Текст книги "Всё, что мы обрели"

– Что будем делать? – спросил он.

– Я не знаю. – Я продолжала обнимать его.

Я была бы рада дать ему тот ответ, которого он желал, но лгать ему не хотела. Дело не в том, что я не видела себя рядом с ним в далеком будущем, просто я даже не рассматривала такой вариант.

Это даже не приходило мне в голову. И меня это беспокоило.

– Мне надо поехать в Байрон-Бей на выставку. Я собиралась сказать тебе об этом несколько дней назад.

Он высвободился из моих объятий, повернулся и посмотрел на меня в полумраке комнаты.

– Понимаю. – Он поцеловал меня в щеку.

– Поезжай со мной, – прошептала я, даже не задумавшись. – Я сниму комнату в хостеле и могу, скажем, познакомить тебя со своими друзьями, показать тебе место, где я выросла.

– Лея, ты будешь работать почти целый день, а у меня есть дела здесь, я не могу просто все бросить. – Он заправил прядь волос мне за ухо.

– Но ты ведь придешь на выставку?

– Да, да. Постараюсь быть там.

Я встала на цыпочки, чтобы получить медленный поцелуй, который согрел мою грудь. Губы Лэндона были мягкими и твердыми; они сулили много прекрасных надежд, за которыми одна часть меня хотела потянуться. Проблема была в другой части, той, которая продолжала сопротивляться, словно держалась за что-то.

37. Лея

Аксель хотел сам проследить за всем процессом упаковки и транспортировки, поэтому во вторник мы с самого утра наблюдали в студии за рабочими, которые заворачивали картины перед тем, как погрузить их в транспортировочный фургон. Я взяла немного пузырчатой пленки, которую они использовали для защиты полотен, и стала развлекаться, лопая ее пальцами и не выпуская клубничный леденец.

Он подошел после разговора с одним из мужчин.

– Скучно? – спросил он.

– Нет, но мне нечего делать.

– Пообедаем в кафе?

– Хорошо. – Я встала и вышла за ним на улицу.

Мы сели за тот же столик, где сидели в тот день, когда я впервые пустила его на чердак. Заказали пару сэндвичей и прохладительные напитки.

– Ты выглядишь какой-то отрешенной. – Аксель склонил голову к плечу.

– Дело не в этом, просто… это кажется нереальным. У меня такое чувство, что это происходит с кем-то другим, а я стою здесь и наблюдаю как зритель. Забей, это звучит бредово, – покачала я головой.

– Да нет, я, думаю, понимаю. Просто еще не свыклась.

Мы смотрели друг на друга, пока нам подавали еду. Я разорвала зрительный контакт, взяв свой сэндвич и откусив кусочек, хотя аппетита у меня не было. Аксель заказал порцию картофеля фри, и, когда он спросил, не хочу ли я разделить наши блюда, я покачала головой, потому что, как бы глупо это ни звучало, такая мелочь казалась мне очень интимной, и мне все еще было трудно поднять глаза и посмотреть в лицо парню передо мной. Это тоже не укладывалось в голове.

Он, выставка… все свалилось как снег на голову.

Я смотрела на его позолоченные солнцем руки. На длинные, мужественные пальцы. На слегка обгрызенные ногти. На упругость каждого его движения.

Я подмечала все, правда. Потому что в Акселе было что-то такое, что зацепило, и именно этим я и увлеклась – улавливанием маленьких жестов и эмоций, а затем выплескиванием их наружу и отпусканием их в свободное плавание. Он всегда был каким-то замороченным; я была убеждена, что любой художник мог бы создать серию картин, просто внимательно понаблюдав за ним некоторое время.

Когда мы закончили есть, Аксель в последний раз поднялся в студию, чтобы убедиться, что ничего не забыто. У меня встал комок в горле, когда я увидела пустое место, без всех этих картин, которые я копила, никогда не думая о том, что с ними делать.

Затем он проверил, все ли правильно уложено в фургон, и попрощался с человеком за рулем, в третий раз повторив, что Сэм будет ждать его в галерее в Байрон-Бей.

– Ты немного зациклен, нет? – спросила я его, пока мы шли от машины в сторону моего дома, где договаривались встретиться перед поездкой в студию.

– Я хочу, чтобы все прошло хорошо, – улыбнулся он в ответ.

И эта улыбка пробудила покалывание, сопровождавшее меня, пока мы молча шли по улице. Впервые с тех пор, как наши пути снова пересеклись, я не чувствовала дискомфорта от молчания. Это было немного похоже на то, что было раньше, когда мы могли часами молчать друг с другом.

Когда мы добрались до моей комнаты, Аксель взял мой чемодан. Я последовала за ним, перечисляя все, что я собрала на те несколько дней, что проведу в Байрон-Бей, потому что у меня всегда было ощущение, будто я что-то забыла.

– Чем ты, черт возьми, его набила? – засопел он, заталкивая все в багажник своей машины.

– Базовые вещи. – Я устроилась на пассажирском сиденье.

– «Базовые»? Одежда, камни и труп?

Я с трудом сдержала улыбку, коря себя за то, что так быстро ослабила вожжи. Но Аксель был так обаятелен, что это заставило меня вспомнить, отчего я так по нему тосковала, и забыть все причины, по которым так его ненавидела в течение этих трех лет.

Я смотрела в окно машины, когда мы проезжали пригород Брисбена. Стоял солнечный летний день, и безоблачное голубое небо сопровождало нас всю дорогу. Мы уже почти выехали из города, когда он включил радио.

Мелодия 3 rounds and a sound окутала нас.

– Так ты собираешься спать в хостеле? – спросил он.

– Да, мне дали неплохую скидку, потому что хозяйка знает Оливера.

– Ты могла бы остановиться у моего брата. – Он небрежно пожал плечами. – Или у меня.

Скорость, с которой я повернула голову в его сторону, должна была ясно показать, как сильно меня взволновало это замечание. Я внимательно смотрела на него, ведущего машину, держащего руки на руле, и удивлялась, как Аксель мог так спокойно воспринимать ситуацию, словно то, через что мы прошли годами ранее, ничего для него не значило. На секунду, всего лишь на секунду, я позавидовала ему. Но потом почувствовала лишь жалость.

Жалость оттого, что Аксель никогда бы не влюбился до смерти. Я же однажды это сделала и очень хорошо знала это чувство, не сравнимое ни с чем другим: мурашки, возникающие от одного лишь прикосновения, пульсация, которую может вызвать одна лишь улыбка, или ощущение, что целый мир вращается вокруг парня, который в моих глазах, несмотря на его многочисленные недостатки, был совершенен.

Спустя некоторое время я поняла, что, возможно, это было не лучшим решением для меня и для сердца, молящего о передышке. И потому я спустила все на тормозах.

Но это воспоминание было со мной.

Я понимала, что чувствуют два безумно влюбленных человека, проходившие мимо меня по улице каждый день, а он… он никогда не познает этих чувств. Ведь Аксель никогда не полюбит кого-то настолько, чтобы бороться за него до последнего, несмотря ни на что, вопреки всему.

– Лея, ты в порядке? Ты не ответила.

Я заставила себя посмотреть на него, хотя это было нелегко.

– Лучше я останусь в общежитии, там удобнее.

– Кому удобнее? – Он поднял бровь.

– Мне, – сухо ответила я.

38. Аксель

Сдерживайся. Это слово не первый раз пронеслось у меня в голове, когда она была рядом. Потому что я сдерживал себя много лет назад, когда начал испытывать к ней чувства; я думал, что это неправильно, что так нельзя, что я не могу допустить, чтобы между нами что-то произошло. Но я потерпел неудачу, из-за того, что дошел до самого дна, и из-за того, что подавление самых первичных желаний оказалось не тем, в чем я был настолько хорош, насколько мне хотелось.

Я снова оказался в той же ситуации. Сдержанный. Не мог перестать думать о том, что она изменила свою жизнь, что у нее появился кто-то другой, что она оставила нас позади. Это было похоже на путешествие в прошлое, к тем забытым ощущениям: чувству, когда она была рядом, а я умирал от желания прикоснуться к ней, хотя не мог; чувству, когда я проглатывал свои слова, свое влечение, свое желание.

Некоторое время я ехал молча, сосредоточившись на дороге. Вдоль асфальта высились лиственные деревья, и у меня было странное чувство, что каждый километр, который мы оставляли позади, приближал меня к ней, словно мы ехали домой. И отчасти так оно и было, хотя бы на время. Я посмотрел на нее. Откинувшись на сиденье, она глядела в окно на размытый пейзаж.

– Помнится, ты была более разговорчивой.

– Правда? – Она подняла брови.

– Не считая того года, когда ты молчала, конечно.

– Очень смешно, – пробормотала она и снова отвернулась.

– Тебе действительно нечего мне рассказать? Ты не делала ничего интересного три года? – настаивал я, потому что, как всегда, предпочитал ее угрюмость и резкие реплики молчанию, потому что молчание Леи… было угрожающим.

Она сморщила нос и уставилась прямо перед собой.

– Рисовала. Училась. Гуляла.

– Ошеломительно много подробностей.

– Почему бы тебе не рассказать что-нибудь о себе?

– Я не так уж много сделал, правда.

– Ну, сменил работу, выходит?

– Я по-прежнему занимаюсь иллюстрациями, но теперь разборчивее выбираю заказы. Остальное время провожу в галерее, хотя четкого графика у меня там нет, – уточнил я.

– Как ты попал туда? – спросила она.

– Ты действительно хочешь знать эту историю?

Лея кивнула и закинула ногу на ногу. Я на секунду отвел взгляд от дороги. Подумалось, что сделай она так три года назад – моя рука уже была бы между ее бедер, хотя бы для того, чтобы подразнить ее. Я глубоко вздохнул.

– В последний Новый год я выпил больше, чем хотел бы признать. Я был один. Мой брат, Эмили и дети уехали праздновать с друзьями, родители были на другом конце света, а никого больше мне видеть не хотелось, так что я отправился на ужин в самый дорогой ресторан, который только знал…

– Это грустно, – перебила меня Лея.

– Почему?

– Ты мог бы позвонить Оливеру.

– Я все еще не разговаривал с ним, но дело не в этом, Лея. Я мог бы пойти куда-нибудь с друзьями, если бы захотел, но мне не хотелось. Поэтому я ужинал один. И ужин этот был хорошим. Помнишь, мы говорили о том, что нужно ценить момент и наслаждаться им? Так вот, я так и сделал. А потом пошел на пляжную набережную и заказал пару напитков. Я не понимал, что выпил слишком много, пока рядом со мной не сел парень и не заговорил со мной. Он рассказал, что его семья живет во Франции и что он тоже проводит ночь один, поскольку вынужден был задержаться по работе. И угадай, где он работает…

– В галерее, – прошептала она.

– Оказалось, он ее владелец. А меня уже язык не слушался от выпитого, и я ляпнул, что считаю половину выставленных там работ посредственными. В итоге мы поболтали об искусстве, о подходе, который они предлагали… и под конец вечера мне предложили работу, но, учитывая, что я едва стоял на ногах, я не воспринял это всерьез. Так что я ушел не попрощавшись; суть в том, что Ханс появился у меня на пороге через день, а ты и представить не можешь, какой это чертовски упрямый человек.

Лея робко улыбнулась.

– Типично для тебя, – сказала она.

– Что именно?

– Это. Пойти куда-нибудь на ночь без цели, напиться, быть грубым с парнем, с которым только что познакомился, – и в итоге тебе повезло.

– Грубым?

– Ну или излишне искренним.

Я нахмурился, не отрывая глаз от дороги:

– Объясни. Кажется, я упустил.

– Неважно. Забудь. Глупости.

– Ты предпочитаешь, чтобы тебе лгали, Лея?

– Конечно нет. Но такая искренность…

– Нет, скажи мне. Я хочу знать, что ты думаешь.

– Я думаю, что эта искренность не по-настоящему.

Лея наклонилась, чтобы сделать музыку погромче и закончить разговор, но я остановил ее, схватив за запястье. Она быстро отдернула руку.

– Ты больше не хочешь говорить?

– У тебя есть еще что сказать мне?

– Давай посмотрим, – произнес я задумчиво, – я живу в том же месте, имею тот же номер телефона и ношу одежду того же размера. Итак, поскольку я совершенно неинтересен, давай поговорим о тебе. За три года ты наверняка успела сделать что-то интересное.

– Аксель, я устала… – начала говорить она.

– Звучит как отмазка, – оборвал я ее.

– Это и есть отмазка.

Я сдержал улыбку от ее сокрушительной искренности, словно она хотела подражать мне, хотя это «не по-настоящему» все еще жгло, ведь отчасти она была права. Я не всегда был честен, по крайней мере когда дело касалось Леи. Иногда я был чертовым лицемером. И она это знала.

В итоге я позволил ей отдохнуть и сосредоточился на дороге, слушая радио на низкой громкости. Положив руки на руль, я думал о том, насколько бодрящим было это чувство: знать, что Лея снова рядом, даже несмотря на все барьеры между нами; потому что видеть ее рядом всегда было лучше, чем не видеть вовсе. Так было в прошлом, когда я предпочитал ее гнев и ярость отсутствию и молчанию. И так было сейчас, когда я больше не знал, что осталось от «нас».

Она спала, пока мы не добрались до Байрон-Бей.

Я остановил машину перед хостелом, где она собиралась жить. Это было двухэтажное здание всего на шесть комнат, расположенное на краю города, в двух шагах от моего дома. Я поставил машину на ручник и несколько секунд смотрел на Лею. Не было слышно ни звука. Я бросил взгляд на ее длинные волосы, заплетенные в косу, и на ее лицо – то самое лицо, которое целовал много лет назад. Мне захотелось протянуть руку и погладить ее по щеке, но я сдержался.

– Лея… – медленно произнес я. – Приехали.

Она растерянно заморгала, пока не поняла, где находится, а потом быстро села и вышла из машины. Я помог ей вытащить огромный чемодан и проводил до комнаты, багаж весил целую тонну. Лея не слишком протестовала, вероятно, потому что была еще полусонной.

Я оставил чемодан на кровати, когда мы зашли, получив ключи. Спальня была небольшой, но чистой, а окно, выходившее на задний двор, пропускало лучи вечернего солнца.

– Когда мы снова увидимся? – спросил я.

– Не знаю, ты скажи. Мне надо подготовить все для выставки.

– Ты сегодня отдыхай. Я прослежу, чтобы все было доставлено в целости и сохранности. – Я сделал шаг назад к открытой двери. – Давай встретимся завтра в десять в галерее?

– Ладно.

Она выглядела такой растерянной, что я, не желая больше затягивать момент, помахал ей на прощание и направился вниз по узкой деревянной лестнице.

Но все равно, когда я остановился посреди улицы и сделал глубокий вдох, у меня было ощущение, будто что-то вдруг щелкнуло, словно возвращение Леи в Байрон-Бей придало городу новых красок и после нескольких ржавых лет двигатель моей жизни опять заработал и все его шестеренки вращались в одном направлении.

39. Лея

Я достала из чемодана несколько вещей и повесила их в шкаф, чтобы не помялись. Потом вспомнила, что вернулась в Байрон-Бей и что не так уж важно, выглажена моя одежда или нет.

На той неделе мне не удалось хорошо выспаться, так что я была уставшей, но проигнорировала это чувство, взяла сумку и вышла из хостела. Идя по улицам, знакомым мне так хорошо, я позвонила Лэндону.

Потом бесцельно бродила по городу. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз так спокойно гуляла, никуда особенно не стремясь, просто наслаждаясь улицей, витринами магазинов, голубым небом или мягким и приятным ароматом, доносившимся из кофеен. Моя жизнь словно встала на паузу. И, хотя я думала, что этого не произойдет, у меня вновь появилось ощущение дома. Потому что я здесь выросла и, проходя по этим улицам, не могла не вспоминать, что именно здесь я начала рисовать, здесь провела столько дней с Блэр и одноклассниками, здесь у меня было счастливое детство с родителями, здесь я со слезами на глазах прощалась с Оливером, когда он уезжал в колледж и наконец разрешил мне жить в его комнате во время его отсутствия, здесь я влюбилась, здесь же рассталась, здесь я стала тем человеком, которым была теперь.

Дойдя до набережной, я некоторое время стояла и смотрела на море и сёрферов, скользящих по волнам. Внутри заныло, когда я вспомнила, что уже три года не вставала на доску. Мне этого не хватало. Месяцами, просыпаясь с рассветом, я думала, что Аксель будет наблюдать за восходом солнца на нашем участке моря. А теперь это чувство казалось таким далеким, что я даже сомневалась, хочу ли снова заняться сёрфингом.

В итоге я села на террасу одного из кафе и заказала кофе с молоком и карамелью, просто наслаждаясь бризом с набережной. Не знаю почему, но, когда я кофе уже почти остыл, я взяла телефон и набрала Оливера.

– Как дела, малышка? Ты уже прибыла в Байрон?

– Да, я здесь…

– Ты в порядке, Лея?

– Просто вышла погулять и… все время что-то вспоминаю… – Я моргнула и заметила невольные слезы, которые не смогла сдержать. – Не знаю, почему я так расстроилась, без всякой причины, но я почувствовала смесь ностальгии, грусти и радости одновременно, все так перемешалось… Чувствую себя странно, но в то же время как дома.

– Лея, черт, прости, что не могу быть там…

– Не могу перестать думать о родителях. О том, как нам повезло с ними. Понимаешь? – Я вытерла слезу тыльной стороной ладони и скрестила ноги. – Потому что они были лучшими в мире, и, клянусь, я до сих пор скучаю по ним каждую минуту каждого дня. Я даже не уверена, что это чувство когда-нибудь пройдет, а теперь, приехав сюда, прогуливаясь… будто какая-то нелепая часть меня думала, что за любым углом я застану их за покупками или смеющимися, когда папа будет шептать какую-нибудь шутку маме на ухо. Помнишь, они говорили друг другу что-то тайком?

– Да, – ответил Оливер через несколько секунд.

– Мне всегда хотелось узнать, что они говорили друг другу.

– Уверен, эти слова были не для твоих ушей, – засмеялся он, а затем вздохнул так, словно пытался сдержать всхлип. – Я тоже скучаю по ним, малышка. И мне жаль, что я не могу быть с тобой в эти дни, я пытался выкроить время для отпуска, но…

– Я знаю, Оливер. Ты не должен этого делать, я не хочу, чтобы ты всегда проводил все свои выходные, приезжая ко мне, это нечестно по отношению к тебе и к Беге.

– Нет ничего важнее, чем видеть тебя, малышка.

– Я уже большая девочка, Оливер.

– Для меня ты никогда такой не станешь, – пошутил он. – Но я могу поменяться сменами с коллегой, чтобы пойти на выставку. И, пока ты не запротестовала, Бега идет со мной. Мы проведем там пару дней. Хочу познакомить ее с Нгуенами и показать город.

Я улыбнулась, потому что любила Бегу и была рада, что мой брат нашел своего человека, когда меньше всего этого ждал, в то время, когда ему пришлось оставить весь свой мир, чтобы заботиться обо мне и оплачивать мою учебу. Словно судьба вернула ему часть той его щедрости. Мне довелось узнать Бегу получше во время двух летних поездок в Сидней, когда я проводила несколько дней в доме брата; она идеально ему подходила: девушка с характером и будто бы недоступным видом, который смягчался каждый раз, когда Оливер смотрел на нее.

– Это было бы чудесно, – сказал я.

– Будем все вместе.

– Да.

– Как идут дела с Акселем?

– Идут. Думаю. Мало-помалу.

– Звучит не очень хорошо…

– Да просто это сложно, Оливер.

И поговорить об этом с братом тоже было сложно. Мы никогда этого не делали, за исключением тех первых нескольких дней, когда я выплакала все глаза, пытаясь убедить его, что то, что у нас было, было настоящим. Я до сих пор помню единственные слова, которые Оливер сказал мне: «Ты не знаешь Акселя. Ты не знаешь, какой он в отношениях, что он чувствует, как он берет вещи, которые его больше не интересуют, и прячет их в шкаф. Он когда-нибудь рассказывал тебе, как перестал рисовать? Он объяснял тебе, что когда что-то становится сложным, то он не способен бороться за это? У него тоже есть свои черные дыры».

Так что, когда его правота была доказана, мы не стали возвращаться к этим воспоминаниям. Но едва ли кто-то из нас думал, что жизнь так резко изменится, что ты вдруг начнешь скучать по другу, о котором, казалось, забыл навсегда, или старое увлечение ворвется в твои будни без спроса…

– Аксель сделал что-то не то? – попытался угадать Оливер.

– Нет. – Более того, он вел себя странно, слишком хорошо для него. Я удивилась, что он еще не задал мне ни одного неудобного вопроса, хотя знала его достаточно хорошо, чтобы постоянно оборонять границы.

– Если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы…

– Я тебе расскажу, – оборвала я его и рассмеялась.

– Идет. Увидимся через неделю.

– Да, поцелуй за меня Бегу.

– А ты порадуйся за меня приезду домой.

В голосе брата прозвучала ностальгия, и после этих слов он повесил трубку. Я провела еще немного времени на террасе кафе, созерцая сияние моря в последних лучах солнца и размышляя о том, какую смесь цветов я бы использовала, чтобы воссоздать это в тенях и деталях. Затем я осознала, что у меня нет ни студии, ни красок, некуда выплеснуть все то, что меня будоражило.

Мне стало интересно, как долго получится это сдерживать.

Уже почти стемнело, когда я покинула набережную и затерялась среди знакомых улиц и воспоминаний. Я проверила адрес, который записала в телефон, прежде чем позвонить в дверь небольшого белого двухэтажного дома с красивым ухоженным садом.

Меня встретила широкая улыбка.

– Лея! – Блэр обняла меня так крепко, что я тут же разразилась смехом. Прошло несколько месяцев с тех пор, как мы виделись в последний раз: она заезжала в Брисбен по делам и мы вместе пообедали. – Извини, я тебя раздавлю. – Она отпустила меня и сделала шаг назад.

Я с восторгом смотрел на ее выпуклый живот.

– Ты огромная! – воскликнула я с улыбкой.

– Поверь мне, я знаю. Я как юла.

– Не говори ерунду, – вмешался Кевин, входя в комнату. – Ты прекрасно выглядишь, – сказал он, поглаживая ее живот.

Я улыбнулась, наблюдая за ними, и поцеловала его в щеку. Они оба сияли.

– Устраивайся поудобнее, потому что я хочу услышать все, – потребовала Блэр, комично подняв бровь.

Я в общих чертах описала неожиданную встречу с Акселем и выставку в Байрон-Бей, но не стала вдаваться в лишние подробности.

– У меня сковорода на плите, так что я вас оставлю. – Кевин посмотрел на меня. – Ты останешься на ужин?

– Не знаю, я немного устала и…

– Она останется, – оборвала меня Блэр.

– Я бы посоветовал тебе не злить ее, потому что последние несколько месяцев она обладает даром превращаться в яростного тираннозавра за считаные минуты.

Блэр посмотрела на своего мужчину.

– Да, я уже подумала получше, – весело согласилась я.

Кевин ушел на кухню, а мы некоторое время сидели на диване и болтали, как в старые добрые времена. Блэр рассказала мне, что несколько недель назад она прекратила работать, потому что ей пришлось уйти в декрет, но она с нетерпением ждет начала работы в детском саду, как только сможет записать туда своего сына. Время пролетело незаметно, пока мы говорили обо всем и ни о чем; иногда, когда я замечала шевеление ребенка, я клала руку ей на живот, чтобы почувствовать толчки.

И это ощущение было… неповторимо.

Настолько, что я начала задумываться о том, каково это – носить в себе жизнь, потому что не могла представить себе ничего более интимного и важного.

– О чем думаешь? – спросила Блэр.

– Ни о чем.

– Да ладно, Лея, я тебя знаю.

Я прикусила губу и кивнула.

– Об этом. Что это волшебно. И что я бы хотела пережить это когда-нибудь.

– Ты все такая же сильная, – ласково улыбнулась она мне. – Я уверена, что так и будет, Лея. И когда это случится, с твоим-то мироощущением – это будет просто чудесно.

– Раньше я была в этом уверена, теперь… не очень.

– Что ты имеешь в виду? Что изменилось?

– Ты знаешь. Я… Я изменилась. Я не знаю, смогу ли я снова любить так, как человек того заслуживает. Я бы хотела. Хотела бы выбрать это. Как когда ты идешь в магазин, видишь платье, которое тебе нравится, и вот ты уже в нем возвращаешься домой, вот так просто. Любовь не такая.

– Нет, не такая, – вздохнула Блэр.

– А как хотелось бы, чтобы она была такой, – тихо сказала я.

Я не добавила, что тогда бы я выбрала Лэндона. Я бы выбрала любить его безумно, страстно, так, как жаждешь, когда не можешь контролировать желание или остановиться, чтобы подумать о последствиях. Я бы выбрала не мочь провести без него ни дня и постоянно скучать по нему. Я бы выбрала это, потому что знала, что это сделает меня счастливой. Но любовь намного сложнее. И форм у нее – множество. Был и другой способ любить – со спокойствием, уверенностью, доверием, безопасностью и дружбой, и я училась делать это именно так.

Блэр немного смущенно посмотрела на меня:

– С Акселем все сложно?

Это было почти смешно. Слово «сложно» всегда окружало все, что касалось его.

– Поначалу немного. Но я это пережила, – поспешила сказать я, – и думаю, со временем мы сможем снова стать друзьями.

– Не знала, что раньше вы были друзьями.

– Блэр… – Я бросила на нее предостерегающий взгляд.

– Прости, знаю, не мое дело.

– Да я не об этом, просто… – Я прикусила губу.

– Понимаю. Уверена, что вы сможете быть друзьями, – поправила она себя, хотя вполне убежденной не выглядела. – Тем более вы оба изменились.

– Аксель изменился? – Я подняла бровь.

– Мы все меняемся со временем, ты так не думаешь?

У меня были сомнения. Серьезные, большие сомнения. Затем в голову мне пришел вопрос, который я за последние недели уже несколько раз оттуда вытесняла. И я чувствовала себя ужасно, просто думая об этом; любопытство тихонько постукивало во мне, будто хотело привлечь мое внимание.

– Не знаешь, он… он за это время?.. Неважно. Забей.

– Встречался ли Аксель с кем-нибудь? – догадалась Блэр.

Страх охватил меня: я испугалась того, что моя подруга может так хорошо читать меня, и с ужасом подумала о том, кто еще на это способен.

Мне захотелось встать и убежать оттуда, от воспоминаний и от мысли о том, что все так предсказуемо.

– Девочки, ужин готов! – нараспев произнес Кевин.

Я тут же встала, стараясь избежать пронзительного взгляда Блэр. К счастью, остаток вечера прошел спокойно, без острых тем и трансцендентальных разговоров. Как обычно, общение с Кевином было настолько приятным, что не успела я опомниться, как уже ела десерт и облизывала губы после очередной ложки лимонного мусса.

При мысли о том, что в некотором смысле Кевин похож на Лэндона, у меня кольнуло в животе. Они оба были веселыми, оптимистичными людьми, понятными парнями – открытыми, терпеливыми и простыми. Я упустила шанс получить то, чем сейчас наслаждается Блэр: комфорт, уверенность в том, что твоя жизнь будет похожа не на американские горки с их взлетами и падениями, а на плавную поездку, которой можно наслаждаться не пристегиваясь.

Блэр проводила меня до двери, пока Кевин наводил порядок на кухне. Мы еще раз обнялись на прощание, долгие, теплые объятия тронули меня.

– Ты выглядишь такой счастливой… И ты это заслужила. Ты была права, не позволив Кевину уйти, Блэр. Он смотрит на тебя взглядом, о котором мечтает любая.

Моя подруга медленно улыбнулась и провела большими пальцами по моим щекам. Я не сразу поняла, что начала плакать.

– Клянусь, иногда я не знаю, что, черт возьми, со мной происходит: я как эмоциональная губка, это ужасно.

– Умение чувствовать себя так, как чувствуешь ты, не ужасно.

– Ну, раз ты так говоришь… – засмеялась я сквозь слезы.

– Ох, Лея, иди сюда. – Она снова обняла меня.

Улыбнувшись ей, я пошла. Когда я возилась с замком на белом штакетнике, голос Блэр ворвался в ночную тишину:

– Если тебе интересно, я не видела его ни с кем все эти годы.

Я посмотрела на нее, сглотнув. И тут же ушла.

Неспешной походкой я возвращалась в хостел, наслаждаясь Байрон-Бей, звездным небом и ощущением чего-то родного, омывавшим меня с каждым шагом. Поднявшись к себе в комнату, я приняла душ, надела пижаму и легла на кровать. Порылась в сумке в поисках клубничного леденца и, сунув его в рот, взяла телефон.

– Я тебя разбудила? – спросила я, как только Лэндон взял трубку.

– Нет, я валяюсь. Как дела?

Почему-то, несмотря на то что мы разговаривали несколько часов назад, у меня было ощущение, что мы не общались уже несколько дней. И мне не понравилась эта мысль.

– Хорошо. Ужинала с Блэр и Кевином.

– Как ты себя чувствуешь, вернувшись домой?

– Странно, – призналась я. – С одной стороны, это все еще дом. Но с другой – я так давно здесь не была, что кажется, будто я потеряла счет времени и всему остальному… У тебя такого не бывало? Как когда уезжаешь в путешествие и забываешь, какой сейчас день недели.

Лэндон засмеялся, и мне понравился этот звук. Я устроилась в постели поудобнее, прислонившись спиной к подушкам и натянув на себя простыню.

– Пожалуй, я понимаю, что ты имеешь в виду. Это нормально.

– Расскажи мне, как твой день, – попросила я, потому что мне почему-то не хотелось так скоро бросать трубку, его голос успокаивал.

– Ну… работа, работа и работа.

– Как весело, – пошутила я.

– Да. В любом случае, думаю, мне пора спать.

– Конечно. Отдыхай, Лэндон.

– Ты тоже, красотка.

– Доброй ночи.

Я оставила телефон на прикроватной тумбочке, перекатилась в постели и свернулась калачиком, закрыв глаза.

40. Аксель

Я пришел в галерею на нервах, потому что в тот день все было иначе. Пробуждение с осознанием того, что Лея находится в Байрон-Бей, все меняло. В то утро я был немного не в себе во время сёрфинга и несколько раз падал с доски, поэтому по дороге на работу зашел в кафе и попросил Джастина налить мне крепкого кофе. Это была паршивая идея, потому что вскоре у меня начала болеть голова.

– Ну и лицо у тебя… – усмехнулась Сэм.

– Давай, говори, – закатил я глаза.

– У тебя такое же выражение лица, как у моих детей на Рождество перед тем, как они откроют подарки под елкой. Иди сюда, дай мне поправить воротник твоей рубашки. Ты что, не умеешь пользоваться утюгом?

– Нужно отвечать?

– Мне следовало догадаться.

У меня даже не было утюга, потому что я не считал его необходимым. В какой момент люди захотели усложнить себе жизнь, решив, что мятые вещи – это некрасиво и не могут быть модными? Я тяжело вздохнул, когда Сэм заправила мою рубашку и разгладила остальную одежду руками, как будто ей была невыносима мысль, что она помята. Я ласково улыбнулся ей, ведь она была всего на несколько лет старше меня, а вела себя так, словно была моей матерью.

– Сомневаюсь, что от появления или устранения пары складок зависит, перестанет ли она меня ненавидеть, – успокоил я ее.

– Так ты действительно настолько облажался, да? – догадалась она.

– В пух и прах. Таков уж я: как что-то задумал, иду до конца.

Сэм дала мне оплеуху как раз в тот момент, когда в дверь кабинета постучали. К счастью, Сэм сама пригласила Лею войти: я все еще терял дар речи, когда снова видел ее.

– Простите, галерея была открыта, так что…

– Не извиняйся. Приятно познакомиться, Лея. Меня зовут Сэм; думаю, ты обо мне знаешь, я отвечаю за общее руководство галереей.

– Нет, Аксель мало что объяснил. – Она бросила на меня один из тех взглядов, которые любого другого остановили бы на месте, но меня он всколыхнул, словно я очнулся от какой-то летаргии, в которой пребывал долгое время.

– Пойдемте, я покажу помещение, – предложила Сэм.