Текст книги "Ход с дамы пик"

6

– У тебя пожрать есть? Здравствуй, Маша! – приветствовал меня мой друг и коллега Алексей Евгеньевич Горчаков, входя утром в понедельник в мой кабинет.

– Леха, день еще только начался, а ты уже голодный. Тебя что, Ленка завтраком не кормит?

– Кормит, – ответил он, не моргнув глазом. – Но уже сорок минут после завтрака прошло. Так у тебя есть сегодня бутерброды?

С этими словами он начал рыться у меня в сумке, стоящей под вешалкой.

– Леша, ты уже совсем! – Я подбежала к нему и выхватила у него из рук сумку.

– А что такого? Я только съестное поискать, а больше ни на что и не смотрел. И даже прокладку с крылышками не заметил, которая у тебя валяется рядом с кошельком. Хоть бы в косметичку убрала.

– Что еще скажешь, чудовище?

– Вот сразу и чудовище! Никто меня не понимает… Ленка тоже орет, что я столько не зарабатываю, сколько ем… А я – мозг, а мозг надо питать…

– Бедненький! – Я подошла к Горчакову, развернула его к зеркалу, висящему у двери, и, приподнявшись на цыпочки, погладила торчащие во все стороны вихры. – Ты на себя в зеркало смотришь?

– А что? – Горчаков выкрутился из-под моей руки и стал тревожно вглядываться в свое отражение.

– Ты уже в свое отражение не помещаешься, – ласково сказала я.

– Да и фиг с ним, – задумчиво ответил Горчаков. – Чего я в нем не видел… Слушай, а у тебя лишних котлеток дома не остается? Или там супчика? Принесла бы на работу, коллегу подкормить…

– Нет, Леха, не остается. Я теперь почти и не готовлю.

– Не для кого?

– Ага. Я сама дома почти не ем, худею, ребенок мой ест редко и избирательно. Блинчики ему сделаю или бульон сварю, и больше ему ничего не надо.

– Да, – вздохнул Лешка, – жалко все-таки, что вы с Александром разошлись. Такая пара была… Ленка до сих пор переживает.

– Бывает, Леша. Но мы же остались в хороших отношениях.

– А толку-то что от ваших хороших отношений? Ну ты сама посмотри: подходите друг другу идеально, любите друг друга… Ты же его любишь?

– Ну… Скорее да, чем нет.

– Заладила. Любишь, по глазам вижу. И он тебя любит…

– Да? – Я усмехнулась.

– Да. Он мне сам говорил. Я тут в морге был, мы с ним языком зацепились, он мне сказал, что до сих пор любит только тебя, что ты для него единственная женщина. Чего тебе еще надо?

– Леша, давай не будем. Тебе все равно не понять.

– Это почему же? Я что, дурак?

– Ты мужчина.

– И что же?

– Как говорил Бендер, поскольку милиционеры могут быть приравнены к детям…

– Но я же не милиционер!

– Но можешь быть приравнен. У нас психология разная. Мы – разные животные.

– Интересно, чем же?

– Да всем. Я никогда не пойму твоей логики, а ты моей.

– Да при чем тут логика? О, дельце новое? – Горчаков схватил с моего стола пачку листков по убийству Антоничевой.

– Хочешь порасследовать?

– Да ни в жисть! – Он отбросил листочки, как будто они жгли ему руки. – А чего за дело-то? Надежурила по городу?

– Ага.

– Убой?

– Ага.

– Повезло, в свой район выехала. За дверью стукнуло.

– Лешка, – сказала я, – ты опять свою дверь не закрыл? Там кто-то шастает. Еще дело сопрут…

– Ой, хоть все, – отмахнулся Горчаков.

Тут зацарапались в мою дверь. Горчаков выглянул в коридор и заорал на всю прокуратуру:

– Андрюха! Сколько лет, сколько зим!

Я тоже подошла к двери и выглянула в коридор. Горчаков с Синцовым уже обнимались. Пока они были заняты друг другом, я оперативно поправила челку и подкрасила губы перед зеркалом. Теперь можно и с Синцовым поздороваться.

– А я к Маше, – сказал Синцов, когда они наконец оторвались друг от друга.

– Ах, к Маше! Тогда надо чайку попить! Машка, ставь чайник!

– Давно поставлен, – сказала я. – Пока вы облизывали друг друга, я уже на стол накрыла.

К моему удивлению, Синцов достал из кармана и положил на стол пакет с четырьмя слоеными пирожками.

– Горчаков, – сказала я, – вот и еда прибыла.

– А чего так мало, – разочарованно сказал он, приподняв пакетик. – Мне эти плюшки на один понюх. Надо было десять брать.

– Лешенька, – ласково сказала я, – а тебя вообще приглашали? Видишь, Андрей ко мне пришел. И пирожки принес на двоих, а не на троих. Ведь пять на два не делится? И четыре на три тоже.

– Тоже мне лиса Алиса, – проворчал Горчаков, но руки от пакетика убрал, и даже налил мне чая и чашку подвинул поближе.

– Подлизываешься?

– Подлизываюсь, – признался Горчаков, – в надежде, что из чувства благодарности ты пожертвуешь мне пирожок.

– Слушайте, какие вы меркантильные, – отметил Андрей, с легким удивлением наблюдавший за нами, – вы еще о чем-нибудь, кроме еды, говорить можете?

– Можем, – ответила я, – о пяти нераскрытых убийствах как раз и поговорим.

– Так, что за убийства? Почему я не знаю? – промычал Горчаков с набитым ртом. Пирожок ему и вправду на один понюх.

– Мне дают в производство серию, пять убийств со всего города…

– А я? – подозрительно спросил Горчаков, сделав мощное глотательное движение.

– Что – ты?

– А почему тебе, а не мне?

– Завидно? Потому что я выезжала в субботу на один из этих трупов.

– А я что буду делать?! – заныл Горчаков.

– А на тебя возложена почетная обязанность обеспечить мне спокойную работу по спецпоручению.

– Чего?! – завопил Горчаков, переводя взгляд с меня на Синцова и обратно.

– Того. Я же буду работать по серии, а ты будешь расследовать дела района.

Лешка недоверчиво хихикнул:

– Андрюха, скажи ты ей, чтобы так не шутила с пожилым отцом семейства. Меня же кондратий хватит.

Синцов ласково потрепал его по голове:

– Спи спокойно, дорогой товарищ. Девушка правду говорит.

– Предатель! – повернулся к нему Горчаков. – Нас на бабу променял! Вместо того, чтобы поработать со старым другом…

– Ладно, старый, не сердись. Скушай лучше пирожок и перейдем к делу.

Лешка тут же схавал предложенный пирожок и деловито сказал:

– Может, и я на что сгожусь? Рассказывайте. Андрей вытащил из-за пазухи пластиковую папочку.

– Вот, Маша. Я тебе привез обзорную справку по четырем убоям. Пятый – твой случай, Антоничева. Я на всякий случай и копии фототаблиц захватил.

Я жадно схватилась за бумажки и стала читать.

Иванова, тридцати лет, судя по фотографиям с места происшествия, хорошо одетая привлекательная женщина. Если можно судить о привлекательности по вывернутому от ужаса мертвому лицу. Труп на лестничной площадке третьего этажа, перед лифтом. Рядом с трупом в луже крови – брошенная сумка с продуктами. Сверху, наполовину выпав из сумки, – кошелек.

– Сколько, ты говорил, там было? Синцов отвлекся от разговора с Лешкой и взглянул через мое плечо на фотографию:

– Около пяти тысяч.

– И никто эти денежки не прикарманил? Даже странно.

– А практически сразу ее муж вышел на лестницу и находился там до самого конца осмотра.

– Понятно. – Я перевернула страницу обзорной справки. – А муж-то сам не при делах?

– Черт его знает. Говорит, что вышел на крики, он же труп и обнаружил. Покрутили мы его и так, и сяк, примерили. Вроде нет, но в подозреваемых оставили. Правда, крови на нем нет, но здесь тот же механизм нанесения повреждений, что и по последнему трупу: захват сзади, прижимает жертву к себе спиной и наносит удары по передней поверхности тела. Эта, кстати, сопротивлялась – видишь, руки все перерезаны.

– Может, поэтому и не взяли ничего, кроме цепочки? Она сопротивлялась, кричала, испугались шума, дернули цепочку и бегом?

– Может, и так, но по логике, если это убийство с целью ограбления, сначала должны были дернуть сумку, в которой сверху лежал кошелек. А потом испугаться испугались, но десять ножевых все же успели нанести.

– Согласна. Кроме мужа, версии были?

– Ну, грабители местные. Я кивнула:

– Это понятно. И что?

– По местным я сам поработал, ну, естественно, в контакте с территориалами. Похоже, что чисто. По крайней мере, источники молчат и похожих случаев в окрестностях не было.

– Слушай, а где этот дом? Улицу Левина я представляю, а дом – не очень.

– Знаешь, там возле трамвайной остановки небольшой барчик с игровыми автоматами? С такой яркой рекламой – три семерки, карты, бананы какие-то? Вход с улицы один – в парадную жилого дома и в этот барчик. Игровые автоматы – на первом этаже, сбоку, а чуть дальше – лифт и лестница.

– Так. Пока свободен.

Я стала читать дальше. Анжела Погосян, двадцать три года, убита в субботу, в три часа дня в парадной дома, где на втором этаже живет ее подруга. Труп обнаружен этой самой подругой, которая стояла на лоджии и видела в окно, как Анжела вошла в подъезд, и забеспокоилась, что той долго нет. Выглянув на лестницу, она увидела Анжелу, ползущую по ступенькам к ее квартире. Шуба Анжелы, ее лицо и руки были в крови. Подруга в ужасе выскочила на лестницу, подбежала к Анжеле, но та успела только поднять голову, сказать: «За что?», и тут же скончалась на руках у подруги.

– А криков подруга не слышала?

– У нее была музыка включена громко, на весь дом. Она не слышала даже, как соседи ей в стенку стучали. Соответственно и соседи ничего не слышали.

– А повреждения какие? Ах да, вижу – три удара ножом в грудь и три в спину.

– Я говорил с экспертами, орудие, похоже, одно. С длинным тонким клинком, шубу пробило и причинило проникающие ранения.

– А что это она в сентябре – и в шубе? – встрял Горчаков; в принципе и у меня этот вопрос возникал.

– Да там шуба легкая такая, скорее пальто с отделкой мехом, – ответил Синцов.

– Что взяли у Погосян? – спросила я Андрея.

– Ты будешь смеяться. Анжела была обвешана золотом, как рождественская елка. Ничего не тронуто. В руках у нее была дорогущая сумочка из кожи крокодила, набитая дорогой косметикой. Сумочку нашли у входа в парадную, где на Анжелу и напали похоже, поскольку кровавый след тянулся оттуда, и на внутренней стороне двери парадной – брызги ее крови. Пропал шарфик, шелковый, ее молодой человек ей из Парижа привез.

– Дорогой?

– Ну, франков двести, как он сказал.

– Описание есть?

– Он даже каталог привез нам, где этот шарфик нарисован. У меня на работе лежит, потом покажу.

– А тут какие версии?

– Ну какие? Сама понимаешь, подруга и молодой человек.

– Результат?

– Нулевой. У молодого человека – алиби, с утра сидел в своей конторе на переговорах.

– А подруга?

– С подругой вообще хорошо получилось. Она, перед тем как выйти на лестницу, разговаривала по телефону со своим научным руководителем.

– Под грохот музыки?

– В том-то и дело; она поэтому вышла на лоджию, чтобы спокойно поговорить по телефону, и прервала разговор, чтобы встретить Анжелу, о чем ему сказала. Он так и ждал на трубке.

– А в его показаниях ты уверен?

– Есть еще дополнительное подтверждение. Ее на лоджии видели люди во дворе. Видели, что она разговаривает по телефону, и ее пожилая соседка еще крикнула ей снизу – мол, простудишься, не май месяц.

– Как интересно! А эти соседи не видели, как убийца входил в парадную и выходил оттуда?

– Мы с тобой сходим на место, посмотрим. Сам вход в парадную из двора не виден. К парадной можно подойти от метро, через двор, как шла Анжела, а можно с другой стороны, тогда ни с лоджии не увидишь, кто вошел, ни со двора.

– Хорошо, с фигурантами все понятно. А если это заказ? От той же подруги или молодого человека?

– Может, все может быть.

– А может, это средство воздействия на молодого человека? Он же бизнесом занимается, судя по тому, что сидел на переговорах?

– Он инспектор Морского регистра. Ты сама с ним пообщайся.

– Ладно, разберемся. Что дальше?

– Вот третий случай – самый скверный. Там нет ничего. Все загублено на корню.

– Даже фототаблицы нет?

– Какая фототаблица? Протокола нет. Дежурный следователь был занят, велел участковому оформить, тот тоже куда-то торопился. Короче, «руки вытянуты вдоль туловища, ноги вытянуты вдоль туловища», вот и все.

Горчаков хихикнул.

– Что, так прямо и написано?

– Ну, это я образно. Так когда-то один следователь в протоколе написал, все смеялись.

– Да уж, – оживился Горчаков. – У нас тут один участковый отмочил, представляешь? Мужик из окна упал, но не насмерть. Вызвали милицию, пришел участковый, обнаружил, что мужик разбился, но жив, позвонил в «скорую», того отправили в больницу. Получаю материал, читаю протокол осмотра: в карманах тела гражданина Иванова паспорт, кошелек с мелкими деньгами, магнитная карта метрополитена. На теле надето – костюм коричневый, носки, ботинки и тэ дэ. Протокол составил участковый Петров. Звоню участковому Петрову, спрашиваю – а что, чувак помер разве, раз ты тело осмотрел? Нет, говорит, живой был. Я просто пока «скорую» ждал, делать было нечего, вот и осмотрел заодно, чего ему зазря лежать? Мужик лежал весь в кровище, с разбитой башкой, а этот у него в карманах ковырялся.

– Ужас, – сказал Синцов.

– Андрей, – спросила я, – ты хочешь сказать, что по этому убийству мы знаем только то, что у тебя в справке написано?

– Практически да, – ответил Синцов. – Я там, конечно, поработал, сделал все, что мог, но многое упущено. Этот труп был обнаружен в понедельник утром на черной лестнице. Там всего две квартиры, и все жильцы с середины дня субботы не выходили из дому. А утром в понедельник пошли на работу и обнаружили труп.

– Что, даже личность трупа не установлена?

– Да, и это самое плохое. Видишь, это первое по хронологии убийство, еще летом. Следователь, ублюдок, даже кисти отчленить не потрудился, а когда я стал эти случаи по городу собирать, уже было поздно. Сгнило напрочь.

– И ничего нельзя сделать?

– Пальцы утрачены безвозвратно. Да она еще похоронена как безродная…

– Он и голову не отчленил для опознания и идентификации?

– Ну а как ты думаешь? Нет, конечно.

– Самому бы голову оторвать! – с сердцем сказал Горчаков.

– Да уж, – вздохнул Андрей. – А когда я ему намекнул, что он неправ, он мне, знаете, что сказал? Мол, что это я так колочусь из-за безродной бомжихи, грохнули ее – воздух чище стал. Типа займитесь делом, а то вы на ерунду время тратите.

– Он еще жив? – Горчаков хихикнул.

– Да куда он денется, вот еще – об него руки пачкать.

– Андрей, – я перевернула страницу обзорной справки, – а почему ты считаешь, что это наш случай?

– Маш, хочешь – верь, хочешь – не верь, интуиция.

– Остальные-то ведь – приличные.

– Но если подходить строго, то почему бы нет? Смотри: парадная, хоть и черной лестницы, женщина, хоть и бомжиха, время убийства – суббота, по заключению судмедэкспертизы. Шесть ножевых ударов в спину.

– А что взяли?

– Из материалов дела мне этого узнать не удалось. Но я поговорил с экспертом, он мне сказал, что на шейке у покойной вдавленная борозда, ну, похоже, что цепочку срывали. Так вот, я вышел на место, полазил по этой черной лестнице и под батареей нашел несколько звеньев цепочки из белого металла.

– Не из платины, надеюсь, – уточнила я.

– Да нет, какая там платина. Алюминий или что-то в этом роде.

– А ты это как-то зафиксировал?

– А как я мог зафиксировать? Я ж без следователя протокол не составлю. А этого урода бесполезно вытаскивать на следственные действия, только хуже будет, да он бы и не поехал.

– Вот зачем такие лезут в прокуратуру? – пожала я плечами. – Шел бы, как раньше выражались, в народное хозяйство, в фирму какую-нибудь…

– В народном хозяйстве работать надо, – популярно объяснил мне Лешка.

– А в прокуратуре не надо?

– Маш, ну ты же знаешь, в прокуратуре он сидит в отдельном кабинете, целый столоначальник, может хоть кого в камеру сунуть, проезд бесплатный, квартплата – половина по льготе, написал операм сто отдельных поручений о допросе свидетелей и сиди, кури бамбук.

– Вот чего я никогда не понимала, так это поручений операм о допросах важных свидетелей. Как можно это кому-то поручать? Как можно потом дело расследовать, если ты сам с людьми не говорил?

– А вот так и расследуют. Вот что и получается. – Синцов потряс передо мной листочками обзорной справки. – Можем только гадать, как на кофейной гуще.

– Так, а все же, Андрюша, считаешь, наша клиентка?

– Ну, оставим, хуже не будет.

– А версии какие?

– Версий море. Зашла вместе со знакомым бомжом попить пивка и разодралась из-за пустой бутылки.

– Ага, – вмешался Горчаков, – если вместе пили и скандалили, то ножевые должны были быть на передней поверхности грудной клетки.

– Принимается, – кивнул Синцов. – А может, зашла в парадную пописать, а какой-нибудь ревнитель морали пошел за ней и воспитнул ее таким образом.

– А что, есть следы того, что она мочилась? Или у нее штаны были спущены? Или поза характерная? – спросила я.

– Нет, – помедлив, ответил Синцов.

– И судя по тому, что даже профнепригодный следователь идентифицировал ее как бомжиху, с целью ограбления за ней вряд ли кто-то пошел.

– Так что, Маша, наша клиентка? – спросил Андрей.

– Похоже, что наша, – вздохнула я. – Без видимых мотивов. Сходим с тобой на место? Хочу сама глянуть.

– Без вопросов, хоть сейчас.

– Ладно, поехали дальше.

– А дальше труп гражданки Базиковой, шестидесяти лет, которая в субботу возвращалась домой с дневного спектакля в Мариинском театре.

Такая благообразная пожилая дама в стареньком, но элегантном плаще, в сумочке – театральный бинокль, сама сумочка – антиквариат, бисером вышита. Один удар ножом в спину, смерть на месте. Здесь хоть осмотрели прилично, фототаблица пристойная, не стыдно показать. Выезжала Корунова из городской прокуратуры, она себе и дело забрала в производство.

– Вера-то нормальный следователь, очень скрупулезная, по делу наверняка все отработано как надо.

– Да, – согласился Андрей. – К ней претензий нет.

– А почему городская это дело забрала? – спросил Горчаков. – Оно что, сложное? Или социально значимое?

– Пожалуй, второе, – ответил Андрей. – Базикова – известная театральная художница. Это убийство всколыхнуло общественность.

– Что взяли?

– Взяли заколку из шляпы, старую, никому не нужную вещь.

– Может, заколка из слоновой кости? – сразу зафонтанировал Горчаков. – У моей бабушки такая была, ею шляпку пристегивали к прическе, чтоб ветром не сдуло.

– Вот-вот, только заколка была железная и даже перламутром не инкрустирована.

– А что хоть тетушка смотрела в театре? – спросила я.

– Не смотрела, а слушала. «Пиковую даму». И злодей над этим поиздевался.

– Каким образом? – спросили мы с Лешкой в один голос.

– Вытащил программку спектакля и положил ей на рану сверху.

– Значит, комфортно чувствовал себя на месте происшествия, – пробормотала я. – Преступник с низким уровнем риска.

– Переведи, – потребовал Синцов.

– Готовится к преступлению, тщательно планирует его, выбирает наиболее благоприятное место, время и жертву.

– Согласен, что место, время и жертва были благоприятными. Это фэбээровские штучки?

– Ага.

– И что ФБР советует в таких случаях для установления преступника?

– Нужно понять, что является нормальным с точки зрения этого человека, и перейти к следующему этапу: узнать, что является логичным с его точки зрения. А потом пойти и задержать его.

– Это так тебя учили?

– Я потом, Андрей, расскажу тебе много интересного про фэбээровские штучки, – пообещала я. – А пока мне нужно подумать.

7

Весь вечер, пока я пыталась запихнуть в ребенка ужин, проверить его уроки и заставить его почистить зубы, во мне тихо свербило желание достать из сумки обзорную справку и еще раз проштудировать ее с карандашом в руках, глядя на календарь и на карту города. Кое-что из прочитанной днем информации не давало мне покоя.

Наконец мое чадо улеглось в постель, и я пришла пожелать ему спокойной ночи и поцеловать в носик и лобик. Весь в меня, думала я, глядя, как сын вертится в постели, не обнаруживая никакой сонливости, хотя шел уже одиннадцатый час. Весь в меня, наследственная сова. А утром не поднять. Бужу трижды: первый раз за полчаса до времени «икс», потом за десять минут, при этом он подтверждает, что услышал, как я его бужу, и общается со мной совершенно разумным голосом, но это обманчиво – на самом деле он продолжает спать и отвечает мне чисто машинально. И только на третий раз он врубается, что пора вставать. Как-то бабушка пожаловалась, что начала его будить, спросила, будет ли он есть на завтрак манную кашу, он совершенно сознательно, как ей показалось, ответил: «Да», а потом нагло отказался от каши. Ребенок же мне доказывал потом: «Ма, она меня спросила, пока я спал, я бы ей на всё „да" ответил…»

– Тебе читать сегодня? – спросила я его, пытаясь накрыть одеялом так, чтобы ни одна из его длинных конечностей не вылезала наружу. Конечно, он уже большой мальчик, и такое чтение на ночь вызывает у моих подружек педагогическую аллергию. Но на самом деле это завуалированная форма выражения друг другу нежных чувств, просто знак взаимной любви и родственной близости.

– Не, ма. Сегодня я поздно лег, боюсь, не высплюсь. Завтра почитаем.

Легенды про динозавров уже отошли в прошлое, мы уже интересуемся героико-приключенческой литературой, рыцарскими романами, пиратскими историями, мушкетерскими дуэлями.

– Ну ладно. – Я поцеловала его в холодный нос. – Спи.

Я потянулась погасить свет, но Гоша меня остановил:

– Ма, посмотри, как блестит гитара. Моя хорошенькая, моя дорогая гитара! Как я ее люблю! Если прямо смотреть, она такая чистенькая! А если сбоку, то она вся пальцами залапана.

– Да, – машинально согласилась я. – Отпечатки пальцев на таких полированных поверхностях ищут в косопадающем свете.

– Как это? – заинтересовался Гоша.

– Источник света помещают сбоку от объекта, чтобы луч света падал на него не вертикально сверху, а сбоку, под углом. Вот ты сейчас смотришь на гитару сбоку и отчетливо видишь отпечатки.

– Это только отпечатки пальцев так ищут?

– Не только. Так можно обнаружить пятна, сливающиеся по цвету с поверхностью.

– Интересно, а кто это придумал?

– Не знаю, кто придумал, а описал впервые профессор Рейсс, известный криминалист начала века.

– А ты с ним была знакома?

– Нет, котик, я, конечно, не такая уж молоденькая, но ни с Рейссом, ни с Ломброзо знакома не была.

– А кто это?

– Потом расскажу, киса. А сейчас пора спать.

– Ну вот, на самом интересном месте… – заныл киса. – А как профессор Рейсс описал то, о чем ты говоришь?

– Он читал лекции в Лозанне – это Швейцария, о научной технике расследования преступлений, специально для чинов русского судебного ведомства.

– А когда это было?

– В 1911 году. Почти девяносто лет назад.

– Да, тогда ты, конечно, с ним знакома не была, – подумав, решил мой зайчик. – И что он там интересного сказал?

– Ну… – Я задумалась, чего бы такого страшненького рассказать малолетнему ребенку на ночь. – Например, он говорил, что в косопадающем свете нужно искать пятна биологических выделений на теле убитых людей. В морге нужно раздеть труп, погасить свет и со свечой в руке осмотреть его, наклонясь к трупу; пятна слюны или чего-нибудь другого (Рейсс говорил про сперму, но мой ребенок пока обойдется без этой подробности) выявятся. Представляешь, каково было осматривать труп, закрывшись в морге и погасив свет, со свечой в руке?

– Жуть! – воскликнул ребенок восхищенно. – А зачем эти пятна на трупе искать?

– Потом расскажу. А еще лучше – поступишь в университет и сам все узнаешь. Там тебе будут читать курс криминалистики.

– А ты тоже осматривала трупы в морге со свечой?

– Нет, мой зайчик. С 1911 года наука на месте не стояла. Все, спать.

Я решительно погасила свет и направилась к выходу из комнаты.

– Ма, – позвал сыночек в темноте.

– Что?

– А зачем ты делаешь вид, что ты очень строгая? Ты вовсе не строгая.

– Спи! На самом деле я строгая. И если сейчас не заснешь, то проверишь это на практике.

Я вышла, плотно притворила за собой дверь и прислушалась. Ребенок еще некоторое время копошился в постели, ворочался с боку на бок, вздыхал и что-то бормотал, потом затих. Я немного посидела перед телевизором, бесцельно нажимая кнопки программ на пульте и даже не вникая, что такое мне пытается показать родное телевидение, потом поднялась и ушла на кухню. Там мое место, даже если я читаю уголовные дела или обзорные справки.

В тишине квартиры я обвела глазами кухню. Это самое уютное помещение, и когда мы жили вместе с Сашкой, все, включая Хрюндика, постоянно стекались в кухню пообщаться. Я всегда держала в холодильнике или кухонном шкафу аварийный набор продуктов, из которых можно было в считанные минуты соорудить угощение для внезапно нагрянувших гостей; а гости в доме не переводились. Деньги, правда, переводились очень быстро, но все равно – было весело, тепло и дружно. Мне очень нравилось готовить, а еще больше нравилось смотреть, как мои мужчины поглощают завтраки, обеды и ужины. Я, конечно, понимала, что, подавая Хрюндику в постель креманку с салатом из свежих фруктов, залитых взбитыми сливками и украшенных цукатом, я сильно завышаю планку своей будущей невестке, но, в конце концов, это уже ее проблемы.

Почему я рассталась с Сашкой? Что мне еще надо было от мужчины? Не пьет, хорош собой, умен, говорил, что любит… Снова и снова я задавала себе этот вопрос, но понимала, что еще не дозрела до того, чтобы честно себе на него ответить. И уж тем более я не могла честно ответить на него всем друзьям и знакомым. Конечно, самый доступный (и, кстати, максимально приближенный к истине) вариант ответа звучал так: зажралась Швецова. Добровольно расстаться с мужчиной, который с каждой получки, а также под настроение приносит домой шикарную розу, с мужчиной, который по поводу и без повода, без понуканий говорит о том, как меня любит, какая я красивая и умная… Не было случая, чтобы он остался равнодушным к моим переживаниям. Более того, пожив со мной некоторое время, он так проникся моими проблемами, что сменил работу – из увлеченного стоматолога превратился в такого же увлеченного судебно-медицинского эксперта. И я не без оснований подозревала, что в этой смене специализации – не только профессиональный интерес, но и личный, подспудное желание быть поближе ко мне. Чего же мне все-таки не хватало?

Наверное, помимо уже изложенного, был еще один вариант ответа. Психологи называют его эффектом «последней капли». Это когда взрыв эмоций, приводящий к аффекту, провоцирует событие, само по себе не являющееся чем-то из ряда вон выходящим, просто чашу терпения субъекта долгое время наполняли такие же, неприятные для него, но не смертельные события. И когда чаша наполнилась, в нее упала последняя капля, которую чаша, то есть психика, вместить уже не могла, – и человек ударил кого-то ножом, выбросился из окна или совершил другие неадекватные поступки.

Вот и я совершила абсолютно неадекватный поступок, в один прекрасный день заявив Сашке, что не хочу жить с ним вместе…

На этом моменте я прервала свои воспоминания. Хватит, а то у меня до сих пор к горлу подступает комок. Потом, когда буду посвободнее, устрою сама с собой генеральное совещание и, может быть, пойму, чего же мне не хватало.

Обед на завтра был приготовлен, посуда помыта, плита вычищена. Выстиранные Гошкины трусики и носки сохли в ванной. И я могла со спокойной совестью отдаться расследованию преступлений.

Я разложила на столе обзорную справку, карту Питера и календарь. Посмотрим, как соотносятся с собой места происшествий. Может быть, они лежат на линии какого-то транспортного маршрута или удобного пешеходного; может, все они расположены рядом с какими-нибудь предприятиями или учреждениями, имеющими что-то общее; да мало ли…

Так. Я отметила на карте дома, где совершались убийства. Пока ничего не вырисовывалось, за исключением того, что все эти места находились в весьма ограниченном по местности круге, хотя и нельзя было сказать, что они на территории одного микрорайона. Доехать без пересадок на метро от одного места происшествия до другого было невозможно. Ни один вид транспорта не имел маршрутов, которые пролегали бы мимо всех или даже большинства мест происшествий. Но об этом пока говорить рано. Сначала я пройдусь по всем местам происшествий – ножками, ножками – и обозрею местность сама – глазками, глазками, – причем своими, а не дежурного следователя.

Отложив в сторону карту, я взялась за календарь и, отметив точками даты происшествий, сразу поняла, что меня так волновало. Убийства начались летом, первое происшествие – обнаружение трупа бомжихи на черной лестнице дома – случилось в последнее воскресенье августа. Соответственно, убили ее, если верить судмедэксперту, в последнюю субботу августа.

Убийство пожилой театральной художницы Софьи Марковны Базиковой произошло во вторую субботу сентября. И далее каждая суббота сентября оказалась помеченной мною черным кружочком. Третья суббота месяца – труп Анжелы Погосян; четвертая суббота месяца – Людмила Игоревна Иванова, убитая на третьем этаже, при выходе из лифта. Шестнадцатилетняя Рита Антоничева была убита через две недели, во вторую субботу октября.

Можно представить себе, что мы имеем дело с психически больным, чья мания обостряется именно по субботам. Тогда как объяснить, что две субботы оказались пропущенными? Пять случаев – это достаточно репрезентативное количество действий, чтобы судить о стойкой системе. Где же он был в первую субботу сентября? Как примерный отец, провожал ребенка в школу? Первое сентября было в среду. К субботе уже никто не праздновал новый учебный год. Можно, конечно, еще предположить, что первое убийство не относится к нашей серии, но что-то подсказывало мне, что и это убийство в серию входит. И где он был в первую субботу октября? Может, болезнь обостряется ко второй субботе? Чушь какая-то…

Нет, у меня напрашивалось более подходящее объяснение. Посмотрев на часы и убедившись, что полночь еще не наступила, а значит, приличия вполне позволяют следователю сделать телефонный звонок оперуполномоченному, я порылась в записной книжке и набрала номер рабочего телефона Синцова. Некоторая логика в этом была, учитывая, что Синцова, по слухам, бросила жена и ему дома делать нечего.

И логика меня не подвела. Синцов тут же снял трубку.

– Привет, Андрей, это Швецова, – сказала я.

– Привет, – отозвался он без всякого удивления, как будто я звонила ему в абсолютно урочное время.

– Читаю твою обзорную справку с карандашом в руках, – продолжила я.

– И что-то уже начитала интересное, раз звонишь, – с чисто милицейской проницательностью сказал он.

– Ага. Скажи, пожалуйста, ты хорошо проверил сводки? Ты уверен, что выбрал все интересующие нас случаи?

– Ну, с разумной долей вероятности, уверен. Убийства в парадных я все отобрал. Я, конечно, не исключаю, что где-нибудь в расселенном доме на лестнице еще лежит какая-то убиенная дама, но…

– Понятно. Я подъеду к тебе завтра с утра, приготовь мне все сводки по городу с середины августа, хорошо?

– А что ты там наковыряла?

– Понимаешь, – сказала я, – получается, что пропущены две субботы, в начале сентября и в начале октября. Первое известное нам убийство – в конце августа, потом – дырка, а потом опять убийства каждую субботу. В октябре – снова пропуск. Что наш клиент делает в первые субботы месяца?