то проводил до дому и дождался ее маму.

И вдруг Зайчик поднял руку:

– Я живу в соседнем доме и могу ее проводить, – сказал он. И сказал так спокойно и уверенно, что ни у кого даже сомнения не возникло, только Натка сквозь температурный туман подумала про себя:

– Да уж, провожатый! А вот если я, например, упаду на улице, что он делать-то будет? Ну, тогда и не падай, а иди, – посоветовала она себе.

Зайчик решительно забрал ее портфель. А Натке опять стало хуже, видимо, опять стала подниматься температура. И вдруг Васька серьезно сказал:

– Наташа, обопрись на мое плечо. Не бойся, что я маленький и не выдержу, я сильный.

У Натки, и правда, заплетались ноги. Она положила руку на Васькино плечо. Оно оказалось неожиданно крепким, и идти действительно стало полегче. Хорошо, хоть их дома были совсем недалеко. А дома Васька вдруг наклонился и стал стаскивать валенки с ее ног.

– Вась, да что ты, я сама, – вяло попыталась возразить Натка.

– Да ладно, что мне, трудно, что ли, – хмыкнул тот. – Иди ложись давай. А я пойду чайник поставлю, чаю тебе сделаю. Можно? – вдруг спохватился он.

– Конечно, – Натка сглотнула. – Пить очень хочется. Сахар и чай на столе, а в холодильнике лимон есть. И себе тоже сделай. И, если хочешь, возьми себе чего-нибудь поесть.

Она рухнула на диван в большой комнате и сразу провалилась в сон. Только помнила еще, как Васька поил ее жутко сладким чаем, ложек пять сахару в чашку вбухал, наверное. Потом так же сквозь сон услышала, как пришла мама, трогала ее лоб прохладными губами…

Она проспала до самого вечера, когда мама разбудила ее, чтобы померить температуру и дать какие-то лекарства. Встала в туалет, потом снова легла. Мама принесла бульон в пиале и чай. Села рядом.

– А Васька давно ушел? – спросила Натка. – Почему-то ей хотелось думать, что он сидел у них до самого вечера.

– Давно, как только я пришла. Знаешь, он такой заботливый! – умилилась мама. – Прихожу, а он мне говорит: «Давайте, я Вас чаем напою, вы же с работы, а я как раз чай для Наташи делал». И все так обстоятельно – и чай мне налил, и лимон положил, и ложечку достал. Даже сахар собирался сам насыпать, но тут уж я отказалась. Он так удивился, что я чай без сахара пью! Говорит, а я сладкий люблю.

– Ага, засмеялась Натка. – Он мне в чашку, похоже, ложек пять наложил.

– Так он растет, наверное, ему сейчас энергия нужна. Но от чая и от еды отказался, сказал, дома обед есть.

– Да, ему же мелких кормить, – вспомнила Натка. – У него два братика младших, в третьем классе и втором. А мама работает до вечера.

– Да я знаю. А папы тоже нет, – грустно улыбнулась мама, – только он погиб. Служил у нас в военном городке. Им тогда и квартиру эту дали, как семье погибшего военнослужащего.

– А, теперь понятно, почему он не с первого класса у нас, а только со второго. Наверное, раньше в другую школу ходил, там, где они жили.

Они немного помолчали, каждая опять думая про их папу. Потом Натка снова пошла спать. Проболела она тогда недолго, но потом сразу начались осенние каникулы, а после них история как-то подзабылась.

Первого сентября в десятом классе произошло сразу два знаменательных события: во-первых, им наконец-то разрешили сесть за парты кто с кем хочет. Правда, классная предупредила, что, хоть она и надеется на их взрослость и благоразумность, тем не менее будет начеку. И если кто-то будет на уроках болтать, то рассадит, и чтобы потом не обижались.

А второе событие… Натка, конечно же, села за одну парту со своей лучшей подругой Катериной, Каткой (их в классе даже звали так – Натка-Катка). А через проход от нее оказался Зайчик. У Натки мелькнуло на мгновение смутное удивление: почему Зайчик не за первой партой, как всегда, и тут же испарилось – ну и что, разрешили же, кто как хочет. На переменке они болтали с Каткой о чем-то, Натка вертела ручку. И вдруг, когда она махнула рукой, ручка сорвалась с пальцев и улетела под Ванькину парту. Натка повернулась к нему и шутливо-капризно, подражая какой-то героине из фильма, протянула:

– Зайчик, ты что, не видишь? Подай даме ручку!

Ванька отвлекся от своего соседа Сережки, наклонился и попытался дотянуться до ручки. Та, однако, закатилась глубоко под стол. Ванька, не вставая, присел в проходе, достал из-под стола ручку и стал выпрямляться, одновременно протягивая Натке руку с ручкой.

– Спасибо, Зай… – начала было Натка.

Потом, вспоминая это, она все время как будто видела себя со стороны и в замедленной съемке: вот она сидит, а Ванька на корточках в проходе; они смотрят друг другу в глаза и улыбаются. Вот Ванька начинает выпрямляться, и по мере его вырастания ее глаза поднимаются все выше и выше, так, что приходится уже запрокидывать голову. Глаза ее становятся все шире, а губы продолжают выговаривать:

– Спасибо, Зай… Зай… Зай… Да нет, какой же ты теперь Зайчик… Уже целый Зайчище, – наконец, совершенно изумленная, выдохнула она. – Ну-ка, постой!

Натка проворно вскочила со стула и встала рядом с Ванькой.

– Вот это да! Тебя что, все лето за уши тянули? Ты же теперь выше меня почти на голову! Как так-то?

Ванька довольно рассмеялся. Катка тоже подскочила:

– А ну-ка! – Она провела рукой от своей макушки к Ванькиному подбородку и пожала плечами: – Нат, что ты удивляешься? Акселерация называется!

Остальные тоже бросились было мериться с выросшим Ванькой ростом, но тут прозвенел звонок на урок. Потом на переменках все веселились, выясняя, кто на сколько вырос за лето и как они будут стоять теперь на физре. Мальчишки все, конечно, заметно подросли, но переплюнуть Ваньку никто не смог – из последнего места в шеренге он переместился на третье!

Весь сентябрь и октябрь Натка нет-нет, да и прокручивала про себя этот эпизод, и не переставала удивляться. Да иногда они с Ванькой переглядывались через проход и улыбались друг другу.

А в конце первой четверти, перед осенними каникулами, в школе был традиционный Вечер – «Осенний был».

Ваня пригласил ее на первый же танец. Почему-то она знала заранее, что так и будет. И, когда он шел к ней через школьный зал (никто пока не отваживался на приглашение) – такой высокий, стройный, с копной волнистых пшеничных волос, она вдруг с удивлением обнаружила, как сильно бьется сердце, так сильно, что даже опустила глаза на свою грудь – очень ли заметно это со стороны… После танца Ваня встал рядом, поэтому очень естественно они так и протанцевали все танцы вдвоем, и «белые» тоже. А после Вечера тоже как-то естественно пошли вместе домой. И прогуляли еще почти два часа, пока Натка, нечаянно глянув на часы, не обнаружила, что ей уже давно пора быть дома. О чем говорили? Где бродили? – Натка потом даже и вспомнить не могла. Но этой же ночью, едва заснув, внезапно проснулась от ясных слов, совершенно отчетливо прозвучавших в ее голове, почему-то на английском языке: I love you.

И понеслось! В школе, конечно, приходилось сдерживаться, но все свободное от школы время они проводили вместе: бродили по городу или парку, взявшись за руки, так же, сжав ладони друг друга, сидели в кино, целовались при первой же возможности, когда никто не видел… Натка забросила все – и выпуски школьной стенгазеты (приходилось Катке отдуваться за обеих), и любимое чтение, и гимнастическую секцию, а главное – учебу. Сначала еще удавалось выезжать на прежних знаниях и репутации отличницы, но потом учителя во главе с классной забили тревогу. В школу вызвали по очереди обеих мам. Наташина, придя домой, только плакала и просила дочку хотя бы закончить школу. Натка ей твердо это пообещала.

А Ванька на другой день устроил серьезный разговор. Они сидели на скамейке в опустевшем из-за холодов парке. Ванька серьезно начал:

– Нат, мы же с тобой потом поженимся…

– А мы поженимся? – задохнулась Натка.

– Ну, конечно, глупенькая! Или ты мне отказываешь? – притворно нахмурился он.

– Нет, Ванечка! Конечно, поженимся! – Натка уже с восторгом представляла свадебное платье и букет в своих руках.

– Так! Про это потом! – Ванька сразу угадал, о чем она думает. – Пока про сейчас. Я после школы пойду в военное училище в N, ты знаешь. Поступить мне нужно обязательно, матери и так с нами тяжело, а там же на всем готовом… Конечно, у меня льготы, из-за отца… – он помолчал. – Но все равно надо хорошо сдать экзамены – и выпускные, и вступительные. А тебе надо получить свою золотую медаль – чтобы точно поступить там в институт.

– И тогда мы с тобой сможем часто видеться! – сообразила Натка.

– Ну да! Я же тебе об этом и говорю! А значит – что?

– Получить медаль! – Натка изобразила ленточку медали на шее.

– А значит, надо учиться! А мы с тобой… – Ванька махнул рукой. Натка только вздохнула.

– Так что придется теперь сначала уроки делать, да хорошенько, не филонить, а потом уже встречаться.

– Ой, Вань! Уроки, да еще консультации, да подготовка к экзаменам… Мы же с тобой и видеться-то не будем успевать, – Натка чуть не заплакала.

– Надо, Натусь. – Ванька обнял ее, поцеловал в щеки, глаза… – Надо. Ради наших мам надо, ради нашего будущего. А главное, совместного будущего. Постараемся все быстро делать. Ну хоть немножко времени выкроим.

Ваня сдерживал свое слово, учился. А Натка вместо учебников видела его лицо, изрисовывала тетради буквами: ВАНЯ, ВАНЕЧКА, ЛЮБИМЫЙ…

Так что золотую медаль она не получила, спасибо, хоть экзамены сдала на хорошо и отлично и аттестат был все-таки хорошим.

После вручения аттестатов, как водится, выпускники гуляли всю ночь. И вот тут-то случилась их близость – они убежали от всех, забрались в какой-то стожок сена… Не было ни особенно страшно, ни особенно больно (как шепотом рассказывали друг другу девчонки), но и ничего приятного – тоже. Да еще и сено противно кололось и чесалось. А потом еще пришлось, чтобы не огорчать Ваньку, врать ему, что ей очень, ну просто очень хорошо. А Натке гораздо больше понравилось купаться потом в ночной теплой речке – они с Ванькой были вдвоем в целом мире, они – и их любовь, бесконечная, как небо и река…

Ваня уезжал на экзамены раньше на неделю, и сразу попадал в казарму, такие вот оказались порядки. В последний совместный вечер они опять целовались до полного изнеможения, гуляли полночи, опять были в том же стогу и купались в той же речке…

На следующее утро Натка проснулась поздно – мама уже ушла на работу. Еще не открывая глаз, она вспомнила: Ванечка уехал! Горло сжало, а сердце сдавило такой тоской, что хотелось не просто плакать, а выть или кричать. Она взяла с тумбочки альбом со школьными фотографиями и стала целовать Ванины: – Любимый… Любимый… Она целовала фотографии и плакала, плакала, плакала… И вдруг поймала себя на том, что уже вовсе не плачет, а с интересом разглядывает своих одноклассников – как они изменились за школьные годы. И сердце уже билось совершенно спокойно. Это так удивило ее, что она побежала в ванную и посмотрела в зеркале себе в глаза. Неужели вся любовь прошла?

– Ну что, дорогая, из глаз долой – из сердца вон? – строго спросила она сама себя. И тут же погрозила себе пальцем:

– Но-но-но! Не надо обобщений! Ваню я люблю? – Конечно. Просто плакать не буду, вот и все! – решила она. На душе стало спокойнее.

В областной пед она не поступила – не добрала баллов. Чему в глубине души почему-то обрадовалась. Маму, правда, было очень жалко. Но потом, повздыхав немного, мама сказала:

– А знаешь, доченька, все к лучшему. Значит, пойдешь в наше педучилище, и уезжать никуда не надо. Будешь рядышком – и мне спокойнее, и тебе дома жить, а не в общежитии. А институт можно и заочно закончить. Как мы с папой, – вздохнув еще раз, прибавила она.

На осенние каникулы (вернее, на три праздничных выходных, не школьники уже, а взрослые люди!) Ванька приехал и сразу же пришел к ним. Он был совсем чужой в этой военной форме и шинели. И, как Натка ни уверяла себя, что одежда ничего не значит, что это же ее любимый, ее Ванечка, – все равно чувствовала какое-то отчуждение. Просто одноклассник, может быть даже и друг, но не более. Ванька тоже, видимо, ощущал в себе нечто подобное, поэтому, хоть они и гуляли все вечера, целовались у Ваньки дома, пока малые носились где-то на улице, оба, похоже, испытали облегчение, когда Ваньке пришла пора уезжать. А потом она взяла и честно написала ему, что не любит его больше и он свободен. В ответ пришло письмо, полное благодарностей и пылких слов, но суть его сводилась к тому, что Ванька встретил другую девушку… Потом они еще какое-то время переписывались по-дружески, но переписка быстро иссякла. При Ванькиных приездах старались не встречаться, на недоуменные расспросы Натка отшучивалась или отмалчивалась. А этим летом Ваня привез свою девушку – знакомиться с мамой.

А Натке после ее неудачи с институтом помогли поступить в училище – там ведь набор тоже уже прошел. Спасибо папе – его хорошо помнили, и из РОНО в порядке исключения похлопотали, чтобы ее приняли задним числом. Вот место нашлось только на дошкольном факультете. Неожиданно учиться на дошфаке Натке понравилось – оказывается, работать с дошколятами – это не только на прогулки их водить да носы подтирать, а столько всего знать и уметь нужно! Ей было интересно, и результатом стал «красный» диплом училища и направление в один из самых лучших вузов страны! Так что правильно мама сказала – все, что ни делается, все к лучшему: не получила она золотую медаль – зато ГДЕ сейчас учится! И вообще – собирается завтра пойти на студенческую дискотеку!

Из мамулиных шедевров Татка выбрала для себя шелковое платье. Нежно-голубого цвета, широкое, струящееся, все какое-то летящее, оно отлично подходило и для новогоднего вечера, и для летней жары. И очень шло Татке. А самое главное, на груди мама сделала такую драпировку, что кажется – грудь вполне себе ничего. Она надела платье и еще покрутилась перед зеркалом – хорошо!

А для Катюхи она нашла маечку. Мама сшила ее прошлым летом по иностранному журналу мод – клиентка принесла показать фасон, который она хочет, а мама и присмотрела эту маечку для дочери. Из легкой белой ткани с голубыми цветочками, маечка во всю длину была прострочена поперечными кулисками, в которые были вдеты резинки. Она здорово утягивала талию. Но вместе с талией утянула и Таткину грудь – «до полного ее исчезновения» – про себя усмехнулась Татка. Маме она, конечно, этого не сказала, чтобы не огорчать, и даже как-то надела однажды – но все время чувствовала себя ужасно. А как-то она перебирала свой чемодан и предложила Кате ее примерить – почему-то подумала, что ей должно пойти. И точно! Маечка не только подчеркнула тоненькую Катину талию, но и странным образом даже увеличила зрительно грудь!

– Кать! А почему она твою грудь не утянула? – удивилась тогда Тата. – Мою так на нет свела!

– Нууу… – протянула та, – утянула тоже. Просто мои сиськи просто так не победить!

– Понятно, – вздохнула Татка. – А с моим нулем легко справиться.

Девчонки кинулись ее уверять, что ее грудь, зато, очень красивой формы, и так далее, и тому подобное…

Так что Катька пойдет в этой маечке. Вот жаль, что вниз ей придется надеть обычные черные брюки, другое ничего не подошло.

Тут в дверь деликатно постучали, и вошла Илона.

– На дискотеку собираешься? – понимающе улыбнулась она. – Слушай, какое платье шикарное! Импортное?

– Да нет, это моя мама сшила.

– Да? Не сказала бы, что самострок. – Илона внимательно разглядывала платье, даже приподняла подол, чтобы разглядеть швы. – А что твоя мама, портниха?

– Нет, она учитель. А шьет так, в свободное время. Но ты почти права, сшито по западному журналу.

– Понятно. Руки у твоей мамы золотые. – Илонка улыбнулась. – А это что за прелесть? – подняла она маечку с кровати.

– Да вот, это Катюха наденет. Только вниз мы ей ничего не подобрали.

– Хмм… – задумалась Илона. – А знаешь, у меня есть длинная юбка, как раз в тон этой маечке. На поясе у нее резинка, так что она универсального размера. Скажи Кате, пусть зайдет, возьмет. Да, а я что зашла-то, – спохватилась она, – у вас яиц нет? А то я оладий девчонкам обещала с абрикосовым вареньем, а яйца кончились.

Татка выдала Илонке два яйца, и та ушла. А вечером Катька сходила к ней за юбкой. Когда же она примерила юбку вместе с маечкой, девчонки так и залюбовались: фигурка – восторг, а голубой цвет странным образом подошел к цвету ее глаз – не то болотным, не то светло-карим.

В общем, на дискотеку они пошли во всеоружии, отлично там поплясали, повеселились (танцы перемежались номерами студенческого юмористического театра), завели даже несколько ни к чему не обязывающих легких знакомств.

***

Влюбились они почти одновременно, даже время можно назвать: конец первого семестра второго курса. Нет, конечно, и до этого у всех троих случались какие-то знакомства, свидания, конфеты-букеты, вздохи и ахи… Но обычно через пару-тройку свиданий все и заканчивалось, очередной «предмет» безжалостно разбирался на совместном чаепитии, и выносился вердикт: «Не наш человек». А вот когда сначала Татка стала отмалчиваться о том, где она пропадает все выходные, потом Катька предпочитала таинственно улыбаться, а Яппи вспыхнула и обиделась в ответ на какую-то совершенно, вроде бы, безобидную шутку о внешности ее Яши, – то стало понятно, что дела уже пошли более серьезные.