Текст книги "Жизнь на Repeat"

Глава 2

Линия 2, Максим

Я ждал Артема у своего дома. Вялый поток учеников тек к школе мимо меня. Вскоре я заприметил в толпе знакомые желтые лямки рюкзака.

– Здоров! – Я протянул руку, когда Артем поравнялся со мной. Не вылезая из телефона, он ответил на приветствие.

Я смотрел на друга. У него были твердые черты лица – выразительный лоб, волевой подбородок. Все это выдавало решительность и упрямство, но за ними я все равно видел какую-то мягкость и даже наивность.

– Как круто, у всех контроша, а мы ее пропустим, – оживленно сказал я, когда мы вклинились в поток. – У физички недотрах, что ли? Совсем свихнулась, нашла время…

Осталось всего ничего до конца учебного года, по всем предметам оценки уже проставили, впору расслабиться. И вдруг физичка подкинула такой «подарок». Но нам было все равно – всю команду после третьего урока отпускали на игру. Мы с Артемом играли за школу в баскетбол: Артем был капитаном, а я – атакующим защитником.

– Ага, – ответил Артем на автомате, глядя в экран, и я понял, что он меня не слушает.

– Ты с кем там? С Олькой? – спросил я.

– Не, с Олькой я расстался.

– Когда успел? – удивился я.

– Да вчера.

– А из-за чего?

– Да просто… Не сошлись, – отмахнулся друг.

– И не жалко тебе девчоночек? Разбиваешь их нежные сердечки, – хмыкнул я.

– Жалко, Макс. Реально жалко, – сказал Артем с искренней горечью. – Но жальче тянуть это все, оно уже как жвачка без вкуса.

– И кто там у тебя сейчас?

– Да новая. Ты ее не знаешь. Катька.

– С «Тиндера»?

– Не, это Саниной телки то ли подруга, то ли сестра.

При слове «телка» я поморщился – мне не нравилось, когда так называют девушек. Я замолчал, искоса глядя на Артема. Он весь был в переписке.

– И че, вот ты ничего мне сейчас сказать не хочешь? – не выдержал я.

Артем наконец оторвался от телефона и удивленно посмотрел на меня.

– Ты о чем?

– Эй, алле, Ромео, сегодня игра вообще-то. Последний матч, как-никак. Как капитан, мог бы и подбодрить, толкнуть какое-нибудь вдохновляющее говно. А то сыкотно немножко.

– Ну, слушай, – сказал Артем и добавил с наигранной бодростью: – Да, сыкотно. Да, будет трудно. Надо постараться и выложиться на полную. Мы – одно целое. Мы – команда. Так давайте биться друг за друга. Давайте просто сделаем это! Ну, как тебе?

Пока он говорил, мой взгляд метался между задницами идущих впереди девушки и парня, я оценивал, чья круче.

– Баян, но сойдет, – одобрил я тоном критика.

Первым уроком была литература, к доске вызвали меня. Итоговые оценки всем уже проставили – и только я плавал между годовой тройкой и четверкой, сегодня все решалось. Отвечал я на тему «Трагичная любовь в произведениях Куприна “Олеся” и “Гранатовый браслет”».

– …Таким образом, можно сделать вывод, что трагичной любовью Куприн проверяет силу духа своих героев, сломаются они или нет. И слабые в итоге ломаются, а сильные еще больше закаляются, – закончил я свое выступление.

– Спасибо, Максим, за такой развернутый ответ. – Учительница сняла очки и стала их протирать. – Но мне немного не хватило твоего субъективного восприятия темы. Теперь я бы хотела услышать именно твои размышления на тему трагичной любви. Что бы ты нам сказал по этому поводу?

Я оглядел класс, задумался.

– Эти размышления оценку не испортят, так что смелее, – подбодрила меня русичка.

– Я считаю, что любовь – это обман наших рецепторов и нарушение естественного процесса биосинтеза в организме, – начал я так, будто пересказывал научную статью. – Любовь – это биохимия в нашей голове. Это опасный наркотик, на который подсаживаешься как-то незаметно. Любовь – обманщица. Она занимает в нашем организме чужое место, нарушает всю работу клеток. Да, она блокирует боль, дает чувство необыкновенного счастья – но это временно… с любовью опасно заключать сделку. Любая любовь трагична. Она либо такая изначально – для одного из двоих…

Я сделал незаметную паузу, быстро глянул на Артема, который внимательно меня слушал. Мне всегда нравилось выражение его глаз. На поверхности – открытость, легкость и веселость, но, если заглянуть глубже, можно разглядеть заботу, участие, способность к безграничному терпению и состраданию. Я перевел взгляд на Ольку с третьего ряда, с которой вчера расстался Артем, и продолжил:

– …Либо становится такой со временем, когда у одного просто проходят чувства к другому. И в обоих случаях любовь в конце концов забирает обратно все, что она дала, да еще и с процентами. Оставляет боль, тоску, депрессию и даже мысли о самоубийстве.

Я замолчал и довольно посмотрел на вытянувшиеся лица одноклассников.

– Спасибо, Максим, за такой… неординарный подход к теме. – Учительница старалась скрыть удивление и несогласие с моим ответом. – Ну что ж, в своем выступлении тему ты раскрыл хорошо, анализ произведений провел достойно, и я думаю, за такой ответ можно поставить пять. Итоговая будет четверка.

* * *

Визг резиновых подошв по полу. Крики, гул со всех сторон. Бум-бум-бум – стук мяча. Вдруг стук заглушил яростный свист – снова нашей команде фол в нападении. От злости я топнул ногой и резко вдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Да что за черт? Почему фол всегда нам? Да минуты две назад вон тот громила в зеленой жилетке, у которого от угрюмости меж бровей аж морщина пролегла размером с жирного червяка, в нападении заломил Дэнчику руки и вырвал мяч! Но этим козлам фол не засчитали!

Опершись руками о колени, я ждал, когда громила вбросит мяч с боковой линии. Пытался отдышаться. Шумно втягивал душный воздух, наполненный горячими запахами резины, пота, железа и несвежих носков.

Мы играли в Беличах, соседнем городе. Матч проходил между двумя лидерами района – единственной школой из Радужного и второй школой из Беличей.

И вот мяч в игре. Я побежал к нашему кольцу. Успеть! Напасть! Выхватить!

Обстановка накалялась, шла последняя минута! Я был измотан, легкие горели огнем. Я атаковал громилу и с яростью выхватил у него мяч. Мне было уже плевать, вляпают ли нам фол или нет. На удивление, свиста я не услышал.

Мяч у меня! Я не верил своему счастью!

Я развернулся и повел его к кольцу противника. Отяжелевшие, неповоротливые ноги едва слушались – мышцы свело; они стали будто каменные.

Я как-то умудрился разглядеть табло. Счет 6:4, наша команда проигрывала, осталось пятнадцать секунд.

Мяч так и норовил скользнуть вбок под взмокшей ладонью и ускакать от меня. Вести было тяжело, мяч будто сдулся. Я ничего не видел перед собой, все было как в дымке, в размытых пятнах, желто-зеленых под цвет жилеток. Все сливалось, не разберешь, где кто.

Кровь в висках вошла в резонанс со стуком мяча, все звуки теперь представляли собой одно ритмичное «Бум-бум-бум!».

Перед трехочковой зоной меня заслонили, и я остановился, глянул вперед – кому дать пас? Но всех закрыли…

Осталось четыре секунды. Черт. Медлить нельзя. Я бросил трехочковый и… не попал. Мы продули.

В уши ворвался протяжный свист, сообщающий об окончании игры. Я с тоской смотрел, как радуется команда противников. Все сбросили свои вонючие зеленые жилетки, горой накинулись друг на друга, галдят, лыбу давят. На трибунах ликовали зрители – беличевских болельщиков здесь было на порядок больше, чем наших.

* * *

В раздевалке на меня стал бычить Саня.

– Че ты пас не дал? – возмутился он и злобно прищурил глаза.

– Да ты закрыт был. Стоял там, в жопе ковырялся, – огрызнулся я.

– Я потом открылся. Я орал, глотку всю сорвал!

– Там все орали!

– Так ты глаза разул бы!

– Я что, следить только за тобой должен?

– Парни, да хорош вам, – сказал сидящий Дэнчик, натягивая джинсы.

Мы его не слушали.

– Если б следил, мы бы не просрали, – процедил Саня.

– То есть из-за меня мы просрали, да? – вспыхнул я.

– Да, да, да! – выкрикнул он мне в лицо.

– Урод! – бросил я.

– Кто урод?

Он толкнул меня в грудь. Мы надулись, как два сердитых индюка, и пошли друг на друга. И тут между нами встал Артем.

– Все, парни, хватит. Просрали и просрали. Всей командой. Понятно?

– А че этот бычит? – кивнул я на Саню.

– Все, остыли. В следующем году отыграемся. Разошлись.

Артема мы послушались. Саня, смерив меня уничижительным взглядом, отошел к своим вещам. Артем остался рядом.

– Макс, с Катькой в кино собираемся. Погнали с нами?

– А что идет? – спросил я, надевая толстовку.

– «Кловерфилд, 10».

Артем страстно любил триллеры и ужастики.

– Ну, погнали, че делать-то, – сказал я с напускным равнодушием.

В кинозале мы сидели на последнем ряду, справа налево – я, Артем, его новая девушка. Я смотрел в экран, а рядом Артем страстно целовался с Женей. Нет, с Катей. Или все-таки с Женей?

Было довольно прохладно, я поежился и пожалел, что не накинул ветровку. Сладко пахло карамельным попкорном. Я не понимал, о чем фильм. Все мои мысли были сосредоточены на том, что происходит рядом. Я старался сконцентрироваться на сюжете, отстраниться от влажных звуков над левым ухом, но не мог.

Я искоса смотрел на Артема. Одной рукой он обнимал девушку, другая свободно лежала у него на бедре. Я видел только коротко стриженный затылок Артема, его мощную шею, крохотные ушные раковины, плотно прижатые к черепушке, – всегда считал, что Артем в прошлой жизни был питбулем. В моменты, когда на экране появлялись светлые кадры, я мог даже разглядеть на шее Артема родимое пятно в форме инфузории-туфельки.

Я перевел взгляд на свободную руку Артема – она была так близко… Я медленно потянулся к ней. Мне вдруг нестерпимо захотелось осторожно дотронуться до нее, как будто случайно. Тут же у меня перехватило дыхание, а тело бросило в жар. Я отдернул руку и вскочил.

– Ты куда? – Артем отлип от своей девушки.

– В туалет.

– Колу захватишь, а?

– Окей.

В туалете я долго умывался холодной водой, затем посмотрел в зеркало. Ничего привлекательного в моей внешности никогда не было, хотя длинное лицо и выпяченная челюсть определенно придавали мне особый лошадиный шарм.

Волосы рыжеватые – но недостаточно яркие, чтобы в младших классах быть объектом всеобщих насмешек, а в старших – причиной томных взглядов и грустных вздохов одноклассниц. Черты лица – слишком мягкие, чтобы считаться брутальным мачо или хотя бы однажды им стать… эх… а так хотелось! Всегда в этом плане завидовал Артему, чье лицо как из камня высекли. Однажды в детстве, когда у нас дома гостила тетя, она сделала нечто странное, что я навсегда запомнил, – взяла мое лицо в ладони, дохнула запахом отварной свеклы и лука и назвала меня очень чувственным мальчиком. С тех пор я всячески старался искоренить из себя чувственность, а из своего рациона – свеклу и лук. Хотя до конца я никогда не понимал, что тетя имела в виду.

Волосы я всегда стриг коротко и просто, избегал новомодных причесок. Куда бы я ни шел – в школу, гости, на свадьбу двоюродной сестры, – одевался так, будто в самый неожиданный момент может подвернуться случай побросать мяч в кольцо. На уроках физкультуры в построении по росту я всегда был в первой половине, да и дрищом не считался – на моем прессе вообще можно сыр тереть! Но в нашей команде я был одним из самых низких и тощих.

Я долго разглядывал себя в отражении. Что-то меня насторожило. Это был все тот же я, но все-таки… нет. Я увидел в отражении кого-то совершенно незнакомого. Там, в зале, я осознал, что именно всегда тревожило меня в отношениях Артема с его девушками. Я прижал ладони к пылающим скулам. Потом убрал одну руку и стал бить себя по щеке. Снова и снова.

Мы дружили с первого класса, а точнее – с первого дня учебы. Помню все как вчера. Мы сидели рядом на уроке лепки. Каждой паре велели вылепить из пластилина дерево на специальной дощечке. Наше дерево вышло самым красивым – у Артема был настоящий талант. Извилистые линии ствола, каждый листок детально прорезан. Мы закончили работу раньше всех, и было еще много времени. И тут я сказал, что дерево – это очень скучно, картину надо «овеселить». И вылепил рядом маленькую писающую собачку. Уточнение – кобельчика. Мы могли бы получить пятерки, а нашу работу поместили бы в рамочку и почетно повесили бы на стене, но вместо этого мы получили метку «Позор!» в дневниках. Но мы были счастливы. Гневное замечание красной ручкой, одно на двоих – вот что связало нас и дало начало крепкой дружбе длиной в десять лет.

Я хотел быть на месте каждой из девушек Артема. И сейчас я хотел сидеть рядом с ним на заднем ряду, и чтобы он целовался со мной, а не с ней.

Я гей. Эта новость долбанула меня кирпичом по макушке. Это больно, черт. Но больно не от понимания, что я отношусь к представителям нетрадиционной сексуальной ориентации. Просто я был на сто процентов уверен, что парень, в которого я втрескался, – не гей.

Глава 3

Серафима

В четырнадцать лет я узнала, что не смогу иметь детей. Это случилось после школьной диспансеризации, на которой девочкам нашего класса предстоял первый осмотр у гинеколога. Как сейчас помню – вот все мы сидим в очереди и жутко боимся, рассказываем друг другу всякие страшилки. Кто-то говорит, что нас будут лишать девственности огромным гинекологическим зеркалом. Кто-то утверждает, что зеркало запихают в задний проход, чтобы через него что-то там прощупать и посмотреть. Кто-то вообще считает, что осмотр нужен для того, чтобы врачи выявили не-девственниц и доложили об этом нашим родителям.

Так мы сидели перед кабинетом и дрожали. Подошла очередь Иры. Когда она скрылась за дверью, ко мне подошла учительница и сообщила, что к гинекологу я сегодня не пойду. Моя мама договорилась, и к врачу я схожу вместе с ней, отдельно от класса. Я удивилась, но обрадовалась – моя казнь гинекологическим зеркалом откладывалась.

Дома мама провела со мной беседу, в которой вскрылась правда. Я не смогу иметь детей, мои половые признаки представляют собой маленькую матку, слабофункционирующие яичники, маточные трубы. Вдобавок у меня высокий тестостерон в крови. Родители знали об этом, но скрывали, пока не сочли меня достаточно взрослой. Мама смотрела на меня сочувственно и с тревогой ждала моей реакции. Возможно, она думала, что я заплачу или впаду в истерику. Но мне было плевать, масштаба катастрофы я не понимала, да и сейчас не понимаю. Вопрос детей меня не слишком заботит. Конечно, повзрослев, я стала видеть и понимать, какую роль деторождение играет для других женщин. Но не для меня.

В тот же день я узнала, что у меня не будет месячных, и вот это меня сначала даже обрадовало. У многих одноклассниц тогда уже начались месячные, и из-за них было столько проблем. Например, когда Даша протекла на стул на уроке биологии, над ней еще две недели все подшучивали. Из-за того, что женские органы у меня не работали, как должны, мне прописали таблетки для поддержания гормонального уровня. Также нужно было пить кальций и еще что-то укрепляющее – от нехватки гормонов кости становились ломкими.

С другой стороны, не слишком приятно знать, что ты не такой, как все. Нет, подростки, конечно, хотят выделяться, чем-то отличаться от других – но отличаться так, чтобы это вызывало зависть и восхищение. Отсутствие месячных вызвало бы у других лишь жалость. Потом я часто наблюдала это тихое женское таинство – передачу друг другу прокладок и тампонов. Я никому не сказала правду о себе, даже Ире. Вскоре я наврала ей, что у меня начались месячные, стала носить с собой прокладки, чтобы у меня однажды их кто-нибудь попросил, иногда сама просила у других, показывая, что тоже вхожу в круг. Собственно, мама, обнаружив в корзине чистую прокладку, узнала о моей странной и немного постыдной игре, которую я тихо вела сама с собой.

С Ирой мы договорились встретиться у ее дома. Подходя к перекрестку, я издалека заметила, что загорелся зеленый свет для пешеходов, и ускорила шаг. И тут… я попала в самую дурацкую ситуацию в моей жизни.

Вдоль дороги перед тротуаром тянулся водосточный желоб, закрытый решеткой. И я воткнулась каблуками четко между прутьев! Так и застыла – скульптура в движении, ноги раскинуты в широком шаге – всего в паре метров от вожделенного перехода! Прям Колхозница, еще бы серп в руки! Мимо шли люди – место было оживленное. Кто-то замечал меня и удивленно таращился, вместо того чтобы помочь. Меня толкали, я знала, что всем мешаю, но ничего не могла сделать – пыталась выдернуть ноги, и все никак. Я даже наклониться не могла – тут же потеряла бы равновесие. С ужасом представила, во что превратятся мои новые туфли цвета бордо, если я упаду. Да что туфли? Ноги!

Наконец кто-то сзади схватил меня за подмышки, дернул вверх и, освободив, поставил рядом. Мы с моим спасителем отошли от потока людей на пару шагов. Я смущенно посмотрела снизу вверх и удивилась. Обычно с моим ростом мне не приходится задирать голову, тем более на каблуках… Но рост спасителя приближался к 190 сантиметрам! Парень был красивым – точеные скулы, удлиненная стрижка из густых каштановых волос, зеленые глаза. Можно даже влюбиться… Если сердце свободно. К сожалению, в моем не осталось места – его все целиком занимает другой парень.

– Жива? – ободряюще улыбнулся он. Я растерянно кивнула.

– Вроде. Спасибо. – Я с благодарностью посмотрела на него.

– Не за что.

– Что значит – не за что? Спасение девушки от позора – это, по-твоему, мелочь?

– Прости, – смутился он. – Нет, конечно же. Тогда не «не за что», а «пожалуйста». Если бы знал, как это приятно – вытаскивать красивых девушек из канализационных решеток, часами бы стоял тут да караулил.

Это он сказал заигрывающим тоном. Он что, флиртовал со мной? Причислил меня к красивым девушкам? Вау! Повисла неловкая пауза. Я растерянно улыбалась, не зная, что ответить.

– Сильно там? – Он посмотрел на мои ноги.

– Что? А, каблуки… – Я подняла ногу и, увидев содранную краску, расстроилась. – Да придумаю, как реанимировать.

– Ну, держись подальше от канализационных решеток. Хищники они свирепые и кровожадные. – Парень шутливо подмигнул мне.

Я успела только заискивающе улыбнуться, и он ушел.

С колотящимся сердцем я направилась к Ириному дому. По дороге я зашла в магазин косметики и там хорошенько покопалась в лотке с дешевыми лаками, подбирая нужный оттенок бордо. Все это время я думала о случившемся. Кто же он такой – мой спаситель? Никогда его не видела. По возрасту – ровесник или на год – два старше, но он точно не учился в нашей школе! А так как других школ в городе нет, значит, он нездешний…

Ира собиралась слишком долго. Я ждала ее у подъезда, сидя на лавочке, и закрашивала лаком глубокие царапины на каблуках. Ко мне подошел Артем – он шел к своей компании, но, увидев странную картину, решил спросить, чем я таким занимаюсь. Я не рассказала ему о канализационном позоре – не хотелось, чтобы он надо мной смеялся. Соврала, что на одной из улиц клали асфальт, и я поцарапала каблуки о щебень.

Я спросила про игру – а то в клубе так и не удалось узнать подробности. Артем детально рассказал мне, как прошел матч, мрачно прибавив, что, пока в атакующих защитниках в команде будут одни косые и хромые гномы, им не выиграть. Я хихикнула. Убрала тюбик лака – все царапины были закрашены. Заметила куст снежника. Сорвав белые ягоды и бросив на асфальт, я наступила на одну. Ягода громко лопнула.

– Ого! Не знал, что так можно, – удивился Артем и присоединился к лопанью.

Я снова сорвала ягоды, бросила. Но не успела лопнуть ни одной – Артем все передавил!

– Эй! Так нечестно! – возмутилась я, сорвала и бросила новые.

Мы со смехом стали лопать ягоды, пихая и отталкивая друг друга, борясь за каждую. Артем приобнял меня за талию, удержал и не дал пройти к рассыпанным ягодам.

– Нечестно, нечестно! Сорви себе свои, ты, засранец! – весело крикнула я.

– Как? Как ты меня назвала? А ну повтори! – Артем обнял меня крепче, поднял в воздух и закружил. Я завизжала.

В моем сердце трепетали колибри. Кружилась голова.

– Засранец, засранец! – Он закружил быстрее. – Пусти! Поставь меня на место!

– Только когда извинишься!

– Ни за что!

Но он все же перестал меня кружить, опустил на землю. Руки не убрал – обнимал. Тяжело дыша, мы смотрели друг на друга – раскрасневшиеся, на эмоциях. Наши глаза смеялись. Вдруг взгляд Артема посерьезнел. У меня сильнее забилось сердце и задрожали коленки. Что происходит? Почему он так смотрит? Неужели скажет что-то важное, что касается нас двоих? А может быть… Поцелует? Да я же нравлюсь, нравлюсь ему!

Каждый день я наблюдала за Артемом, ловила его взгляды, слова и улыбки. Я прятала все эти сокровища в воображаемую шкатулку, чтобы потом перед сном выложить их перед собой, как следует рассмотреть, прочувствовать и найти ответ на самый важный вопрос: нравлюсь ли я Артему? Иногда мне казалось, что да; что улыбки и взгляды, адресованные мне, отличаются от тех, что он посылает другим… Но я тут же спускала себя с небес, убеждала, что ошибаюсь, придаю всему этому слишком большое значение.

Но сейчас… Воздух точно стал другим. Что-то изменилось.

Артем будто бы собирался с силами. И вот он набрал в грудь воздух…

– Сим… – выдохнул он, и я поняла, что это только начало.

В животе приятно екнуло, будто я находилась на вершине американских горок в радостном предвкушении стремительного спуска. И тут… запищала железная дверь подъезда. Артем отпрянул, и меня накрыло волной разочарования. Мои американские горки оказались сном. Будильник выдернул меня в реальность слишком быстро.

Из подъезда вышла Ира. Она окинула нас недовольным взглядом, заметила на асфальте раздавленные ягоды. Артем, поздоровавшись с Ирой, тут же распрощался с нами обеими и ушел. Он как будто избегал ее.

Ира ничего не сказала, но первое время, пока мы гуляли, казалась обиженной и раздраженной. Почему-то я чувствовала легкую вину, будто сделала за спиной подруги что-то против нее. Ища, как смягчить ее, я рассказала про сегодняшний позор с канализационной решеткой и про моего спасителя. Ира долго смеялась – история действительно подняла ей настроение.

– Ты не нашла его в «Инстаграме»? – сразу спросила Ира.

– Нет, конечно, даже имени его не узнала!

– Ну и дура! Надо было узнать и взять. Сколько тебя учить? – Подруга закатила глаза.

С Иркой мы дружили вот уже десять лет. В первый учебный день в первом классе, на уроке лепки, учительница сказала нам разбиться на пары: нам нужно было лепить картины из пластилина. Я сидела одна и беспомощно смотрела вокруг. Кого бы пригласить? Детсадовские дети быстро разбились на пары, они все друг друга знали – вместе ходили в группу и вместе попали в класс. Но я не ходила в сад, никого не знала, робела и стеснялась. Я заприметила девочку с красным бантом, которая еще сидела одна. Набралась смелости, встала и направилась к ней. По дороге я сбила стаканчик с мелками одного мальчика. Это был Артем, но я еще не знала его имени.

– Извини. Я нечаянно, – сказала я виновато и стала собирать мелки.

– Не переживай, я сам подниму, – ответил он.

Я посмотрела на него и подумала, что у него очень добрые глаза. Я бы хотела сидеть с ним за одной партой и лепить вместе. Но рядом с ним уже сидел другой мальчик – Денис.

Я с грустью вздохнула, пошла к девочке с бантом и предложила ей стать моей парой. Она посмотрела на меня и хихикнула.

– Я не хочу. Ты похожа на лошадку.

Я растерянно смотрела на Красный Бант. Понимала, что меня оскорбили, но как реагировать, не имела ни малейшего понятия. Было очень обидно – пока я шла к этой девочке, я уже представила в голове идеальную картину: она соглашается стать моей парой, мы лепим картину, она занимает первое место на выставке, мы гордимся работой и улыбаемся друг другу. Красный Бант предлагает мне с ней дружить. Я соглашаюсь, и мы становимся лучшими подругами… Мечту разбила одна фраза. Ты похожа на лошадку.

Я вернулась на место, села и уткнула взгляд в парту, чтобы никто не видел слез. На парте были разложены дощечка для лепки, колбаски пластилина на картонке и стаканчик с разноцветными масляными мелками. Мне было очень стыдно. Вот сейчас все разобьются по парам, и я останусь одна. Никто не подойдет ко мне. Никто не захочет быть в паре с лошадкой.

Вдруг я услышала крик. Кричала Красный Бант. Перед ней стояла другая девочка – с черным каре, в джинсовом сарафане. В обеих руках у нее были сломанные мелки.

– Что случилась, Алина? – Учительница подбежала к Красному Банту.

– Она сломала мои мелки! – Красный Бант указала на девочку со сломанными мелками в руках.

– Ира, зачем ты это сделала? – строго спросила учительница.

– У меня не было пластилина. Я хотела, чтобы она поделилась, а она отказалась.

– И за это ты решила ей отомстить? Портить чужие вещи нельзя, Ира. Это плохо. Очень плохо! – Учительница попыталась пристыдить Иру.

– Не делиться тоже нельзя! – Ира совсем не выглядела виноватой.

Меня восхитила дерзость этой девочки. Несмотря на то, что она поступила неправильно, она не сдавалась.

– Почему ты не сказала? Я бы дала тебе пластилин.

– Я хотела, чтобы она мне его дала.

– Нельзя портить чужие вещи, Ира, – твердо повторила учительница. – Я вынуждена поставить тебе замечание в дневник.

Мне все больше нравилась эта черноволосая девочка, проучившая Красный Бант. Виновница кинула на парту обломки мелков, и Красный Бант заревела. Затем Ира послушно протянула свой дневник. Учительница написала там что-то резкое и отдала его назад.

– Иди найди себе пару, которая поделится с тобой пластилином.

Моя будущая подруга пошла по ряду, присматривая одиночек.

– Хочешь быть моей парой? У меня есть пластилин, – сказала я Ире, когда она поравнялась со мной.

Ира удивленно посмотрела на меня, изучая мое лицо. Я смутилась – вот сейчас она тоже скажет, что я похожа на лошадку… Но вместо этого она улыбнулась, кивнула и села рядом со мной. Я была безумно счастлива. У меня есть пара для лепки. День определенно уже удался!

– Что тебе написали?― спросила я шепотом.

Ира открыла дневник, и мы обе с ужасом прочитали гневное слово в конце первой страницы:

Сломала мелки другой девочки. Позор!

– Ты не виновата, – сказала я, чтобы ободрить Иру.

На самом деле я считала иначе, но все равно была на ее стороне.

– Я знаю, во всем виновата эта дура. – Ира с ненавистью посмотрела на Красный Бант, а потом на меня и предложила: – А давай дружить против нее?

Я еще не знала, как люди дружат против кого-то, но само слово «дружить» мне нравилось. У меня не только появилась пара для лепки, но и самая настоящая подруга! Остальное совсем неважно. Я обрадованно закивала.

Я быстро втянулась в школьную жизнь благодаря Ире. Подруга была смелой, острой на язык и уверенной в себе. Всегда, что бы она ни делала, она чувствовала себя правой. Ее уверенность передалась и мне.

Где-то через неделю после происшествия с мелками Ира на перемене перед последним уроком вытащила у Красного Банта из рюкзака пенал и незаметно сунула учительнице в сумку. Красный Бант, обнаружив пропажу, завыла сиреной.

Разбирательство было долгим. Учительница заперла всех в классе и сказала, что не отпустит, пока не найдет пенал и вора. Она даже провела обыск, осмотрела все рюкзаки. Пенала нигде не нашлось.

За многими детьми уже пришли родители, а нас все не выпускали. Родители ждали в коридоре – их в класс тоже не пустили. Учительница вышла и объяснила им ситуацию. Родители возмущались, но учительница стояла на своем, объясняя, что применяет новые педагогические методы, которые почерпнула из какого-то пособия. И что она не потерпит воровства в классе.

В конце концов учительница нашла пенал в своей же сумке, но и после этого нас не выпустила. Началось новое разбирательство. Учительница сказала, что будет держать нас в классе, пока виновник сам не признается.

В итоге призналась невиновная девочка, которая, очевидно, просто устала и хотела домой. Всю страницу ее дневника учительница исписала любимым словом «Позор!». Родители не одобрили методы учительницы и добились того, что ей сделали официальный выговор.

Я восхитилась смекалкой Иры. Как же она хорошо все продумала! Одним махом проучила двоих – Красный Бант, которая наябедничала на нее, и учительницу, которая поставила Ире слишком резкое замечание в дневник.

После выговора учительница пересмотрела свои методы. Больше на полдня в классе никого не запирали, да и метка «Позор!» стала мелькать в дневниках гораздо реже и только из-за особо тяжких преступлений.

До третьего класса Ира оставалась для меня самым важным после родителей человеком в жизни. Она была смышленее меня, многое схватывала быстрее, понимала то, что не могла понять я. Она все объясняла мне доступно и понятно, но вкладывая в объяснение свое видение и отношение. Таким образом, я многое в жизни видела глазами Иры, она сильно влияла на меня.

Но с третьего класса все немного изменилось: я влюбилась в Артема. Раньше я не сильно обращала на него внимание. Он мне нравился, но мы редко общались; мне нужна была только Ира. Она целиком заполняла в моей душе место, отведенное для дружбы.

Той весной наш класс готовился к военному параду: школьники должны были прошествовать к Вечному огню, возложить гвозди́ки. У всех были костюмы и роли. И нужны были двое высоких младшеклассников, мальчик и девочка, которые бы шли впереди колонны в костюмах барабанщиков.

Учителя искали их среди учеников с третьего по пятый класс. Выбрали Артема как самого высокого мальчика и меня как самую высокую девочку. Конечно, на барабанах играть мы не учились – они были ненастоящие. Требовалось только идти в ногу и синхронно жестикулировать барабанными палочками. У нас были одинаковые красные с золотым мундиры. У меня – белая юбка в складку, у Артема – белые брюки. У обоих – красные кивера[3]3
  Ки́вер – военный головной убор-цилиндр с плоским верхом, с козырьком и часто с украшением в виде султана.


[Закрыть] с белыми перышками наверху.

Несмотря на то что наш с Артемом номер был несложным – взмахи палочками вправо, влево, вращения, – репетиции заняли две недели. Репетировали мы в актовом зале вместе с другими учениками. Одна группа тренировалась шагать в ногу для участия в «Бессмертном полку», другая – синхронно вращать игрушечные автоматы. Группа девочек репетировала танец-шествие с помахиванием платочками. Учителя занимались с другими группами, а мы с Артемом стояли в углу, предоставленные сами себе. Самое сложное в нашем номере было синхронно подбросить и поймать палочки.

Каждый раз на репетицию Артем приносил две пачки сока и две булочки на перерыв – для себя и меня. А после репетиции провожал меня домой. За эти две недели я провела рядом с ним больше времени, чем за все три года учебы. И я поразилась, что Артем по своему поведению и характеру казался гораздо старше других одноклассников.

Один раз он пришел на репетицию в подавленном настроении. Я спросила, что случилось – он только отмахнулся. Но мне все же удалось выяснить. Папа Артема наказал его за увлечение творчеством. Артем обожал лепить монстров и рисовать страшный грим, был помешан на хоррорах. Он мог нарисовать рожу зомби, вампира, любого чудища. Но его суровый отец-генерал считал, что все это – пустая трата времени, ерунда, не для настоящего мужчины. Он запретил Артему рисовать и сурово наказал, когда тот снова взялся за краски. Со временем я заметила, что к гриму, да и вообще искусству, Артем охладел…