Текст книги "По дороге к звездам"

– Черт бы вас всех побрал! – Ричард еще отхлебнул пива. – Я что, похож на идиота? Сначала сюда таскалась эта толстая корова, подружка моей жены. Все твердила, что Кевин должен жить со мной. Потом судья, потом хренова туча соцработников. И все, представьте себе, говорят одно и то же. Если вы действительно думали, что я не в курсе, то ошиблись. Проваливайте и больше не появляйтесь! Мне плевать, увижу я своего сына сейчас, завтра или еще когда. Нужен – забирайте, только сначала придется повозиться, чтобы поймать.

Сэм подавленно молчала. Что толкает этого человека к разлуке с сыном? Ведь ему не может быть наплевать, хотя он и говорит. Нет.

– Кевину нужны вы, а не…

– А он мне не нужен. Мне некогда с ним возиться. Я и так из-за этого уродца по меньшей мере раза два в месяц плачу штрафы, когда приходится забирать его из полиции. И не маленькие.

– Может, лучше просто уделять ему внимание, тогда не придется ездить по полицейским участкам. – Сэм попыталась улыбнуться, но Ричард так злобно посмотрел на нее в ответ, что губы сами собой сжались в ниточку.

Канинген скривился.

– Послушай, красавица, а ты ничего, хочешь перепихнемся тут?

Сэм несколько опешила от такого предложения и не сразу нашлась с ответом.

– Да ладно тебе. – Канинген поднялся с дивана, словно приглашая ее лечь. – Чего паясничаешь?

Сэм неуверенно отступила назад. Вот теперь парень вошел во вкус своей новоприобретенной роли.

– Послушайте, я пришла поговорить о Кевине.

– А я говорю, может, сообразим еще одного Кевина, раз уж этого все равно забирают?

Ричард сделал шаг вперед. Мокрые волосы прилипли ко лбу, бандана от воды стала казаться еще более черной. Серые глаза. Глаза у него были серые, холодные словно лед. Казалось, лучи солнца не проникают в их глубину, не в силах пробиться сквозь ледяной хрусталь. Глаза, равнодушные ко всему на свете. Нет, он не способен на насилие. Сэм отчетливо увидела это. Насильники выдают себя ярким, нездоровым блеском в глазах, руки у них начинают дрожать. Просто не хочет разговаривать, пытается вышвырнуть. Нет, милый, не на ту напал.

– Спать с тобой я не буду. – Сэм остановилась, показывая этим, что больше отступать не собирается и разговор все равно состоится. – Где я могу найти Кевина?

Ричард тоже остановился, будто приняв введенный барьер.

– А я почем знаю. Я ни черта о нем не знаю. Слушай, вали отсюда и больше не появляйся. Если вам нужен Кевин, подождите, пока попадет в полицию, там и забирайте. Поскольку я уже ему почти не отец, то и штрафы платить не собираюсь.

– Нет, отец. – Сэм стояла очень близко к Ричарду. Так близко, что слышала запах пива и машинного масла. – Ты отец, и никакой другой ему не нужен.

– Так. – Канинген отхлебнул пива. – Это мой дом, и я прошу пока по-хорошему: убирайтесь к чертям собачьим! Мне плевать на то, кому и где я отец. Ищите Кевина сами.

Сэм кивнула.

– Ладно, я вас предупредила, но только не кусайте потом локти. Сейчас вам плохо, а завтра боль утихнет и, посмотрев по сторонам, вы поймете, что остались одни.

Его лицо едва заметно изменилось, уголки губ поползли вниз, от ехидной ухмылки, граничившей с издевательской, не осталось и следа. В глазах промелькнули искры страха. И Сэм поняла, что он прекрасно отдает себе отчет в том, что делает.

Он в свою очередь тоже увидел, что прокололся.

– Зачем? – Сэм напряглась всем телом. – Зачем вам это нужно?

– Не твоего ума дело! – Злой окрик замер в тишине коридорчика, словно притаившись где-нибудь в укромном уголке. Разозлился. Разозлился на себя самого за допущенную оплошность. – Убирайся! Кто тебе сказал, что ты можешь вот так просто прийти и влезть в чужие дела! – Канинген развернул Сэм и вытолкал за дверь. – Проваливай!

– Зачем ты ее гонишь?

Но вместо ответа из вагончика послышался грохот ударников.

– Мальчишка! – выкрикнула Сэм, зная, однако, что никто не услышит и не оценит этого вывода.

Какофония в одну минуту наполнила все вокруг своей дисгармонией. Даже листья на деревьях как-то съежились, словно звуки вонзились в них своими кривыми, ржавыми зазубринами. Сэм повернулась и пошла вниз, к дороге.

Голова кружилась. Ноги немного дрожали. Она видела этого человека впервые в жизни. Только заочное знакомство: материалы дела Кевина и городские сплетни. А сложилось впечатление, будто они уже давно знают друг друга. Сэм оглянулась и еще раз посмотрела на коричнево-зеленый вагончик. Казалось бы, долг выполнен. Больше ей здесь делать нечего, но внутри осталось стойкое ощущение того, что это лишь начало. Так люди приходят в первый раз на новое место работы, точно зная – завтра, послезавтра и еще много дней будет то же самое. Ричард оказался не тем опустившимся полудурком, которого Сэм рассчитывала увидеть. Грубость, пьянство – все это напускное. Защита. Причем не столько от окружающих, сколько от самого себя. Неужели Джессика не видела этого? Неужели Окленд ослеп? Не надо быть психологом, чтобы раскусить столь некачественно прорисованную маску.

Сэм шла, не видя ничего вокруг. Он просто страдает. Нет, нельзя забирать у него сына. Но, с другой стороны, ребенок не может жить в таких условиях. Сэм окончательно запуталась в этой истории. Раньше она была уверена, что идет к отцу ради мальчика, а теперь… Уж слишком хорошо она себя знала. Ричарду тоже нужна помощь, правильная психологическая помощь, все поправимо. Но как наладить контакт? Как показать ему, что мир, который он похоронил вместе с женой, не умер. Что у него есть сын.

3

– Я не помешаю? – В кабинет вошел высокий мужчина лет сорока, в деловом костюме.

– Нет, конечно, судья, заходите, я уже собиралась домой. – Сэм встала из-за стола и принялась складывать документы в папки.

Компьютер пропел последнюю прощальную серенаду и отключился, откуда-то снизу послышалось бряцанье ключей – явный признак того, что нормальные люди уже разошлись по домам и Фрэнк обходит кабинеты с заключительной проверкой перед ночным дежурством.

– Что-то я сегодня засиделась. А еще хотела заглянуть к Канингенам. Но теперь не успею, скоро стемнеет.

– Вот как раз о них я и зашел поговорить. – Судья нерешительно присел на край кресла. – Джессика, вероятно, рассказывала вам о том, что… – Он смутился. – Одним словом, о Канингенах.

Похоже, только о них миссис Хаккет и рассказывала. Сэм сейчас с трудом могла вспомнить, чтобы они говорили о чем-то другом.

– Да-да, я знаю, мистер Эткинс.

– Э-э… – Судья снова замялся. – А о том, что вы должны подписать бумаги?

– Да, и это конечно. – Сэм едва заметно улыбнулась. Местный судья, Джозеф Эткинс, на всю округу славился своей нерешительностью. Как его вообще угораздило получить такую профессию, одному богу известно. По Окленду ходили целые легенды о том, как Эткинс выносит приговоры и вообще ведет судебные заседания. Почти патологически боясь допустить ошибку, он все проверял и перепроверял, пока наконец истина не становилась очевидной. Плевое дело, на которое у другого служителя Фемиды ушло бы не больше часа, Эткинс мусолил до потери пульса. А уж касательно крупных разбирательств… Оклендцы не рисковали обращаться с ними в местный суд и ехали сразу в Сан-Франциско. Вот почему судья почти всю жизнь занимался кражами кур и свиней, налоговыми неуплатами и мелкими нарушителями общественного порядка вроде детских шалостей под Рождество. Крупные дела – такие, как вопрос о лишении родительских прав, поступали к нему редко. И вот теперь Кевин. Эткинс виновато опустил глаза.

– Я прошу прощения за то, что так получилось. Это дело не должно было лечь на ваши плечи. Просто поставьте подпись. Вы теперь ведущий психолог и без вашего заключения…

– Вы знаете, я как раз хотела поговорить об этом. – Сэм села напротив судьи. – Я буквально вчера виделась с Ричардом Канингеном, он показался мне вполне нормальным человеком.

– Вы с ним виделись? – Глаза судьи радостно загорелись. – О, это очень великодушно с вашей стороны. – Эткинс поднялся и, вероятно, в порыве охватившего его восхищения заходил по комнате.

Буквально на днях кто-то из коллег как раз рассказывал Сэм об этой черте характера судьи. Человек мягкий, доброжелательный, панически боящийся обидеть зря кого бы то ни было, он с детских лет сохранил в своей натуре одно замечательное качество, привлекающее многих людей, – искренность и умение совершенно бескорыстно радоваться чужому счастью. И действительно, Сэм просто не могла себе представить, как бы выглядел Эткинс, вздумай он кому-нибудь позавидовать. Это было немыслимо. И вот теперь судья расхаживал по кабинету и буквально светился, радуясь, по всей видимости, тому, что появился еще один человек, которому небезразлична судьба Канингенов.

– А вы знаете, каким Ричард был до смерти жены! – Эткинс воодушевленно развел руками. – Он каждый год на Рождество покупал для школы спортивный инвентарь, мебель – короче, многое из того, что было нужно детям, даже когда Кевин еще не учился у нас. А еще…

Следующие полчаса Сэм слушала хвалебную оду Ричарду Канингену. И спортсмен, и умница, и мужчина во всех смыслах этого слова, и ученый, и прекрасный лектор, и разве что не святой. Разумеется, все это она слышала и раньше: сперва от Джессики, потом от своих соседей, потом от коллег. И все наперебой сокрушались, что такой человек гибнет, а сделать ничего нельзя. Поэтому Сэм слушала судью вполуха. Однако скучно ей не было. Мистер Эткинс представлял собой весьма и весьма забавное зрелище, и стоило потерять полчаса свободного времени, чтобы вдоволь насмотреться на природные метаморфозы. Тот, кто видел судью в первый раз, не мог не ошибиться. Метр девяносто пять ростом, широкоплечий, мистер Эткинс производил впечатление здоровяка. Эдакого Шварценеггера американской провинции. Очень правильное, красивое лицо, идеальное для мужчины телосложение. С такой внешностью нужно идти рекламировать спортивные снаряды или штурмовать Голливуд, благо не долго придется, так как таких парней сразу берут. Не говоря уже о карьере баскетболиста. Но вот незадача! Сам судья, живое воплощение мужественности, считал себя чуть ли не уродом среди нормальных людей. Он жутко стеснялся своих габаритов и от этого постоянно сутулился, стараясь казаться ниже. Смешно и даже жалко было наблюдать, как человек, к которому природа была столь благосклонна, сделав его чуть ли ни эталоном, прячется, ломает себя, желая стать незаметным. Оклендцы прозвали Эткинса Майклом Джорданом. Не заметить его, идущего в суд в своем строгом черном пальто, было просто невозможно. И, конечно, люди отпускали шуточки и складывали анекдоты, многие из которых Сэм уже довелось услышать. И это притом, что во внешности Эткинса не было ровным счетом ничего смешного. Просто он сам настолько стеснялся ее, так конфузился всякий раз, когда случайно задевал на улице фонарный столб или чей-нибудь прилавок, что трудно было оставаться серьезным. Как удивительно иногда получается: гигант, которому судьба дала бонус во всех профессиях, кроме интеллектуальных, пошел учиться на юриста и получил классическое образование. Но и здесь бедняга не прижился в полном смысле этого слова. Судопроизводство требует от человека объективности, иногда суровости, а мистер Эткинс вряд ли смог бы отправить кого бы то ни было на электрический стул или приговорить к пожизненному заключению. Нет. Слишком добрый. Таким людям следует работать в детском саду или начальной школе. Отзывчивый, щедрый, готовый всем и вся прийти на помощь, он при своем огромном размере был так же велик душой, как и телом. И вот теперь Эткинс разгуливал взад-вперед по кабинету и пытался по своему обыкновению помирить всех со всеми. Вероятно, слова о том, что Сэм побывала в доме Канингенов, судья воспринял несколько иначе, чем следовало. Он решил, что новый психолог с энтузиазмом возьмется за это дело и поможет его уладить. Лицо Эткинса светилось благодарностью.

– Я так рад, что вы согласились помочь!

Это, когда, интересно, я согласилась? – подумала Сэм, но разочаровывать судью теперь было просто немыслимо.

– О! Вы работали в Сан-Франциско, у вас много опыта. Конечно, мы все вам поможем, я например, хоть сейчас к вашим услугам. Просите что угодно! Кстати, шериф мой друг.

– Да-да. – Сэм поняла, что, если сейчас судью не остановить, он, пожалуй, проговорит еще несколько часов без ущерба для собственной психики и голосовых связок. – Я, безусловно, попробую, но ничего не гарантирую.

Сэм встала и взяла сумочку, показывая, что собирается уходить.

– Давайте я вас провожу, – тут же предложил судья. – Вы знаете, я знавал Ричарда еще до того, как семья…

В этот вечер Сэм едва добрела до постели, сил принять душ у нее не осталось. Эткинс ушел уже ночью, и если бы ему не позвонила его обеспокоенная жена, то, наверное, остался бы до утра.

В комнате было свежо и пахло какими-то поздними цветами, что распустились под окном, в саду. Только проведя в Окленде первую ночь, Сэм поняла, почему многие жители больших городов стремятся перебраться куда подальше от цивилизации. Сама она и жила и училась в мегаполисах, проводя на природе в детском лагере только каникулы. Но теперь… Эта тишина, эти ароматы, свежий воздух. Сэм стала чувствовать себя гораздо лучше, успокоилась, проблема с Реем, которая раньше в прямом смысле слова изводила, как-то стерлась, забылась. Больше не было напряжения, необходимости зажимать себя в стальные тиски воли.

Сэм скинула одежду и, завернувшись в одеяло (она обожала спать обнаженной), закрыла глаза. Можно вдохнуть полной грудью: завтра выходной и не нужно никуда идти. Только навестить Канингенов. Сэм стало не по себе при этой мысли. Конечно, судья человек очень милый, будет жаль его огорчать, да и служебный долг забывать не нужно, к тому же и обещание, данное Джессике – хотя бы попробовать разобраться в сложившейся ситуации, – все это, разумеется, очень важные причины. Но Сэм чувствовала, что пойдет туда завтра не из-за них. Нет, не стоит обманывать саму себя. Хватит, один раз она уже наступила на эти грабли… Так было в прошлый раз.

Рей с каждым днем все более и более отдалялся, а Сэм мучилась самыми разными предположениями, начиная от изменений в собственной внешности и заканчивая патологическим страхом перед браком у партнера. Так или иначе, но она искала причину в себе. Пробовала поговорить, но Рей отмалчивался, а мысли об измене ей и в голову не приходили. Потом Сэм в одно прекрасное утро случайно нашла в кармане его брюк чей-то колпачок от помады. Подозрения, зародившиеся в ту же минуту, быстро подтвердились. Волосы на одежде, окурки с красным обрамлением в машине, несколько припрятанных бокалов и бутылка шампанского под сиденьем. Все было столь очевидно, что оставалось лишь собрать вещи и уйти, но Сэм решила остаться. Она выдумала целую уйму отговорок от собственных подозрений и, зная в глубине души, что обманута, все надеялась на мимолетное увлечение. Рей вернется, погуляет на стороне, развлечется, а потом придет к ней, никуда не денется. Однако прошел месяц, два, ситуация не изменилась. И каждый день Рей изменял все более нахально, открыто. Сэм страдала, но не решалась заговорить первой, а он, вероятно желая скинуть ответственность, ждал именно этого. Вот тогда-то у нее и начали открываться глаза. Трус. Самый обыкновенный заурядный трус, бегающий от женщины, которая даже женой ему не приходится. Обманщик. Не может сказать прямо, все виляет. Неизвестно, сколько еще продолжалась бы эта игра в кошки-мышки, но Сэм, утратившей часть иллюзий, захотелось наконец правды. И она перешла в наступление. Найдя новую улику не игнорировала ее отныне, а предъявляла любовнику претензии. Рей вяло выкручивался, не слишком утруждая себя выдумыванием отговорок. Сэм видела, что стала безразлична ему, но снова делала ставку на самообман. Любит, это временное, мелкая интрижка, надо уметь прощать. Так постепенно подошел тот вечер, когда разбились зеркало и хрустальная пепельница в форме половинки грецкого ореха.

Теперь Сэм зареклась лгать самой себе. Ничего хорошего из этого не выходит, проблемы нужно решать, а не загораживаться от них. И вот на горизонте появилось то самое, что имеет обыкновение впоследствии плавно перетекать в некую абстрактную сущность, которую люди обычно и называют проблемами. Ричард Канинген. Нет, не обязательства перед судьей, не долг, не совесть и даже не любовь к детям поведут завтра Сэм к старому вагончику на окраине Окленда. Просто там живет человек, чей образ стоял теперь у нее перед глазами. Исполненное страдания лицо, эта жуткая попытка натянуть на себя презрительную маску циника.

Странно, после Рея Сэм думала, что теперь достаточно долго не подпустит к себе мужчин, но сегодня ей впервые за полгода стало одиноко и неуютно в собственной постели. Чистые простыни, пуховая подушка, свежий воздух и аромат цветов, чего лучше? Но Сэм слишком хорошо знала, чего ей не хватает, а точнее – кого. Сильного, мужественного, к которому хочется прижаться, чьи руки хочется ощущать своим телом, чье тепло чувствовать, словно оно проникает сквозь кожу. Рея? Нет. Этот негодяй оказался не сильным, не мужественным и вообще не. Ричарда. Определенно не хватало именно его. Сэм попыталась представить, сколько дней этот человек не мылся, сколько пива влил в себя с момента смерти жены, но желаемого отвращения, увы, не возникло. Наоборот, все эти подробности сделали предмет вожделения более объемным, почти осязаемым, вспомнились запахи, вспомнились те единственные прикосновения, когда Ричард вытолкал Сэм из своего вагончика-дома. Несмотря на усталость, тело настойчиво требовало контакта с мужчиной. И ему было абсолютно плевать на то, что желанный субъект, вероятно, вне зоны досягаемости и вообще недоступен по целому ряду причин.

Сэм повернулась на другой бок, поплотнее закуталась в одеяло. Одиноко. Когда четыре года подряд засыпаешь рядом с кем-то, потом сложно отвыкнуть от этого. Даром что прошло уже полгода. И все же это не повод бросаться в объятия первого встречного, который привлек внимание. Нет, Сэм не влюблена. Боже упаси в такого влюбиться! Нет. Просто это дает себя знать одиночество. Может, пора? Ведь проблема с Реем уже изжила себя. По крайней мере за последние две недели Сэм ощутила в себе потребность хорошо выглядеть, красиво одеваться не ради себя, а ради окружающих. Пока все равно, какого они пола. Просто для людей. Но, как психолог, Сэм знала, что это не случайно. Женщина снова проснулась где-то внутри и напомнила о себе. Только сегодня, проведя целый день за работой, Сэм это осознала. Значит, конец затворничеству и мужененавистничеству. Спящая красавица готова встретить своего Принца.

Музыка снова орала, заглушая все сторонние звуки. Изнурительная какофония в сочетании с жарой и отсутствием нормальной дороги могли кого угодно вывести из состояния равновесия, но Сэм оставалась спокойной. На этот раз, уже четко представляя себе маршрут, она надела кроссовки, джинсы и спортивную куртку. Одним словом, подготовилась. Итак, он, наверное, опять спит.

Сэм уверенно направилась к вагончику и толкнула дверь. Та, как и в первый раз, скрипнула и отворилась. Знакомый коридор был заставлен канистрами с бензином; одежда, висевшая на вешалке, куда-то исчезла, равно как и шурупы с гайками. Отметив все это, Сэм двинулась дальше.

Ричард сидел на диване спиной к выходу и что-то напряженно рассматривал. Кожаная куртка, джинсы, уделанные машинным маслом, сапоги – ничто не вечно под луной, кроме одежды закоренелого холостяка. Сэм символически постучала по стенке, но музыка съела эти довольно громкие звуки. Ричард не обернулся.

– Простите за вторжение, – Сэм почти прокричала эти слова. – Но я не могла до вас достучаться.

Ричард вздрогнул, но не повернулся к непрошеной гостье. Руки его судорожно забегали по дивану, что-то собирая. Сэм заметила белые края каких-то бумаг. Прячет. Неужели у него здесь наркотики?! Это было первое, что пришло в голову. Но, с другой стороны, наркоту обычно не складывают в пакет. И вообще, если человек уже собрался принять дозу, то его не остановит даже появление полиции. Сэм видела подобные вещи: его уже под обе руки держат, а он только о своем, глаза осоловелые, руки дрожат. Но Ричард не производил впечатления наркомана, даже чисто внешне. Хотя, конечно, кто знает, сколько раз он принимал дозу. Может, вчера первую. Тогда последствия пока не проявились и все впереди.

Тем временем Ричард сложил загадочные бумаги в пакет и, запихнув его под диван, медленно обернулся. Встал. Серые глаза смотрели как-то мимо, словно он только что прибыл из другого измерения. Невидящий взгляд, в котором уже зарождалась злость. Действительно принял наркотик? Но тогда бы вообще не прореагировал на окрик. Да и бумаги он складывал очень даже осмысленно.

– Зачем вы сюда приперлись?! – Ричард заговорил тихо, и Сэм, возможно, вовсе не услышала бы его, если бы не следила за губами.

– Я просто пришла узнать, не появлялся ли Кевин. – Она сделала шаг назад, потому что Канинген с каждой секундой становился все свирепее.

Взгляд его успел утратить изначальную туманность и в одночасье прояснился. Сэм видела, как глаза наливаются злобой, как сжимаются в кулаки его кисти. Может, просто пьян? Но Ричард стоял ровно, не шатаясь, и взгляд его был уж слишком прозрачен и чист для человека, принявшего алкоголь.

– Убирайтесь! – процедил Канинген. – Сейчас же. Чтобы ноги вашей здесь больше не было!

Сэм опешила. Что такого она сделала? Ричард между тем вроде бы успел взять себя в руки и так же внезапно, как разозлился, успокоился. Теперь было видно, что он готов разговаривать нормально. По крайней мере без риска для здоровья и жизни собеседника. Сэм жестом указала на музыкальный центр, поскольку этот местный тиран, гордо восседающий на телевизоре как на троне, убивал на корню всякую возможность общения посредством голоса. Ричард нажал кнопку пульта и стало тихо. Было в этом его жесте что-то нахальное, развязное, словно он сделал одолжение. Сэм решила пропустить этот выпад если не мимо ушей, то мимо глаз.

– Я еще раз извиняюсь за то, что пришла без приглашения, – начала она осторожно, – просто мне нужно знать, появлялся ли Кевин дома со вчерашнего дня?

– Я, кажется, уже говорил вам, что понятия не имею, где и когда бывает он, появляется или не появляется. – Ричард презрительно посмотрел на собеседницу. – Уходите, не мешайте мне. Суд пришлет повестку, тогда и встретимся.

Он скрестил руки на груди, показывая этим, что разговор окончен. Сэм смутилась: перед ней стоял не тот, прежний Канинген с пошлыми показными шуточками на предмет перепихнуться. Не тот наивно-наглый любитель выпить. Ричард сейчас говорил серьезно, и было видно, что ему стоило усилий вообще произносить хоть какие-то слова. А может, она ошиблась? Может, сейчас перед ней стоит настоящий Канинген? Сэм смотрела ему в глаза, и ей становилось страшно. Абсолютно рассудочный, адекватный человек, но при этом равнодушный, словно отстраненный от жизни. Последняя стадия отчуждения. Ричард буквально за минуту превратился чуть ли не в каменное изваяние.

– Уходите. Немедленно.

И снова его глаза подернулись зеркальной пеленой, в которой Сэм увидела свое растерянное отражение. Холодность. Если в прошлый раз она видела в Ричарде воплощение вселенской усталости, то сейчас мурашки побежали по коже от леденящего взгляда, серого, мертвящего. Настоящий… И Сэм невольно отшатнулась.

– Извините, я просто…

– Вы просто уходите. – Он шагнул вперед, словно выталкивая этим Сэм, грубо и настойчиво.

Нездоровые искры на мгновение вспыхнули в глазах, но понять, какое чувство вызвало их к жизни, было сложно, слишком быстро Канинген усилием воли погасил то, что вот-вот собиралось прорваться наружу.

– Да-да, извините. – Сэм попятилась к выходу.

В этот момент ей стал виден наспех спрятанный под диван пакет, и все стало на свои места. Фотографии. Старые, выцветшие снимки, вероятно долгое время пролежавшие в каких-нибудь из рук вон плохих условиях. Сэм различила кое-где обожженные края, разводы, как от перекиси или машинного масла. Некоторые карточки были помяты, одна разорвана пополам. Фотографии рассыпались, и те, что оказались сверху, были хорошо видны. Женщина в белом легком платье, брюнетка, в руках букет каких-то цветов, скорее всего полевых. Лаура.

– Не вынуждайте, слышите, не вынуждайте меня применить силу!

Сэм вздрогнула. Она была столь поражена своим открытием, что, по всей видимости, смотрела на фотографии слишком откровенно. Ричард просто проследил за направлением взгляда. Глаза его загорелись ненавистью, как у священника, чью святыню только что предали поруганию. Эти снимки, вероятно тщательно скрываемые даже от сына, увидел посторонний человек, да еще женщина.

– Простите. – Сэм не знала, что сказать, не знала, чем оправдать собственное любопытство. Больше того, по выражению его лица она не могла понять, нужно ли это делать вообще. Какое тут может быть оправдание? Она случайно заглянула за ту черту, куда обычно не пускают даже самых близких.

Неожиданно послышался треск не то мотоцикла, не то мопеда. Сэм, стоявшая уже на пороге, обернулась, мысленно благодаря случай за неожиданное спасение. Нет, Ричард, разумеется, не сделал бы ничего страшного, но пришлось бы как-то объясняться. А это было бы по меньшей мере неприятно. Сэм вздохнула с облегчением. Кто же, интересно, так вовремя навестил Канингена?

Сэм посмотрела по сторонам и увидела чуть поодаль от вагончика старый затасканный мотоцикл. Рядом с ним, повернувшись спиной к ветру, облокотившись о дерево, стоял невысокий мальчик с русыми волосами. Он ссутулился и, по-взрослому сделав руки домиком, прикуривал сигарету. Конечно, это был Кевин.

Ричард, вышедший следом за Сэм с явным желанием проводить ее дальше, чем порог вагончика, увидев сына, несколько изменился в лице. От опытного глаза психолога это конечно же не укрылось.

Мальчику, казалось, было совершенно наплевать на присутствующих. Он раскурил сигарету и теперь, оглядывал свой мотоцикл. Худой, с бледной, как у отца, кожей. Не по-детски деловитые движения говорили о том, что он уже давно привык жить своим умом и обходиться без помощи взрослых. А между тем именно их внимания этот беспризорник при живом отце так настойчиво добивался все последнее время, добивался, сам того не осознавая. Кожаная куртка, джинсы, рваные кроссовки – было видно, что он во всем старается подражать отцу.

Ричард, скрестив руки на груди, строго смотрел на сына.

– Эй, подойди-ка сюда.

Кевин удивленно вскинулся (вероятно, отец не баловал его своими обращениями), в один миг детское лицо преобразилось, с него словно сошел налет наглости. А еще Сэм заметила страх. Опустились плечи, руки сами собой вынулись из карманов. Кевин нехотя поплелся к отцу, едва поднимая ноги, с виноватым выражением. Он сейчас был похож на кроху щенка, который идет на расправу к взрослой собаке. Только вот животные никогда не делают со своими детьми того, на что способен человек.

– Ты не ходишь в школу? – спросил Канинген-старший, когда сын подошел к нему.

Кевин, вероятно ожидавший нагоняя за какую-нибудь свою провинность, тут же сообразил, что отец звал его не за этим, выпрямился, расправил плечи и поднял глаза, словно в следующую минуту собирался с честью принять вызов на дуэль. Тонкие бескровные губы искривились в нахальную улыбку.

– Пап, ну что я там забыл?

Замечательный ответ, достойный ученика выпускного класса начальной школы: по возрасту Кевин в этом году как раз должен был закончить первую ступень образования.

– Не знаю, но эта женщина пришла, чтобы выяснить дальнейшие перспективы твоего времяпрепровождения. Ты объясни ей доходчиво, а то меня она не понимает.

– Ну, короче… – Кевин повернулся к Сэм и с издевательской ухмылкой выпустил сигаретный дым прямо ей в лицо. – Я решил, что школа для идиотов, а я сам всему научусь.

Сэм, которая, само собой, уже поняла, что эти двое не больше не меньше ломают перед ней комедию (причем она, вероятно, не первая, просматривавшая данное представление), начала свой диалог в этом спектакле с репрессивных действий, то есть просто выхватила у Кевина сигарету и кинула ее в бочку с дождевой водой, стоявшую рядом.

– Ты обязан ходить в школу, а ты, – Сэм обратилась к Ричарду, – обязан следить за тем, как у него это получается.

– Категоричная тетя. – Кевин скорчил рожу, призванную выразить уважение. – Пап, а давай скажем, что мы не знали.

– Перестань ломаться. – Сэм не заметила, как эти слова сорвались с губ, и, только услышав их, поняла, как глупо выглядит, препираясь с двумя шутами, которые, что называется, вошли в свои роли.

– Ого, пап, она еще и ругается. Давай окунем ее в бочку. Это, говорят, помогает. – Кевин, подмигнув отцу, кивнул в сторону бочки.

– А может, ты лучше сходишь завтра в школу? – Канинген-старший сделал строгое лицо. – А знаешь, сколько интересного и полезного…

– Ричард, перестаньте хоть вы кривляться, я пришла поговорить серьезно.

Однако и эти слова Сэм были проигнорированы. Кевин сейчас выглядел, точь-в-точь как на той фотографии. Белокурые жидкие волосы свисали потными прядями, целиком закрывая лоб. Запавшие щеки на бледном лице. И темные глаза, бросающие дерзкий вызов. И прямота. Нет, он не будет лгать и изворачиваться, он будет идти прямо. Идти и нагло улыбаться. Попробуйте сделать со мной что-нибудь, попробуйте, когда на моей стороне отец!

– Пап, куда мне в школу, я там нормальных детей такому научу! Ой, пап, нельзя.

– Да, тут ты прав. Видите ли, мэм, – Ричард делано развел руками, – мой сын совершенно правильно предположил, что общение с ним не пойдет другим детям на пользу. И я склонен разделить это мнение.

– Пап, я уверен, определенно так оно и будет. – Хитрые огоньки вспыхнули в глазах, какая-то особенная гордость загорелась в них, и неожиданно Сэм поняла.

Кевин готов делать что угодно, лишь бы это нравилось отцу. Сейчас Ричард дурачится и сын ему подыгрывает, но это вовсе не значит, что Канинген-младший в восторге от подобных действий. Он просто боится ударить в грязь лицом. Если бы отец сейчас велел ему собрать сумку и завтра тащиться в школу, Кевин с радостью выполнил бы это поручение. Выполнил бы так же охотно, как теперь кривляется. Лишь бы угодить отцу.

– Зачем ты это делаешь? – Сэм повернулась и решительно посмотрела на Ричарда. – Ты же видишь, что он повторяет за тобой. Зачем?

Канинген-старший пожал плечами и снова обратился к сыну:

– Так ты, значит, за мной повторяешь? Не повторяй больше. – Он пригрозил мальчику пальцем и многозначительно нахмурился.

– Перестань дурачиться, и он тоже перестанет. – Сэм не знала, как еще можно разговаривать в такой ситуации, так ее присутствие, можно сказать, игнорировалось.