Текст книги "Вот такой сценарий…"

***

После летней сессии Катька, конечно, поехала домой, в родной городок. Она наслаждалась ленью, бездумьем и бездельем – только сейчас она поняла, как устала за этот год. Да и гордиться собой могла вполне заслуженно: первый курс – самый трудный, все так говорят. У них уже отчислили одну студентку: после первой сессии набрала «хвостов» и так и не смогла подтянуть их… Половина группы то тройку схватит на экзамене, то двойку. Двойка – еще ладно, ее хоть исправить можно, а трояк получишь, хоть один в сессию – все, стипендию не дадут – у них с этим строго. А у Катьки даже троек нет, значит, стипендия на следующий семестр обеспечена! И вообще, она – «студентка, комсомолка и просто красавица», так что имеет полное право расслабляться! Мама даже не загружала ее помощью по дому, все делал младший брат Димка. Ворчал, правда, что ему тоже нужно летом отдыхать, и что Катька – женщина, вот пускай и делает женские дела, но родители твердо сказали – он год на всем готовом был, не то что Катя, в общежитии намучалась, и вообще Кате нужно отдохнуть! Вот она и отдыхала на полную катушку: гуляла по парку, читала, валялась на городском пляже…

Однажды лежала так на солнышке с книжкой, вдруг на страницу упала тень. Катька лениво подняла голову. Рядом стояла девушка ее возраста, что-то знакомое, но никак не вспоминалось ее имя.

– Ты что, не узнаешь? Мы же с тобой в пятом классе в Доме Пионеров вместе в кукольном кружке занимались!

– А, помню! – обрадовалась Катька. – Сонька! Ты еще все время то Снегурочку, то Принцессу, то Внучку играла, а мне доставались всякие Дедки да Бабки.

– Ну да! Просто у меня тогда голос был писклявый, а у тебя довольно низкий, вот и подходил для таких ролей.

– Конечно, только тогда-то я этого не понимала и обижалась ужасно. Тебя даже ненавидела иногда! А потом нашей Валерии и высказала, вроде того, почему одним хорошие роли, а другим плохие. Выговорила, в общем, ей по полной программе.

– А она что? – засмеялась Соня.

– Да что – то же самое про голос. Ну, а я сказала, что тогда вообще ходить не буду, развернулась и ушла. Надеялась, что она меня остановит, уговаривать начнет остаться. Ну, а она не остановила. Так я и не стала больше туда ходить. И подругу свою уговорила тоже уйти, да ей тоже хороших ролей не доставалось.

– Понятно. Ну, а мы-то весь учебный год отходили. Сначала интересно было, а потом тоже надоело, да и некогда стало – я фотографией увлеклась, а в шестом классе на фотокружок пошла.

Девчонки разговорились: оказалось, что Соня тоже учится в Ленинграде. Только в вуз поступать побоялась, а пошла сразу в техникум, на бухгалтерию – у нее мама всю жизнь бухгалтером проработала, вот и посоветовала. Соньке нравится – ей всегда нравилась математика, всякие формулы, операции с числами. Они вспомнили всех общих знакомых – кто куда поступил, кто уже в армии. Катька рассказала про Вовку из параллельного, как они столкнулись осенью в студгородке. Договорились вместе ходить на речку.

Сонька оказалась хорошей девчонкой, с ней легко было проводить вместе время. Так что в конце лета они обменялись адресами и обещаниями обязательно встречаться и в Питере.

А на втором курсе их отправили «на картошку» – вернее, на морковку, в пригородный совхоз Шушары. Пробыли там весь сентябрь, даже начало октября захватили, пока в бараках не стало совсем уж холодно. Ну, а потом, конечно, стали учебу нагонять – по четыре пары каждый день, да подготовка к семинарам, к коллоквиумам. В выходные – то в театр, то свидание очередное… Так что к Соньке Катя выбралась только в конце ноября, в один из субботних дней.

Увидела Сонино общежитие и хмыкнула: да, это вам не студгородок – современный, светлый, удобный! Стены и двери обшарпанные, коридор темный, в комнате, судя по допотопным металлическим и явно продавленным койкам – шесть человек. А в комнате вихрилось то хорошо знакомое Катьке веселое оживление, когда девчонки куда-то собираются. Кто-то бегал полураздетый с утюгом в руке, кто-то красился у маленького зеркальца, кто-то что-то спешно пришивал…

Соня расцеловалась с Катей, наскоро познакомила ее с соседками по комнате.

– А мы тут на танцы собираемся, – весело объявила она.

– Сонь, ну какие танцы, – засмеялась одна из девчонок. – Сколько тебе говорить – не танцы, а дискотека!

– Да ладно, какая разница, – пожала плечами та. – Суть-то одна: поплясать да себя показать!

– Ну вот, – огорчилась Катька. – Наконец-то к тебе выбралась, а вы уходите.

– Так в чем же дело? – махнула рукой другая девчонка. – Пошли с нами!

– А и правда, Кать, пошли! – загорелась Соня. – Ты же сегодня все равно больше ничего не планировала?

– Не планировала. Но – в этом? – Катя оттянула рукой подол своего теплого свитера.

– Ой, да сейчас блузку какую-нибудь подберем – и все! Ну вот хочешь, плойку возьми, она уже освободилась, кудри накрути! Все! Идешь с нами, – засмеялась Соня.

Они куда-то ехали на трамвае, Катька даже не обратила внимания, куда – всю дорогу девчонки расспрашивали ее про студгородок, про дискотеки – оказалось, даже они наслышаны.

А когда вошли в вестибюль большого серого здания, Катька вдруг увидела вокруг множество молодых ребят в форме морского училища.

– Ну, и куда ты меня привела? – пробурчала она Соне. – Я же моряков терпеть не могу.

Говорила, вроде бы, тихо, но один из морячков, стоящий рядом, с повязкой дежурного на рукаве, насмешливо осведомился у нее:

– За что же нам такая немилость, девушка?

– А меня от одного вашего вида укачивает, юноша! – с вызовом глядя в его глаза, ответила Катька.

Морячок засмеялся. И на первый же танец пригласил ее, а потом приглашал еще и еще – когда успевал перехватить. Почему-то Катька имела бешеный успех в тот вечер – не стояла или сидела ни одного танца! Ее приглашали наперебой, так что в конце концов Миша – так звали этого самого дежурного, даже увел ее в холл – передохнуть и охладиться, как он предложил. Катька не возражала – у них завязался очень интересный разговор про книги, про любимых авторов… Миша любил то же, что и она. И это было удивительно, ведь мальчики обычно читают мало, и нравится им совсем другое! Проводить он ее, понятно, не мог – дисциплина, но на следующий же день пришел в общагу с самого утра, Катька только-только успела позавтракать. Адрес он, конечно, вчера спросил, и прийти обещал, но Катька не ожидала, что прямо вот сегодня! Миша посидел в холле, пока она одевалась-красилась, а потом повел ее… на «корабельное кладбище»! Оказалось, есть в Ленинграде место, где стоят много совершенно разных кораблей, уже отслуживших свое. Зрелище это, конечно, было печальным, но и очень романтичным! Тем более, что Миша очень много знал про разные корабли, особенно парусники. Он рассказывал, где какая мачта, как называются паруса и такелаж, вспоминал целые куски из «Алых парусов» Грина – в общем, совершенно очаровал Катьку. А потом они грелись и пили чай с пирожками в какой-то маленькой пирожковой, потом еще пошли в кино. В общем, когда вечером Миша проводил ее и сказал, что придет в следующее воскресенье, Катька была так переполнена впечатлениями от этого длинного дня и от Миши, что сразу улеглась спать – и уснула, как убитая.

Потом они так и встречались по воскресеньям: Миша сказал, что у них на третьем курсе в увольнение два раза в неделю отпускают только отличников, а он, увы, не отличник. Гуляли по городу, ходили в кино, музеи, иногда в театр – Мише было проще достать билеты на хорошие спектакли, но тогда это было что-то вроде культпохода его курса. Перекусывали в пирожковых или столовых – так было дешевле, а откуда у курсанта деньги? Потом Катька старалась его тоже подкормить: то пирожков напечет или рогаликов, и берет с собой на прогулку, то приготовит с вечера что-нибудь вкусное и зазовет Мишку на угощение… Мишка каждый раз умилялся и называл Катьку «хозяюшка моя»! Много было цветов, поцелуев, стихов – Мишка их знал множество. Однажды они пробрались в каком-то доме на крышу, и там стояли под звездами, и Мишка читал стихи, перед каждым серьезно произнося: «Посвящается самой лучшей на свете Кате», до тех пор, пока не спохватились, что он уже почти опаздывает в училище. Катька сказала, чтобы он шел, не провожал ее, сама доберется, но Миша наотрез отказался, и они всю дорогу до метро и потом от метро бежали, хохоча и задыхаясь от смеха и от бега…

А на зимних каникулах Катька так отчаянно по нему скучала, так жадно ждала писем и так бесконечно их перечитывала, что даже мама сказала: «Катюша, ты, похоже, влюбилась!». А Катька ответила, сияя, как солнце:

– Нет, мама! Все намного хуже: Я! Его! Люблю!

Она рассказывала маме о Мишке, о их прогулках, о том, как они познакомились – и это доставляло ей несказанное удовольствие – как будто она сейчас рядом с Мишей.

А когда они встретились после каникул, то первыми Мишкиными словами были:

– Катя! Это даже хорошо, что мы расставались. Потому, что я понял: я люблю тебя.

Мишка держал ее руки в своих и целовал по очереди каждый палец, а Катька молчала и просто смотрела в любимые глаза.

– А ты? – спросил, наконец, он.

– Да, – чуть слышно смогла выдохнуть Катька.

– Катя! Я тебя люблю, – повторил самые чудесные слова на свете Мишка. – И хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна? – он с улыбкой опять стал целовать ее пальцы.

– Конечно! – Катька была от счастья даже не на седьмом небе, а где-то гораздо выше. Ей вообще казалось, что они вовсе не стоят на заснеженной тропинке парка, а летят, летят где-то, непонятно где…

Катя думала, что они вот прямо сразу подадут заявление, но Миша сказал, что клятвенно обещал родителям не жениться до окончания училища, поэтому им придется подождать. Ну, этот курс уже наполовину кончился, а там четвертый – и все! А зато, продолжал он, я буду на нашей свадьбе уже в офицерской форме.

– Представляешь, Кать, как это будет красиво! Я так и вижу нашу свадебную фотографию: ты в белом длинном платье и длинной фате, сидишь в старинном кресле, я в морской форме стою рядом, на столике – букет белых роз, а на стене за нами – картина, а на ней – парусник с алыми парусами!

– А где мы картину-то возьмем? – невольно улыбнулась Катя.

– Найдем! Ну, сами нарисуем, если что, – махнул рукой Мишка.

– Да, все это хорошо, но столько еще ждать… – вздохнула она.

– Ну что поделаешь, Кать! И вообще, привыкай – тебе теперь часто придется меня ждать. И жить придется всегда у моря, – он говорил серьезно, даже нарочито-торжественно, только уголки губ подрагивали от улыбки, – хоть тебя и укачивает!

– Ладно… буду ждать тебя на берегу, – у Катьки от такой картинки даже дыхание перехватило: как это прекрасно – ждать любимого мужа, который где-то там, в море, делает свою мужскую важную работу! А потом возвращается к жене, к ней!

Эта весна была для Катьки самой счастливой в ее жизни: любимый город, любимый вуз, любимый Миша… Вот только одно ее поначалу смущало: почему Миша не стремится к интимной близости? Даже когда они остаются у нее в комнате одни на целый день, все ограничивалось лишь долгими страстными поцелуями, от которых оба становились совершенно пьяными. Да и все девчонки многозначительно переглядываются, а некоторые даже хихикают, когда она выходит из комнаты после нескольких часов с Мишей наедине. Нет, не то, чтобы ей этого хотелось, но ей казалось, что когда двое так любят друг друга, то это неизбежно должно произойти! Однажды она даже набралась смелости и, краснея и заикаясь, даже спросила об этом любимого.

– Знаешь, Кать, я тоже этого хочу. Но – потом. Я слишком тебя люблю и уважаю, и считаю, что все такие отношения возможны только после свадьбы. Извини, но так уж я воспитан…

– Да нет, я же тебя не заставляю! – испугалась Катя. – Я тоже так думаю, просто… у всех-то по-другому…

– Ну у всех – пусть, как они хотят. А у нас – так. – Он опять обнял ее и стал целовать, очень легко и как-то особенно нежно…

Как ни странно, оба они стали учиться даже лучше. Миша не мог себе позволить получать плохие оценки, иначе его не отпустили бы в увольнительную, к Катьке, а она вдруг обнаружила, что единственный способ, который помогает ей забыть про время и не ждать мучительно следующего воскресенья, – это учить, конспектировать, зубрить, в общем, грызть гранит науки. Так что летнюю сессию она сдала с одной лишь четверкой – чуть-чуть не дотянула до повышенной стипендии!

Летние каникулы они опять должны были провести врозь: Миша уезжал к родителям всего на неделю, а потом на два месяца – на практику в море. В середине августа – опять к родителям, теперь уже на две недели, а потом… потом – сентябрь, и они смогут, наконец, опять быть вместе хотя бы по выходным!

Письмо Миша прислал всего одно – он написал его в тот день, когда только приехал к родителям. И оно было полно такой любви, что Катька готова была читать его снова и снова, хотя выучила наизусть не только содержание, но и каждую букву, каждую запятую или сгиб бумаги…

Больше писем не было. Катя уверяла себя, что он просто закрутился дома, а потом вообще в море ушел. Наверное, оттуда не напишешь? А может, просто ну вот совсем нет на это времени? Но сомнения грызли ее все больше и больше. Она запрещала себе думать о плохом, но – все равно думалось. Так что каникулы слились у нее в какую-то сплошную серую тоску. Единственное событие, которое выбивалось из этой серости – была Сонина свадьба. За то время, что они не виделись (как раз с той самой дискотеки, где Катя познакомилась с Мишей), Сонька успела встретить свою большую любовь, и даже судьбу!

Свадьба у них была дома у Сониных родителей, и Катя, конечно же, получила приглашение. Жених показался Катьке совсем взрослым – на целых шесть лет старше! Он уже успел отслужить в армии и закончить строительный институт. Теперь его отправляли работать по распределению, Сонька уезжала за ним, переведясь на заочное. Вроде бы за этот год они и виделись-то с Катькой всего раз, если не считать прошлогодних летних каникул, но Катьке было отчего-то жалко до слез, что Соня уезжает из Питера. И так же до слез хотелось, чтобы у нее все сложилось хорошо. Хотя в этом, кажется, не приходилось сомневаться – так сияла счастьем Соня и так любовно-нежно обращался с ней молодой муж.

С самого начала августа Катя стала считать дни: через две недели Миша будет дома у своих родителей, и сразу напишет ей, ну, пусть три дня письмо будет идти. Значит, ждать его осталось семнадцать дней! Каждый вечер она мысленно зачеркивала еще день. И ждала, ждала, ждала… Ни семнадцатого, ни восемнадцатого, ни девятнадцатого августа письма не было. Проплакав ночь, Катька стала собираться в дорогу. На мамины тревожные расспросы с отчаянием закричала:

– Мам! Я не могу больше так мучиться! Поеду сама к нему, узнаю. Может, он заболел? Может, что-то вообще страшное случилось? Может, помощь моя нужна? Да хоть посмотрю на него и спрошу – почему?

– Подожди, Катюша. А вдруг и правда, что-то серьезное произошло? Ну, может быть, горе какое-то в семье у них? А ты тут прибудешь – здрассьте, утешайте меня. Потерпи уже до Ленинграда, совсем ведь немного осталось. Там уж точно все прояснится. В крайнем случае, в училище к нему сходишь.

Катька бросила полусобранную сумку обратно в шкаф. Посидела, подумала. И пошла на телеграф. Телеграмма ее была короткая и отчаянная: «Миша, что случилось? Мне приехать?».

А днем раздался междугородний звонок. Бесстрастный голос телефонистки сообщил, что вызывают Екатерину. Катькина ладонь, держащая трубку, мгновенно стала совершенно мокрой. И такой родной голос тихо произнес:

– Катя…

– Миша, ты живой? Почему ты не пишешь? Я чуть не умерла! Сегодня утром хотела уже ехать к тебе! – закричала Катька.

– Катя, никуда не надо ехать. Я тебе все напишу в Ленинград, сюда уже не успею. Я живой. Вот только совершенный гад и трус. Прости меня, если сможешь. – И короткие гудки: – пип-пип-пип…

Катя сидела, продолжая прижимать к уху трубку и слушая эти гудки, пока не выглянула из комнаты мама и не забрала у нее трубку, потом отвела на кухню, налила чаю… Катька машинально его выпила, потом так же на автопилоте дошла до дивана, каким-то краешком сознания отметила, что не нужно пугать маму, а значит, надо вести себя как обычно, а обычно она читает – значит, надо раскрыть книгу… Лежала, отгородившись этой книгой и глядя на страницу, а в голове все крутилось: «Прости меня… пип-пип-пип…».

Оставшиеся дни она так и пролежала на диване, якобы за чтением, слушая страшное «пип-пип-пип». Родители пытались тормошить ее, отвлекать, чем-то занимать. Мама даже не хотела, чтобы она уезжала, говорила, что надо взять больничный и немного прийти в себя, или предлагала поехать в Питер с ней, но Катька все-таки нашла в себе силы сделать вид, что все хорошо. Она даже посмотрела с родителями какую-то комедию по телевизору, смеялась и что-то комментировала. Родители-то уж точно ни в чем не виноваты – зачем же их мучать? Так что в Питер ее отпустили довольно спокойно, только взяли слово позвонить сразу, как только доедет и когда прочитает письмо.

Приехала в общагу Катька на день раньше – просто уже не было сил томиться неизвестностью. Письмо ждало на вахте. Она схватила его, дошла до комнаты и прочитала, даже не раздеваясь и не присев. После всяческих «лирических отступлений» типа «ты самая лучшая, а я недостоин» и «ты моя песня неспетая» была изложена суть: Миша по приезде в родной город встретил свою бывшую одноклассницу и первую любовь. И дальше – опять лирика-лирика о том, какая Катя распрекрасная. Но он понял, что бывшая любовь никуда не делась. И та «любовь» тоже это поняла. В общем, у них опять все закрутилось. И да, не смогли удержаться – «бросились друг к другу, как безумные»… В общем, переспали они.

(Тут Катька даже застонала: а со мной, значит, такого безумия не было???)

Потом Миша ушел в море. И там опомнился (ха-ха, меня, не иначе, вспомнил – прокомментировала Катька вслух). И ему стало так стыдно, что он даже писать ей (Кате, то бишь) не мог. И думал – пройдет наваждение, и все станет на свои места, и будет, как прежде (ну да, ну да – сказала Катька, – а переспал с кем-то – вообще не в счет). А когда пришел с моря, оказалось, что ТА – беременна. Пришлось срочно жениться (ну еще бы, порядочный ты наш – Катькины комментарии становились все злее). Опять сплошная лирика – что недостоин, что гад и сволочь, что Катя – самое прекрасное, что было в его жизни, что даже не смеет просить ее простить… и тэдэ и тэпэ.

Катя посидела немного, переоделась, выпила лимонада из бутылки, купленной по пути в ларьке и перечитала письмо еще раз, уже не судорожно и взахлеб, а более-менее спокойно. Ей даже плакать не хотелось, просто она вдруг как-то резко устала, хотелось лечь и лежать.

– Ну, уж нет! Хватит, належалась! И плакать тоже не буду. Еще не хватало.

Она быстро разобрала сумку и разложила вещи. Надо сходить в магазин за едой – самой поесть, да и девчонкам сюрприз устроить: приедут, а тут им встреча горячая приготовлена. Да и родителям нужно позвонить.

На переговорном пункте ждать почти не пришлось. Катька услышала такой родной мамин голос, и постаралась говорить как можно спокойнее:

– Мам, все в порядке! Доехала хорошо. Письмо получила и прочитала. В общем, у Миши все хорошо, даже более чем: он летом женился, – тут голос все-таки чуть не сорвался, но Катька заставила его слушаться, – На своей школьной любви.

– Ну, я что-то в этом роде и предполагала, да тебя пугать не хотела. Как ты, доченька? – тревожно спросила мама.

– Да ничего, переживу, – хмыкнула Катька. – Мам, вы не волнуйтесь за меня, все нормально, правда!

– Ну как же нормально! Вот ведь… – мама помолчала. – Давай-ка, в самом деле, приезжай обратно, побудь еще дома, дома и стены помогают. Справку тебе раздобудем. А хочешь, я приеду? Возьму на работе за свой счет, и приеду!

– Нет, мамуль, не надо. Я справлюсь, точно. Обещаю тебе торжественно, что никаких глупостей не наделаю. Все будет хорошо.

– Да тебя же там и поддержать-то некому! И тетя Лора уехала, и даже Соня!

– Да завтра уже девчонки приедут. Мамуля, правда, не переживайте. Все нормально! Все, целую вас. Вечером напишу письмо.

На другой день первой примчалась Яппи, но сразу исчезла к своему Яше, сказав, что придет к обеду, когда приедет Татка. Катя приготовила блинчики с творогом, и когда улеглась первая суматоха от их встречи, поставила на стол банки с вареньем и сметаной и положила всем блинчиков.

– Да знаю я, что тебе одного хватит, – успокоила она Яппи, которая уже было открыла рот, чтобы начать возмущаться, – Яше своему возьмешь.

Девчонки ели блинчики, потом просто сидели за столом, потом опять пили чай с разным вареньем, которое привезли из дома, и болтали без конца. Яппи рассказала о своем неудачном визите к родителям Яши и как они с Яшей ездили на две недели к морю; Тата со смехом рассказывала о летнем романе и как она потом с трудом смогла отбиться от навязчивого поклонника… Наконец, Яппи заметила:

– Так, ну, а ты, Катерина, что молчишь? Давай-ка, теперь твоя очередь.

– Я расскажу, – серьезно начала Катя. – Только очень вас прошу: не охайте и ахайте, и вообще не комментируйте. Мне и так тяжело. Откроете рты – ничего не скажу.

– Что, все так плохо?

– Вы что, с Мишей поссорились? – одновременно начали девчонки.

– Ну я же вас просила молчать! – укоризненно сказала Катька.

– Все, «молчу, как рыба об лед», – процитировала Яппи.

А Татка засунула в рот целую конфету и демонстративно начала ее жевать.

– Да, все настолько плохо, хотя мы не ссорились. Просто расстались.

Ну вот, она это и сказала вслух. Катя не смотрела на девчонок, но чувствовала, как напряженно они молчат. Она взяла Мишино письмо.

– Так, это неинтересно – тут все про то, какая я хорошая. А, вот – и она прочитала тот кусок письма, где Миша рассказывал обо всем, что у него произошло. Она цеплялась за буквы и слова на бумаге – просто пересказать ни за что бы не смогла.

– Ну, тут дальше неинтересно, опять сплошные розовые сопли. – Она наконец опустила письмо и посмотрела на девчонок.

Они обе, как по команде, подскочили к ней. Татка обняла ее за голову и гладила по волосам, а Яппи крепко сжала руку.

– Я же просила! – Катя попыталась вырваться.

– Да мы и молчим… – пробормотала Татка.

– Катенька, я тоже молчу, – Япик взяла другую ее руку. – А пойдем, его отлупим!

И тут Катька начала смеяться. Просто она представила, как Япик, с ее весом пера и ростом воробья, «лупит» здоровенного Мишку. Она смеялась и смеялась, до слез, пока не почувствовала у своих губ чашку.

– Кать, попей водички! – Татка тревожно заглядывала ей в глаза.

– Да нет, девчонки, у меня не истерика. Ну, представьте сами эту картину – Япинька «лупит» Мишку!

Девчонки тоже посмеялись вместе с ней, а сами нет-нет да и переглядывались, показывая глазами друг другу не нее.

– Ладно, дорогие, хватит меня глазами жечь. Все нормально, переживу. Только очень вас прошу – никогда! Не напоминать мне о нем больше. Нет его, и не было никогда!

Правда, раз Катька нарушила данное самой себе обещание никогда не говорить о Мишке: на зимних каникулах она сказала маме:

– Вот видишь, как умные девушки поступают. Забеременела – и никуда Мишка не делся. А я же хорошая, до свадьбы ни-ни… Надо было, наверное, тоже так сделать, была бы сейчас я Мишкиной женой!

– Ну что ты, Катюшка! – возразила мама. – Ведь он же сказал, что у них опять чувства вспыхнули. А вот поженились бы вы, ребенок бы родился, а тут он понял бы, что любит другую. И что, – тебе все равно без него оставаться, так еще и ребенку без отца!

– Да ничего подобного! У них знаешь, как строго, ни за что он не развелся бы!

– Ну, а как бы ты жила с ним всю жизнь, зная, что он тебя не любит? Нет уж, конечно, тебе сейчас больно, но это пройдет. А ты еще встретишь свою судьбу, – мама обняла ее и прижала голову к своей груди. Так они и сидели тихонько, пока не пришли папа с Димкой ужинать.

И начала Катька жить дальше. Училась, сдавала зачеты и экзамены, даже знакомилась с какими-то парнями, вот только все ограничивалось одним свиданием – ей доставляло какое-то наслаждение бесконечно подкалывать и высмеивать очередного поклонника, а кому такое понравится? Только один из них никак не мог от нее отстать, прощал любые ее выходки, лишь смотрел с умилением, как мать на расшалившегося ребенка.

Однажды, возвращаясь в метро из институтской читалки (зачиталась Стругацкими, на дом этот томик не выдавали), почувствовала на себе чей-то взгляд. Парень стоял напротив, и, улыбаясь, явно рассматривал ее. Одет обычно: брюки, куртка, вязаные шапочка и шарфик. И сам какой-то совсем обычный, так, человек из толпы. Катька демонстративно фыркнула, состроила пренебрежительную мину и закрыла глаза. Но даже и с закрытыми глазами чувствовала – смотрит. Для таких случаев был заготовлен план: сидеть до последней секунды, а когда двери уже начнут закрываться – быстро выскочить. Однако план не сработал: когда Катька победоносно оглянулась, ожидая в отъезжающем вагоне за закрытой дверью увидеть разочарованное лицо несостоявшегося поклонника, обнаружила того в нескольких шагах на платформе, все так же с улыбкой смотрящего на нее.

«Улыбайся-улыбайся, – подумала Катька, – И не от таких отделывались!». План был у них с девчонками давно отработан: на Техноложку, там в параллельный поезд (который увезет вовсе не в противоположном направлении, как на других станциях, а на другую линию), там до перехода, вернуться обратно. И все время то ждать следующего поезда, то быстро садиться в тот, который уже закрывает двери, и еще можно выйти на какой-нибудь станции, делая вид, что выходишь, а потом опять сесть в поезд… В общем, путать следы. Но парень не отставал, и после каждого «маневра» Катька, повертев головой по сторонам, опять обнаруживала поблизости его дурацкую улыбку, которая становилась все шире. Наконец, ей все это надоело. Да и жарко бегать по метро в шубе. Она решила ехать в общагу. Ну, отошьет – делов-то.

На улице парень не отставал и дошел за ней до самого корпуса. Понятно, надеялся узнать, где она живет.

«Ну, узнал? – насмешливо подумала Катька. – Можешь теперь поискать».

Парень правда ее не заинтересовал, и даже не зацепил своей настойчивостью – через полчаса она уже совершенно о нем забыла. И никогда, наверное, и не вспомнила бы, но через несколько дней, когда она опять задержалась в библиотеке, со скамейки перед входом в корпус ее окликнули:

– Девушка, подождите, пожалуйста!

Катя оглянулась и узнала парня из метро. «Ну надо же! Неугомонный какой!» – подумала она с удивлением.

– Пожалуйста, не уходите! А то мне придется тут каждый вечер сидеть. А холодно! Простужусь, заболею, и буду тут кашлять, вам же стыдно будет.

– С чего это мне будет стыдно? Вам надо – вы и сидите, я-то тут при чем?

– Ну пожалуйста, не уходите! – взмолился парень. – Посидите со мной пол часика! Смотрите, снег какой красивый!

– Ладно, – вдруг решила Катька, – пол часика. – Снег, действительно, падал медленными белыми хлопьями, как в кино, и обновленные сугробы были пышными и под светом фонарей сверкали и переливались драгоценными искрами.

Ну, а просто сидеть и молчать было, вроде бы, глупо, поэтому познакомились.

Коля оказался совсем простым. И дело даже не в том, что он закончил ПТУ и после армии работал здесь на стройке рабочим, получившим по лимиту прописку и комнату в общежитии. А в том, что, рассказав ей про себя, с места в карьер предложил… стать его женой!

– А что? Ты девчонка красивая, мне очень нравишься. Через два года я получу комнату в коммуналке, с постоянной пропиской, мне обещали. А потом и квартиру, ну, это еще не скоро, расписывал Коля. – Я хочу большую семью. Хочу, чтобы у нас было восемь детей.

Катька решила было, что он шутит, и хотела уже засмеяться, но вовремя осеклась, увидев, что Коля говорит абсолютно серьезно и уверенно.

– Ну вот, видишь: ты хочешь восемь детей, а я только двух. Так что мы с тобой явно друг другу не подходим. Поэтому иди, Коля, ищи себе другую жену, – насмешливо сказала Катька.

– Почему только двух? – огорчился тот. – Большая семья – это же так здорово! А насчет денег, ну, чтобы семью обеспечивать, не сомневайся – я заработаю!

– Нет уж, Коля, спасибо, но – нет. И вообще, честно говоря, ты не в моем вкусе, – Катьке уже надоел этот разговор, она замерзла и давно хотела есть. – Иди, Коля, иди!

– Я тебе совсем не нравлюсь? – расстроился парень.

– Совсем, – Катька решила быть безжалостной, чтобы поскорее от него отвязаться.

– Жалко… а ты мне очень понравилась, сразу! Ну, если ты замуж за меня не хочешь, можно, я иногда буду приходить к тебе? Ну, погуляем там, в кино сходим?

– Да зачем? Найди себе другую девушку, а со мной – время зря будешь терять.

– Ну и пусть!

Парень так просительно смотрел на нее, что Катя пожала плечами:

– Не лень, так приходи. Только еще раз повторяю: у нас с тобой ничего не выйдет.

Так и повелось: Коля приходил каждое воскресенье, но чаще всего уходил ни с чем – то Катька уже ушла куда-нибудь (стараясь смыться до его прихода), то сказывалась больной или жутко занятой. Но иногда, раз в месяц примерно, шла с ним гулять по городу или в кино. Он, конечно, предлагал и кафе, а то и ресторан, но тут Катька была непреклонна – нет, и все. Так что они или перехватывали пирожки с лимонадом и мороженым где-нибудь в парке, или иногда ели в недорогих столовых. Он, конечно, старался ее развлекать – то анекдоты рассказывал, то про случай у себя на стройке, то про свое детство, то пересказывал какой-нибудь фильм, но, в общем-то, говорить с ним было особенно не о чем. Иногда он начинал вдруг ее жутко раздражать, и тогда она то его подкалывала на каждом шагу, то просто говорила, что устала и хочет домой. Коля все терпеливо сносил, и вообще относился к ней как к ребенку – старался накормить, беспокоился, не замерзла ли она, не устала ли.

А будни все тянулись, и тянулись – с учебой, с ненужными ей пустыми знакомствами и свиданиями… Конечно, была и обычная суматошная студенческая жизнь – общежитское «братство», театры, музеи, выставки, дискотеки. Но иногда по вечерам становилось совсем уж тоскливо – Яппи жила у Яши, Татка частенько тоже где-то пропадала, являлась только к ночи, и тогда Катька шла к другим девчонкам с их курса, чтобы только не сидеть одной. Она даже вязать научилась! И вязала себе то шапку с шарфом, то смешные пушистые варежки, то супермодный поперечный джемпер из Илонкиного журнала.

На пятом курсе у них была практика. Катька с Таткой и еще одной девчонкой из параллельной группы попали в маленький городок, почти поселок. Вот уж там-то точно была такая скучища! И однажды, неожиданно для себя самой, взяла и написала письмо Коле (адрес он еще перед летом записал на листочке и чуть ли не насильно засунул в ее сумочку). Она все хотела выбросить листочек, да он завалился на самое дно, а тут как-то вдруг нашелся. Вот Катька и написала – просто от тоски.