Текст книги "Ход с дамы пик"

В кабинет вернулись довольные мужчины, от которых пахло свежевыкуренным табаком. Местный опер, как будто его подменили, склонился надо мной с нежностью матери к новорожденному младенцу:

– Мария Сергеевна, вас все удовлетворило? Что еще, спрашивайте. Вы хотели про версии поговорить?

По хитрой физиономии Синцова было понятно, что в коридоре он занимался разъяснением моей роли в истории криминалистики и активно противопоставлял местной прокуратуре мою манеру работать.

– А что за брелок был на ключах у потерпевшей до происшествия? Кто-нибудь это устанавливал?

– А-а, – протянул опер, – я сразу на месте это выяснил. Соседи говорили, что Циля, когда шла домой, ключи доставала еще на улице и вертела ими в разные стороны. Они ее еще предупреждали, чтобы так ключами не размахивала на глазах у всех, а то кто-нибудь их вырвет – и привет. Поэтому брелок всем намозолил глаза.

– И что же это за сокровище было?

– Да какое сокровище? Пластмассовый кубик, фишка такая игральная. Ну, как он называется, который бросают, чтобы очки узнать?..

– Понятно. А чем он мог привлечь напавшего?

– А хрен его знает. Он вообще здоровый такой был, этот кубик, с полспичечного коробка. Племянник ей привез из-за границы.

– То есть заметная была вещица, особенно, когда бабушка крутила ее в руках?

– Да уж.

– И могла привлечь внимание преступника?

– Ну если только преступник – недоразвитый малолетка. Мочить старушку из-за пластмассового кубика, – пожал плечами опер.

Мы с Синцовым переглянулись.

– Или… – продолжил опер и замолчал.

– Или? – хором сказали мы с Синцовым, глядя в рот оперу.

– Ну… Или он – обкурившийся урод. Или стоит на учете в ПНД.

– Так какие у вас версии? – спросила я ласково.

– Андрей сказал, вы будете дело забирать, – нерешительно кивнул хозяин кабинета в сторону Синцова. Тот сделал индифферентное лицо.

– Серия, значит? – с надеждой спросил опер. Я пожала плечами.

– Пока неизвестно. Похоже на серию. Дела хотят объединить в производстве у одного следователя, покопаемся, а если ваше дело в серию не полезет, вернем обратно.

Опер ухмыльнулся.

– А ОПД главк заберет?

Когда Синцов кивнул, главная задача в раскрытии данного преступления для местного оперативника была решена. Версий от него мы так и не услышали.

9

Когда мы вышли на улицу (причем я – отчетливо припадая на больную ногу), первое, что спросил Синцов, было:

– Ну а теперь колись, Машка, как ты вычислила эту мокруху. Ежу понятно, что это наш случай.

– Элементарно, Ватсон, – с некоторым высокомерием ответила я. – Поскольку в этот день в сводках не было убийств, совершенных в парадных, я стала искать убийство, которое могло быть совершено в парадной.

– Здорово. – Он помолчал. – А что насчет второй субботы?

– Сейчас посмотрим. Я сводку за первую субботу октября взяла с собой. Не косись так, я ее не съем. Пошли в машину, там глянем.

Мы направились к машине, но по дороге Синцов схватился за карман:

– У меня пейджер разрывается. Подожди, прочитаю, что хорошего пишут. Меня, наверное, уже ищут с фонарями, я ж свалил на полдня.

Он достал пейджер, прочитал текст и порадовал меня сообщением о том, что это меня, оказывается, ищут с фонарями.

– Твой прокурор все телефоны в главке оборвал, требует тебя подать немедленно. Пошли вернемся, позвонишь ему.

Мы вернулись в отдел милиции, но в убойный подниматься не стали, я позвонила в прокуратуру из дежурной части. Шеф действительно искал меня, требуя немедленно ехать в городскую прокуратуру и улаживать вопрос с передачей дел. В принципе это совпадало с моими планами, поскольку бродить в потемках мне надоело, надо было срочно знакомиться с делами и начинать работать.

Синцов пообещал отвезти меня в прокуратуру города. Выйдя из милиции, мы сели в машину, но Андрей не торопился мчаться за делами.

– Давай сводку посмотрим, мне не терпится, – признался он.

Я достала из сумки бумаги:

– На, смотри. Хотя я и так догадываюсь, что за убийство мы с тобой найдем.

– Маша, – проникновенно попросил Синцов, не отрываясь от сводки. – Перестань давить меня своей интеллектуальной мощью. Неужели это все из-за курсов ФБР?

– Нет, это от рождения, – успокоила я его. – Ну что, нашел?

– Так, это не то, – бормотал Андрей, изучая сообщения о тяжких преступлениях, совершенных на территории нашего города в первую субботу октября.

– Ладно, передохни. Посмотри, есть сводка по трупу девушки в подвале, в белом пальто?

– Сейчас, подожди. Ага. Ты имеешь в виду труп Черкасовой?

– Фамилии не знаю. Должен быть труп в подвале, девушка в белом пальто, резаная рана шеи, если я правильно помню.

– Вот единственное, что я похожее нашел, – в 18 часов в подвале дома 16 по ул. Героев Комсомольцев обнаружен труп неустановленной женщины, на вид около 20 лет, которая опознана как Черкасова Евгения Михайловна, студентка Художественного училища им. Мухиной. На трупе обнаружены повреждения в виде резаной раны шеи… Машка, откуда ты знала?

– Не волнуйся, курсы ФБР тут ни при чем. Я когда выезжала на труп Антоничевой, эксперты в машине трепались, упомянули про это убийство.

– Так, – Синцов мгновенно собрался и посерьезнел еще больше. – Ты давай дуй к руководству, а я пока выясню, что с этим убоем. Вдруг его уже раскрыли и без нас?

– Не волнуйся. На твою долю останется. Поехали.

Тронувшись с места, Синцов развил такую скорость, что я только охала на крутых поворотах. Однако по мере приближения к прокуратуре города ему пришлось умерить пыл, поскольку на нашем пути встретились многочисленные препятствия в виде пробок, инспекторов ГИБДД и светофоров. Но полностью сдержать свой водительский темперамент Синцов не мог и лихо завернул на улицу, где движение в этом направлении разрешалось только пассажирскому транспорту. Конечно, его тут же тормознул сотрудник ДПС, притаившийся на этом перекрестке в ожидании таких неграмотных лохов. Сержант в форме ГИБДД не торопясь подошел к нам, козырнул и меланхолически представился:

– Сержант Петров. Вы нарушили…

Договорить он не успел, из машины высунулась рука Синцова с развернутым, как флаг, удостоверением. Инспектор наклонился прочитать звание и, снова козырнув, с огромным чувством собственного достоинства, не меняя интонации, произнес:

– И у нас бывают ошибки, товарищ майор. Всего хорошего.

И мы рванули дальше.

Я хорошо понимала Андрея. Во мне тоже взмывали фонтанчики охотничьего азарта. Когда начинает получаться, усидеть спокойно на месте невозможно. Мне казалось, что раскрытие – вот оно, стоит только руку протянуть. Когда я буду обладать всей собранной по делам информацией, мы с Андреем сравнительно легко найдем убийцу. Я жалела только об одном – что я не могу одновременно знакомиться с делами, осматривать места происшествий и разговаривать с судебно-медицинскими экспертами. Мое нервно-приподнятое настроение, правда, омрачалось сознанием того, насколько мы стеснены в сроках. Если мы правы и действительно имеем дело с маньяком, в следующую субботу будет убита еще одна женщина. Нет, лучше уж думать о том, что мы справимся за неделю.

По дороге я, чтобы отвлечься, поинтересовалась у Андрея его пейджером.

– Обзавелся современными средствами связи?

– Ну да. Трубку содержать дороговато, а пейджер – в самый раз. Пейджера и телефонной карты мне вполне хватает для обеспечения жизненных нужд.

– А оперативных нужд?

– И оперативных тоже. Правда, привыкал я к нему долго. На первых порах, стоило ему квакнуть, я тут же бросался смотреть, что он мне хочет сказать. Потом остыл. Если я за рулем, то общение с пейджером откладываю.

– А чего так? Ты же ас, по ощущениям водить можешь, с закрытыми глазами.

– Был печальный прецедент. Ехал я по делам и очень торопился. Тут пейджер запищал, я решил на него посмотреть – какое такое важное сообщение мне прислали, – и на секунду потерял управление, а что самое обидное – врезался в машину ДПС. Долго потом объяснялся.

– А что на пейджер сообщили-то?

– Что? А! Курс доллара.

10

Войдя в горпрокуратуру, я заколебалась – идти мне прямо к заместителю прокурора города договариваться о передаче дел или сначала зайти к следователю Коруновой, глянуть в материалы дела об убийстве театральной художницы Базиковой. Заколебалась настолько, что даже подбросила монетку. Выпало идти к начальству.

Евгений Кириллович встретил меня приветливо, как обычно, но и несколько настороженно. А как еще можно встретить следователя, который по собственной инициативе нагружает себя делами в количестве, превышающем разумные пределы?

– У вас есть список дел, подлежащих передаче? – Зампрокурора города сразу взял быка за рога, наверное, опасаясь, что я передумаю. – Вы берете четыре дела, насколько я знаю со слов Владимира Ивановича? Одно и так у вас в производстве.

– Шесть, Евгений Кириллович.

– Уже шесть? – удивился он. – Что, со вчерашнего вечера еще парочка нашлась?

– Нашлась, – кивнула я.

– Так что, маньяк?

– Очень похоже, тьфу-тьфу-тьфу.

– А что это вы так? – подозрительно посмотрел на меня Евгений Кириллович. – Не дай Бог, если это маньяк, мы ж от прессы не отобьемся. Хорошо еще, что они не пронюхали…

– Просто если это маньяк, то искать его будет проще, чем раскрывать каждое из этих убийств в отдельности.

– Вы думаете? – Евгений Кириллович грустно посмотрел на меня. – Дай Бог, чтобы дела раскрылись, а то ведь житья нам не дадут. Генеральная долбить будет…

– Вот-вот, Евгений Кириллович. Я как раз хотела вас попросить: чтобы не поднимать шум, давайте запросим каждое дело в отдельности, якобы с целью оказания практической помощи, и не будем раздувать слухи о серийных преступлениях.

– Так. Понятно. Я хотел вам предложить бригаду создать, подключим следователя из милиции, чтобы вам самой не бегать по пустякам, вы бы только руководили и направляли.

– Спасибо, Евгений Кириллович, вот этого как раз не надо. Согласуйте с ГУВД закрепление за мной оперуполномоченного Синцова, а все следственные действия я выполню сама, так вернее.

– Вы уверены?

– Конечно. Я предпочитаю допрашивать сама. Осматривать тоже. Справлюсь.

– А дела района? С ними как? У вас ведь хронические кадровые проблемы, кроме вас и Горчакова, рассчитывать не на кого. Может, в обмен на те дела, что вы забираете, ваш район передаст свои?

– Евгений Кириллович, вряд ли это имеет смысл. Загубленные дела никто не возьмет. А передавать дела в хорошем состоянии, по которым все отработано, жалко.

– Тоже верно, – согласился Евгений Кириллович. – Так что сами закончите?

– Закончу.

– А не надорветесь?

– Не впервой.

– Хорошо, – зампрокурора дал понять, что вопрос решен и разговор закончен. – Идите в канцелярию, и раз уж вы настаиваете на секретности мероприятия, сами оформите запросы на дела и сопроводительные к ним, как считаете нужным. Одно дело ведь у нас, в Управлении по расследованию особо важных дел?

– Да, у Коруновой.

– Вот с него и начните, а потом, потихоньку, придут другие дела…

– Евгений Кириллович, потихоньку меня не устраивает; я должна получить все дела сегодня. Я на машине, и если вы подпишете запросы, я сегодня же всех объеду.

– А что за спешка? – удивился зампрокурора.

Я открыла было рот, чтобы объяснить, что за спешка, но передумала. Не буду путать высокое начальство, объяснять, что наш маньяк убивает по субботам, а до ближайшей субботы осталось пять дней. И пять ночей, но это уже имеет значение для меня, а не для него.

– Я хочу как можно быстрее составить сводный план расследования, – дипломатично ответила я и попала в точку. Очень довольный Евгений Кириллович снял телефонную трубку и предупредил Корунову, что я забираю у нее дело, а документы на передачу оформим в самое ближайшее время.

Через три минуты я уже сидела в кабинете Коруновой и отдыхала душой. Вера Корунова, приятнейшая женщина средних лет и средне-русской внешности, оказывала на меня просто психотерапевтическое воздействие. Следователем она работала всю сознательную жизнь, с перерывом на рождение двоих детей, и в отличие от подавляющего большинства наших общих коллег, не исключая и меня, прожила все эти годы с одним и тем же мужем, которого любила без памяти, и он платил ей тем же. В общем, мне ее дом всегда представлялся идеальным домом, а она – идеальной женщиной, и я была поражена, когда Вера, не успела я ступить на порог ее кабинета, сообщила мне, что я очень вовремя забираю дело, поскольку она ложится в клинику неврозов и все дела передает.

– Вера, какая клиника неврозов? – потрясение спросила я. – Я не знаю более уравновешенного человека, чем ты!

– Дорогая моя, я не за себя боюсь, а за своих домашних. Я ж тебе говорила: после трудового дня иду домой и себя успокаиваю – мои домашние тут ни при чем. И когда вхожу, сразу их всех предупреждаю – прячьте ножи.

– Вера, поверить не могу! Неужели так плохо?

– Ну, а ты как думаешь? Стала бы я иначе прохлаждаться в психушке? – И она улыбнулась мне мягкой, просто завораживающей улыбкой. – Я на грани нервного срыва.

– А что муж твой говорит?

– А что он может говорить? Лечись, дорогая, а то, не дай Бог, инвалидность получишь и придется со следствия уйти…

– Правда, что ли?

– Ну конечно. Показать тебе фотки моих деток? – И она вытащила из сумки цветные фотографии младшего сына – красивого подростка с огромными внимательными глазами – и старшей дочери. Дочь, явно будущая фотомодель, была одета в предельно рискованную кофточку, причем нижнего белья под ней не наблюдалось.

– Какая шикарная девчонка! – сказала я Вере, возвращая фотографии. – Парень у тебя тоже хорош, но Инка – просто Клаудиа Шиффер.

– Да уж! – Вера легко вздохнула, все с той же улыбкой. – Говорю этой паршивке – что ж ты лифчика не носишь, с твоим выменем. Она мне отвечает – у меня вырез большой, некрасиво, если лифчик будет из-под кофты торчать. Я ей говорю – значит, если лифчик торчит – это некрасиво, а если сиськи торчат – красиво? Так?

Мы с ней посмеялись, и Вера еще раз сказала мне, что рада, что дело Базиковой забираю именно я.

– Понимаешь, это дело мне в душу запало. Базикову эту жалко, и так мне хотелось раскрыть… Ты не волнуйся, у меня все отработано. Даже местные гопники, я их всех допросила, и даже одежду с них поснимала и на кровь исследовала. Ничего. Опера говорят, никаких там перспектив. Может, ты раскроешь?

– Может, раскрою. Тьфу-тьфу. – Я постучала по краю стола.

– По столешнице не стучи, все равно толку не будет.

И я постучала по ножке стула.

– У меня похожее дело есть, там тоже старушка убита, и тоже один ножевой удар в спину.

– Да ну? – Вера напряглась. – Неужели серия?

– Похоже на то, – осторожно сказала я.

– То-то я смотрю, у меня традиционными методами ничего не получается. А там, оказывается, серия.

– Вер, я, конечно, дело прочитаю, а ты мне сейчас можешь сказать, есть там хоть что-нибудь, за что можно зацепиться?

– Так. – Вера сосредоточилась и помолчала. – Первым делом я попыталась установить, где на нее убийца наткнулся? То ли шел за ней, то ли ждал в подъезде. Ничего не получилось.

– Да? – заинтересовалась я. – Ты тоже искала точку, где они встретились? У меня по последнему трупу такая же ситуация: не могу понять, где он девочку потерпевшую подхватил?

– Я ногами весь ее маршрут протопала. От театра там недалеко. Если только он ее в театре приметил?..

– А еще что, Вера? Там хоть какие-то свидетели есть?

– Есть свидетельницы, которые видели, как Базикова уходила из театра. Ну, капельдинерши там местные, естественно, они все ее хорошо знали. Она была в хорошем настроении, напевала: «Уж вечер, облаков померкнули края» – и ушла, держа в руке программку спектакля, между прочим, оформленную по ее рисунку.

– Слушай, может, эта программка привлекла внимание? – спросила я. – Ее же, насколько я знаю, прямо на рану положили? Там на ней отпечатков никаких нету?

– Я думала об этом, – медленно сказал Вера. – У нее поверхность шероховатая, отпечатков пальцев не дождешься; я вот на потожир ее отдала, может, хоть группу крови получим…

– Вер, а что за шляпная булавка? Которую похитили?

– А, да. Это зацепка хорошая. Необычная вещь, если у кого-то найдут, трудно ему будет объяснить ее происхождение. Я у нее дома нашла такую парную булавку, дочь показала и выдала ее. Вторая булавка при деле, тебе для образца. В картотеку похищенных вещей я ее поставила, хотя надо мной долго смеялись.

– Действительно железная?

– Да, с петелькой на конце. Ценности никакой не представляет.

– Вера, а кто труп нашел?

– Труп нашла доктор из «неотложки». Ее вызвали к женщине из этого дома, которая живет на последнем этаже. Докторша вошла в парадную и обнаружила тело. По времени получается, что Базикова только-только успела дойти от театра до дома. Докторша попыталась оказать помощь, но сразу констатировала смерть, вызвала от жильцов квартиры на первом этаже милицию и находилась при трупе до ее приезда.

– Она не при делах? Никаких пересечений с потерпевшей?

– Да нет, это мы проверили. Хотя версия красивая. Доктор «неотложки» в роли наемного убийцы, сама же и милицию потом вызывает…

– Да, но надо, чтобы вызов в этот дом совпал с появлением жертвы. А вызов был, вы проверяли?..

– Обижаешь, Машка. Первое, что мы вообще проверили. В общем, могу утверждать почти со стопроцентной уверенностью, что личных мотивов там нет.

– А гражданское дело? Насколько я знаю, Базикова судилась с генералом насчет квартиры?

– Понимаешь, я тоже сначала за это ухватилась, но потом поговорила с судьей, посмотрела гражданское дело и мне стало понятно, что для генерала идеальным вариантом было бы мировое соглашение. Со смертью Базиковой ситуация для него осложнилась. Ну, ты сама посмотришь.

Под разговоры о перспективах раскрытия убийства Базиковой Вера ненавязчиво умудрилась впихнуть в меня бутерброд с ветчиной и напоить чаем. За чаепитием она, посмеиваясь, рассказала, что с места осмотра трупа Базиковой она заехала к себе в прокуратуру, и не успела она войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Сняв трубку, она услышала старческий голос, интересующийся, кто занимается расследованием смерти Софьи Марковны Базиковой. Вера вежливо ответила, что пока дело еще никому не поручено и что сведения об этом будут в канцелярии прокуратуры в понедельник. Старушка на том конце провода помолчала, а затем многозначительно заявила: «Ну так вот, что я вам скажу: Софью Марковну… убили!»

Поболтав еще немного с Верой и в который раз подивившись, что ей пришла нужда лечь в клинику неврозов – настолько здоровое впечатление она производила, – я забрала дело и пошла в канцелярию оформлять передачу мне всех убийств в производство, под Верино напутствие в том смысле, что как грязь свинью, так работа Швецову всегда найдет.

11

Все это дурацкое оформление бумажек заняло весь день до вечера. Я с трудом успела в прокуратуру. Лешка Горчаков, как последний уходящий, готовился сдать контору под сигнализацию. В сумке у меня лежали три уголовных дела, и Лешка попенял мне на то, что я не использую уголовный розыск для охраны драгоценных следственных материалов. Вот еще одна иллюстрация к идее о неправильном понимании места уголовного розыска в современном обществе.

– Да, подруга, тебе там еще три дела привезли из городской. Это по маньяку?

– По нему.

– А почему так много? С утра было всего четыре. А сейчас получается шесть чужих да одно наше. Изволь объясниться, зачем плодишь серию?

– Ты же знаешь, чудовище, – чем больше случаев, тем легче раскрыть.

– Ой-ой-ой! Теоретик! То-то Чикатило так быстро поймали! Ладно, пошли домой, я тебя провожу.

– Подожди, Леша, я заберу дела из канцелярии, дома почитаю. Они у Зои остались?

– Хватилась! – злорадно сказал Лешка. – Зоя давно ушла, и сейф свой заперла и опечатала.

– Ой! – Я расстроилась чуть ли не до слез и от досады стукнула кулаком по дверному косяку. Но посмотрев на Лешкину довольную физиономию, поняла, что дело не так плохо.

– Ну да! – сказал он. – Правильно! Кто еще позаботится о тебе, кроме дяди Леши? Забрал я дела у Зои, у меня они. Заодно почитал. Помогу тебе донести. Пошли, бедолага, Гошка твой небось уже заждался мамочку. А кто его, кстати, из школы берет?

– Да он уже большой вырос. Из школы сам приходит. Я только по утрам его провожаю, потому что в транспорте давка.

Я засунула все дела про убийства женщин в большой полиэтиленовый мешок, мы с Лешкой сдали прокуратуру под сигнализацию и пошли к метро через темный и пугающий скверик – самое криминогенное место в нашем районе. Лешка галантно нес пакет с делами. По дороге он завел со мной светскую беседу по вопросу, волновавшему его чрезмерно, – про то, почему я рассталась со своим другом жизни – доктором Стеценко, которого все мои друзья и знакомые искренне полюбили, и в котором не могли найти ни малейшего изъяна, оправдывающего мое поведение.

Ну как я могла объяснить Лешке то, в чем сама еще не разобралась? Оставалось только оправдываться.

– В конце концов, Леша, ты никогда меня не поймешь, потому что даже в мелочах будешь на стороне мужчины.

– Да Сашка не нуждается в моей защите, потому что он тебе ничего плохого не сделал.

– Возможно. Но я хотела от него большего.

– Швецова, ты зажралась, – повторил Горчаков то, что мой внутренний голос давно уже доказывал мне, когда я оставалась с ним наедине.

– Мне стало казаться, что я ему не так уж и нужна. И, похоже, я не ошиблась.

– С чего ты взяла, дуреха? – Лешка даже остановился и стал вглядываться в меня, ища признаки мгновенно развившейся умственной отсталости.

– Ну хотя бы с того, что прошло уже больше пяти месяцев, а твой любимый Стеценко так и не нашел времени поговорить со мной о личном. Если мы и встречаемся случайно в морге, он со мной только про трупы разговаривает. Я в курсе всех интересных вскрытий за последние полгода. То есть он до сих пор так и не решил, нужна я ему или нет.

– Слушай, ты, феминистка хренова! Что ж ты за других решаешь, нужна ты мужику или нет? Может, он ночей не спит, только о тебе и думает?

– Может быть. Только мне об этом ничего не известно, а я привыкла полагаться на то, что я вижу и слышу.

– Догматичка! Во-первых, пять месяцев для мужика – не срок. Он может и годами решать, нужна ты ему или нет…

– Вот и прекрасно, только я не буду годами ждать, пока он созреет для решительных поступков.

– А что ты сделаешь, интересно, ненормальная?

– Заведу любовника. Выйду замуж.

– Да? Ха-ха-ха! – Лешка разразился обидным хохотом. – Дурочка, я что, тебя не знаю? Ты уже вкусила свободной жизни, без мужика, которого надо холить, лелеять, ублажать и еще терпеть от него всякое. Да тебя теперь замуж калачом не заманишь. Что я, тебя не знаю?

Я вдруг поняла, насколько Лешка прав. Получается, что опять другие люди понимают мою сущность лучше, чем я сама. Эта мысль настолько впечатлила меня, что я молчала всю оставшуюся дорогу до метро, несмотря на Лешкины приставания по поводу женских трупов и намеки, что он с утра едет в морг и мог бы поговорить с экспертами… Завтра все ему расскажу.

В метро мы с Лешкой разошлись по разным веткам, и мне так повезло, что я оказалась почти в пустом вагоне. Напротив меня сидел только коротко стриженный молодой человек, и я, поглощенная раздумьями о своей нелепой личной жизни, не сразу заметила, что он откровенно изучает меня, склонив голову к плечу. Когда я все же обратила на него внимание, он решился:

– Хотите, я вам скажу, как вас зовут?

Я усмехнулась. Последний раз со мной знакомились таким образом лет двадцать назад, когда я была в седьмом классе. Но визави просто сверлил меня глазами.

– Хотите, я вам скажу, как вас зовут?

– Спасибо, я знаю, – вежливо ответила я. Визави неожиданно смутился, а я испытала облегчение: никогда не знаешь, на кого нарвешься вот так, в шутейном разговоре: моя подружка как-то грубо отшила пьяного, привязавшегося к ней на эскалаторе, и была избита так, что три месяца не показывала носа из дому. А этот, раз краснеет, вряд ли будет дебоширить. Хотя кто их, мужиков, знает…

– Вас зовут Мария, – продолжал молодой человек, оправившись от смущения.

Я была удивлена.

– Что-нибудь еще из моей биографии? – спросила я, стараясь не показаться слишком заинтересованной.

– Пожалуйста. Ваша работа связана с людьми.

– А конкретнее? – Эта угадайка занимала меня все больше и больше.

– Вы или врач… – наверное, по моему лицу он понял, что промахнулся, – или юрист.

Вглядевшись в него, я увидела, что он не такой уж молоденький – ему лет тридцать пять, просто в его облике есть что-то мальчишеское.

– Ну что, я прав?

– Похоже, что и вы работаете с людьми, – не осталась я в долгу. – Вы или продавец, или журналист.

Парень расхохотался. Смех у него был хороший, заразительный.

– Один – один, – отсмеявшись, сказал он. – У вас вид усталый, помочь вам? Сумка тяжелая?

– Донесу, спасибо, – ответила я, мгновенно разочаровавшись. Я, конечно, доверчивая, но не настолько.

– Скажу вам откровенно, как продавец – доктору, это я из лучших побуждений. Но я вижу, вы боитесь доверять незнакомому, поэтому могу показать вам свои документы. – И он вытащил из кармана удостоверение члена Союза журналистов.

Приближалась моя остановка, и мне совершенно не улыбалось идти домой в сопровождении незнакомого мужчины. Может, он и есть наш загадочный маньяк, вот так и цепляет своих жертв – обаятельно улыбается, предлагает помочь, а в парадной достает ножик… Надо как-то отделываться от него. Поезд остановился, двери открылись. Досидев до объявления: «Осторожно, двери закрываются», я резко встала и, не глядя в услужливо развернутое передо мной удостоверение, вежливо сказала:

– Спасибо, мне пора выходить, – и выскочила на перрон как раз в тот момент, когда двери начали смыкать створки. Обернувшись, я увидела, что мой случайный знакомый, улыбаясь, машет мне рукой за стеклом.

Когда я добралась домой, ребенок успел сделать уроки и поиграть на гитаре. Был он какой-то грустный, и я присела перед ним на корточки и заглянула в лицо.

– Гошенька, котик мой, что ты куксишься?

– Так, ничего… – Он отвел глаза. Мне это не понравилось. Я уселась в кресло, посадила его к себе на колени и обняла. Ребенок послушно положил голову мне на плечо, и мне показалось, что он едва сдерживает слезы.

– Лапонька моя, что случилось? – Я стала гладить его по голове, целовать в макушку, и он все глубже зарывался мне в плечо и прижимался ко мне и уже начал всхлипывать. – Что ты, мой зайчик? Что-нибудь в школе?

– Нет. Мне просто тебя не хватает, – прошептал он, пряча лицо.

– Котеночек мой! – Я изо всех сил прижала его к себе. – Ты же знаешь, что я тебя очень люблю, больше всех на свете, я бы очень хотела быть с тобой все время, правда!

– Правда? – переспросил он, хлюпая носом.

– Ну конечно.

Я гладила его по голове, и он постепенно успокоился.

– Ма, я так скучаю, когда я один дома. Давай заведем собаку, а?

Я вздохнула.

– Гошенька, собака – это замечательно. Я в детстве тоже очень хотела собаку и даже как-то принесла домой щенка.

– Щенка? – заинтересовался он. – Какой породы?

– Беспородного. На даче какая-то женщина продала мне его за три рубля, за все мои сбережения.

– И что с ним стало?

– В пятницу на дачу приехала мама и попросила отнести щенка обратно, сказала, что мы не можем его держать.

– И ты отнесла?!

– Отнесла. И больше никогда не делала попыток завести собаку.

– А сейчас?

– Лапуня, я очень люблю собак. Но если у нас появится щенок, нам придется очень трудно. – Надо как-то объяснять сыну, что тяжесть ухода за щенком ляжет целиком на его плечи; сначала напугаю его тем, что с собакой надо рано гулять. – Во-первых, по утрам и так тяжело вставать, а если будет собака, то вставать придется на целый час раньше…

– Мамуля, ты сама не заметишь, как привыкнешь, – умильно проговорил Гоша, снова кладя голову мне на плечо.

– Ах ты, свинтус! – Я сбросила его на диван и начала щекотать. Он развеселился и весь вечер выглядел вполне умиротворенным. Ложась спать, он попросил приготовить на завтра блинчики с мясом.

Когда Гошка угомонился и уснул, я удалилась на кухню и разложила на столе уголовные дела. В двух из них не было заключений судебно-медицинских экспертиз трупов, и, посмотрев на часы, я подумала, что еще не поздно позвонить Горчакову.

– Леша, – сказала я тихо, набрав горчаковский номер, – ты завтра в морге не сможешь взять две экспертизы? По Ивановой и Погосян. – Я назвала ему даты, районы и фамилии следователей, назначивших экспертизы.

– А ты что, дела читаешь? – осведомился Лешка. – Вот вы, бабы, всегда так: работу тащите домой, а дом – на работу.

– Как остроумно, – огрызнулась я. – Я эту плоскую шутку слышала еще в школе.

– Так с тех пор в вашем бабском умишке ничего не изменилось.

– В тебе говорит зависть хоть к такому умишку.

– Еще одно слово, и поедешь за экспертизами сама.

– Понял, не дурак, – моментально отозвалась я, – как говаривал наш общий друг Кораблев. Как, кстати, у него дела, не знаешь?

– Увольняют нашего общего друга.

– За что?!

– Маш, потом расскажу. Ленка меня ужинать зовет.

– А ты что, еще не ужинал? Ты, по моим прикидкам, уже три часа, как дома.

– Нет, я пришел и пообедал, а теперь буду ужинать.

Понятно, жена Горчакова, вся в счастье, что муж так рано появился дома, не знает, чем его ублажить, и закармливает на убой.

– Не лопни, – сказала я, и со спокойной совестью положила трубку.

Итак, что же получается, если свести воедино все произошедшие убийства? Среди них есть очень похожие по способу действия пары: Шик и Базикова – сходство в возрасте (обе – пожилые женщины), в количестве и локализации повреждений (каждой нанесено по одному ножевому удару в спину).

Вторая пара – тридцатилетняя Людмила Иванова и последний случай, Рита Антоничева. Обе – молодые женщины, обе убиты путем нанесения большого количества ножевых ударов (у них – по десять и более ран), обеих преступник захватил сзади, одной рукой зажав им рот, другой нанося удары по передней поверхности грудной клетки.

Есть определенное сходство между обстоятельствами убийства Анжелы Погосян и неустановленной женщины, с которой все и началось. Если, конечно, все началось в этом году и в нашем городе. Нельзя ведь исключить, что психически больной человек начал убивать женщин несколько лет назад, но тогда никто не связал воедино эти убийства, просто их списали, каждое в отдельности, на разбойные и хулиганские нападения; потом человек был госпитализирован, полежал в психиатрической больнице, у него наступило кажущееся улучшение, его выпустили, и он снова начал убивать… В моей практике был случай, когда субъект с органическим поражением головного мозга проломил молотком голову своей матери. Его признали невменяемым, отправили на принудительное лечение в больницу специального типа, то есть в условия, приближенные к тюремным, где он провел пять лет. К концу этого срока врачи отметили у него стойкую ремиссию, улучшение состояния, и сочли возможным поставить вопрос о снятии с него принудлечения. В день, когда его выпустили из психбольницы, он вернулся домой, взял молоток, вышел на улицу и спросил у первой попавшейся девушки, который час. Пока та задирала рукав, чтобы посмотреть на часы, он стукнул ее молотком по голове.