Текст книги "Плененная королева"

Глава 3
Париж, сентябрь 1151 года

– Людовик, ты должен выслушать меня, – начала вдруг Алиенора, когда они ужинали в ее покоях.

Слуги, подав жареного кролика, хлебные лепешки, фрукты и твердый сыр, оставили их вдвоем трапезничать в мерцании свечей.

Людовик повернул к жене голову со светлыми, коротко стриженными волосами. Он отрезал свои красивые длинные локоны в знак скорби после пожара в Витри. Глаза его светились печалью. Он понимал, что скоро потеряет Алиенору, эту красивую женщину, странным образом покорившую его сердце, но никогда – тело, и с опаской ждал того мгновения, когда она произнесет слова, которые сделают разрыв неизбежным.

– Мы с тобой давно знаем, что существуют серьезные сомнения по поводу законности нашего брака, – осторожно сказала Алиенора.

От исхода этого разговора зависело слишком многое, и королева изо всех сил старалась держать свою прирожденную импульсивность в узде, не позволяя ей погубить все.

Сердце Людовика сжалось. Алиенора так красива в своем украшенном драгоценностями синем платье, ее прекрасные волосы водопадом струятся по плечам. Он не мог поверить, что королева просит его отказаться от нее.

– Сам Папа Евгений благословил и освятил наш союз, когда мы были в Риме, – тихо отозвался король. – Ты разве забыла?

– Как я могу это забыть?

Все существо Алиеноры запротестовало при воспоминании: улыбающийся понтифик взывает к ним, просит отринуть все различия и противоречия, а потом – что было крайне стеснительно – отводит их в роскошную спальню с шелковым балдахином и резной кроватью и предлагает воспользоваться ею в полной мере. Так они и сделали с Божьей помощью, Людовик овладел Алиенорой на свой обычный манер – неловко и словно извиняясь. Следствием этого соития стала маленькая Алиса, которой теперь исполнился год. Но с тех пор Людовик не прикасался к жене. Алиенора нередко спрашивала себя, что бы сказали об этом французские бароны, которые обвиняли ее в неспособности родить королю наследника.

– Но люди великой мудрости придерживаются иного мнения, – осторожно сказала она и взяла гроздь винограда. – Например, аббат Бернар. И епископ Ланский. Бернар тверд в убеждении, что наш брак противозаконен. Он спрашивает, почему ты так придирчив в том, что касается кровного родства, когда речь идет о других, тогда как все знают, что мы находимся в пятиюродном родстве. Он хочет поговорить с тобой.

Людовик нахмурился, он приходил в ужас при одной мысли о том, что Бернар снова начнет мучить его. Король беспомощно посмотрел на Алиенору, перестал есть, не в силах больше проглотить ни кусочка.

– Неужели ты не видишь, Сам Господь демонстрирует нам Свое недовольство, – серьезно изрекла Алиенора. – Он не благословил нас рождением сына, наследника французского трона. Наши дочери не могут наследовать твое королевство. Ты знаешь это не хуже меня. Неужели ты готов пожертвовать своей бессмертной душой, оставаясь в этом браке?

– Нет, моя госпожа, больше я не могу противиться твоей воле, – печально произнес Людовик. – Кажется, я должен внять увещеваниям доброго аббата, хотя они и не совпадают с моими желаниями. – Слезинка скатилась по его щеке. – Ты когда-нибудь любила меня? – жалобным голосом спросил он.

– Именно из любви к тебе я и пекусь о твоей бессмертной душе, – сказала Алиенора, поздравляя себя с этим мгновенно пришедшим ей на ум ответом. – И о своей бессмертной душе я тоже пекусь. – Она подалась вперед. – Людовик, мы должны расстаться. Это неизбежно.

Король сидел на своем стуле с высокой спинкой и беззвучно плакал.

– Алиенора, ты всегда умела заставить меня сделать по-твоему, – наконец проговорил он. – Но ты подумала о том, чту наш развод будет означать для меня? Я потеряю Аквитанию, этот бриллиант во французской короне.

– Ты все равно не смог бы ее удержать, – напомнила она, отрезая ломтик сыра. – У тебя нет ни средств, ни ресурсов. А так ты будешь избавлен от лишней головной боли.

– Это справедливо, – нахмурившись, кивнул Людовик. – Управлять твоими буйными вассалами – дело неблагодарное. Но неужели ты считаешь, что тебе удастся сделать то, чего не смог я?

– Я их знаю, – ответила Алиенора. – А они знают и любят меня. Я их герцогиня. – Она осушила кубок с вином.

– Возможно, они разлюбят тебя, если ты станешь выступать против их воли в одной из их бесконечных свар.

– Это риск, который должен учитывать любой правитель, – отрезала Алиенора.

– Ты, конечно, снова выйдешь замуж, – вздохнул Людовик.

Он смотрел на королеву во всей ее плотской красоте, и мысль о том, что она станет принадлежать другому, была невыносима. Алиенора являлась его призом, его идеалом и – Людовик вынужден был это признать – его мукой. Она такая живая, такая сильная, а он… всего лишь жалкая пародия на короля и мужчину. Людовик ничего не мог с этим поделать: он боялся плотского греха, а потому не оправдал ожиданий Алиеноры в этом смысле, вот почему она и хочет свободы. Король не мог порицать ее жажду плотских наслаждений и даже простил Алиеноре увлечение – он отчаянно надеялся, что это было только увлечение, – ее дядей Раймундом Антиохийским во время Крестового похода. Последнее неизменно вызывало осуждение благочестивого аббата Бернара и старого наставника и советника Людовика, аббата Сугерия[9]9
  Сугерий (1081–1151) – аббат, советник французских королей Людовика VI и Людовика VII, считается «крестным отцом» готического направления в средневековой архитектуре.


[Закрыть]. Если бы только Алиенора больше думала о вещах духовных, чем о телесных…

– Я все тщательно взвешу, прежде чем снова выходить замуж, – небрежным тоном произнесла она.

– Неужели ты всерьез помышляешь о том, чтобы в одиночку править Аквитанией? – спросил потрясенный Людовик. – Тебе понадобится защитник, сильный мужчина, который будет править от твоего имени. И хочу напомнить тебе, который будет предан мне и не злоупотребит своей властью.

«А это, – решил он, – все равно что просить луну с неба».

– Я думала об этом, – ровным голосом сказала Алиенора. – Но я никогда не принимаю поспешных решений. Надо учесть интересы всех сторон.

Наступило неловкое молчание. Алиенора в ожидании затаила дыхание.

– Что ж, тогда мне не остается ничего другого, как удовлетворить твое желание, – сдался Людовик, а королева попыталась напустить на себя подобающе горестный вид.

– Жаль, что у нас нет другого выхода. – Она мягко положила ладонь на его руку.

– Ты и представить себе не можешь, как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе, – ответил ее муж, убирая руку и отодвигая от себя тарелку, – вид недоеденного мяса в густой подливке вызывал у него тошноту. – Об одном хочу попросить тебя ради моей мужской и королевской гордости.

– Да? – настороженно спросила Алиенора.

– Позволь мне самому инициировать развод. Чтобы никто не мог сказать, что французского короля бросила жена.

– Я согласна, – ответила она, проглотив возражение: «Какая я тебе жена?» Не имело смысла осложнять разговор ненужной пикировкой. Алиенора получила то, чего хотела.

– И еще, – продолжал Людовик. – Насколько я понимаю, ты подумала о наших дочерях.

Алиенора и в самом деле подумала о них. Две хорошенькие девочки со светлыми кудряшками и большими голубыми глазами. Каждый раз, глядя на Марию или Алису, она удивлялась: неужели это плоть от плоти ее. Алиенора, конечно, любила их, но была вынуждена делать это на расстоянии. И девочки никогда, казалось, не питали к ней особой любви. Будучи дочерьми Франции, они с самого рождения были поручены толпе нянек и служанок, королева редко видела своих дочек и не участвовала в их каждодневной жизни. Девочки были гораздо ближе Томазине, их воспитательнице, чем собственной матери. Потому Алиенора и ее дети не ощущали силы связывающих их родственных уз.

Но случались драгоценные моменты, когда дочки обвивали руками шею матери, прижимались головками к ее щекам, а она рассказывала им истории про фей и демонов или пела песни юга, которые помнила с детства, но это случалось редко. И конечно, так было к лучшему, потому что в один прекрасный день эти девочки навсегда покинут Францию, став женами знатных сеньоров или принцев. Таковы правила, и Алиенора с самого начала знала, что не стоит прикипать к детям сердцем, ведь после отъезда девочек она, возможно, не увидит их больше никогда.

И все же Алиенора надеялась, что до неизбежного расставания ей удастся еще не раз пережить прекрасные моменты душевной близости со своими дочерьми.

– Да, я много думала об этом, – сказала она. – Разве могло быть иначе? Мария и Алиса – плоть от плоти моей, они очень дороги мне. Как ты смотришь на то, чтобы я забрала их с собой в Аквитанию, а потом, когда ты найдешь для них подходящих супругов, отправила назад?

– Алиенора, – нахмурился Людовик, – ты не забыла, что Мария и Алиса – французские принцессы? Их место здесь, во Франции, рядом со мной, их отцом и королем. Мои бароны никогда не согласятся на то, чтобы я отпустил девочек с тобой.

Алиенора побледнела:

– Людовик, ведь Алисе всего год, а Марии – шесть лет. Я их мать.

– Ты должна была подумать об этом, когда настаивала на расторжении нашего брака, – с укоризной ответил Людовик.

– Я думала об этом. Думала постоянно! Разве я виновата в том, что мы с тобой слишком близкая родня? Людовик, умоляю тебя…

– Разве мало того, что я лишаюсь любимой жены? Ты хочешь еще лишить меня и моих детей. Я говорю тебе, Алиенора, ни один двор христианского мира не позволил бы тебе стать их опекуном. И к тому же расставание с ними убьет меня. – В глазах Людовика появились слезы, но не только мысль о дочерях была тому виною.

– Значит, ты хочешь лишить их матери? – не уступала Алиенора.

– У них вскоре появится мачеха. Ты ведь сама сказала, что я должен жениться. И все будут ждать от меня именно этого. Франции нужен наследник.

– Я понимаю это, но они ведь и мои дети! – воскликнула Алиенора. – Не лишай их матери, умоляю тебя!

– Алиенора, дело тут вовсе не в близком кровном родстве, – печально ответил Людовик. – Ты хочешь получить свободу. Я давно знаю это. Так кто здесь лишает дочерей матери?

– Господь свидетель, я не хотела этого! – зарыдала она, упав на колени. – Конечно, ты любишь наших девочек.

Теперь рыдали уже оба.

– Алиенора, ты, как всегда, не подумала о последствиях, – сказал Людовик, противясь желанию опуститься на колени и утешить ее. – Ты действуешь импульсивно, причиняя людям немало горя. Я любил тебя. Да простит меня Господь, я и сейчас люблю тебя. Но в этом деле не уступлю… Нет, не так. Не могу уступить. Французские принцессы должны воспитываться во Франции. Этого ждет народ. К тому же, отправившись в Крестовый поход, ты почти на два года оставила Марию. Насколько я помню, ты сама тогда упросила меня взять тебя с собой.

– Я тосковала без нее, ты должен мне верить. Но я не могла оставить тебя, Людовик. Мои вассалы не стали бы подчиняться тебе. И потом, я все равно редко видела Марию. Я была не нужна ей. И второй дочери я не нужна. Это мне требуется время, чтобы привыкнуть к ним, стать для них настоящей матерью.

– Увы, я не могу пойти на это, – покачал головой Людовик. – Вернись с небес на землю и постарайся понять меня. – Последовала короткая пауза. – Но… ты всегда можешь передумать.

– Ты знаешь, что не могу, – ответила Алиенора. Ее трясло.

Перспективы свободы, возвращения в Аквитанию и жизни с Генрихом Анжуйским, не говоря уже о прочих преимуществах брака с ним, были слишком дороги для Алиеноры – отказаться от них она не могла, но теперь к ней пришло сокрушительное понимание того, какую высокую цену придется заплатить за все это. В отчаянии она вызвала перед мысленным взором львиный облик Генриха, стараясь стереть вызывающие слезы образы двух маленьких светловолосых девочек.

– Какая трагедия! – снова покачал головой Людовик. – А ведь, сочетаясь браком, мы питали такие высокие надежды.

– Мы старались как могли, – утешающе проговорила Алиенора, изо всех сил желая не спугнуть возникший перед ней лик Генриха. – Но превыше всего закон Господа.

– Я поговорю с моими епископами, – устало произнес Людовик. – А потом мы должны будем заняться практической стороной дела.

– Ты имеешь в виду возврат мне Аквитании? – резко спросила Алиенора.

– Да. Будет осуществлен отзыв королевских чиновников и мирный вывод французских гарнизонов. Мы поедем туда вместе, чтобы все прошло спокойно. Тебя будут сопровождать твои вассалы.

– Все построенные тобой оборонительные сооружения нужно сровнять с землей, – продолжала гнуть свое Алиенора. – Моим людям они ненавистны.

– Это будет сделано, – согласился Людовик.

Алиенора поднялась и подошла к узкому окну, едва ли шире бойницы, из которого была видна Сена и теснящиеся одна к другой крыши Парижа. На черном небе сверкали звезды – те самые звезды, под которыми жил, дышал, ждал ее Генрих Анжуйский… Она внезапно задержала дыхание, обретя уверенность, что приняла правильное решение. Надо справиться со своей печалью, потому что иного пути нет. За дочерьми хороший присмотр, и они едва ли заметят отсутствие матери. Она должна любить их на расстоянии, как любила всегда… только теперь это расстояние станет больше. Будущее Алиеноры предопределили звезды, и его не избежать. Нужно только немного потерпеть, пока она не вернется в Аквитанию и не восстановит свои права на владение наследством. Алиенора возвращалась домой – в приветливые, плодородные земли юга, где текут могучие реки, зеленеют холмы, растет виноград и подсолнечник, где люди говорят на ее родном языке – провансальском, который будет звучать, словно музыка, после неуклюжего, чужого диалекта, на котором говорят северяне. Ах, как хочется поскорее оказаться среди своих, какими бы задирами и драчунами они ни были. Титул герцогини Аквитанской для Алиеноры был важнее титула королевы Франции. И даже титула королевы всего мира, если уж на то пошло.

Глава 4
Божанси, 1152 год

В сводчатом зале смолк шепоток, когда церковные иерархи расселись на каменных скамьях, богатые одеяния пурпурными и черными складками легли вокруг них.

Алиенора, восседавшая на троне, скосила глаза на Людовика, который смотрел перед собой, его красивое лицо приобрело выражение целеустремленной решимости. Она знала: ни движением бровей, ни кривизной губ не выдаст он своих истинных чувств. Его гордость не допустит этого.

Десять дней прошло со времени первого собрания архиепископов. В первый день на собрании присутствовали король и королева. Они изложили суть дела, представили генеалогические таблицы, из которых было ясно, что они находятся в недопустимом для брака родстве. Для подтверждения этого Людовик призвал свидетелей, достопочтенный архиепископ Гуго Санский, примас[10]10
  Примас – высший церковный иерарх.


[Закрыть] Франции, который председательствовал на этом Церковном суде, учинил им всем, включая Людовика и Алиенору, пристрастный допрос, чтобы установить, что мотивы расторжения брака чисты и не имеют никакой подоплеки. Мотивы короля определенно чисты, решил архиепископ. Что касается королевы, то… кто может знать? Как и большинство церковников, он не любил и не одобрял ее. Алиенора своевольна, капризна и упряма, Франция вздохнет с облегчением, избавившись от нее. Архиепископ Гуго испытал огромное облегчение, когда сегодня утром прибыло решение Папы, о котором аббат Бернар ходатайствовал несколько недель назад, и архиепископу удалось собрать суд. Теперь он поднялся на ноги и развернул полученный свиток.

– Властью, предоставленной мне его святейшеством Папой Евгением, – проговорил он чуть приглушенным голосом, – я объявляю, что заявление о кровном родстве, предъявленное нашим властителем королем Людовиком и дамой Алиенорой, герцогиней Аквитанской, должно быть подтверждено, а брак между ними должен считаться расторгнутым и недействительным.

По рядам архиепископов пронесся согласный шепот. Аббат Бернар, явившийся сюда, чтобы продемонстрировать свою поддержку расторжению брака, одобрительно наблюдал за происходящим. Сердце Алиеноры радостно забилось от переполнявшего ее чувства. Она свободна! Наконец-то после всех этих долгих лет оковы, связывавшие ее, упали. Теперь она хозяйка самой себе. Алиенора пыталась сохранить безразличное выражение лица, ведь демонстрировать охватившее ее ликование было бы неприлично. Аквитания снова принадлежала ей. Генрих Сын Императрицы тоже будет принадлежать ей. Она стала свободна.

Бернар Клервоский увидел мелькнувшую на лице Алиеноры торжествующую улыбку и нахмурился. Одному Богу известно, что совершит эта распутница теперь, когда узы брака больше не связывают ее. Он возблагодарил Господа за то, что Людовик избавился от королевы, но в то же время и вздрогнул, подумав: а ведь теперь она свободна и сможет посеять хаос в остальном христианском мире.

Архиепископ Самсон Реймсский, которого Людовик назначил представлять Алиенору в собрании и защищать ее интересы, теперь встал. Он кивнул, откашлялся и провозгласил:

– Мой господин король заверил меня, что земли дамы Алиеноры будут возвращены ей в том виде, в каком она владела ими до супружества. Поскольку этот союз был заключен правомерно, то появившиеся в результате него дети, принцесса Мария и принцесса Алиса, признаются законнорожденными, а опека над ними возлагается на короля Людовика.

Алиенора сглотнула. Так тяжело было вспоминать тот день несколько недель назад, когда она простилась с дочерьми. Они играли в детской со щенком, завязывали ленточки ему на шее, давали кусочки мяса, оставшиеся с обеда, и бросали шерстяной шарик, чтобы щенок догонял и приносил его. Девочки нетерпеливо ждали, когда мама перестанет уже их обнимать: хотели поскорее вернуться к игре. Мария с недоумением посмотрела на Алиенору, когда та сказала, что они, вероятно, встретятся не скоро, а маленькая пухленькая Алиса, никак не прореагировав на слова матери, поковыляла назад к щенку. Поцеловав две светловолосые головки, Алиенора решительно вышла из комнаты. Глаза ей застилали слезы. То было худшее мгновение, которое чуть не поколебало ее в решимости довести начатое до конца.

Заставив себя думать о происходящем, Алиенора услышала концовку речи архиепископа Самсона:

– Обе стороны могут заключать браки немедленно по расторжении настоящего при условии, что дама Алиенора останется преданной королю Людовику, как ее сюзерену.

– Я с удовлетворением отмечаю, что по всем вопросам достигнуто мирное обоюдоприемлемое согласие, – сказал архиепископ Гуго. – А посему я предоставляю обеим сторонам постановления о расторжении брака.

Алиенора опустила голову, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь увидел выражение торжества на ее лице. Ходило много слухов о том, что Людовик отказывается от Алиеноры по причине ее неверности, либо она сама настояла на разводе, чтобы без помех предаваться своей похоти. Отчасти это было правдой, но Алиенору и так уже давно терзали сомнения в законности брака с Людовиком, и если Бернар разделял их, то она поступила правильно, приложив усилия к завершению этого брака.

Рядом с Алиенорой недвижно сидел Людовик, вцепившись в подлокотники трона. Он не смотрел в ее сторону. Все члены суда поднялись, архиепископы направились к выходу, пурпур и меха степенно колыхались на них. Перед тем как удалиться, церковники кланялись королю, юристы и писцы собирали свитки, переговариваясь друг с другом о вердикте – ведь не каждый день расторгались королевские браки.

Неожиданно Людовик встал и, не говоря ни слова, двинулся за архиепископом Гуго.

– Мадам герцогиня! – обратился к Алиеноре архиепископ Бордоский. – Могу я быть вам полезен по дороге в Аквитанию?

– Ваша милость, благодарю вас за трогательную заботу обо мне, – улыбнулась Алиенора. – И за то, что вы проделали столь долгий путь, дабы участвовать в собрании.

– И куда вы собираетесь теперь? – спросил архиепископ.

– Я направляюсь в Пуатье, – ответила Алиенора.

– Сразу же?

– Да. Аквитании нужен правитель, впереди много дел, мне необходимо быть там как можно скорее. – Она, конечно, не сообщила архиепископу самого главного, что собиралась сделать в Пуатье. Прежде нужно вернуться домой.

– Тогда я прошу вас, мадам, позволить мне сопроводить вас туда. Мои воины защитят вас. Времена нынче опасные, и самая богатая невеста христианского мира не должна путешествовать без охраны.

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Алиенора. – Мой дядя, граф де Шательро, и мой добрый граф Ангулемский, чья молодость с лихвой искупается его преданностью, прибыли со свитами, чтобы доставить домой свою герцогиню. Благодарю вас за вашу доброту и приглашаю присоединиться к нам.

– Спасибо, мадам, я так и сделаю, – ответил архиепископ и поклонился. Увидев, что король Людовик возвращается, он дипломатично отошел в сторону.

Людовик остановился перед Алиенорой, посмотрел глазами, исполненными печали. Она взяла его за руки.

– До свидания, мой господин, – с улыбкой сказала она. – Я не говорю «прощайте», потому что знаю: мы еще встретимся, как сюзерен и вассал. И – верю и надеюсь – как друзья.

– Прости меня, – смиренно произнес Людовик. Слова с трудом давались ему. – Если бы я был тебе лучшим мужем, мы бы сейчас не расставались.

– Нет, – возразила Алиенора, – это я была плохой женой. Мне никогда не хватало покорности. – Теперь, когда узы брака не связывали ее с королем, она могла признаться в этом.

– Желаю тебе процветания. И хочу, чтобы ты знала, – добавил Людовик, – если когда-нибудь понадобится моя помощь, тебе стоит только попросить…

– Благодарю вас, – улыбнулась Алиенора. – А теперь мне пора. Впереди долгий путь, а я хочу успеть пересечь Луару до наступления темноты. До свидания, мой господин. Да хранит вас Господь.

– Пусть Он защитит и тебя, – прошептал Людовик, освобождая руки из пальцев Алиеноры.

Король смотрел, как она спускается с возвышения, как делает ему низкий реверанс, а потом выходит из зала. Две дамы сопровождали ее.