Текст книги "Большая книга ужасов 76 (сборник)"

Глава 8
Разговор с ведьмой

– Она не выпускает! – тоненько пискнула Мара.

Туман заклубился, словно при виде нас у него появились новые силы.

Сумерник врубил заднюю скорость, машина поползла назад.

– Что навигатор? – бросил он через плечо.

– Впереди озеро, – испуганным шепотом отозвался Чернов.

– А сзади?

Машина пару раз дернулась и заглохла. Я глянул на панель. На ней горела красная лампочка – бензин был на нуле.

– Ой, мамочки! – тихо ахнула Мара.

– Спокойно! – Сумерник крутанулся на месте, глядя назад, дернул ручку коробки передач. – Спокойно.

– А чего не едем-то? – буркнул Чернов, его навигатор сообщил, что сейчас выключится – без работающего двигателя он не заряжался.

– Сказал, спокойно! – рявкнул Сумерник и посмотрел на меня. Оставалось только пожать плечами – я не знал, что делать дальше.

Тоненький смех. Может, она и раньше смеялась, но за ревом мотора ничего не было слышно. Без работающего двигателя смех назойливо полз в уши, касался корней волос, щелкал по ногтям на пальцах, щекотал в ноздрях. Меня передернуло. Я замотал головой, выгоняя противный звук, взъерошил волосы.

Туман наступал.

– Давайте его отдадим и уедем отсюда, – предложила Мара. Спокойным таким голосом. Без истерик и сомнений. Обыкновенное деловое предложение. – Чего вы на меня смотрите? Она его хочет? Его! Почему мы должны из-за него погибать?

– Спокойно! – повторил Сумерник.

– А вдруг поможет? – все же поддакнул двоюродный.

– Никто никого отдавать не будет! – с нажимом на слово «никого» произнес Сумерник. – Вместе приехали, вместе уедем. А если кто-то будет сильно выступать, я того самого оставлю!

– Нет, а чего? – подалась вперед Мара. – Его же никто не собирается убивать. Пообщается тут с ведьмой. Мы пока до дороги доберемся, помощи попросим. Телефоны здесь не работают, а там заработают, можно хоть в полицию позвонить. Что с ним здесь за час произойдет? Ничего!

Я зажмурился. Никто никуда не доедет! Никакой помощи не будет!

– Ты чего говоришь-то?! – Чернов попытался отодвинуться от сестры, но дальше своего угла деваться ему было некуда. – Иди одна, если такая хитрая.

– Как хотите! Я только предложила.

Предложила она, упырица недобитая!

Мара положила на колени свой рюкзак, запустила туда руку, стала чем-то греметь. И вдруг начала вытаскивать и вешать на себя непонятные висюльки – синие глазки, ладошки какие-то, даже, кажется, чеснок там был.

Сумерник задумчиво постукивал пальцами по рулю, глядя исподлобья перед собой.

– А чего – вода не помогла? – спросил Чернов.

– Это не та вода! – нервно произнесла Мара, что-то прикалывая себе на кофту. – Заговоренная.

Туман подступил вплотную.

– А раньше какая была?

– Не помню, – прошептал Сумерник. – Из какого-то святого колодца брали. Родниковая. Чистая.

Чернов заерзал на месте:

– А чего стоим-то?

– Думаем, – прошептал Сумерник.

Дышать стало тяжело. Словно сам воздух изменился. Сейчас появится… Куда ей деваться? Конечно появится.

– Ну что? – Сумерник дернул себя за хвост, выправил резиночку. – Бензина немного есть, надо понять, на что мы его потратим. Можно понарезать круги, сжечь последнее и все равно остановиться. В машину ведьма вроде как не лезет. Посидим подождем, кто-нибудь обязательно поедет по этой дороге.

– Она же заброшена, – напомнил Чернов.

– Здесь озеро, вдруг кто-нибудь пойдет купаться?

Две недели шли дожди, было холодно, купальщиков особо ждать не приходилось.

– Еще вариант – пойти пешком, но всем вместе, – не сдавался Сумерник. – Идти и лить воду. Может, прорвемся.

– Славик! Пошли пешком, – ткнула брата Мара. – Ты видел карту? Тут идти минут десять – и мы на дороге.

– А Димка?

– Скоро темно будет! Ты хочешь здесь ночевать?

– Не хочу, – буркнул Чернов.

В этот момент я его возненавидел. До того возненавидел, что мурашки по кулакам забегали. Развернуться бы да врезать. Так, чтобы кровь пошла. Чтобы взвыл. Чтобы собрался и уже перестал быть тряпкой.

Пх! – клубы тумана врезались в лобовое стекло.

– Славик! Чего ты думаешь? – нудела Мара.

– Кирилл сказал, что мы должны быть вместе.

Кирилл сказал! Я готов был расплакаться от обиды.

Рванул ручку, плечом надавил на дверь, выпал в траву. Именно выпал. Стоять не мог. Мог только валяться по земле и бессильно выть. Идиотская ситуация! Идиотская и безвыходная.

– Димка, вернись! – через открытую дверь звал Сумерник. – Мы что-нибудь придумаем!

– Катитесь отсюда! – заорал я. – Предатели! Гады! А еще родственники называются! Видеть вас не хочу! Гады! Убирайтесь! Без вас справлюсь. Провалитесь вы…

Мара перегнулась через спинку Сумерника, вытянула руку и захлопнула дверь. Я лег на спину, раскинул руки. Вот и все. На Сумерника только напрасно накричал, неплохой мужик, толковый. Я бы уже давно нас всех попереубивал, а он терпел. Зачетно. Зря я на него галочки собирал. Уже и забыл за что, все забыл.

Я лежал. Машина стояла. Вокруг нас разливалась тишина. Туман наступал. Падал сверху клубами, вихрился, закручивался спиральками.

Машина чуть потрескивала, остывая. Внутри народ двигался, заставляя поскрипывать рессоры. За туманом особенно видно не было, что у них там происходит. Да и окна грязные. Может, дрались. Может, Сумерник Мару водой поливал. А может, бил чем.

Я отвернулся.

Ведьма сидела, смотрела на туман. И сама была как туман. Нечеткая.

«Пойдем», – сказала мягко.

Я почему-то представил, как прошло время. Много времени. Неделя. Нет, месяц. А лучше – полгода. Прошло полгода, зима уже. На дороге все так и стоит «Нива». Снег. И ни одного следа вокруг.

Скрипело. Но это уже была не машина. И не рессоры. В салоне перестали прыгать. Утомились, наверное. Или приникли к окнам, смотрят, что будет.

«Скоро все закончится».

Она тянула руку. Тонкая у нее была рука, с аккуратными овальными ноготками. Такая ничего себе. Наверное, теплая и мягкая, приятно касаться. Славный человек эта ведьма. Одета прилично. Чего мы от нее бегаем?

Скрипит. Опять они в машине прыгать стали.

Чив-чивик.

Музыкально скрипит. Может, они договорились? Чтобы синхронно скрипеть?

Я сел, оглянулся на машину. Ничего не понять, все заволок туман.

Посмотрел в другую сторону. Ведьма стояла. Юбка в полоску. Руку протягивает.

Чив-чивик.

Встал. Еще не хватало, чтобы меня женщины поднимали.

Чив-чивик, чивик-квик-квик.

Не машина. Чего ей петь как птице?

«Торопись, – вплелось в мозги. – Я долго ждала».

– Сейчас, – пробормотал и стал отряхиваться. Вон она какая чистенькая, а я на земле валялся, костер жег, чего-то все время поливал.

Квик-квик. Чиви?

В кустах. Птичка. За туманом видно не было, но я легко мог представить, как она прыгает по веточкам, вздергивает крылышками, нервно перепархивает.

Чив-чивик.

Желто-зеленая.

– Ну же?

Я вновь увидел руку. Белая. Полупрозрачные пальцы. Именно эта рука захлопнула дверь дома. Желто-зеленая птичка упала.

Резко отвернулся.

«Чивик?» – спросила птичка и склонила голову.

Куст. Хороший такой куст. Надежный. Я обошел его несколько раз. Ведьма за мной не бежала. Отстала. Может, надоел? Я бы на ее месте поискал уже кого посговорчивей. Тем более у нее время поджимает.

Чив-чивик.

Такая же, как раньше: желто-зеленая, тоненькие ножки, маленький клювик, глазки-горошинки. Перепрыгивает. Та, что я похоронил. Ожила. Или другая?

Ступил в куст. Ветки захрустели. Прямо у меня на глазах стали появляться цветы. Нет, не цветы – соцветия. Меленькие. И запах. С горчинкой. Неприятный. Чем больше я ломал ветки, тем сильнее становился запах.

– Зажигалку дать?

Я чуть не заорал от неожиданности, совсем забыл, что здесь еще кто-то может быть.

Может.

Сумерник. Стоит на порожке машины, протягивает зажигалку.

– Не, не возьмет. – Я опять полез в кусты. Покосился на птичку. Она прыгала по веткам, не улетала.

Я уже почти проломился сквозь куст, когда шарахнула дверь и с криком «А-а-а-а-а-а!» на меня обрушилась вода.

– Совсем, что ли? Хватит! – закричал двоюродный.

Удачно попало в глаза. Я разом ослеп и оглох. Оступился, потерял равновесие и рухнул в кусты. Десяток веток впились мне в спину, я взвыл, перекатываясь на бок.

Больно, больно! Адски больно! Холодная вода противно заливалась за воротник куртки, жгла поясницу. Убью эту упырицу!

«Чив-чивик?» – спросила меня птичка с нижней ветки и порхнула прочь.

«Куда?!» – мысленно взмолился я, пытаясь отследить взглядом ее полет. Но она мгновенно растворилась в воздухе, оставив меня перед дорогой. Улетела. Что хотела сказать? Я подпрыгнул, кувыркнулся, окончательно выбираясь из куста на свободу.

Дорога. Прихлопнул ладонью, проверяя. Самая настоящая дорога. Грунтовая, накатанная. А за мной поломанный куст с вонючими бело-розовыми цветками. Наша машина стоит в стороне, в поле, придавив стадо ромашек. За кустом Мара обнимается с канистрой. Сумерник неспешно бродит рядом.

– Поехали? – киваю я на дорогу.

– Легко!

Сумерник долил в бак бензина, проехал через порушенный куст, с наслаждением похрустел ветками.

Я устроился на своем месте. Из нового – мокро и сзади перестали орать, что я во всем виноват.

– Теперь домой, да? – повис у меня над плечом Чернов.

– Тихо ты! – прикрикнул Сумерник. – И чтобы ни звука!

Видимо, они успели немного поговорить, пока я разбирался с растительностью. И разговор был серьезным. Потому что двоюродный сразу заткнулся, отпрыгнул в свой угол, засопел. Мара гремела канистрой, устраивая ее в ногах. Конечно, она была уверена, что всех спасла. Не стал ее разочаровывать.

«Тирли-пам!» – заверещал сотовый.

Мы заорали. Разом. Все. Чернов еще и в мое кресло опять врезался, лось рогатый.

Машина остановилась. Мы смотрели на Сумерника. Это у него телефон надрывался.

«Тирли-пам», – радостно оглашал он окрестности.

– Чего вы орете? – спокойно спросил Сумерник и полез в карман. – Сотовых телефонов никогда не видели?

Таких – никогда. Это была какая-то допотопная «Нокия» с выломанными нижними клавишами. Сумерник прищурился, глядя в крошечный экран.

– Не бери, – посоветовал я.

– Чего? Связь появилась. Может, это по работе?

Как одним словом объяснить человеку, что это не по работе, что связь заработала только потому, что кому-то надо до нас дозвониться.

Пискнуло – Сумерник нажал на кнопку ответа:

– Алло.

Я отвернулся к окну. Голос полез в уши. Противно, настойчиво.

«Диииииимааааа… нуууууу кууууудаааа тыыыииии?»

– Алло! – звал собеседника Сумерник. – Алло!

«Чччччеееееегооо тыыыиии бооооишшшшшшшшьсяаааааа? Тооооолькооооо коооооссссссснись рррррууууукиии…»

И тут же появилась протянутая рука. Сквозь стекло.

Когда я был маленький, мама меня хватала и тащила. Говорила: «Идем! Нам пора!» – и хвать за руку. Ты ее можешь хоть под попу прятать, хоть из рукава пальто выдергивать – все равно вцепится и потащит. Разные весовые категории, ничего нельзя было сделать. Но теперь-то время другое.

Сунул руки под попу – пусть поковыряется, а я пока время выиграю. И про весовые категории сейчас можно было поспорить.

– Алло! Да что же это?!

«Даааааайййй!»

Не ковырялась. Рука безвольно свисала сквозь стекло. Я не выдержал и толкнул дверь. Если сейчас резко открыть, собьешь ее с ног. Пускай в грязи побарахтается.

– Ты куда? – наклонился ко мне Сумерник, не пуская наружу.

А я и не собирался. Тупо смотрел, как ходящая туда-сюда дверь пропускала сквозь себя полупрозрачную ведьму. И ничего не менялось.

Ведьма запрокинула голову и захохотала. Жутко. Хохот рухнул сверху. Хрустнуло железо. По стеклам пошли трещины. Ахнули рессоры.

Новый хохот. Глаза у ведьмы загорелись черным, волосы взлетели, словно их поднял дикий ветер. Рот распахнут, и оттуда вылетает хохот.

Застучало.

Мы и так все сидели пригнувшись, а тут я вообще сполз под торпеду. А сверху все что-то падало и падало. На стекле стали появляться кровавые следы. Мне на колени что-то упало. В панике захлопнул дверь.

Трупики птичек. Желто-зеленые, с вывернутыми шейками. Они завалили машину, застывшие глаза с укором смотрели на нас.

Я не понял, кто это сделал, – тронул ручку дворников.

С противным скрипом дворники сдвинулись с места, потащили птичек по стеклу. Я зажмурился. Мару на заднем сиденье вывернуло.

Машина прыгнула вперед. Нас всех в салоне взболтало. Я точно долетел до потолка, потому что в голове зазвенело от удара. В глазах померкло.

Я увидел комнату. Темную. Пахнет гнилью и старым трухлявым деревом. Этот запах встречаешь, когда попадаешь в древний музей в деревянным доме. Влажность и гнилье. Мерзко. После такого хочется залезть в душ и выпить газировки. Пол под ногами трещит, того гляди провалишься. Скользко. В углу кровать… ладно, назовем это кроватью, тряпье какое-то навалено. В тряпье выделяется белое лицо. Прям как новая тетрадка по алгебре – белейшее. Нос острый, как будто птичий – один хрящик остался, загнут к губе. Щеки совсем ввалились, и от этого кожа натянулась до гладкости. Глаза черные. Смотрят. Мне показалось, что уже встречал этот взгляд.

– Я тоже не сама, – заговорил усталый голос. – Хотела отомстить. Влюблена была. Давно. Обещал жениться. А потом уехал и забыл. Совсем забыл. Я напомнила. Пришла сюда, попросила силы. От ведьмы взяла, та умирала. Отомстила… Он узнал, что это я. Конечно узнал. Прощения просил. Поздно! А я вот живу. Месть – это хорошо. Можно наказать любого обидчика. Помочь хорошему человеку. Сила – это замечательно. Ты сможешь сделать все что захочешь. Подумай!

И руку опять протянула. Я хотел отойти. С ногами что-то произошло, я поскользнулся и рухнул на противный липкий пол. Щекой припечатался. Бррр, мерзко. В нос шарахнул запах.

– Дима!

Запах. Еще и по щеке вдарили.

– Ты чего?

Вот так открываешь глаза, а перед тобой… например, мама. Хорошо. Или… кто еще? Да хотя бы Витек, мой сосед по парте. Тоже норм. Но тут передо мной была Мара, я чуть опять сознание не потерял.

Она хлопала меня по щекам и что-то совала в нос. Весь пузырек пыталась засунуть. Я отпихнулся:

– Отвали!

– Димка! Ты чего? Димка! – звал Чернов.

– Ничего, – ответил я и чихнул.

– Во настойчивая баба, – вздохнул Сумерник.

Мы стояли на поле. Лобовое стекло было треснуто в нескольких местах и загажено так, словно мы немножко искупались в яме с отходами. Пахло соответственно.

Мара села ровно и с видом полного удовлетворения спрятала в свой рюкзак пузырек.

– Может, воды наберем? – предложил Чернов.

Сумерник медленно опустил стекло со своей стороны.

– Что там в книжке было? Дошли они до Изумрудного города?

– Дошли, и не один раз, – ответил я. С голосом была беда.

– Волшебник помог?

– Не-а. – Я снова чихнул. По телу побежали приятные мурашки. Вроде все цело, вроде живой. – Он их кинул и домой на шаре улетел. А они уже сами… выбрались.

– И как же?

– Они пошли к доброй волшебнице.

– Волшебнице, значит.

Мы помолчали. Как ни крути, а без волшебницы тут не обойтись.

Мара возилась сзади, возилась, возилась и вдруг выдала:

– Дороти не волшебница домой отправила. Она сама. У нее все время были волшебные туфли. Серебряные. Они ее домой и перенесли.

Машина пошла ходуном, потому что все стали осматриваться. Я ничего не своего не нашел. Проверил ноги – кроссовки мокрые, шнурки приварились от грязи. Джинсы… Я так и представил маму, которая увидит меня в таких кроссовках и штанах. Может, лучше сразу к ведьме? Я хотя бы мучиться буду меньше. Футболка моя. Куртка. В кармане… что-то было, но теперь уже мокрое и не понятно что. В верхнем кармане. Ветка какая-то лежит. Я похолодел. Ничего туда не клал. Я вообще с ботвой не очень дружу.

– Что это?

Сумерник потер листочки в пальцах:

– Полынь. Горькая.

– Зачем?

– Не знаю. От пьянства помогает.

Я выкинул ветку в окно.

На заднем сиденье прыгали, пыхтели:

– Отдай!

– Пусти!

– Ай! Больно!

– Руку! Руку!

– Палец сломаешь!

Чернов пытался отобрать у Мары чашку. Ту самую, что она стащила вчера из магазина.

– Выброси!

– Может, это она!

– Выкидывай!

– Она поможет!

Сумерник устало смотрел в зеркало заднего вида на семейное развлечение. Мара победила, сунула кружку под кофту.

– Настойчивая баба, – повторил Сумерник. – У меня мать такая… Упертая… Если что вбила в голову…

Что-то у него в жизни душевно-трагическое произошло. Не рассказал. Отвернулся.

– Чего стоим? – задал свой вечный вопрос Чернов.

– А куда ехать? – Я внимательней посмотрел вокруг. Поле. Даже не поле – степь. Низкая сухая трава. И никакой дороги.

– Куда все делось-то?

– Стерлось, – вздохнул Сумерник.

Опустилась ночь. Мы сидели, ждали. Ведьма тоже ждала. Закидала нас мертвыми птичками и смылась. Родственники поругались-поругались и улеглись спать. Мара больше не предлагала идти до дороги пешком. Не было дороги. Ее надо было искать.

Идея сходить за водой никого не вдохновила. И если предположить, что мы мордой стояли в одну сторону, а озеро осталось сзади, все равно идти было стремно.

Пока держались сумерки, Кирилл смотрел вдаль с явным наслаждением, но как стемнело, сильнее вцепился в руль.

Все обговорили и сошлись на том, что не знаем, какие наши дальнейшие действия.

– Странно, что она нас не выманивает из машины, – пробормотал Сумерник.

Слова в темноте были вязкими, глухими.

Мне тоже многое было странно, но я бы вслух об этом не говорил. Это и так очевидно.

Двоюродный во сне шлепнул губами. Я посмотрел на него. Из кармана что-то торчало. Булка. Та, что он не стал есть, когда мы с Марой уничтожали бутерброды. Крошил. Потому что в доме наелся. Дом… Почему ведьма именно его заманила в дом? Почему не сразу меня? Почему Маре удалось меня перекинуть сквозь стену? Понятно, что ведьма попыталась меня заполучить, но как-то криво у нее все вышло. Закрыла Чернова, еще и накормила. Чтобы он потом не смог булку съесть?

Желудок булькнул: мол, давай, не стесняйся. Я потянулся за булкой. Она подсохла. Сунул кусок в рот. Сумерник качнул головой, тихо произнес:

– Дурацкая ситуация – сидеть и ждать. – Я тоже так думал, но не стал поддакивать. – Все ведь с чего-то началось?

За окном темнота. С чего началось? С того, что мне испортили каникулы – вот с чего!

– Навигатор… – бормотал Сумерник. – Навигатор – это уже следствие. Он появился, потому что перед этим что-то произошло. Было что-нибудь странное?

Странное? Да без остановки! Пересказывать все события первого месяца лета я не стал, пожал плечами.

– Чего раньше не было?

– Вас раньше не было, – сказал я. – Себя спроси!

– Да у меня все как обычно.

– И у меня тоже.

– Может, твоя мама поссорилась с какой-нибудь бабкой, а та оказалась ведьмой?

– А чего сразу моя? Нас четверо. Это могло быть проклятием любого из нас.

Сумерник обернулся, потом посмотрел на меня. Ну ладно, ладно, это мое проклятие, персональное. Но искать причину – только еще больше себя мучить.

Я стал мять булку в руках. Неправильная она какая-то была, невкусная. Понятно, почему двоюродный есть не стал. Суну-ка я ее обратно ему в карман.

– Не кроши, мыши заведутся, – равнодушно произнес Сумерник.

– Откуда в машине мыши? – произнес я и сразу засомневался.

Мыши! С птичкой она справилась. А что скажет на мышь?

Открыл окно, бросил крошки. Выглянул.

Видимо, мышь давно уже сидела рядом и ждала, когда в нас проснется сообразительность. Я перегнулся через окно, подхватил зверька. Он тут же ткнулся мне в пальцы, сунулся под рукав, щекотнув. Я хихикнул, поделился крошками. Мышка уселась на хвост и стала обрабатывать добычу.

– Зоопарк. – Сумерник смотрел на мышь равнодушно.

– Две добрые волшебницы. Две! – Я показал пальцы. – А злая – одна. – Тоже показал.

– Чего вы все уперлись в эту книжку?

– Не знаю, ведьма ее, наверное, в детстве читала.

Мышь уронила крошку, забегала по ладони, опять попыталась влезть мне в рукав.

– В прошлый раз она нам дорогу показала.

– Как?

– Побежала вперед, мы за ней.

– А потом?

– А потом утонула.

– Ты уверен, что это та же мышь?

– Птичка еще. Она сначала тебе в фару попала, потом нас из дома вывела, а ведьма ее дверью прибила. Но она опять появилась в кустах.

Мышь застряла в узком манжете, стала больно ковыряться задними лапами, пытаясь пролезть либо туда, либо обратно, возмущенно запищала.

У Сумерника брови поползли вверх.

– И как она нам дорогу покажет? – с сомнением спросил он.

– Выпустим – она побежит.

Я потянул мышь за хвост, но она настойчиво лезла в рукав.

– Да куда ты?

Пришлось расстегнуть пуговицу. Тряхнул рукой, надеясь выгнать этот «зоопарк», как говорит Сумерник. Но мышь оказалась проворней. Она проскочила по рукаву до плеча, упала за пазуху, неприятно защекотав. Я прихлопнул ладонью живот, но мышь уже прыгнула на воротник, царапнула по куртке и нырнула в карман. Оттуда полетел какой-то мусор. Причем мне в глаза.

– Да ты чего?! – полез я за вредницей.

– Что тут у вас? – Мара. Проснулась.

Мышь снова увернулась от моих пальцев, вскарабкалась на плечо.

– Спасать нас пришли.

За спиной задохнулись. В это же мгновение по плечу мне царапнуло и исчезло.

– Мама! – коротко крикнула Мара.

Мышь метнулась к ее рюкзаку.

– Уберите! Уберите! – завопила Мара. Она размахивала руками, пучила глаза, хватала ртом воздух. – Убериииииитееее!

Ее вдруг стало корячить и бросать из стороны в сторону.

– Пустите меня! Нет!

Она сбросила с колен свой рюкзак и стала стучать по полу ногой – пыталась покончить с моей мышью.

– Прекрати! – кинулся я на защиту зверька. Толкнул Мару за плечи, заставив откинуться на спинку. Но она вдруг опять с нечеловеческой силой – как тогда около дома – оттолкнула меня. Глаза у нее стали сумасшедшие.

– Неееееет! – вывернула она рот в крике. – Пусти!

Я врезался спиной в крышку бардачка, задохнулся от боли. Мельком успел заметить обалдевшее лицо Чернова. А Мара опять устремилась ко мне. Впечатала теперь уже в дверь. Что-то в моей шее хрустнуло. Потом щелкнуло. Я решил, что на всю жизнь останусь инвалидом, а Мара уже прыгнула через меня в неожиданно открывшуюся дверь.

– Стой!

– Нет, нет, нет! – вопила Мара, исчезая в темноте.

– Вернись!

Я побежал следом.

– Куда?! – неслось в спину.

Было темно и сумбурно. Я бежал на звук, а под ногами было что-то неровное, в любой момент мог упасть.

– Мама! – тянула Мара. Она все-таки маленькая и толстая, я должен был ее догнать.

А потом появился свет и рычащий звук двигателя. Сумерник гнался за нами. Свет прыгал. Степь вокруг не была такой ровной, как казалась из салона машины. Это все-таки было наше русское поле с буграми и кочками. Я упал. Впереди меня булькнуло – Мара сделала тоже самое.

– Уберите! Уберите! – являла она признаки панической атаки. И откуда у меня такие слова вываливаются? Чужие они…

Я перестал дергаться и бежать.

Дурак!

Встал. Свет упрыгал в сторону. Сумерник нас потерял. Я сейчас хорошо видел машину, уверенно идущую направо. Рессоры на ухабах скрипели, что-то внутри нее гремело. Надеюсь, это были мозги Чернова.

Слева плакали, бормотали.

– Ну, не надо, не надо, – тянул ласковый голос. – Все прошло.

– Я… ик… Яаааа мышей боюсь, – жаловалась кому-то сквозь слезы и истерику Мара.

– Нет никаких мышей, нет, она ушла…

Машина взревела и скрылась, как будто провалилась в ямину.

– Я… ой… я так испугалась. Она вдруг прыгнула. И на меня…

– Все прошло, все, тише, тише.

Мара завсхлипывала, завздыхала, затихла.

Я подошел. Ведьма сидела на земле, красиво раскинув юбку. Привалившись к ней, сидела Мара, вся какая-то потрепанная и потертая. Рядом с ведьмой вообще не смотрелась. Ведьма приобняла Мару за плечо, поглаживала и похлопывала. Подняла голову. Улыбнулась. Спокойно так. Как будто мы с ней друзья до гроба. Она меня плюшками кормит, а я ей песни пою. Под гусли.

– Все прошло, да? – нежно спросила ведьма.

Мара быстро закивала, всхлипнула. Крепче прижалась мокрой щекой к плечу ведьмы. Еще и носом провела, вытирая сопли. Я это отметил. Зачетно.

– Пойдем, я тебя чаем угощу, умоешься, – ласково журчала ведьма. – Пойдем… все, все прошло. Забудь.

– Да? – беспомощно спросила Мара, поднимая лицо. Ведьма ответила ей самым приветливым взглядом. Подхватила девчонку под локоть, помогая подняться.

– Конечно. – Ведьма поставила Мару на ноги и, обняв за талию, повела. – Она убежала. Эта серая противная мышь убежала и больше не вернется. Ее увезла грязная машина. А мы пойдем в чистенький светлый домик. Там у меня поспел чай. И конфеты есть, и пироги. Там можно поспать.

– Поспать, да?

Мара уходила. И не сказать чтобы ее сильно тащили. Сама шла. В дом ведьмы.