Текст книги "Власть и идеология в России: от провиденциализма и революционного мессианства к современным реалиям"

Существует устойчивое, весьма обоснованное, мнение, что церковные реформы Петра нанесли невосполнимый урон Церкви, способствовали падению ее авторитета среди населения, подорвали возможность священнослужителей выступать в качестве совести нации. Церковь лишилась возможности критиковать власть за ее ошибки, за тяжелые для населения ее действия. Все это правильно, но также верно, что, осуществив свои церковные преобразования, Петр получил в свои руки гигантский по-своему значению инструмент идеологического воздействия на население, действующий в интересах государства и нацеленный на идеологическое обоснование стоящих перед государством грандиозных задач. Существовавшая внутри Церкви оппозиция была жестоко подавлена. Петровская эпоха была отмечена также и новыми преследованиями старообрядцев, находившихся вне структур официальной, контролируемой государством, Церкви.

Как уже отмечалось, Петру необходимы были новые, преданные ему лично, люди из числа священнослужителей, которые были бы готовы стать его соратниками и с государственно-церковных позиций обосновывать правомерность и необходимость его реформ, а также проводить их в жизнь. И такие люди находились. Главным идеологом петровского абсолютизма являлся его ближайший соратник и видный деятель православной церкви, бывший ректор Киево-Могилянской академии – Феофан Прокопович. В 1721 г. им был написан, опубликован и разослан по всей стране Духовный регламент – указ, провозглашавший упразднение патриаршества и новый порядок управления церковью. А в сочинении «Правда воли монаршей во определении наследника державы своей» (1722 г.) им давалось обоснование неограниченной власти монарха. Непосредственной причиной появления этого документа стало дело царевича Алексея, реальное же его значение было гораздо шире. Феофан формулировал взаимоотношение монарха с народом. Указывалось, что «должен народ без прекословия и роптания, вся от самодержца повелевания творить», «не может народ судить дела государя своего», «не может народ повелевать что-либо монарху своему», «должен народ иметь за прямого и законного себе государя, кого наследником по себе наречет старейший государь, не смотря, первородного ли сына или меньшего, или не сына».⁹⁵ Последовавший указ Петра «О престолонаследии» фактически, подрывал и саму основу монархии как наследственной кровнородственной власти.⁹⁶ В какой-то мере Петр опередил время, предложив новую для России систему передачи верховной власти не сыну, а наиболее достойному человеку из своего окружения. Так он надеялся сохранить преемственность власти и свой курс на продолжение начатых им реформ.

Прагматизм петровской эпохи не коснулся концепции о божественном происхождении царской власти как таковой и божественном промысле в делах человеческих. Ссылка на это присутствует во всех петровских манифестах и указах, в его речах перед соратниками, войсками и иностранными представителями. Эта же мысль пронизывала и «Духовный регламент» (1721 г.), составленный Феофаном Прокоповичем. В нем подчеркивалось, что «Монархов власть есть самодержавная, которым повиноваться сам Бог за совесть повелевает»⁹⁷ Феофан Прокопович был также сторонником идеи цезаропапизма, суть которой сводилась к тому, что император является не только главой государства, но главой православной церкви. Эта идея была положена в основу идеологии всего Синодального периода в истории русского православия. И хотя практическая деятельность государства приобретала все более рациональный и даже прогрессистский характер, однако понимание истоков всего сущего, в том числе и власти, продолжало обосновываться с религиозных, провиденциалистских позиций.

Феофан Прокопович внес свой вклад в разработку идеологии русского вопроса или, используя современный термин, – «Русского мира». Этот вопрос приобрел актуальность в связи с расширением территории России и включением в ее состав во второй половине XVII в. большого массива земель, относившихся ранее к Великому княжеству Литовскому, а затем Речи Посполитой. Не случайно при вступлении на престол Петр I, как и его отец царь Алексей Михайлович, принял титул самодержца Великой, Малой и Белой России. Продолжая развивать концепцию Иннокентия Гизеля о родственной близости «российских народов», Феофан Прокопович выдвинул тезис о «триедином русском народе» (великороссах, малороссах и белорусах), некогда проживавшем в едином Древнерусском государстве. Данный подход не только опирался на достоверные факты и носил вполне научный характер, но и имел большое политико-идеологическое значение, поскольку создавал предпосылки для дальнейшей политики по восстановлению утраченного в XII в. государственного единства русского народа.

Важно отметить, что Феофан Прокопович был не только прогрессивным церковным мыслителем, составителем разного рода трактатов, регламентов и проектов, взгляды которого полностью совпадали с позицией императора, но, что очень важно, выступал как активный пропагандист деятельности царя-реформатора, оказывающий большое влияние на формирование вполне определенного общественного мнения. Его речи и проповеди придавались гласности, по церковным инстанциям распространялись по всей стране. Очень яркую характеристику пропагандистской деятельности Феофана Прокоповича оставил С. Князьков. «Прокопович, – писал он, – оправдывал войны Петра, возбуждавшие такое недовольство в народе, хвалил его личное мужество и самопожертвование в боях, защищал труды царя по устроению флота, указывая, «к чему толь пространные поля, водные моря и безмерный океан создал Бог, как не к тому, чтобы люди имели взаимную коммуникацию от конец до конец мира сего». Прокопович удивлялся величеству и великолепию новоцарствующего града Петрова, прославлял новое устройство управления, данное России Петром, одобрял установление чина прокуроров, называя их «всевидящими очами», а «фискальный чин» превозносил, как определенный мудрым государем для того, чтобы всякое злодейство «аки в зелии ехидна укрытяси не могло»; фабрики, заводы, монетный двор, аптеки, холстяные, шелковые и суконные мануфактуры, бумагопрядильни, верфи, законы о ношении иноземной одежды, новые обычаи, даже маскарады и ассамблеи, – все это составляло предмет славославящего витийства Феофана».⁹⁸ И если Прокопович выступал в качестве талантливого публициста и пропагандиста деятельности Петра, то тысячи рядовых священников в церквях по всей России становились агитаторами, доводя до массы простых верующих смысл и пафос текстов царского любимца. В какой мере данная система идеологической работы была эффективна зависело от способностей и активности конкретных служителей Церкви на местах, но то, что она была создана и функционировала в интересах абсолютистского государства не подлежит никакому сомнению.

Новым, невиданным доселе в России, идеологическим инструментом в руках Петра стала газета «Ведомости» или, как гласило ее полное название, «Ведомости о военных и иных делах, достойных памяти и знания, случившихся в Московском государстве и иных окрестных странах» или, называвшаяся также – «курантами». Царь лично выбирал известия для публикации, сам держал корректуру первого номера, сам отмечал в иностранных газетах информацию, которую следует перевести и разместить в этой газете. Материалы газеты должны были полностью соответствовать представлениям царя о том, что должны были знать его подданные и как они должны были относиться к произошедшему, материалы газеты отражали надежды и стремления преобразователя. Первый номер «Ведомостей» был выпущен в январе 1703 г. тиражом в 1000 экземпляров. Обычно обращают внимание на малый тираж. Это не верно. Для своего времени тираж был достаточно большим, тем более, что каждый экземпляр оглашался грамотным читателем в присутствии значительного количества слушателей, а те, в свою очередь доводили эту информацию до своих родных и знакомых. Так впервые создавалось определенное информационное пространство, создаваемое государством, в интересах государства и под контролем государства.

Идеологию петровской эпохи невозможно отделить от особенностей личности императора, который всем своим видом, поведением, бытовыми пристрастиями, умением выполнять самую разную черновую работу, манерой общения стремился стать образцом для подражания, показать близость к своим подданным. Экзаменуя молодого дворянина И.И. Неплюева после его обучения в Венеции и Испании, Петр говорил: «Видишь, братец: я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого: показать вам пример и хотя под старость видеть достойных помощников и слуг отечеству».⁹⁹ Обычно обращают внимание на жестокость тех методов, которыми он пользовался для достижения своих целей. При этом также важно отметить, что Петр жесток не только к своим подданным, но также и к своему сыну, оказавшемуся не способным продолжить начатое им дело, не щадил он и самого себе, участвуя в сухопутных сражениях и морских десантах. Сама смерть императора, застудившегося, спасая тонущее судно и солдат на нем, говорит о многом. Царь являлся перед народом в образах полководца, гвардейского офицера, плотника, моряка, сохраняя при этом всю полноту самодержавной власти. По сути, это был своеобразный идеологический посыл, основанный на принципе «делай как я». Разительно отличался Петр от своих предшественников на престоле своей манерой общения с подданными и зарубежными визитерами. Его можно было увидеть за одним столом, беседующим в непринужденной обстановке и поднимающим тост за успех какого-либо дела и с простым подрядчиком, с иностранным специалистом, поступившим на русскую службу, и с капитаном только что прибывшего в Санкт-Петербург корабля. Монарх отличался удивительной скромностью в быту, долгое время проживая в своей новой столице в маленьком бревенчатом домике на берегу Невы. Все это создавало новый, невиданный ранее образ руководителя государства, имело огромный пропагандистский эффект, мобилизующий соратников и всех окружавших императора людей на решение поставленных им задач. Фигура царя-человека переставала носить исключительно сакральный характер, его авторитет теперь подкреплялся и иными, новыми для большинства его подданных качествами. Монарх – по воле всевышнего работник на троне и слуга Отечества. Так Петр определял свою миссию в качестве руководителя государства. Самоотверженного служения Отечеству Петр требовал и от своих подданных. Не случайно в петровскую эпоху появилась целая плеяда так называемых «птенцов гнезда петрова», людей талантливых, инициативных, готовых, вслед за своим вождем-императором отдать свои жизни на благо Отечества. Еще в 1701 г., вскоре после возвращения царя из Великого посольства, последовал Указ, запрещавший в обращениях к царю подписываться уменьшительными именами, падать перед царем на колени и зимой снимать шапки перед царским дворцом.

Говоря о государственной идеологии петровской эпохи следует подчеркнуть, что при всех ее идейных новациях, она была подчинена целям защиты государства и обоснования проводимой царем политики, направленной на усиление его могущества. Подобно своим наиболее выдающимся предшественникам на троне Петр продолжал охранять российское государство от разного рода угроз, как внешних, так и внутренних. Иными были многие идеи, модернизировались и стали более изощренными средства их пропаганды среди населения, иным было поведение самого монарха, однако государственнический, охранительный курс идеологии оставался неизменным. Вряд ли можно согласиться с утверждением А.А. Васильева, что «При самом Петре I охранительство в значительной мере носило стихийный характер и проявлялось, например, в выступлении против царя его сына Алексея и части православного духовенства».¹⁰⁰ Весь вопрос заключается в том, что понимать под термином охранительство. В Петровскую эпоху столкнулись два типа охранительства. Петр понимал охранительство как усиление российского государства через избирательное заимствование передового западного опыта. При этом он не затронул фундаментальных основ российской цивилизации, которые обеспечивали само ее существование: произошло дальнейшее укрепление самодержавной формы правления, Церковь потеряла самостоятельность, но сохранила свою роль в государстве и обществе, что касается позиционирования царя среди его подданных, то он постоянно демонстрировал свою близость к простым людям, что работало на идеологический тренд «народного самодержавия». Напротив, силы, стоящие за царевичем Алексеем, являлись противниками идеологии и политики модернизации России вообще и, тем более, в том виде как их понимал Петр. На него сделали ставку силы, которые понимали охранительство как консервирование старых порядков и норм общественной жизни. Их позиция, в случае устранения императора, объективно могла привести к потере страной суверенитета, а в самом худшем варианте и превращению ее в колонию ведущих стран Западной и Северной Европы. Время, отпущенное России для модернизации, было весьма ограничено. XVIII в. – период активного формирования колониальных империй ведущих европейских держав, имевших в своих планах и определенные виды на российские территории.

Вся история существования государственной идеологии России, включая и петровскую эпоху, свидетельствует о том, что она всегда была подчинена задачам государственного охранительства. Что касается ценностных приоритетов Петра, а именно ценности всегда лежат в основе любой идеологии, то для него такими приоритетами являлись: могущество и суверенитет российской державы, ее процветание на основе использования опыта передовых стран Европы, а также расширение территории страны в полном соответствии с представлениями руководителей государств того времени. Конечно, не обходилось без перегибов и ошибок, догоняющий характер петровской модернизации и ограниченное время, отпущенное царю-реформатору, особенности его личности накладывали отпечаток на всю его деятельность. Тем не менее, Петр мог отделить главное от второстепенного, а понесенные народом жертвы оказались не напрасными. Итогом его политики стало вхождение России в число великих держав своего времени, обретение ею статуса, который, при всех драматических поворотах в ее истории, она, впоследствии, смогла не только сохранить, но даже и упрочить.

4.2. Идеология «просвещенного абсолютизма»

Период, наступивший после смерти Петра Великого и вошедший в историю как «эпоха дворцовых переворотов», был отмечен слабостью его приемников, борьбой за власть различных группировок внутри правящей элиты и появлением на престоле ставленников той или иной группировки, что, во многом, было обусловлено последствиями петровского указа о престолонаследии. Отменив монархический принцип престолонаследия и не успев назначить преемника, Петр сам спровоцировал борьбу за верховную власть в стране после своей смерти. В период царствования Екатерины I и молодого Петра II группа феодалов– олигархов из числа бывших соратников Петра Великого во главе с А.Д. Меньшиковым, а после его опалы с князьями Долгорукими и Голицыными, входившая в так называемый «Верховный тайный совет», управляла страной от лица монарха, а затем предприняла попытку ограничить его власть. Это была не первая и не последняя попытка олигархии в истории России вершить судьбой страны. Своему плану они попытались дать правовое закрепление, составив так называемые «Кондиции» и представив их императрице Анне Иоанновне. В случае удачи этого плана Россия рисковала вступить в период олигархического правления с непредсказуемыми последствиями. Однако большинство мелкого и среднего служилого дворянства и сама императрица воспротивились намерениям «верховников», и абсолютизм вновь восторжествовал.

Государственная идеология, выработанная в эпоху Петра I, при его преемниках в основных своих чертах сохранялась с «поправками» на личные качества очередного монарха и особенности взглядов и происхождение лиц, входивших в его ближайшее окружение. Объективная необходимость выработанного Петром курса и инерция, заданная великой личностью, были настолько велики, что они во многом определяли идейные основы государственной и общественной жизни, интересы и культурные пристрастия правящей элиты, ее мировоззренческие приоритеты вплоть до конца XVIII в.

Во второй половине XVIII в. во время правления Екатерины Великой, вошедшего в историю России, как эпоха «просвещенного абсолютизма», происходило дальнейшее приобщение России к идеологии Просвещения, при этом абсолютный характер верховной власти оставался неизменным. При внуке Екатерины Великой – Александре I идеология «просвещенного абсолютизма» трансформировалась в идеологию «государственного конституционализма», однако этот посыл так и не был реализован.

Как известно, Екатерина Великая была русской патриоткой с характерным для своей эпохи имперским мышлением, француженкой по воспитанию и идейным пристрастиям и англичанкой по бытовым предпочтениям. Как и в эпоху Петра, в период «просвещенного абсолютизма» Запад оставался образцом для подражания, оттуда в Россию приходили новые идеи, манеры поведения, разного рода бытовые удобства. Все это делалось достоянием российской правящей элиты, но мало касалось большинства народа. Место Голландии в качестве образца для подражания прочно заняла Франция. Увлечение Екатерины французскими просветителями не могло не оказывать влияния на просвещенное общество в России, императрице подражали, с нее брали пример. Царствование Екатерины II было временем распространения в образованной части общества понятий о чести, личном достоинстве, праве на собственное мнение, чего не наблюдалась в петровскую эпоху. После манифеста Петра III 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», положившему начало раскрепощению сословий, и при Екатерине Великой Россия переживала «золотой век» русского дворянства. Государственная идеология этого периода строилась на основе сложного синтеза российских монархических традиций, специфического западничества, унаследованного от петровской эпохи, носившего избирательный и часто спонтанный характер, и столь же избирательного усвоения новейших европейских тенденций. Абсолютизм искал способы приспособится к веяниям новой исторической эпохи и, одновременно, сохранить свое полновластие.

Идеологические ориентиры государственной политики были сформулированы Екатериной Великой в так называемом «Наказе» комиссии о составлении проекта нового Уложения. Поскольку его текст является либо цитированием, либо пересказом трактатов Ш.Л. Монтескье «О духе законов» и Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях», то можно говорить о том, что царица стремилась положить в основу своего законодательства, то есть всей жизни в стране, идеи эпохи Просвещения в адаптированном для России виде. Содержание «Наказа» хорошо известно и нет необходимости его пересказывать, отметим только, что подобно Петру Великому, а продолжателем его дела она себя ощущала и позиционировала, Екатерина стремилась к рациональному обоснованию своих взглядов. Так, защищая необходимость власти самодержавного государя в России, Екатерина II указывала, что «никакая другая, как только соединенная в его особе власть, не может действовать сходно со пространством столь великого государства».¹⁰¹ Данная форма правления, по ее мнению, оптимальна еще и потому, что «всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно» и наконец «лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим». Последнее утверждение содержало намек на контрпродуктивность и аристократической и, тем более, демократической формы правления государством, когда рассмотрение того или иного государственного закона тонет в бесконечных согласованиях различных мнений и обсуждениях, а само это решение в итоге служит эгоистическим устремлениям наиболее влиятельной группировки. Если Петр говорил о «всеобщем благе» и мог для этого прибегать к прямому насилию над неразумными подданными, то Екатерина полагала, что цель самодержавия заключается не в том, «чтобы у людей отнять естественную вольность; но чтобы их направить к получению самого большого от всех добра», а в качестве намерений самодержавной власти «есть слава граждан, государства и государя».¹⁰² Таким образом, речь также не шла о божественной Благодати, Святой Руси и всеобщем спасении в загробном мире: все эти идеолого-мировоззренческие символы, характерные для допетровской России, в «Наказе» отсутствовали. Взгляды императрицы были настолько радикальны, что сделало возможным публикацию в екатерининском официозе – газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1789 г. «Декларации прав человека и гражданина».¹⁰³ Революция только начиналась и она, видимо, поначалу не очень испугала Екатерину.

Во второй половине XVIII в. государство приобретало более правовой и, в определенной степени, даже гуманный, по сравнению с эпохой Петра Великого, характер. На смену слова «раб» в прошениях на имя императрицы теперь следовало употреблять термин «подданный». Смертная казнь применялась крайне редко. Принцип законности приобретал универсальный характер. Шаги в сторону создания общественных отношений, основанных на верховенстве права, а не произвольной воле правителя или божественного провидения полностью соответствовали идеологии эпохи Просвещения и взглядам самой императрицы. И хотя источником права являлся, по-прежнему монарх, он должен был и сам исполнять свои собственные законы. Как считала Екатерина, власть «должна действовать пределами, себе ею же самой положенными».¹⁰⁴ При этом власть не собиралась отказываться от идеологии и практики крепостничества, понимая, что поместное дворянство является ее социальной базой и составляет военную, административную и культурную элиту страны. Созывая Уложенную комиссию Екатерина даже пыталась учесть общественное мнение. Однако вскоре комиссия была распущена и игры в демократию закончились. Источником права могла быть только сама императрица, она опиралась на свое мнение и советы ей были не нужны. На этом на определенное время была поставлена точка.

В эпоху Екатерины Великой была сформулирована и новая внешнеполитическая доктрина российского государства, известная как Греческий проект. В нем при желании можно было усмотреть возвращение к исконным российским внешнеполитическим пристрастиям. Суть проекта сводилась к воссозданию Византийской православной империи со столицей в Константинополе, во главе которой предполагалось поставить внука Екатерины – великого князя Константина Павловича. Возникновение этой империи могло произойти только в результате решающих побед России над Османской империей, которая, постепенно, начиная с конца XVII в., приобретала статус главного соперника российского государства. Греческий проект, хотя и пользовался полной поддержкой со стороны Церкви, мечтавшей об историческом реванше православия, носил не религиозный, а имперский характер и отражал геополитические устремления усиливающегося российского государства, окончательно превратившегося во второй половине XVIII в. в одну из великих империй планеты. Это не была реинкарнация все той же старой доктрины «Москва – третий Рим». Речь шла не о том, чтобы превратить Санкт-Петербург в третий православный Рим, а об утверждении России на Балканах и в восточном Средиземноморье. Государственная идеология России, в той ее части, которая касалась обоснования внешней политики, претерпевала существенные изменения, приобретая характер геополитической доктрины с далеко идущими практическими перспективами. Именно этот идеологический тренд был положен в обоснование необходимости ведения русско-турецких войн и не потерял своей актуальности вплоть до Первой мировой войны.

Особенностью послепетровской эпохи было также появление в России светских идеологов, которые прочно заняли свое место рядом с церковными мыслителями. Они оказывали влияние на государственную идеологию своими научными и литературными сочинениями, а в ряде случаев и выполняли прямой государственный заказ. В этом качестве выступали уже отдельные деятели петровского времени, как например И.Т. Посошков и В.Н. Татищев, а также продолжатели их дела, среди которых можно отметить и выдающегося российского ученого М.В. Ломоносова, русских масонов во главе с просветителем Н.И. Новиковым, историка М.М. Щербатова, поэта Г.Р. Державина, только начинавшего свой путь молодого Н.М. Карамзина и некоторых других немногочисленных деятелей российского Просвещения. Все эти люди так или иначе сотрудничали с властью, обосновывали и защищали интересы российской государственности и российского социума, находясь вне стен церквей и монастырей и совмещали свою деятельность с профессиональными занятиями наукой, литературой, преподаванием в учебных заведениях. Это были представители нарождающейся российской интеллигенции, пока еще не многочисленной, но все более и более влиятельной части населения, на профессиональной основе занимающейся умственным трудом, которым этот труд приносил определенный доход, а иногда и являлся главным источником существования. Пройдет совсем немного времени и интеллигенция, в значительной части дворянская, но уже и разночинная, прочно обоснуется на идеологическом олимпе, генерируя все новые и новые идеи и концепции, сотрудничая с власть предержащими или, напротив, противостоя им.

Вторая четверть XVIII – начало XIX в. были также отмечены двумя важнейшими историческими явлениями, оказавшими огромное влияние на идейную атмосферу в российском обществе. Во-первых, это Великая Французская революция, а во-вторых, возникновение в России такого феномена как светское общественно-политическое движение. Революция, потрясшая всю Европу, последствия которой в конце ХVIII в. только еще начали проявляться, потребовала ответа на вопрос: возможны ли аналогичные революционные катаклизмы в России? Тем более, что совсем недавно, в 1773-1775 гг. Россия пережила восстание под предводительством Е. Пугачева. Восстание Пугачева при всей его политической архаике (Пугачев выдавал себя за императора Петра III) стало первым тревожным звонком для российского самодержавия. Верховная власть, существовавшая в России, как уже отмечалось, во второй половине XVIII в. в форме «просвещенного абсолютизма» и ощущавшая свою связь в этом качестве с европейскими монархиями, вдруг начала осознавать, что европейский путь, приведшей к революции во Франции, может и в России вызвать революционные потрясения и начала переход от идеологии избирательной модернизации к идеологии консервативного охранительства. Эта тенденция обозначилась уже в последние годы царствования Екатерины Великой и достаточно неумело и противоречиво присутствовала в идеологии и политике ее сына Павла I.

Что касается общественного движения, то в нем в конце XVIII – начале XIX вв. достаточно отчетливо обозначились такие идейные направления как радикализм, основоположником которого принято считать Радищева,¹⁰⁵ либерализм и консерватизм в их самых разных проявлениях. Что касается либерализма, то для его распространения в России много сделала сама Екатерина II, своими связями с французскими просветителями пропагандируя в среде дворянской интеллигенции их идеи, не говоря уже о ее знаменитом «Наказе», который был запрещен даже во Франции.¹⁰⁶ Как самостоятельное течение либерализм в России оформился, пожалуй, уже в период царствования Александра II. Яркими представителями либерализма выступали: реформатор при троне – М.М. Сперанский и его умеренные сторонники в среде чиновной бюрократии, значительная часть которых входила в масонские ложи, а также более радикальные либералы из среды гвардейских офицеров. В дальнейшем развитие гражданского общества и кризис сословной системы в России приводили к появлению все новых и новых оттенков российского либерализма. Третьим господствующим направлением в общественном движении выступал консерватизм. В нем явственно прослеживались три линии: консервативно-реакционная, идеализировавшая старые, возможно даже допетровские порядки, линия консервативной «заморозки» и консервативно-реформаторская. Представители всех идеологических течений не только по-разному видели будущее России и формулировали свое отношение к наиболее животрепещущим вопросам российской жизни, но и приступили к разработке своих оригинальных идеолого-политических концепций через призму которых строили свои взаимоотношения с властью и стремились на нее влиять. И умеренные либералы, и консерваторы разных оттенков выступали как охранители существующих порядков в государстве, но готовы были использовать для этого разные средства. При этом они боролись между собой за влияние на власть или, по крайней мере, возможность определять отдельные, как им казалось, важнейшие направления внутренней или внешней политики самодержавного государства. Власть же исходила из интересов государства, в том виде как это понимал очередной российский монарх и его ближайшее окружение.

Было и еще одно идейное направление, не выделяемое обычно в качестве такового, но которое, также, как и все три выше обозначенных, продолжает существовать и сегодня. Его можно обозначить как русофобию. На Западе устойчивая русофобская тенденция появилась гораздо раньше, примерно в период Ливонской войны, и была вызвана исключительно геополитическими интересами, религиозным противостоянием и соперничеством на этой основе с российским государством. В Россию эта идеология пришла значительно позже, что было связано с такими факторами как пробуждение индивидуализма в аристократической среде, знакомство с жизнью передовых стран Запада и, начиная с петровской эпохи, преклонение перед их достижениями. Однако становление русофобии как своеобразного, уникального, но вполне определенного и устойчиво присутствующего в общественной жизни идеологического течения можно отнести к 30-м годам XIX в., к периоду царствования императора Николая I, отмеченного общим ужесточением порядков в России, в том числе и усилением борьбы со всякого рода инакомыслием. Русофобия была представлена и среди интеллектуалов Запада, как правило, тесно связанных с определенными политическими кругами. Например, в качестве яркого представителя этого течения выступал французский аристократ – маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию и опубликовавший во Франции русофобский пасквиль «Россия в 1839 г.», ставший вскоре известным и в России, а позже и переведенный на русский язык. Однако главную роль в распространении этого течения сыграла российская интеллигенции – слой образованных людей, куда входили представители самых разных сословий российского общества. Закончив те или иные учебные заведения, в том числе и открытые в России университеты, многие представители этой социальной группы населения были не удовлетворены своим положением в обществе, считая себя образованной, наиболее компетентной, но недостаточно востребованной его частью. Особенностями интеллигентского сознания стали критическое отношение к окружающей их действительности, а часто и завышенные амбиции, чувство мнимой недооцененности, прекраснодушный дилетантизм в вопросах, выходящих за рамки полученного ими образования, и склонность к крайнему морализму. Русофобы могли исповедовать самые разные политические доктрины, формально объявив себя религиозными мыслителями, либералами или революционерами, быть просто российскими обывателями, однако их объединяло острое неприятие не только современной им российской действительности, но и всего исторического пути своей страны, менталитета русского народа, а, порой, и страстное желание, чтобы Россия просто прекратила бы свое существование. Она, Россия, по их мнению, бесплодна во всех отношениях, «она тюрьма народов», империя, построенная на крови, оплот европейской реакции и тоталитаризма. Яркий литературный образ российского русофоба-обывателя был создан Ф.М. Достоевским в лице Смердякова в романе «Братья Карамазовы». Основоположником этого течения по праву можно считать русского аристократа, законодателя мод столичного бомонда 20-30-х годов ХIХ в. Петра Яковлевича Чаадаева. Выходец из аристократической среды, получивший образование и считавший себя интеллектуалом, побывавший за границей и ставший масоном, Чаадаев претендовал на то, чтобы занять подобающее для себя, как он считал, место в элите российского общества и даже давать советы императору. Однако жизнь таким образом не складывалась. Анализируя особенности российской цивилизации, Чаадаев, то ли от недовольства окружающей действительностью, то ли от пробелов и определенной направленности в образовании, то ли безделья, внутренней душевной неустроенности и болезненного состояния, а, скорее всего, из-за всего этого вместе, вдруг счел возможным заявить, что «мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни Западу ни Востоку, и у нас нет традиций ни того ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода». А вот как для Чаадаева виделось начало исторического пути России: «Сначала – дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, – такова начальная история нашей юности». Анализируя особенности социальной жизни в России, он изрекал, что она «была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства».¹⁰⁷ Этими мыслями, естественно, не исчерпывается идейное наследие Чаадаева. Тем не менее, начало интеллектуальной русофобии было положено. Отметим только, что этот идеологический выверт был восторженно воспринят в определенных общественных кругах, оппозиционных действующей власти, а сам Чаадаев объявлен выдающимся российским мыслителем и светочем российской философской мысли. Власть реагировала по-иному, объявив Чаадаева сумасшедшим. Не мог пройти мимо русофобии как явления идейной жизни русского общества и гений А.С. Пушкина. В письме к Чаадаеву 19 октября 1836 г. он деликатно писал: «Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами», «у нас было свое особое предназначение», «клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал».¹⁰⁸