Текст книги "Вот такой сценарий…"

Тата молчала. Но нет, не могла она отказаться от него, их встреч, возможности их любви… Это жестоко – бросить ее вот так!

– Значит, ты уедешь, и мы никогда больше не увидимся… – еле слышно выговорила она.

– Да, Тата. Только я думаю, что расстаться нам нужно уже сейчас, пока мы не проросли друг в друга. Потом будет еще больнее.

– Ты сейчас на третьем курсе. Еще этот год, и потом еще два – два с половиной года мы можем быть с тобой вместе. Можем быть счастливы. Ты хочешь от этого отказаться – от двух лет счастья? – она вызывающе посмотрела в его глаза.

– Тата, я хочу уберечь тебя от еще большей боли, – он накрыл ее руку своей.

– Пусть! Если боль неизбежна, пусть! Но тогда у нас будут эти два года!

– Тата, ты сейчас говоришь под порывом минуты. Ты можешь пожалеть потом о своем решении! – предостерег он.

– Пусть! Но я буду точно знать, что хотя бы попыталась стать счастливой!

Фархад взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза – в самую их глубину, и Таткин взгляд был таким же.

– Хорошо, – он поцеловал ее руки. – Я не могу отказаться от твоей любви. Я слишком люблю тебя.

У Татки перехватило дыхание. Она молчала, только прижимала его пальцы к своей щеке.

Вдруг Фархад улыбнулся:

– Ну, что же это я, недотепа какой! Привел даму в ресторан и даже не пригласил на танец!

Он поднялся, поклонился и предложил Татке руку:

– Позвольте на тур вальса, сударыня!

– Позволяю, – встала Татка. – Только это совсем не вальс!

– Ну и ладно! Будем танцевать не-вальс! – пожал он плечами.

Музыканты играли какую-то приятную мелодию, они танцевали, и Тата чувствовала, что напряжение постепенно отпускает их обоих. Поэтому, когда они вышли из ресторана, поймали такси и Фархад спросил ее: «Отвезти тебя домой?», она совершенно спокойно ответила: «К тебе».

Потом они поднялись в его съемную квартиру, Фархад помог ей снять пальто, усадил на пуфик в прихожей, присел на корточки и вынул ее ноги из туфель. Он грел ее ступни в ладонях и сокрушался о том, что сказал ей сразу надеть туфли, и что поэтому она замерзла, а Татка уверяла его, что нисколько – ехать-то всего минут десять! Потом она взяла его за плечи, наклонилась и поцеловала – сама, первая. А дальше все пропало. Она превратилась в огненный всплеск, и рядом таким же всплеском пылал Фархад, и вот уже всплеск стал единым – и почему-то он летел где-то среди звезд…

– Что это было, Фархад? – наконец смогла говорить Татка. – Я думала, что секс доставляет удовольствие только мужчинам, а это даже не удовольствие, а… я даже не знаю, как сказать!

– Это все ерунда, что ты думала. На самом деле секс доставляет удовольствие мужчине тогда, когда мужчина доставляет удовольствие женщине. Да и это все ерунда, – он опять поцеловал ее руку. – Просто я тебя люблю.

– Просто и я – тебя люблю, – эхом отозвалась она.

Они опять целовались и любили друг друга, и как-то незаметно оба заснули. А когда проснулись, Тата почувствовала зверский голод. И в ту же секунду, как будто услышав ее мысли, отозвался Фархад:

– Татусь, я такой голодный! Пойдем, что-нибудь поедим!

«Что-нибудь» оказалось сыром, колбасой и печеньем. Если бы он знал, сказал, извиняясь, Фархад, то что-то приготовил бы. А Татка только смеялась и уверяла, что его сыр и колбаса – самые лучшие в мире. Впрочем, для нее это так и было.

– Знаешь, а ведь у меня через пять дней День рождения, – вспомнила Тата. – А вообще-то я родилась в воскресенье, представляешь? Я, когда была маленькая, маме один раз сказала: «Бедная мамочка, ты в воскресенье поспать хотела подольше, проснулась, а тут ребенок, надо его кормить, пеленки менять»!

– О, да ты у нас Якшанба! – улыбнулся Фархад.

– А что это значит?

– Якшанба – это по-узбекски «воскресенье». Кто родился в воскресенье – будет просто загляденье! – продекламировал он.

– Да, я такая, – засмеялась Татка. – Женщина-праздник!

– Да, ты – такая, – серьезно подтвердил любимый. – О, вот это я тебе подарочек сделал! – засмеялся он. – Но это, конечно, шутка. Я подумаю, что тебе подарить. А как праздновать будешь?

– Да приготовлю что-нибудь, тортик куплю, с девчонками вечером посидим. А с тобой, давай, отметим в выходные?

– Отлично! Хочешь, опять в ресторан сходим?

– Ой, нет! – помотала головой Татка. – Знаешь, я теперь, наверное, ресторанов всю жизнь бояться буду!

Фархад обнял ее и покачал из стороны в сторону.

– Ладно, Татуся. Тогда можно у меня. И я приготовлю, знаешь что? – настоящий узбекский плов!

– Хочу! Хочу настоящий узбекский плов! – энергично закивала она.

– Ну, значит, приглашаю тебя в воскресенье на обед. Только тебе придется самой доехать до меня, плов лучше не готовить заранее. Ладно?

– Ой, так даже лучше! Люблю ходить в гости, – засмеялась Татка.

День рождения с девчонками прошел весело. Яппи с Катюшкой подарили ей гвоздички и красивую синюю с золотой сеткой пару – чашку с блюдцем, Илонка – несколько польских журналов мод с выкройками, остальные девчонки – всякие приятные мелочи. Зачитали очень смешное шуточное поздравление, вспоминали «морковку» в Шушарах и их выступление на конкурсе песни. Ели салатики, запивали кисленьким рислингом, пили чай с тортом. Потом Марина принесла гитару, и они пели, а потом выплясывали под Пугачеву и «Синюю птицу» – какие нашлись пластинки.

В воскресенье, когда она пришла, Фархад вовсю хлопотал на кухне. В вазе стоял шикарный букет красных роз.

– С прошедшим! – он поцеловал ее в щеку. – Подарок – чуть позже, в торжественной обстановке. – Он еще раз прикоснулся губами к ее щеке. – А пока – хочешь что-нибудь?

– Нет, спасибо. – Она заметила в миске на столе вымытые овощи. – Давай, я пока салат нарежу?

– Любимая, не обижайся, но в семью мы с тобой играть не будем. Ты – моя гостья. Точка.

Фархад повернулся, и Татке на мгновение даже стало жалко его – таким серым вдруг стало его лицо. Но он тут же улыбнулся и снова стал таким, как всегда:

– Моя любимая гостья.

Он включил магнитофон и стал ловко нарезать огурцы с помидорами и зеленью. Татка слушала Джо Дассена, наблюдала за его ловкими движениями, вдыхала вкусный аромат готовящегося мяса, приправ… Конечно, она тут же начала мечтать, что это ИХ дом, Их кухня, ИХ семейный обед… Но тут же постаралась выбросить эти мысли из головы. Все равно это только временно. Только сейчас. «Ну и пусть, – рассердилась она на себя. – Сейчас – хорошо. И все!»

– Плов уже готов, пусть чуть-чуть постоит, чесноком напитается, – Фархад воткнул в готовый плов целую головку чеснока.

– А почему чеснок не чищенный? – удивилась Татка.

– Так положено, аромата больше. Не бойся, его не надо есть, я его потом выну оттуда, – засмеялся он, увидев недоверчивый Таткин взгляд.

Фархад отнес салатник в комнату, туда же перенес магнитофон и пригласил Тату к столу. Он положил в свою и Таткину тарелки несколько долек апельсина, сказав, что апельсин и вино будут оттенять вкус плова. Потом налил в бокалы красное вино и взял один в руку.

– Любимая моя! Менинг сивимли! Спасибо твоим родителям за дочку! Спасибо тебе, что ты родилась, что ты живешь в этом городе, и что ты так внимательно рассматриваешь облака! Ну, облако я тебе подарить не могу, – он улыбнулся, – моей фантазии хватило только на это, – он подошел к комоду и взял с него небольшой бархатный футляр. Открыл и достал золотой браслет-цепочку.

– Вашу ручку, сударыня, – он взял Татку за руку и застегнул на ней браслет.

– О! Какая красота! – восхитилась Татка. – Спасибо, Фархад!

Они наслаждались вином и пловом, потом друг другом…

Потом, когда пили чай, Фархад расспрашивал, как прошел ее День рождения. Татка подробно рассказывала, восхищалась подарками, а особенно – Илонкиными журналами.

– Вот мамуля обрадуется! А мне теперь новые наряды обеспечены! Только вот ткани бы хорошие достать! – вздохнула она.

– Ткани? – удивился Фархад. – А что, с ними трудности?

– Ну, как со многим у нас, – опять вздохнула Татка. – Убожества-то полно, а вот что-то достойное редко встретишь.

– О, тогда я знаю, что буду тебе дарить! – обрадовался Фархад. – У нас тканей много хороших! И натуральных много! А твоя волшебная мама сошьет их них для менинг сивимли волшебные наряды!

– А как переводится «менинг сивимли»?

– Любимая моя. А еще есть менинг гувонч – радость моя.

– О! Тогда я так тебя и буду называть – менинг гувонч!

Потом он действительно привозил из каждой поездки домой целые вороха восхитительных тканей – натуральный шелк, бархат – удивительно красивых, как будто из сказки. Даже хлопок и лен были не такими, какими привыкла их видеть Татка, а непривычно-шелковистыми, легкими, ласкающими кожу…

Эти два года были для нее сплошным счастьем. Недели, связанные друг с другом совместными выходными с любимым, летели и летели. Татке время иногда представлялось бусами – драгоценные бусины выходных, а между ними – нить всего остального – институт, учеба, общежитие, подруги, каникулы дома с мамой.

Фархад научил ее многому – и разбираться в вине, фруктах и тканях, и любить прелесть Ленинградских двориков, и умению «оживлять» даже всем, казалось бы, известные здания, населяя их людьми, жившими в них когда-то… Но, самое главное, он открыл ей саму себя, научив любить и ценить себя. И как, каким образом, – Татка этого совершенно не понимала, – но его любовь и мудрость научила ее любить и ценить всех людей и находить в большинстве из них что-то, достойное любви и уважения. А еще она теперь знала: каждая девочка, девушка, женщина – королева, и она обязательно найдет именно своего короля, нужно только не торопиться, как это ни банально…

Ну что ж, королевы не плачут, хотя бы на людях. И Татка не плакала в последний их с Фархадом день. Назавтра она уезжала на последние свои летние каникулы, а он уезжал в свой город – к своей жизни, к своей семье. Она не заплакала даже тогда, когда он сказал:

– Тата, менинг сивимли, менинг гувонч. Ты знаешь, что я тебя люблю. И еще хочу, чтобы ты знала, что есть на этой земле человек, который всегда будет тебя любить и оберегать своей любовью. Да, нам не суждено быть вместе, но если вдруг у тебя случится беда (не дай Бог, конечно, но всякое бывает) – вот адрес моих родителей. Просто пришли телеграмму со словами: «Фархад, помоги» и с твоим адресом – я все сделаю, чтобы помочь.

А на пятом курсе, после практики, Татка праздновала свой День рождения. Конечно, она вспоминала этот день с Фархадом три года назад – но не с тоской, а с благодарностью к тому, что это было с ней. И она была уверена, что Фархад тоже все помнит про этот день. И что он найдет способ поздравить ее. Поэтому ничуть не была удивлена, найдя в своем ящике почтовое извещение.

Она открыла бандероль, где обратным адресом значился тот самый адрес родителей Фархада (эти несколько слов она запомнила навсегда). Там лежал изумительный браслет из серебра с бирюзой. И короткое письмо: «Тата, менинг сивимли, менинг гувонч! Поздравляю тебя с твоим праздником! Желаю… Будь счастливой!

Этот браслет пусть поможет тебе – бирюза приносит удачу и стабильность Стрельцам и подпитывает их энергией.

А еще она идеально подходит к твоему голубому платью!

С любовью – Фархад.»

Любопытствующим девчонкам, ахающим над такой красотой на ее руке, сказала, что браслет прислала мама, которая получила его от благодарной клиентки…

***

Катерина придирчиво разглядывала себя в зеркало: может, купить краску для волос? Все-таки седина уже кое-где появляется. Конечно, не так, как у Яппи или Татки – те начали седеть чуть ли не до тридцати, и много лет обе красят волосы, а у нее и в пятьдесят два седины совсем немного. Но есть, куда денешься. Надо будет у невестки спросить, что там есть сейчас получше из красок. Да и «химию» пора. То есть не «химию», как-то по-другому это сейчас называется, да суть одна – завивка с химическим раствором, чтобы подольше кудри держались. А то с ее волосами как не накручивайся на бигуди – хоть на пиво, хоть на современные пенки – все равно до первого ветерка: чуть дунет – и на голове опять не пойми что.

Вот Яппи неугомонная душа! Замутила встречу «Через 30 лет»! Уже через неделю – в 12 часов у главного корпуса, у Ушинского. Кого обзвонила, кого через соцсети оповестила, со всеми все согласовала. Даже сообщество в соцсети специальное создала «Через 30 лет». Туда уже вся группа свои фотки-хвастушки поскидывала – с чадами и домочадцами, в Турциях да Египтах, в бассейнах и на лыжах, а кто и просто на дачах. Катиных тоже несколько есть – с сыночками, с внучками, прошлогодние крымские.

Честно говоря, идти не очень хочется. И так все про всех теперь знают, спасибо соцсетям. Фотки посмотрели – да и хорошо. А так – ну о чем говорить будут? Кроме воспоминаний, ничего общего. А кому надо, те и так видятся. Вон их «ленинградцы» – как в институте держались вместе, так до сих пор и дружат – в театры вместе ходят, гулять, даже на отдых вместе ездят. Все по фотографиям понятно. А они с Яппи и Таткой тоже регулярно видятся. Девчонки раньше как ехали в Питер по делам или на отдых, так обязательно ней заходили. Потом Яппи комнату купила в коммуналке – близняшки учиться поступили, причем в разные институты, и Яппи с мужем так решили. В общаге тогда, и правда, страшно было детей своих селить, снимать – дорого. Купили комнату. Ну и, понятно, Яппи там стала частенько обретаться, да и Татка тоже у них останавливалась. Но в театры или кафе они по-прежнему часто вместе ходят. Спасибо девчонкам, вытаскивают ее.

Вот когда они группой первый раз встречались – на пятилетие окончания института – было действительно здорово! Тогда еще ни компьютеров ни у кого не было, ни интернета. Просто, когда аттестаты получили, договорились встретиться через пять лет, назначили дату и время. Потом друг другу письма писали, кому-то звонили, напоминали. Собрались, правда, не вся группа, а только половина. Катя и тогда не очень хотела идти: была уже беременна вторым сыночком, Кирюшей, и чувствовала себя не очень хорошо, токсикоз мучал. Но пошла. И в тот день, как по заказу, было все прекрасно, она даже про свое «особое положение» забыла. Только в ресторане не стала спиртное пить. Все, конечно, сразу смекнули, что к чему, поздравлять начали. Девочку желали, Никита-то у нее уже был. А родился Кирюшка. А теперь ему уже двадцать четыре, а старшему, Никитке, – тридцать, и он сам уже дважды отец! Когда только это все успело произойти?

Вообще, у всех из их группы жизнь удачно сложилась. У всех семьи, дети, внуки уже у многих, благополучие. Илонка, вон, вообще во Франции живет, муж у нее обеспеченный, держит какие-то местные магазинчики. Илонка язык выучила, тоже мужу в бизнесе помогает. Фотографии смотришь – как в глянцевом журнале: дом с камином и бассейном, детей трое, кошки, собаки.

А Яппи теперь Ясей стала! Катька ее по старой памяти все равно как раньше зовет, но всем она теперь Ясей представляется. Ее Боря и Белла уже тоже институты закончили, у обоих семьи. У Яськи уже четверо внуков, и все мальчишки! Она смеется – «моя команда», и все свои психологические знания к ним применяет. Да, Яська уже давно на психолога выучилась, получила второе высшее, и пошла работать к Яше в школу. Яша сначала завучем был, а потом и директором стал. А Яська и на работе школьного психолога не остановилась – еще и аспирантуру закончила, диссертацию кандидатскую защитила. И статьи пишет! У нее даже свои сборники есть – у Кати все три с дарственными надписями! Открываешь, читаешь статью, и понимаешь, что это ведь Яппи писала, их маленькая Яппи!

Тата теперь тоже Тата только для них, тех, кто оттуда, из юности. Для всех остальных – Наталия. А муж ее вообще Натали звал. Катя даже у нее на свадьбе была, как раз тогда мама приезжала, с Никиткой маленьким посидела два дня. Не очень тогда Таткин Олег ей понравился – вроде и обходительный, и интеллигентный, и симпатичный, и Татку любил, а как будто это все искусственное. Как муляж яблока – внешне все отлично, а есть нельзя. Поэтому она совершенно не удивилась, что лет через пять они разошлись. Правда, тут он свое благородство проявил – оставил Татке с дочкой квартиру, которая им от Олеговой бабушки досталась. А Татка ее обменяла, да и переехала в Яппин город. Да и маму вскоре тоже перевезла, сумев обменять и ее квартиру. Так что Таткина мама даже успела подружиться с Яппиной семьей, и свою внучку понянчить. Шить на заказ она к тому времени перестала, обшивала только Таткину дочку Ульяшу да Яппиных Борю с Белкой, так что детки одеты были – хоть на картину, а уж их карнавальным новогодним костюмам и вообще равных не было. И внучку через всю начальную школу успешно провела, а потом как-то просто не проснулась утром. А вскоре, через год примерно, и Яппина мама умерла, и тоже внезапно. Так что остался у девчонок только дед Яша, который считал всех троих ребятишек своими внуками и старался быть им самым лучшим дедом.

Тата еще раз попыталась устроить свою семейную жизнь. Но получилось это у нее своеобразно. Теперь это называется – «гостевой брак». То есть всю неделю живут отдельно, каждый своей жизнью, а в выходные вместе время проводят, по-семейному. Ну, вообще-то это удобно: пришел мужчина, все сделал по хозяйству, что там за неделю накопилось, погуляли, поразвлекались вместе – и опять друг друга не утомляют. Это вроде как она в институте на выходные пропадала, тоже что-то вроде того было, наверное. До сих пор так ведь и не рассказала ничего!

В общем, все у всех благополучно, вот только у нее, Кати, не совсем. Спасибо, парни у нее отличные выросли – и выучились оба, и на работах хороших. Оба себя сами обеспечивают, а Никита вполне успешно и своих «девчонок» – жену с дочками, да еще и ей денег пытаются «подкинуть». Она, конечно, не берет – ей и самой хватает. Раньше-то, конечно, похуже было, особенно когда одно время то ей, то Коле зарплату задерживали. Да и какие зарплаты у воспитателей были-то! Она даже взялась на полставки изостудию в саду вести. И неожиданно ей так понравилось! Она даже курсы закончила – знаний не хватало. Потом были еще курсы, и еще. Потом платить в саду стали побольше, и она стала меньше на группе работать. Спасибо, сменщица ей хорошая досталась – никогда не отказывалась лишнюю смену взять. А потом Катя и вовсе не стала на группу вставать – изостудия выросла, занятость стала больше, да и Коля стал получше зарабатывать – опять строители в цену вошли, а опытные – и тем более. Да еще раз в месяц она стала проводить мастер-классы для детишек в районной библиотеке. Ей за это платили совсем немного, но самой было интересно с ребятками рисовать, учить их разным техникам, видеть их горящие глазки.

Но это сейчас. Нет, сначала-то в ее семейной жизни все было неплохо: Коля работал, стал прорабом, зарабатывал прилично, да ее зарплата – в общем, не шиковали, но на все хватало. Поначалу в семейном общежитии жили, потом, когда уже Кирюша родился, комнату в коммуналке дали. Казалось – огромная, тридцать метров – шутка ли! Хоть в футбол играй! И ванная есть с горячей водой. И соседей – всего две семьи, а не десять, как раньше! Да и люди все солидные, спокойные, никто у тебя под дверью ни мячиком не стучит, ни в прятки не играет: у ребятишек в их семейной общаге местом игр был общий коридор. Да лучше б были шумные детские игры под дверью! Если Коля раньше выпивал по пятницам – не выпьешь в пятницу с бригадой – мужики тебя ни слушаться, ни уважать не будут – объяснял он, да пива после работы, то в этой квартире он в лице интеллигентного и спокойного с виду соседа получил отличного собутыльника. Теперь почти все выходные и праздники проходили по одному сценарию – пьянка у соседа в комнате (жена его не возражала, сама была не против, быстренько принимала и отрубалась, просыпалась, опять подсаживалась за стол), потом утомленные соседи выставляли Колю в свою комнату, а тут уж – как повезет. Счастье, если Коля просто телик посмотрит и засыпает. Хуже было, когда ему взбредало музыку послушать. Тогда грохот музыки – Высоцкий, Цой, «Пинк Флойд», «Роллинг Стоунз» – не давал ничем заняться. Хорошо, если можно уйти с мальчишками куда-нибудь (они просмотрели тогда, кажется, все детские спектакли, посетили множество музеев и выставок, гуляли во всех парках и садиках), а если уже вечер? Детей пора спать укладывать, а у них веселье полным ходом. Ладно, если это суббота. Но иногда веселье затягивалось, и тогда в понедельник на работу и в садик, а потом – и Никитка в школу – шли совершенно не выспавшиеся и уставшие. Соседям до их музык и дела не было: этим – понятно, почему, а другая семья на все выходные и праздники уезжала на дачу и появлялась только в понедельник вечером. Катька тогда на всю жизнь возненавидела и Высоцкого с Цоем, и вообще громкую музыку. А хуже всего, если на Колю находил «злой стих» и он принимался обвинять всех и вся. И сыновья дураки и нюни, и начальство – сволочи, и страна не такая, и правительство… А главный враг, конечно же, она, Катька. Она его не понимает, не любит, да и не любила никогда, а замуж вышла так, потому, что не брал никто. А матросик-то ее не дурак был, не зря поматросил и бросил! Сто, тысячу, миллион раз в такие минуты Катька пожалела, что когда-то рассказала Коле о Мише. Откровенной быть захотелось, видите ли. Вот дура-то! И больше всего она не могла Коле потом простить вот это издевательское «поматросил и бросил».

Конечно, наступала новая неделя, Коля трезвел, просил прощения, ругал себя, обещал сходить с ними в театр или парк, но… редкие выходные проходили у них в уютном семейном кругу, и чем дальше, тем реже.

А уж когда вдруг их дом в центре города пошел на капитальный ремонт и расселение и им дали квартиру в спальном районе! Сначала это было такое огромное, совершенно неожиданное счастье! Катя была уверена, что они так и будут всю жизнь жить в той комнате – метраж не позволял им не то что встать на очередь на обычную квартиру, а даже и на кооперативную (вот такие законы были!). Она ходила по квартире, и ей все не верилось, что и эта комната, и эта, и кухня, и ванная, и даже туалет – только их! И лоджия! И никто не просит освободить конфорку, и холодильник на кухне, а не шумит всю ночь над головой!

Но у нее случился выкидыш, и что-то пошло не так – врачи объявили, что больше детей у нее не будет. А у Коли после этого получился такой чудовищный запой, что то, что было раньше, показалось просто ерундой. В общем, даже вспоминать не хочется, что началось потом – запои стали регулярными, со всем вытекающим из них «весельем» и скандалами, потом такими же регулярными Колиными раскаяниями и обещаниями… Жалко было сыновей, жалко было себя – Катя чувствовала, что превращается в больную неврастеничку. Подхватить бы ей мальчишек да уехать, хотя бы к родителям, да то все надеялась, что Коля одумается, что думала, что это в ней причина, и что она делает что-то не так, что она, действительно, Колю не любила, а значит, зря за него замуж вышла, а значит, ему жизнь сломала – и пыталась быть к нему внимательнее, проявлять больше заботы… А потом и уезжать стало некуда – родители как-то совершенно неожиданно умерли один за другим буквально за полгода, а брат продал квартиру и уехал аж на Дальний Восток. Часть денег он отдал ей, но деньги быстро разошлись – были как раз печально знаменитые девяностые.

Они тогда жили в новой квартире – и в такой беспросветной яме! Одно счастье было – Никита с Кирюшей. Ребятки, как ни странно, росли беспроблемными, здоровенькими, радовали ее и хорошей учебой, и тем, что по дому помогали – жалели ее. Да еще девчонки сильно поддерживали, то в театр позовут, то просто где-нибудь погулять или посидеть за чашкой кофе да пироженкой. Катя старалась сильно не надоедать им своими проблемами, но все равно постоянно ловила себя на том, что или про Колины запои рассказывает, или себя во всех бедах обвинять начинает перед ними…

Именно во время этих жутких Колиных запоев у них с мальчишками появилась традиция – «походных» вечеров. Очередной запой продолжался уже больше недели, деньги Коля пропил вообще все, в холодильнике было пусто… Хорошо хоть, у нее всегда на такой случай оставался запас круп, макарон, сухого молока да подсолнечного масла. Были еще полбатона и «заначка» из двух припрятанных банок кильки в томатном соусе. Катька прикинула: получка у нее завтра, мальчики позавтракают и пообедают в школе (она оплачивала на месяц вперед), два куска булки нужно оставить на утро ребятам – посолят – вот тебе и бутерброд к чаю (как ни странно, оба любили булку именно с солью). На обед они доедали суп, да варила она макароны, а вот что придумать на ужин? Перловки, что ли, сварить? Да с зажаренным лучком – луковица тоже есть. И вдруг ее осенило. Перловку сварила в казанке, потом еще потомила в духовке, чтобы распарилась получше, зажарила мелко порезанную луковицу, хорошо присолила, и выложила прямо в казанок на перловку. Достала эмалированные кружечки – бабушка купила в период бросания Никиткой посуды на пол. Надо же, какие качественные – даже эмаль нигде не оббилась! И объявила сыновьям «походный вечер». Когда объяснила идею, оба тут же загорелись, вместе сооружали «палатку» из стола, стульев и покрывал, тащили одеяла, подушки, фонарик. Чай решено было заваривать «по-походному» – прямо в большом чайнике (ну и ладно, потом отмою, – мельком подумала Катя). Они сидели в «палатке» при свете фонарика, ели ложками перловку прямо из котелка («по-походному»! ), пили чай из кружек, а кильку – непременное условие! – нужно было есть, положив на булку. Сначала они рассказывали друг другу «страшные» истории, но это быстро надоело. И тогда Катька стала петь песни, которые они пели «на морковке», вспомнила, кажется, и весь их студенческий фольклор, и подобные песни из своего детства, и вообще все, что принято петь под гитару. Мальчишки слушали, затаив дыхание, что-то сами пытались подпевать.

– Эх, для настоящего похода не хватает гитары, звезд и комаров! – вздохнула Катя, устав петь.

– А я знаю! – воскликнул Кирюша. – В другой раз можно гирлянду елочную взять, прикрепить к потолку – будет как звезды!

– Точняк! – солидно подтвердил Никитка. – Мам, а давай, позовем Тоху – у него как раз гитара есть. Он быстро песни выучит, и мы будем тогда под гитару петь, по-настоящему!

Антон, Никитин лучший друг, жил в соседней парадной.

– Ну как Тоша придет? У нас же папа пьяный, он увидит! – вздохнула Катя.

– Ой, мама, а то Тоха не знает, что папка пьет! Сто раз его пьяным на улице видел! – возмутился Никита. – И вообще, ему это по барабану!

– Ладно, приглашай тогда, – улыбнулась Катя. – Гитара-то нужна!

– Только давай, папке говорить не будем, ладно? – ребята вопросительно смотрели на нее.

– Хорошо, – Катя кивнула, – это будет наш секрет.

В тот раз запой Колин уже кончался – на следующий день он, хоть и с опозданием, но пошел на работу, а потом несколько вечеров отлеживался под телевизор. А в следующий раз мальчики уже сами напомнили ей про «походный вечер». Пришел Антошка с гитарой, они опять ели перловку из казана, игравшего роль походного котелка, пили чай из кружек, ели булку с килькой. Когда накануне Катя предложила им сварить что-то другое, или хотя бы добавить в «походное» меню колбасы – братья хором возмутились и велели сделать все так, как было в прошлый раз.

– Только с гитарой и звездами, – уточнили они.

– Ну хорошо хоть, без комаров, – засмеялась она.

Антон довольно быстро выучил их песни, тем более, что Никитка даже записал слова некоторых на листочках, Катя пела с ними, потом ушла – пускай одни побудут.

С тех пор мальчишки стали ждать папиных запоев… с нетерпением! Когда Катя это поняла, то сначала ужаснулась, а потом подумала, что лучше так пускай ждут, чем со страхом или ненавистью.

Но эти «походные вечера» были, пожалуй, единственным хорошим в такие дни. Остальное – ругань, пьяный мат, грохот музыки, страх того, что Коля может обидеть сыновей, безденежье, и прочие составляющие пьяного скотства – было таким беспросветным и мучительным, такой тоской от невозможности что-то изменить!

Однажды она была в таком отчаянии, что решила попробовать сходить в церковь – слышала, что если искренне помолиться – помогает. Пошла, посмотрела, что делают другие, купила свечи, поставила к иконам. Прочитала молитвы, расположенные рядом с иконами, посидела на скамеечке. Вроде и правда, стало спокойнее на душе. А потом разговорилась в парке с бабулей – та выгуливала внуков. Бабуля ей все объяснила – зачем свечи к иконам ставят, зачем записочки, как нужно креститься, как поминать близких… Катя спросила, как сделать так, чтобы муж не пил. Бабуля помолчала. «Ох, дочка, дело это тяжелое. Я в этом тебе не помогу. А вот сходи– ка ты в наш храм к батюшке Алексию, попроси его с тобой поговорить. Человек он занятой, но в беде не откажет». Катя от души поблагодарила бабулю.

В храме спросила, как ей поговорить с батюшкой. Тот вышел сам, выслушал просьбу и сказал, когда прийти. Батюшке Катя рассказала все, что ее мучало. А батюшка объяснил ей, что ее беда – в гордыне: она пытается решать за другого человека его проблемы. И поэтому у нее развилась созависимость. И дал ей прочитать небольшую книжку, а потом прийти еще.

Когда Катя читала, она была в ужасе – оказывается, проблемы не только у Коли, а и у нее! Как это было страшно – понять, что ты тоже зависимая, пусть «со-», но от этого было не легче. Но она осознавала, что так дальше нельзя, что надо вытаскивать себя из этой пропасти, пока туда не попали и ее сыновья. Она выучила книжку чуть ли не наизусть, и теперь старалась если не вести себя по-другому с Колей, то хотя бы не впадать в слезы и безнадежность. Она твердила себе: «Это другой человек, он не ребенок, а взрослый, он сам отвечает за свои поступки, пить – это его желание, меня это не касается, я за него не отвечаю»… В следующий Колин запой она буквально скрутила себя, не разрешая впадать в безумие отчаяния, обвинений, слез, жалоб. Говорила себе: «Это не Коля меня провоцирует, это водка. Я сильнее какой-то бутылки!». И в какой-то момент поняла, что совершенно спокойна! Это так обрадовало ее, что она даже замурлыкала какую-то мелодию и сделала несколько танцевальных па. А потом предложила сыновьям… пойти в кино! Они очень удивились, но явно обрадовались, что она не плачет или злится, а спокойна.

– Мам, а как ты обед готовить будешь? – недоверчиво спросил Кирюша.

– А я и не буду! Мы можем в какой-нибудь столовой пообедать!

– А папа?

– А папа – если захочет есть, в холодильнике колбаса, на кухне – плита и картошка. Пускай сам себе сварит.

– Он же потом злиться будет! – Кирюша сморщился.