Текст книги "Ты – всё"

Ты – всё
Елена Тодорова

1

У меня другие жизненные ориентиры.

© Юния Филатова

– Входи, – реагирую на негромкий стук.

Дверь открывается, но вглубь комнаты мама не продвигается. Осторожно улыбаясь, дожидается дополнительного кивка с моей стороны.

Прямыми взглядами встречаемся в зеркале. Пока я, позвякивая браслетами, заканчиваю с укладкой самых непокорных коротких и вьющихся прядей у висков, мама оглядывает мой наряд.

Черный цвет. Голые, пересеченные лишь тонкими бретелями, плечи. Свободный вид на ложбинку между грудей. Широкий, сильно расклешенный и чрезмерно творческий крой. Полная демонстрация ног, которые благодаря выбору одежды теперь не только длинные, но и загорелые.

Если бы четыре с половиной года назад устав нашей семьи не претерпел кардинальных изменений, мама бы не просто ужаснулась моему выбору, а совершенно точно забраковала бы это платье и запретила его надевать.

Но сейчас… Она сдержанно улыбается.

Может, я с тех самых пор и выработала стойкую независимость от чужого мнения, но я совру, если скажу, что меня не радует то, что родные принимают меня той, кем я есть, и больше не пытаются делать из меня безгрешного ангела.

– Агния сказала, у тебя сегодня собеседование, – мамины руки ложатся на мои плечи и осторожно их поглаживают. – Ты же в курсе, что не обязана торопиться с трудоустройством? Защита магистерского диплома лишь в сентябре. Может, насладишься последними беззаботными месяцами? Наработаться успеешь.

В знак благодарности, что так тактично подбирает слова и не оказывает давления своим мнением, позволяю ей закончить мысль. Но на деле даже не обдумываю сказанное. Решение принято. И я в нем уверена.

– Я буду пробоваться в отдел планирования головного офиса завода, который отстроили за «Седьмым небом».

– Это который филиал немецкого автомобильного?

– Да, один из ведущих мировых производителей. С дипломом нашего университета берут без стажа. Я подумала, нужно попробовать, пока они только-только набирают персонал. Позже ведь могут выдвинуть требования выше, правда?

– Правда.

– Ну, вот поэтому я не хочу ждать сентября. На прошлой неделе была в деканате, сняла и заверила копию диплома бакалавра. Плюсом еще взяла справку о том, что от диплома магистра меня отделяет только защита. Отправила резюме. Все как есть написала, без фантастики. Мне сразу же перезвонили и назначили дату собеседования.

– О-о, – протягивает мама, впечатлившись развитием событий. – Прекрасно. Это действительно хорошая возможность. Жаль было бы упускать.

Закончив с волосами, задерживаю зрительный контакт. Поджимаю при этом губы, несколько раз втягиваю и, наконец, улыбаюсь, отмечая, как на щеках не только ямочки появляются, но и проступает румянец.

Некоторые вещи перерасти невозможно. Я пробовала.

Все так же краснею чаще других.

– Я спокойна, – заверяю, в то время как грудь разбивает дрожь. Глаза блестят от очевидного и, увы, естественного для моего организма волнения. Но я не заостряю на этом внимания. Знаю, что главное – не позволять себе углубляться в переживания. – Да – да. Нет – нет, буду искать дальше.

– Правильно, – тотчас поддерживает мама. – Этот концерн – не единственная перспектива. Город большой. Работы хватает.

– После офиса к Валику с Мадиной заскочу, – сообщаю уже за завтраком.

Хотя мое участие в утренней трапезе можно охарактеризовать одним словом – присутствую. Пока папа, мама и сестра жуют, потягиваю кофе. Все трое из года в год повторяют, что я похудела, но насильно в мои непростые отношения с едой не лезут.

– Зачастила к ребятам, отколе появился ребенок, – вздыхает мама мечтательно, стреляя в папу взглядом.

Я тут же краснею. Стесняюсь признать очевидное, ведь сама ни замуж выходить, ни детей заводить не планирую. После того как парень, которого я одержимо любила, разрушил меня до основания, заставив отстраивать себя с нуля, ни одного мужчину ни к своему телу, ни к своему сердцу не подпущу.

– У нас с Мадей и Валей в дипломной пара идентичных девятиэтажных таблиц. Разбираемся с ними вместе. Из-за малышки дело медленно идет. Она много времени занимает. Говорят, современные дети очень требовательные. Кажется, это правда. Рокси даже спит исключительно на руках.

– Правда? – округляет глаза мама. – Вот дождемся внуков, проверим!

– Может, от Агуси дождетесь… – бормочу я и проталкиваю остывшим кофе вставший в горле ком.

– Может, и от Агуси.

– Щас! – восклицает та, как всегда, эмоционально, не церемонясь особо с чувствами родителей, чем и вызывает у меня улыбку. – Ничего, что у меня в сентябре только начнется свободная жизнь? – взбив ладонью густую копну волос, напоминает о своем отъезде в столицу на учебу. – В ближайшие лет десять даже не найдетесь! Я отрываться планирую, – под конец этой речи сверкает пирсингом в языке.

Невольно опускаю взгляд на свою татуировку.

Зайка на запястье – единственная видимая отметка на моем теле. Жаль, что в мире существует человек, который сразу бы понял, что это не кролик, как полагает большинство. Даже те идиотки, которые четыре с половиной года назад причисляли себя к субкультуре зай, так и не увидели аллегории.

Отмахиваясь от неприятных воспоминаний, слежу за реакцией родителей на слова Агнии. Мама бледнеет, а папа, напротив, багровеет. Однако оба благоразумно оставляют вверенную им информацию без комментариев.

Это так забавно, учитывая то, какой была наша семья, когда окончила школу я, что я еще шире улыбаюсь.

Завершаем завтрак в тишине.

***

Поправляя полы накинутого поверх платья удлиненного пиджака, подхожу к сверкающему синевой на солнце величественному зданию. Как ни убеждаю себя, что для меня работа в этом концерне не является чем-то необходимым, мандраж разрастается. Пытаясь скрыть волнение от той толпы, в которую врываюсь, едва только вхожу в здание, слишком сильно напрягаю лицевые мышцы. Но лучше уж выглядеть хмурой и недовольной, чем трепещущей ванилькой.

– Добрый день, – выдыхаю в сторону охраны. – Юния Филатова, – называю свое имя. И уточняю: – На собеседование.

Мужчина сканирует меня равнодушным взглядом. Проверяет что-то в компьютере.

И информирует:

– Седьмой этаж. Правое крыло. Сто шестой кабинет.

– Спасибо, – сухо благодарю я.

Незаметно сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и уверенно шагаю в сторону лифтов.

Еще бы там разобраться…

В кабине обнаруживаю, что кнопок не хватает. Максимальный этаж, на который можно подняться – третий.

Господи, может, я все-таки глупая?

Вздрагиваю, когда в лифт входит мужчина. Он кажется смутно знакомым, но мне, увы, не до того.

– На собеседование? – спрашивает с улыбкой.

– Да.

– Тогда лифты с другой стороны холла. Эти только для руководящего состава.

– Простите, – все, что могу вытолкнуть, прежде чем выскочить из кабины.

Заалевшие скулы этот мужчина, конечно, успевает заметить. Но я искренне надеюсь, что в случае положительного исхода собеседования мне не придется с ним сталкиваться. Если верить тому, что он сказал насчет руководящего состава, у моей надежды огромные шансы.

«Лифты для простых смертных, к слову, ничем не хуже», – заключаю я на месте.

Только кнопок в них больше, хах.

Добираюсь до места ровно к назначенному времени, так что не успеваю даже осмотреться, как меня приглашают в кабинет.

Я давно научилась держаться на публике, неоднократно выступала перед большой аудиторией, и опять-таки работа здесь не является мечтой всей моей жизни, но, черт возьми, когда я смотрю в глаза женщины, у которой предстоит проходить собеседование, то меня охватывает такое благоговение, будто передо мной сам канцлер Германии, а не офисный сотрудник компании.

И это дама еще улыбается.

Стоит ей сделать серьезное лицо, внутри меня проносится вихрь статического напряжения.

– Юния Алексеевна, – читает с монитора. – Меня зовут Ирина Геннадьевна. Я рекрутер компании. Присаживайтесь, пожалуйста.

Хорошо, что она напоминает об этой необходимости. Заставляю свое тело двигаться так четко, чтобы принять это приглашение с достоинством первой леди Англии.

– Почему вы хотите работать у нас? – стандартный вопрос на собеседовании.

Я к нему готовилась.

Только вот сейчас теряюсь и выдаю не совсем то, что запланировала. А точнее, совсем не то.

– Меня заинтересовало то, что вы даете шанс соискателям без опыта.

– Да, – подтверждает Ирина Геннадьевна, но улыбка ее явно приобретает оттенок напряжения. – Но далеко не каждому.

– То есть… – выдыхаю, крепко сцепляя лежащие на коленях руки. – Я, конечно, восхищаюсь вашим брендом. Тем, какой огромный исторически важный путь прошел концерн с момента своего основания. Кроме того, я изучила корпоративную культуру компании и пришла к выводу, что мне было бы комфортно работать в подобной среде. Я вижу перспективы, мне интересен ваш вид деятельности, и я думаю, что именно у вас могла бы, как бы это лучше выразиться… распаковать те теоретические знания, которые получила в университете, раскрыть свой потенциал и реализоваться.

– Хорошо, – протягивает интервьюер, подавая некоторые невербальные сигналы, что мой ответ ей понравился. – А что насчет стрессоустойчивости? Насколько вы выносливы в эмоциональном плане?

Спасение, что некоторые губительные поступки, подтверждающие мою повышенную эмоциональную чувствительность в прошлом, не были запротоколированы.

– У меня за плечами тринадцать лет на посту старосты, участие в сотнях олимпиад, соревнованиях и конкурсах, выступления на различных форумах… О, и что особенно важно, руководящая должность в студенческом оргкомитете! По-моему, я сверхвынослива! – отвечаю с юмором, дабы не вдаваться в какие-то пространственные и, вероятно, странные размышления.

Пробежавшую по телу резонирующую болезненным жаром дрожь удается скрыть, оставаясь неподвижной.

– Юния Алексеевна, – проговаривает Ирина Геннадьевна, опуская очки значительно ниже глаз. Я невольно заостряю внимание на том, как в голубоватых стеклах отражается текст с экрана находящегося перед ней монитора. – Вы замужем?

Статус своего семейного положения я, однозначно, указывала в резюме. Но напоминать об этом не смею.

– Нет. И в принципе не собираюсь. У меня другие жизненные ориентиры.

– Угу, – выдает, очевидно, неосознанно. Через миг снова концентрируется, фокусирует на мне въедливый взгляд и, вызывая у меня безотчетное чувство радости, с улыбкой спрашивает: – Готовы ли подписать контракт прямо сегодня?

***

– То есть… – теряется Мадина, когда заваливаю ее с порога новостями. – Ты подписала контракт с ведущим мировым производителем автомобилей?! Ты серьезно, ма-харошая? Ты серьезно?

– Типа того, – смеюсь, потому как сама еще не верю, что прошла собеседование в настолько крутую компанию. – Ты удивишься, но требования были попросту плевые! Такую фигню спросили, что любой экзамен в универе сложнее покажется! Ой, – прерываюсь, когда из спальни доносится детский плач. – Дай мне ее поддержать, – прошу, не в силах скрыть рвения. – Сейчас я только руки вымою… – бегу в ванную без сопровождения. Давно чувствую себя в квартире Андросовых как дома. – Привет! – здороваюсь попутно с Валиком.

Он как раз выглядывает из кухни и машет деревянной лопаткой.

– Привет-привет! Давайте обедать.

– Сейчас, – принимаю приглашение.

Жаркое у Вали, конечно, обалденное. Но нянчиться с рыжеволосым чудом по имени Роксана приоритетнее, чем набивать живот. Ношу ее на руках, пока уставшие молодые родители едят.

Между тем продолжаю рассказывать:

– Главное, что их интересовало: а) как скоро я могу приступить к работе? б) не помешает ли мне основная занятость дописать и защитить диплом? в) готова ли я к командировкам? Как вы понимаете, дать нужные ответы на эти вопросы не составило труда. Честно говоря, я даже немножко расстроилась. Наверное, больше бы гордилась тем, что попала в компанию, если бы пришлось по-настоящему постараться.

– Ой, радуйся! Наши все, видела, куда устроились? Через одного – официанты, через два – курьеры. Хорошо, что мы с Валиком еще на первом курсе ушли в фотографию!

– Ну да… – вздыхаю, не в силах прекратить улыбаться. – Согласна.

Передаю Мадине уснувшую Рокси. Пока съедаю свою порцию картошки, Валик убирается в кухне. После все вместе идем в общую комнату, чтобы погрузиться в кропотливую, но ненапряженную работу над дипломными таблицами. Я по большей части курирую. Принесла ведь новые данные от научного руководителя. Делюсь, качаю Роксану и ставлю пометки для себя.

– Тебя подбросить? – спрашивает Валик после ужина.

– Нет, – отмахиваюсь, собирая в сумку вещи. – Пробегусь.

На деле никуда я не спешу, конечно. Прогулочным шагом иду, снова и снова вспоминая все, что случилось за день. Моментами ловлю себя на том, что улыбаюсь.

Невероятно, но с понедельника я выйду на свою первую работу. Пока строю догадки, будет ли мне по-настоящему интересно в компании, или я, как и многие, просто привыкну выполнять ряд каких-то обязанностей, добираюсь до проспекта. Пешеходам красный горит, так что мне приходится остановиться.

Вечерний ветер обдувает мое счастливое лицо и путает волосы. Обхватывая продрогшие плечи руками, смотрю на светофор и представляю, как приду домой.

С родителями мы не очень близки, но стараемся не терять контакта. Сразу после собеседования звонила маме, чтобы обрадовать. Попросила ее пригласить дедушку и испечь торт.

Вот будет здорово, если удастся посидеть так же уютно, как раньше, когда еще была жива бабушка.

Устав поправлять летающие по ветру волосы, тянусь в сумку за резинкой. Та выпадет из рук, едва улавливаю мощный рев несущихся по проспекту мотоциклов.

Из недр души поднимается дрожь. Пробивается сквозь кожу острыми иголками. Высыпает по одеревеневшему телу мурашками. Смотрю на валяющуюся на тротуаре резинку, а наклониться за ней не могу.

Дурацкие воспоминания… Прочь!

Но сознание уже живет своей жизнью, превращая меня без каких-либо предупреждений в ту восемнадцатилетнюю девчонку, которую так впечатлял и будоражил огромный байк Яна Нечаева.

Поворачиваясь, с замираем сердца смотрю на приближающихся к пешеходному переходу мотоциклистов.

Все трое разные полосы занимают. Мчатся, как говорится, ноздря в ноздрю. На бешеной скорости, не уступая друг другу ни на йоту.

Черные байки. Черные костюмы. Черные шлемы.

Идентифицировать кого-либо нереально.

Но моя интуиция улавливает что-то незримое. Постигшее истину сердце охватывает забытую волну безумнейшей паники.

«Знаешь, моя маленькая Ю… У мотоциклистов есть одно золотое правило. Села – дала. Ты мне сколько раз должна? Сколько раз катались?»

Боже… Я не хочу это помнить!

Жду, что парни промчатся мимо, оставив после себя лишь отголоски прогорклых из-за давности эмоций.

Но…

Перед самым пешеходным переходом все трое резко останавливаются. На автомате ловлю подол подорванного потоком горячего воздуха платья. Не знаю, насколько вовремя это делаю. Да и плевать. Глядя в темные и совершенно непроницаемые стекла шлемов, прекращаю дышать. Пошевелиться и вовсе возможности нет. Кажется, что рядом застыли опасные звери. Посмей сделать лишь одно движение – набросятся и разорвут.

Мир вокруг нас отмирает. Люди обходят меня – слева и справа. Торопливо идут по зебре. А я все стою, не замечая того, что для пешеходов включился зеленый.

Один из мотоциклистов сигналит, и мое сердце буквально взрывается. Уверена, все видят, как вздрагиваю. Затянутая в кожаную перчатку рука указывает сначала на меня, а после на светофор.

«Просто иди, зайчон. Крошечными шагами, через боль, через «не могу»… Двигайся!»

Судорожно втягиваю кислород, подхватываю ускользающий из рук пиджак, вместе с сумкой прижимаю к груди и, наконец, бросаюсь вперед. Шаг, второй, третий… Только после четвертого ослабевшие ноги полноценно слушаются.

Ускоряюсь. И тотчас оглядываюсь.

Уже находясь на второй половине проспекта посреди встречного движения, вижу, как троица трогается.

Что-то тянет внутри… Сердце одурело бахает в ребра. Миллионы электрических импульсов разгоняются по телу. Кровь становится такой горячей и густой, что кажется, словно скипелась и превратилась в комки. Эти комки пульсируют, заставляя нервы звенеть, будто струны под пальцами одержимого бесами рок-гитариста.

Прохожу рядом с футбольной площадкой, на которой в детстве играли, когда осознаю, что обрушившийся шквал эмоций выходит из организма слезами. Они проливаются скупыми, но дико жгучими каплями.

Вдох… Шаг… Выдох… Шаг… Вдох… Шаг… Выдох… Шаг… Все получается.

Как вдруг… Снова рев мотоциклов. Снова парализующий страх. Снова безудержный и неистовый восторг.

Всем телом цепенею, когда сквозь темную арку между домами в мой родной двор въезжает та самая черная троица.

Переднее колесо одного из байков тормозит так близко, что на последних, самых низких оборотах практически проталкивается мне между коленей.

Едва стихает рокот двигателей, два мотоциклиста поднимают щитки шлемов, позволяя узнать себя.

Нечаевы. Как я и думала.

Илья и Егор.

Третий лица не показывает, оставляя визор закрытым.

Но я… Знаю…

– Привет, Ю, – выталкивает Егор едко, словно намереваясь еще сильнее запугать.

Кроме того, он нагло двигает колесом, задевая теплой шиной внутреннюю сторону моего колена.

– Что вам надо? – шепчу сердито и отрывисто.

Я больше не та пугливая зая. При необходимости могу и подраться.

– А что ты можешь предложить? – отвечает вопросом на вопрос тот же насмешливый голос.

– Может, чаю? С цианистым калием.

С кончика моего языка капает яд. Есть еще, что сказать. Причем ледяным тоном. Но сделать это не успеваю.

– Егор, – остерегает «третий».

И я… Тотчас реагирую. Вскидываясь, мечу взгляд в беспроглядную темноту шлема.

Этот голос… Приглушенный, но сильный. Глубокий. Утробный. Богатырский. Резонирующий той силой, что когда-то казалась самой важной, самой настоящей, самой близкой. Сковывающей. Восхищающей. Головокружительной. Плавящей. Покоряющей.

Нечаевы. Это знак качества.

Только вот используют они свое могущество не всегда положительно.

Ян Нечаев мог как вознести до небес… Так, наигравшись, бросить со всей дури об землю.

Я не могу притворяться, что слышать его спустя столько времени, видеть рядом, пусть и не имея возможности посмотреть на лицо – проходящее для меня событие. Не могу. Но и выдавать, как много это для меня значит, когда он подло изучает, не собираюсь.

Однажды мне уже удалось его провести.

Не сдамся я и сегодня, хотя руки прямо-таки зудят желанием подойти к нему и заставить снять шлем.

– Поехали, – распоряжается Ян на правах старшего.

Мое сердце обрывается. В венах стынет не успевшая очиститься от хмеля кровь. Грудь будто ремнями стягивает. В глубине души забивается в угол клокочущая тоска.

«Я люблю тебя, Ю…»

«Ай лав ю, зай…»

Звериное рычание байков. Колебание воздуха. Обороты, обороты… Все дальше. И тишина.

Сжимающееся вокруг меня пространство вдруг превращается в комнату с белыми стенами. Исчезают даже звезды на небе, как, запрокидывая голову, ни ищу.

«Просто иди, зайчон. Крошечными шагами, через боль, через «не могу»… Двигайся!»

И я иду. Уже в подъезде самообладание возвращается. А с ним и лютая злость.

Пошел ты, Ян Нечаев. Пошел ты!

2

Стыд… Какой же стыд!

© Юния Филатова

Кое-как держусь… До самой квартиры держусь.

А там… Едва замыкаю за собой дверь, накрывают флешбэки.

Столько лет прошло! Я другим человеком стала! А в душе разворачиваются те же переживания, которыми страдала в восемнадцать, когда вот так забегала домой после встречи с Нечаевым.

Всепоглощающая тоска, необъяснимая радость, жгучее томление, жаркое возбуждение, одуряющий стыд, глубочайшее чувство вины, безумный страх… Тяжелейшее похмелье у моей давней непреодолимой любви к Яну Нечаеву.

Господи… За что?

Зачем он вернулся? Надолго ли? Как уснуть ночью, зная, что рядом теперь? Неужели я ошибалась, считая себя свободной? Откуда это глупое желание тянуться к пламени, которое уже сжигало дотла? Что за безумные чувства?

– Ты есть? – выдыхает мама с интонациями, которые выражают специфический набор эмоций.

«Ты жива…» – вот, что скрывается за ним на самом деле.

Это неизменно вызывает горечь.

– Я уже волноваться стала, – признается, улыбаясь сквозь слезы. – Звонила тебе.

– Не слышала, – роняю суховато. После короткой паузы так же ровно добавляю: – Прости.

– Конечно, – незамедлительно принимает извинения мама.

– Дедушка уже у нас?

– Да. Все в сборе. Ждем только тебя.

Киваю и захожу в ванную.

Открываю кран, подставляю под прохладный поток ладони и, вскинув взгляд к зеркалу, застываю. Придирчиво осматриваю каждую черточку своего лица.

Зачем? Разве важно, какой меня увидел Ян?

«Черт, ты такая красивая, Ю… Смотрю на тебя и дар речи теряю. Да что слова? У меня, блядь, дыхание спирает!»

Сказочник. Лгун. Потаскун.

Почему я позволяю ему оставаться в своей голове? Это ведь омерзительно!

«Я тебя выше небес, Ю… Ты ж моя зая…»

Это его «зая» – самое болезненное. Оно меня и доломало. Я же думала, что одна у Яна Нечаева. Верила его словам, что особенная. Верила безоговорочно! Мы ведь дружили с семи лет… Господи, если бы вникала в то, что происходило вокруг, заметила бы, что он за пару месяцев поимел практически всю женскую половину нашей группы. И всех называл заями! Такая вот фишка.

Высокий спортивный красавчик. Борзый хулиган. Реактивный адреналинщик. Обаятельный хам. Капитан футбольной команды универа, кандидат в сборную страны… Яна Нечаева можно характеризовать бесконечно. В нем всегда было за что зацепиться. Залипнуть! Существовала какая-то сила, которая притягивала покруче магнита.

Я поддалась его чарам еще в школе. Но тогда между нами был Свят… Он оберегал. Ограждал от Нечаева. Да я и сама тогда так боялась своих реакций, что с трудом выдерживала общество Яна.

Пока мы не оказались в одной группе университета. Без Свята. Тогда-то чувства и вырвались… Боже, я заслушивалась, когда он говорил! Я млела, когда улыбался. Таяла, когда обнимал. Трепетала, когда целовал.

Черт возьми… Почему я снова думаю об этом?!

Злюсь сама на себя.

Раздраженно умываюсь, вытираюсь и спешно покидаю ванную.

Едва вхожу в кухню, папа открывает шампанское.

– За нашу Юнию! За успешно подписанный контракт! За фантастические перспективы!

Принимая бокал, заставляю себя радоваться. Чокаемся и выпиваем. Наконец-то я могу присесть и снять с лица улыбку.

– Мам, голубцы прям как у бабули, – нахваливает Агуся, активно орудуя вилкой.

Еще вчера я бы не обратила внимания. Но сегодня режет по живому это упоминание. Ведь потеряли мы бабушку из-за меня. Что бы не говорили психолог, дедушка… Да вся семья! Приступ произошел на фоне нервов, когда я сбежала из дома. С Яном Нечаевым. И сегодня он мне об этом не то чтобы напомнил… Наполнил сдувшийся, но, увы, так и не заживший до конца волдырь гноем.

– Ну, рассказывай, Юнь, – подзадоривает мама. Эта игривость – результат влияния алкоголя. Раньше мама всегда была активной и веселой. Когда же случилась целая череда несчастий, этот фитиль будто погас. Вспыхивал только под градусом. – Что спрашивали? Что говорили? Что обещали? Что сыграло решающую роль, чтобы вот так сразу без испытательного срока подмахнуть годовой контакт? Как там вообще? На Олимпе? Наверное, вошла в здание, и голова закружилась, – выбиваясь из баланса, подсказывает, как делала всю жизнь до моих роковых восемнадцати.

Раньше я бы вполне охотно подхватила это внушение. Но не сейчас.

– Ничего подобного, мам. Какой Олимп? Это просто один из четырех десятков филиалов автоконцерна.

За столом воцаряется тишина. Все ждут чего-то еще. Но я храню молчание.

Пока в разговор не включается дедушка:

– Сразу на полную ставку выходишь?

Его не могу игнорировать.

– Да. На полный рабочий день. С девяти до шести.

– Сложно не будет? У тебя ведь еще дипломный проект на шее.

Тут я ответить не успеваю.

– Молодая. Энергии много. Справится, – брякает папа тем самым менторским тоном, который мигом вызывает у меня желание занять оборонительную позицию.

Кто-то другой, скорее всего, ничего криминального в подобном не уличил бы. Но так уж получилось, что именно я после всех событий малейшее давление воспринимаю негативно.

Не просто замолкаю… Ухожу.

– Спасибо всем за поздравления и поддержку, – благодарю, поднимаясь из-за стола.

Никто меня, естественно, не останавливает. Научились относиться с пониманием.

Позже, когда я уже нахожусь в постели, мама приносит торт и чашку чая. Действует несмело. Словно боится, что я и этот жест восприму как пересечение моих личных границ. Приходится улыбнуться, чтобы шагнула с подносом дальше порога.

– Посидишь со мной? – прошу для самой себя неожиданно.

Это заставляет маму засиять.

– Конечно!

Устраивается на краешек кровати.

Я взбиваю соседнюю подушку и показываю, чтобы садилась рядом.

Поначалу молчим. Едим одной ложкой торт, потягиваем из общей чашки чай – опять же все с моей подачи. С необъяснимым трепетом бережем такие редкие и невыразимо теплые минуты близости.

А потом… Я нарушаю тишину. Добровольно.

– Там шикарно, мам, – отвечаю на шквал ее вопросов, потому как чувствую в том потребность. – У меня не то что голова закружилась… Я зашла и потерялась!

– Правда? – выдыхает с улыбкой.

В глазах слезы стоят. Настолько она тронута тем, что делюсь.

А у меня в голове вдруг всплывает наставление, которое дедушка выдал сразу после того, как я забрала из полиции написанное на Яна Нечаева якобы от моего имени заявление об изнасиловании.

– Мама есть мама. Она любит тебя, а ты – ее. Это одна из самых сильных связей на земле. Разговаривайте, находите общий язык, потому как… Придет время, когда ты будешь очень хотеть обратиться к ней… Ма-ма, – протянул он тогда с дрожью и глубоко тронувшим меня благоговением. – А обратиться будет не к кому, Юния.

С родителями он тоже переговоры вел. Могу предположить, что с ними действовал жестче.

– Это будто другой мир, – рассказываю маме сейчас. Передавая ложку, делаю небольшой глоток чая. И продолжаю: – Просторный, роскошный, сверкающий… Величественный, – не прерываюсь, даже когда Агния прокрадывается в комнату и плюхается между нашими ногами на живот. – Там даже воздух иной. Вдыхаешь и чувствуешь, как эта холодная масса раздувает легкие, словно паруса. Горизонта не видно. Кажется, что границ нет. Перспективы бездонные.

– А мужчины там какие? – толкает Агуся, подпирая ладонью щеку. – Есть красивые? Такие, чтобы прям в животе задрожало!

Эти реплики меня смущают, вызывая румянец. Но то, как выкатывает глаза наша мама, заставляет рассмеяться. Она, конечно, не комментирует, проявляя чудеса толерантности к любым высказываниям. Однако выглядит крайне ошарашенной.

– Один был ничего, – отвечаю, перенимая Агусино озорство. Оцениваю, конечно, не с позиции своих чувств. После Яна к мужчинам равнодушна. Просто представляю, как бы на того статного улыбаку в лифте посмотрела сестра. – Тебе бы точно понравился.

– Ну, опиши хоть! Я жажду подробностей!

Мне трудно сконцентрироваться на деталях. Когда напрягаю память, перед мысленным взором вдруг Нечаев возникает. Я прям вздрагиваю. Коротко мотаю головой, чтобы избавиться от этого морока. Но описать того мужчину все равно не получается. Приходится выдумывать, используя не самые удачные обороты, только бы не напоминал даже отдаленно Яна.

– Стильная лысина, кустистые брови… – по мере того, как перечисляю, Агуся все больше кривится. – …пышные щечки, мясистые губы… – продолжаю, входя в какой-то раж, пока она, выдув последний розовый пузырь, не забывает о своей жвачке. – …усы… кажется, были еще изящные усики… – выдаю задумчиво. Не выдерживает Ага, когда я выпаливаю: – А, и густая борода с шикарными бакенбардами!

– Бакенбардами?! – восклицает ошарашенно. Выражение лица при этом такое забавное, что я вынуждена прикрыть рот ладонью, чтобы не рассмеяться. – Мам, что такое бакенбарды?

Мы с мамой переглядываемся и разражаемся хохотом.

– Что вы ржете? – психует Агния. – Капец, красавчик! Чудище! Не дай Бог приснится!

– Тогда тебе лучше не знать, что такое бакенбарды, – с трудом выговаривает сквозь смех мама, утирая выступившие слезы. – Чтобы образ, так сказать, не был завершенным.

– Ма-а-ма! – протягивает сестра возмущенно.

Стихает веселье, когда мы опрокидываем поднос. Посуда к тому времени уже пустая, но ее звон словно электричеством по воде бьет. Мы так давно не смеялись вместе, что сразу после этого застываем в неловкости.

– Что тут у вас происходит?

Забежавший в комнату папа чудом не спотыкается об кота. Это вызывает новую волну хохота. Но уже не такую долгую.

– Пойдем спать, – обращается к папе мама, когда пауза затягивается. И сразу же соскальзывает с моей кровати, задерживаясь только для того, чтобы обнять. – Хорошо выспись перед первым рабочим днем.

Киваю, принимая совет.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, Юния.

Агуся машет рукой и выходит вслед за родителями.

В комнате становится тихо.

Я гашу свет и забираюсь глубоко-глубоко под одеяло. Практически с головой укрываюсь. Слушаю свое дыхание, намереваясь игнорировать мысли. Но они, конечно же, не отступают. Наводняют мозг, словно рыбы-пираньи – русло реки.

Есть такое выражение – вечер воспоминаний. У меня им посвящается большая часть ночи. И даже когда засыпаю, вижу то, что было в прошлом… Себя и Яна. Обнаженных. В теплом свете камина. Он целует в губы и двигается внутри меня. Я это чувствую так ярко, словно все происходит в реальности. Стыдно признать, но понимая, что сплю, я не двигаюсь, чтобы не спугнуть этот морок. Пульс гремит так яростно, что кажется, голова вот-вот лопнет.

Постанываю. Боже, слышу это!

Но не делаю ничего, чтобы прекратить.

И в какой-то момент… Сквозь мое тело проносятся жгучие импульсы. Я достигаю оргазма. Распадаюсь на искрящиеся частицы, словно салют. Распахивая глаза, резко подскакиваю. С колотящимся сердцем сажусь. Покрытое испариной тело горит. Особенно там… Где касался только он. Руками, членом, языком… Господи!

Со стоном падаю обратно на подушку. Натягиваю одеяло на лицо.

Стыд… Какой же стыд!

От себя ведь не спрятаться. И что самое ужасное, это чувство заставляет меня вновь возбуждаться.

Интересно… Как Ян Нечаев выглядит сейчас? Изменился ли? Наверное, да. Ведь прошло столько времени. Сколько ему сейчас? Двадцать три? Двадцать четыре. Точно. Он ведь майский, а сейчас июль.

Июль? Мне приходится напоминать себе число, месяц и год!

Я-я… Боже мой, я так потерялась!

Снова там. С Яном.

Снова… Снова… Снова…

Хорошо выспаться перед первым рабочим днем? Миссия провалена.

Но это, как позже окажется, не корень моих проблем. С корнем мне предстоит столкнуться в офисе.