Текст книги "Хочу тебя испортить"

Глава 21

Я хочу использовать второй день…

© Кирилл Бойко

Game over. Не успел сохраниться.

Уже несколько часов сижу, обхватив руками руль, и бесцельно пялюсь в лобовое стекло. Внешне, наверное, являю самый отрешенный вид. Только внутри все еще идут отголоски дрожи. Баллов пять, но было ведь и двенадцать. После такого не может быть выживших.

Но я-то переживу.

Как иначе? Никак.

Оглушен. Но жив.

Не понимаю только одного. Как можно кого-то так сильно ненавидеть и одновременно… Что? Как назвать эту проклятую тягу? Какое-то помутнение рассудка? А в груди что?

Ненавижу ее… Ненавижу ее в себе.

Отец снова трубу обрывает. Принимаю вызов, когда чувствую, что могу говорить без примеси странных эмоций.

– Где ты опять пропадаешь? – горланит «папочка».

– Дела возникли.

– Какие дела? Ты издеваешься?

– Нет.

По голосу слишком очевидно, что мне похрен на его ор. Не работает. Адаптация давно пройдена. А сейчас еще и эта чертова сводная сестра все заместила. Рефлексы и инстинкты только на нее срабатывают.

Пройдет.

Как иначе? Никак.

– Когда будешь дома? – вновь врывается в воспаленное сознание голос отца.

– Скоро.

Конечно же, «папочка» не верит этому заявлению. Молчит какое-то время. Но на меня даже эта пауза никакого воздействия не имеет.

– Не испытывай мое терпение, – выдыхает, наконец, не тая угрозы.

Насрать.

– Хорошо. Давай.

Естественно, Фильфиневич опаздывает. В половине восьмого около преподавательских домов прогуливаются только Тоха с Жорой. При условии, что нахальное и неторопливое пересечение местности с бейсбольными битами наперевес можно считать променадом. Извлекаю из багажника свою удлиненную дубину и с чувством полной безнаказанности лениво перебираю ею тротуарную плитку по направлению к притормозившим в ожидании меня парням. Нерводробительный перестук усиливаю беззаботным и вальяжным насвистыванием.

Пусть каждая тварь слышит и понимает, зачем мы сюда явились.

На всех положить.

– Салют, – бросаю и вскидываю взгляд на верхние этажи нужной пятиэтажки.

– Здорова.

– Добрый вечер, – распевает Тоха. – Филю ждать будем?

Закатывая глаза, хочу бортануть опаздывающего, как вдруг во двор влетает знакомый спорткар.

Отлично. Если кто-то еще не обратил на нас внимания, то теперь уж точно заметят.

Филя, конечно, прежде чем выбраться, несколько раз смотрится в зеркало. Подгоняю его матом, ибо терпение на исходе. Помогает слабо. Фильфиневич умудряется на выходе из машины протереть влажной салфеткой кроссы. Только после этого тащится к нам.

Пару минут спустя с шумом врываемся в подъезд. Игнорируя лифт, взбегаем на четвертый этаж по лестнице. Топот такой создаем, что Франкенштейн уже по-любому с открытой дверью нас ждать должен.

И…

Дверь открывается, только на пороге вовсе не Курочкин появляется. Грубо шмыгаю носом и выпускаю во внешние данные всю свою ублюдочную ярость, пока не впечатываюсь разгульным и свирепым взглядом в Любомирову.

Естественно, никто из нас к такому не готов.

Я особенно.

Внутри все обрывается. Режет и прожигает какие-то сверхчувствительные точки. И вдыхаемый на автомате кислород только сильнее распаляет это пламя. Нутро разносит. А сердце мощными гулкими ударами расхреначивает всю эту хлипкую горящую массу по всему организму.

– Что ты творишь, Бойко?

То, что этот вопрос направлен, чтобы как-то пристыдить меня, безусловно, злит. Кровь вместе со всей гормональной примесью закипает и сгущается. Сгущается до такого состояния, что утрачивает естественную способность гулять по телу. Рвет бурлящим киселем вены.

И все же… Запал на бойню будто топором обрубает. Понимаю, что не смогу я при ней ни биту в ход пустить, ни какие-либо словесные угрозы. Словно ее глазами себя вижу.

– Что задумал? Что ты за зверь?

Именно так себя и чувствую.

Смотрю на нее, и этот зверь лезет из груди.

– Мы вообще-то просто в гости к Виктору Степановичу заглянули, – заявляет с ухмылкой Филя.

Только он шагает к двери, из глубины квартиры появляется сам Франкенштейн.

– Ну, раз в гости, прошу всех к столу, – приглашает старик. Хмурится, глядя на нас. Транслирует осуждение и какое-то долбаное снисхождение. Но приглашает. – Чего застыли? Проходите. Будем пить чай.

Растерянно переглядываемся. Машинально скребу битой по плитке.

Что я должен сделать?

– Давайте, давайте, – подгоняет Франкенштейн. – У нас уже все готово. Варенье из чайной розы, пироги и мармелад.

Конечно же, не жрачка заманивает нас в берлогу. Хрен знает что! Сам не замечаю, как уже разуваюсь и скидываю куртку. Тоха, Жора и Филя делают то же. Первыми уходят за Курочкиным в гостиную. Оборачиваюсь, чтобы двинуться следом, как Любомирова вдруг шагает ко мне. Щемит меня в угол, словно какого-то задрота.

– Меня тебе не провести, – шипит в мою сторону.

Я, на хрен, не могу сообразить, что ей ответить. Так, мать вашу, расшатало, что попросту не в состоянии резво ее затоптать.

Так и смотрим друг на друга.

Голову сходу уносит. Кружит, будто мы с ней не на ровной поверхности стоим, а в какой-то разболтанной реактивной карусели мотаемся. Нутро то восторг подрывает, то тошнота.

Задерживая дыхание, хватаю Любомирову за плечи и тупо переставляю, чтобы пройти.

– Что ты… – трещит что-то мне вслед. – Кирилл…

Не слушаю.

Лишь оказавшись в гостиной, догоняю, откуда растут ноги этой неожиданной встречи. За столом сидит Чара.

Грудь вспарывает новая молния.

Только эта не разбивает концентрацию, а напротив – заставляет собраться. Сжимая челюсти, занимаю свободное место. Шумно выдыхаю, когда этой чертовой сводной сестре взбредает в голову сесть рядом.

Какого хрена вообще? Неужели непонятно, что я ее удавить готов, и от меня стоит держаться подальше?

– Ну-с, налетайте, господа, – с непонятной интонацией дает команду Курочкин. – Налетайте.

Я не двигаюсь. Зато остальные, будто неделю не жравши, бодро набрасываются на предложенное мутное пойло и румяные пироги.

– Хорошо, что вы зашли.

– Ага, чудесно, – бубню я, прижимая к губам кулак.

– Я вот думал как раз, когда вам сообщить, что мы приняли решение смягчить ваше наказание, – сообщает Франкенштейн и замолкает. Точнее, прерывается, чтобы хлебнуть из своей посуды. И делает это так медленно, что у меня уже глаза из орбит лезут на него смотреть в ожидании продолжения. У остальных, походу, тоже. – Все вы будете допущены к участию в турнире.

– Серьезно? И в чем подвох? – возникает резонно Тоха.

– Сброс очков, – проговаривает старик спокойно.

Перехреначивая заслуги нескольких лет, объявляет об этом, словно о какой-то ничего не значащей фигне.

– В каком, блядь, смысле?

– Зашибись, предложение!

– Какой сброс очков, алё?!

Не реагируем на эту хрень лишь мы с Чарой. Тот, видимо, уже пережил. А я просто понимаю, что если открою сейчас рот, дам выход эмоциям и все тут к херам разнесу. Благо дубина за спиной.

– Все вы будете стартовать, как новички.

Стандартный набор патронов. Никакой нормальной амуниции. Отсутствие дополнительных жизней. И самое главное, тормознутый персонаж без какой-либо прокачки и навыков.

– Вы не имеете права!

– Имеем, – спокойно приземляет Филю Курочкин. – Имеем.

– Кира, ты это слышишь? Чё за хрень?

– Слышу, – мой голос звучит в тон старику.

Но отнюдь не потому, что я, мать вашу, благородно перемолол эту подачку.

– А если мы откажемся? На хрен надо!

– Если откажетесь, – смотрит сначала на задавшего вопрос Тоху, а потом всех нас охаживает взглядом, – путь к соревнованиям будет заказан для вас до окончания академии.

– Я шизею! – рявкает на эмоциях Жора. – И какой сволочи за это спасибо говорить?

– Мне, – ляпает слева от меня эта глупая ракушка.

Мать вашу…

Сцепляю зубы, уже зная, какой будет последующая реакция.

Жора с Тохой резво вскакивают на ноги. Я подрываюсь следом. Только как объяснить тот факт, что они рвутся к Любомировой, а я выступаю наперерез, не позволяя им приблизиться? Я сам себе не способен это объяснить.

– Спокойно. Я разберусь, – выдыхаю очевидную ахинею.

И как я собираюсь это сделать?

Едва поворачиваюсь к Варе, рядом тут же возникает Чара. Прикрывая веки, сжимаю пальцами переносицу, чтобы не видеть, как он кладет ей на плечи свою лапу.

– В общем… – выдыхаю и торможу. Сам себе на шею удавку накидываю. – Я хочу использовать второй день, – заявляю во всеуслышанье.

– Что за хрень? – психует Чара. – Мы договаривались.

Смотрю на него, игнорируя Любомирову.

– Ты лучше сейчас заглохни!

– С какого перепуга?

– Не хочу думать, что сегодняшний слив информации – это конец.

Конец нашей дружбе.

Выражение лица Чарушина меняется. Возможно, он даже попытался бы врезать мне, если бы не вмешавшийся Курочкин.

– Господа, господа, – лично меня один лишь его тон раздражает. – Что происходит? Не стоит зря накалять обстановку. Варю я лично никуда не отпускаю. Так что садитесь все обратно. Чай остывает.

Да захлебнись ты своим пойлом!

– Садитесь, садитесь…

Что за манера все повторять по два раза? Бесит.

– Расскажу вам один интересный случай. Обо всем забудете.

Да уж, конечно!

Пока Чара идет к своему месту, незаметно подмигиваю остальным, мол, все, блядь, под контролем. Сам же не представляю, что делать дальше.

Глава 22

Мы будем здесь одни?

© Варвара Любомирова

Рассказ о первых поселениях юга нашей области в исполнении Виктора Степановича настолько увлекает меня, что я даже забываю, по какой причине нахожусь у него в гостях. А когда вспоминаю, огорчаюсь еще сильнее. И до конца чаепития уже не могу расслабиться.

С Бойко никуда ехать не хочу. Но он снова напирает со своим требованием «использовать второй день», едва мы с ребятами оказываемся на улице.

– Ты за свои слова отвечаешь? – надвигается, будто какой-то, черт возьми, гопник, вынуждая меня отступать.

Что за ненормальный?!

Понимаю ведь, что он намеренно меня провоцирует… Понимаю и ведусь! Как еще я должна выйти из этой ситуации, если не принять вызов?

– Кир, оставь ты ее уже. Успокойся, – вступается за меня Чара, придерживая друга за плечо.

Меня это только сильнее смущает. А братца почему-то злит.

– Не надо меня успокаивать, – выталкивает он, пронизывая Чарушина таким взглядом, что мне страшно становится. – Не стоит.

– Ты мне обещал, – невозмутимо напоминает Артем.

По-моему, его эта ситуация даже забавляет… Странно.

– Я помню, – грубо отзывается Бойко. Смотрит на Чару, а дыханием ударяет меня. Вздрагиваю сначала из-за этого контакта, а пару секунд спустя – из-за взгляда, который он вновь на меня переводит. – Ничего я ей не сделаю. Поговорить нужно, – жестко шмыгает носом и морщится. С таким видом отстраняется, словно от меня неприятно пахнет. Что за придурок? Мне нечего стыдиться, но он меня в очередной раз смущает. Щеки жжет и покалывает, а в руках дрожь возникает. Про усиленную работу сердечной мышцы я уж молчу… Сколько она еще выдержит? – Едешь? Или все – Центурион сдулся?

– Конечно, еду, – выпаливаю раньше, чем успеваю придумать какой-то умный и изворотливый уход от этой провокации.

Кирилл ухмыляется и с видом победителя направляется к машине.

– Если что, звони, – перехватывает мое внимание Артем. – В любое время.

– Хорошо. Спасибо, – сжимаю на прощание его ладонь и шагаю к автомобилю.

Бойко уже завел двигатель. Прокачивает педаль газа, как дурной. Рев мотора оглушает. У меня пробегают мурашки и дрожат все конечности. Но я все равно забираюсь в салон. И едва это делаю, сбивается еще и мое дыхание.

Встречаю взгляд Кира и невольно вспоминаю, чем заканчивались все те разы, когда я с ним куда-то ехала.

Мама будет думать, что я осталась у девчонок. До утра меня никто даже искать не кинется.

– И куда мы? – спрашиваю, наивно рассчитывая на ответ.

Он, как обычно, не отвечает.

Автомобиль срывается с места, и меня начинает трясти еще сильнее. А когда я нервничаю, то выдаю то, что больше всего беспокоит.

– Ты правда собирался размахивать там битой? На самом деле способен избить человека? – повышаю на эмоциях голос.

А Бойко хоть бы что! Он даже не смотрит на меня!

– Кирилл! – пытаюсь обратить его внимание на себя и привлечь к ответу. – Скажи мне! Что ты за человек?

– Думай, как хочешь, – судя по тону, ему действительно плевать.

– Ты же… Ты же просто так… Ты же просто рисовался… Ты же просто хотел его напугать…

С ума сойти, сижу и строю предположения, чтобы оправдать его. Зачем? Мне так хочется, чтобы он воспользовался одним из вариантов. Но Бойко поворачивает ко мне лицо, смотрит, не скрывая замешательства, и молчит. Потом и вовсе отворачивается.

– Так ведь нельзя… – потерянно выдыхаю я.

– Как? – внезапно взрывается он. – Как, Варя, как? – кричит, а я сжимаюсь и моргаю. – Думать о ком-то лучше, чем он есть, и искать ему оправдания – вот, что нельзя! Ты ненормальная, а? – расходится все сильнее. – Что мне еще сделать, чтобы ты убралась, блядь, с моих глаз?

– Что сделать? – кричу я в ответ. Мне даже все равно, что за руганью Бойко все реже смотрит на дорогу. – Почему же ты остановился, когда увидел меня там? Почему?

– Потому что! – горланит он, пронизывая меня таким обжигающим взглядом, после которого мне физически плохо становится.

– Это не ответ!

– Другого не получишь!

– И зачем ты позвал меня с собой, если видеть не можешь? Если я тебе так противна… Зачем?!

– Затем!

Нет, я себя не контролирую. От злости пихаю его в плечо.

Машину слегка ведет по дороге, но Кир быстро ее выравнивает. Претензий по поводу моего тычка не предъявляет. Только зачем-то спрашивает:

– А ты хотела, чтобы тебя увез кто-нибудь другой?

– В каком смысле?

– В том самом! Ты слышала вопрос.

– Слышала, но не понимаю, что ты имеешь в виду!

Из-за этого психую еще сильнее.

– Если бы ты своими выходками не подставлялась, я бы тебя никогда не позвал!

– А я бы за тобой никогда не пошла, если бы у меня был выбор!

– Вот и отлично!

– Прекрасно!

Прооравшись, одновременно замолкаем. Я отворачиваюсь к окну. Часто моргая, смотрю на яркие городские вывески и пытаюсь утихомирить разогнавшееся сердце.

Что я делаю? Что я делаю? Что я делаю?

Этот вопрос бесконечно вертится у меня в голове. В дороге. И потом… Особенно потом. Когда мне приходится выйти из машины и следовать за Кириллом к подъезду незнакомой многоэтажки.

Как далеко мы от академгородка? Выйдет ли кто-нибудь на помощь, если я закричу?

В лифте мое едва притихшее сердце развивает такую скорость, с которой мне самой доводится столкнуться едва ли не впервые. Это заметно по моему дыханию. Оно становится таким натужным и громким – заполняет всю кабину. Поднимая взгляд на Бойко, готовлюсь к тому, что он будет из-за этого смеяться. Но на его лице нет и тени улыбки. Он… То, как он смотрит на меня сейчас, вызывает во мне еще большее волнение.

Зачем? Что это? Что происходит?

Очередной громкий и свистящий вдох заставляет мою грудь резко подняться. Едва кислород, с трудом минуя дыхательные пути, попадает в мои легкие, как я чувствую необходимость выдыхать. Делаю это не менее шумно. Какая-то дикость… Ведь Кирилл ничего не делает, только смотрит, а меня вдруг накрывает паническая атака.

Как только створки лифта разъезжаются, выскакиваю на лестничную площадку. Несколько десятков секунд думаю, что спаслась. Пока Бойко не открывает квартиру и не приглашает меня внутрь.

– Мы будем здесь одни? – все, что я соображаю спросить.

Он все-таки решил меня убить?

От шока ничего другого в голову не приходит, а сам Кирилл не отвечает. Захлопывает дверь и спокойно идет в одну из комнат. Я волочусь за ним.

Это спальня…

С изумлением пялюсь на разобранную кровать. Постельное белье выглядит так, будто на нем кто-то в бреду метался. Кроме того, здесь странно пахнет. Убеждаю себя не кривить носом, как это делает рядом со мной Бойко. Но, по правде говоря, едва сдерживаюсь.

– На кровать пока не садись. Может быть грязно, – сообщает он будничным тоном, а у меня глаза на лоб лезут.

Как это понимать? Чем он тут занимался?

Ничего озвучить не могу. Мне дурно и страшно. Хочется развернуться и сбежать. Хорошо, что тело сковывает какое-то оцепенение, пока Кирилл проходит к шкафу, извлекает оттуда стопку белья, бросает ее на столик и сгребает с кровати старый комплект. Не шевелюсь даже тогда, когда он уходит с ним в ванную. В любой-другой ситуации я бы как минимум предложила хозяину свою помощь. Да я бы уже самостоятельно стелила это чертово белье! Но здесь, с ним, сейчас… Я не могу!

– Можешь ложиться, – бросает Кирилл пару минут спустя, глядя на не слишком удачный результат своего труда – перекошенную простыню и перекрученное одеяло.

– Зачем мне ложиться? – удается подать голос.

Он слабый и писклявый. Я точно не в силах с ним сражаться. Куда только лезу?

– Потому что ты будешь ночевать здесь.

– А ты?

– И я.

Глава 23

Не понимаю, почему мне становится все труднее находиться с ним рядом…

© Варвара Любомирова

Умываюсь в ванной. Долго смотрюсь в зеркало и сама себя не узнаю. Зрачки расширены, а внутри них пламя. Щеки ярко-розовые, губы припухшие и алые. Может, у меня повысилась температура? Помню, что должна за ней следить, но не искать же сейчас градусник. В суматохе совершаю проверку ладонями. Это, конечно, так себе метод. И все же надеюсь, что высокую температуру я бы ощутила.

«Если бы ты своими выходками не подставлялась, я бы тебя никогда не позвал…»

Всплывает в затянутом каким-то вязким дурманом сознании, пока растираю пальцами виски.

Что это значит? Неужели он за меня не случайно у Виктора Степановича вступился?

Эти его друзья взбрыкнули, услышав про сброс очков. Он ведь тоже… Даже первая реакция Чарушина была не самой приятной. А уж Бойко… Странно, что он не выдал враз все, что думает. Если действительно вызвался и забрал меня оттуда только для того, чтобы выказать какую-то реакцию перед своими, то как это понимать? Зачем? Нет, я, очевидно, что-то перекручиваю. Это невозможно. Зачем ему меня защищать? Нужно быть готовой к тому, что Кирилл раскручивает какой-то подвох.

Господи, дожить бы до этих чертовых соревнований! Я ведь обещала ребятам, что наша команда выйдет в лидеры. Я не могу их подвести.

Вздрагиваю от резкого стука в дверь.

– Сколько можно, Центурион? – доносится из коридора голос Бойко. – Чем ты там занимаешься?

Планомерно перевожу дыхание. Не собираюсь поддаваться панике.

– Минута!

Расправляю тонкую мягкую кофточку, которая все еще надета на мне поверх блузки. Дрожащими ладонями прохожусь по складкам юбки. Зашла в ванную, чтобы приготовиться ко сну, но не сняла даже колготки. Не могу я. На все пуговички застегнута.

Еще раз медленно вдыхаю, неторопливо выдыхаю и выхожу из ванной.

Бойко ничего не говорит. Лишь недовольным взглядом меня окидывает. Кажется, будто тем самым искры из моего тела высекает. Не понимаю, почему мне становится все труднее находиться с ним рядом? Свободно выдохнуть получается, лишь когда Кир скрывается за дверью освобожденного мной помещения.

Нет, правда, что мы можем здесь делать? Зачем все это?

Я думала, что Бойко потащит меня на очередную гулянку. Никак не рассчитывала, что мы останемся наедине. Да еще и спать, говорит, будем в одной кровати. Как это спать с парнем? Не представляю.

Пока из ванной слышится шум воды, обхожу небольшую квартиру вдоль и поперек. Чуда не случается – других горизонтальных поверхностей, подходящих для сна, не находится.

Пытаюсь придумать, как выбраться из этой скользкой ситуации и не нарушить при этом своего слова. Только вот ничего умного в голову не приходит.

Шум воды стихает. Открывается и тонко скрипит дверь. По коридору расходится звук неторопливых шагов. Я на мгновение зажмуриваюсь, судорожно вдыхаю, стараюсь не позволять сердцу ускоряться… Распахиваю глаза, когда понимаю, что больше в комнате не одна. И задыхаюсь при виде полуголого Кирилла. То есть… На нем, конечно, остались штаны. Но все же… Так как пляжи я не посещала лет семь, можно сказать, впервые вижу мужской торс. И меня это неожиданно смущает.

Еще и взгляд… Зачем он всегда так смотрит, будто я во всех бедах мира виновата? Словно ему лично от меня что-то жизненно необходимо.

Делаю вид, что мне совсем неинтересно рассматривать его гладкое мускулистое тело, потому как… Мне действительно не интересно!

– Зачем мы здесь? – не выдерживаю тишины. Пытаюсь говорить спокойно, но удается с трудом. – Поедем домой лучше…

– Не лучше.

Голос колючий, как и его взгляд. По моей коже будто грубой одежной щеткой проходится. Едва сдерживаю дрожь. Но продолжаю цеплять Кирилла, даже когда он отворачивается и идет к окну.

– По-моему, ты совершенно бессмысленно используешь свой выигрыш.

– Мне приходится его использовать, забыла?

– Нет, не забыла. Только ты так и не объяснил, для чего это делаешь. Зачем? Я думала, ты сам все решаешь. Кажется, даже твои друзья на тебя никакого влияния не имеют. Артем говорит…

– Хватит трещать, – грубо обрывает меня Бойко.

Резкими движениями открывает окно и подкуривает сигарету.

– Я не могу прекратить, – честно сообщаю ему после небольшой паузы. Рассчитываю, что ее хватает, чтобы гнев Кирилла притушился. – Я ничего не понимаю. Я нервничаю. Не успокоюсь, пока ситуация не станет для меня понятной. Надо что-то делать! Как-то определить, просчитать, выяснить… – торможу словесный поток, лишь когда Кир ко мне оборачивается.

Его взгляд заставляет замереть. Только не злость в нем превалирует. Нечто другое, мне незнакомое. У меня от этого в груди запутанный сгусток перезаряженных эмоций тает, растекается и горячей волной ухает вниз.

– Любомирова… – выдыхает Бойко так, будто дальше намеревается сказать что-то крайне важное. И зачем-то тормозит себя. Еще раз вздыхает и резко выпаливает: – Просто ложись, мать твою, спать.

– Нет, я не смогу, – сама в своем голосе слышу какое-то отчаяние. Дело в том, что я чего-то хочу, но сама не понимаю, что именно. – Давай немного поговорим, – прошу, шагая к Киру. – Пожалуйста.

Он не шевелится. Никак не реагирует. Долгим взглядом держит меня в оцеплении, и я не решаюсь подойти слишком близко.

– Хорошо, – выдыхает с непонятной ухмылкой. – Говорить будем о тебе.

Теряюсь от такого заявления, но все же соглашаюсь.

– Окей.

Едва успеваю перевести дыхание, как Кирилл заваливает меня первыми вопросами.

– Тебя не волнует то, что Чара вместе с нами прессовал тебя и твою орду? Как ты могла об этом забыть?

Кажется, он презирает меня… Конечно же, презирает. Должна признать, сейчас это неприятно.

– Он извинился, – мне приходится оправдываться. Понимаю это, но не выдерживаю взгляда, которым Бойко меня пронизывает. – Каждый может оступиться. Главное, осознать свою ошибку и по возможности исправить все плохое, что успел натворить.

– Серьезно? – смеется, но выглядит при этом так, будто я еще сильнее его разочаровала. – Не все можно исправить.

– Да… Не все, – тихо выдыхаю я, силой воли вынуждая себя не разрывать с Киром зрительный контакт. – Но всегда можно попытаться.

Впервые в жизни, при разговоре с другим человеком чувствую себя так, словно случайно очутилась на экзамене по предмету, который я не проходила.

– Ты его спрашивала?

– О чем?

– Про поцелуй.

То, что Кирилл затрагивает эту тему, вгоняет меня в ступор. Сам же мне несколько раз советовал забыть и не болтать о ерунде. Я и забыла. Боже, вру, конечно. Просто с ним или с Чарушиным обсуждать больше не хотела. Поняла, что оба только посмеются. Кир и сейчас смотрит на меня так, будто мы обсуждаем что-то неприличное.

– Нет, не спрашивала.

Как ни пытаюсь контролировать свои эмоции, щеки вспыхивают, и я, отрывисто выдыхая, все-таки отвожу взгляд в сторону.

– Почему не спросила? У вас же теперь чивава[8]8
  Отсылка к песне «Вахтерам» гр. Бумбокс.


[Закрыть]. Все совпадает?

– В каком смысле? – еще сильнее смущаюсь я. Даже голос несколько раз ломается. – Что совпадает?

Бойко шумно выдыхает густое облако дыма и смотрит на меня, как на пришельца.

– Пробивает так же?

Его уточняющие вопросы лишь больше путают, однако я сглатываю и пытаюсь дать такой же неопределенный ответ.

– У нас все хорошо.

Наверное, не слишком удачно выражаюсь. По взгляду вижу, что Киру мой ответ не нравится.

– Значит, разницы нет?

Теперь мне хочется убежать. Не привыкла к тому, что меня словно бы намеренно «заваливают».

– М-м-м… Между чем?

Как же неприятно ощущать себя идиоткой…

– Между тем, как он набросился на тебя в «джунглях», и как действует сейчас? Одинаково засасывает?

– Почему ты решил, что он меня засасывает?! – возмущенно выдыхаю прежде, чем успеваю подумать. – То есть… Мы к этому еще не готовы.

Глупее ответа попросту невозможно придумать. И вытянутое в удивлении лицо Кира это подтверждает.

– То есть… Он тебя не целовал?

– Ну, кроме того раза… Угу… Кхм… – задыхаюсь, словно после продолжительного бега.

Бойко вдруг отворачивается. Мне почему-то кажется, что он улыбается. Запрокидывая голову, выразительно выдыхает. Смотрю на его спину и окончательно теряюсь. А когда он снова оборачивается и смеряет меня каким-то непривычно пронзительным взглядом, мое сердце совершает опасную остановку. Несколько секунд не подает признаков жизни, а потом срывается с такой скоростью, что снова страшно становится. Прыгая по груди, все там спутывает в непонятный пульсирующий узел. Расплести бы потом… Отвернуться бы… Не получается. И Кир почему-то не отворачивается. Пытает взглядом. Чего он хочет?

– А тебе… – начинает Бойко и замолкает. Ухмыляется как-то развязно, но мне отчего-то кажется, что он делает это умышленно. – И тебе понравился тот поцелуй?

Взгляд его совсем другие чувства выражает, пока он намеренно пытается казаться грубым и смутить меня.

– Тебе-то что?

– Ну, ты же согласилась о себе говорить, – тут же бросает он в упрек.

Ладно… Думаю, мое откровение может стать своего рода подкупом. Если я раскрою что-нибудь личное, возможно, Кир тоже мне откроется.

– Сначала нет… А потом – да… Потом понравилось… – шепчу со всей искренностью. Взгляд снова отвожу, так мне легче говорить. – В какой-то момент он повел себя слишком грубо, и я… Я испугалась… Но была взволнована… – поверить не могу, что сил хватает все это вытащить. Озвучить перед Бойко. Несколько раз рвано перевожу дыхание и осторожно восстанавливаю зрительный контакт. – Вот.

Готова к его обычной реакции, когда он матом передразнивает меня. Но Кирилл молчит. И выглядит так, будто то, что я сказала, выбило у него почву из-под ног.

Наверное, зря я так разоткровенничалась… Самое время лечь спать. А еще лучше притвориться мертвой.

– Пойду, – указываю зачем-то на кровать. – Попробую уснуть.

Ответа не дожидаюсь. Забираюсь на кровать. Только замираю неподвижно, меня тут же начинает трясти, хотя в одежде и под одеялом, по идее, должно быть жарко. Несколько десятков минут лежу и честно стараюсь уснуть. Хочу, чтобы этот день поскорее закончился.

Лежу с закрытыми глазами, но по звукам отчетливо представляю, что происходит в комнате. Бойко выкуривает еще несколько сигарет, задергивает шторы, гасит в комнате свет и направляется к кровати. Я и без того не успела расслабиться, но в этот момент мое тело разбивает настоящий колотун.