Текст книги "Замуж за принца"

Замужества. Она выходит за слугу принца Бауэна.

– Исла! – воскликнула я. – Что же она будет делать?

Королева Ленор грустно смотрела на меня.

– По моему настоянию она последовала за своим будущим супругом. Она заранее упаковала свои вещи, готовясь к поспешному отъезду.

Значит, Ислу не ожидала свадьба во дворце. Она лишилась даже возможности как следует попрощаться с женщиной, которая была ей не только госпожой, но и другом. Моя бывшая соперница исчезла, и теперь заботиться о королеве мне предстояло в одиночку. Я до сих пор помню, какой ужас охватил меня от осознания огромности этой задачи. И хотя я уже привыкла держаться, как взрослая, я обнаружила, что в моем мозгу вихрем несутся мысли испуганного ребенка: Я не готова! Мне нужно больше времени!

– Сегодняшний день должен был стать очень счастливым, – тихо произнесла королева Ленор. – Но боюсь, мой супруг совершил ужасную ошибку.

Я вспомнила искаженное ненавистью лицо принца Бауэна и его пылающие гневом глаза. Должна ли я предостеречь госпожу от того, что заметила? – спрашивала я себя. Мне трудно поверить в то, что некогда я боялась говорить о том, что думаю. Но тогда я была юной и неопытной. Я искренне верила, что дворцовый этикет предписывает почтительное молчание, а не откровенные беседы. Поэтому я промолчала.

– Я была против. – Эти слова королева произнесла почти шепотом, как будто пытаясь убедить себя в том, что она была права. – Я говорила мужу о том, что мы должны поделиться этой новостью с Бауэном наедине, чтобы подготовить его заранее. Но если Ранолф принял решение, его уже никто не способен ни в чем разубедить.

Она вздохнула, утомленная событиями трудного дня.

– Может, принесешь сюда свои вещи сейчас? Тебе лучше обосноваться у меня до пира.

Личной служанке полагалось спать в покоях своей госпожи, которой в любую минуту могла понадобиться ее помощь. Я в последний раз поднялась в спальню горничных под самой крышей замка. Собирая свои скудные пожитки, я отложила в сторону тоненькую книжицу, которую подарила мне миссис Тьюкс. Это был сборник молитв, и я все их давно выучила наизусть. Это единственная книга, которая мне когда-либо принадлежала, но я положила ее на кровать Петры, вспомнив, как мы сидели с ней ночами при тусклом огарке свечи. Она повторяла буквы, а я хвалила ее успехи. Но ее стремление учиться было одним из множества качеств, которые я в ней ценила, и я решила, что, несмотря на разницу в положении и разные жизненные пути, я не позволю нашей дружбе разрушиться.

И только поздно вечером, лежа в нише в стене спальни королевы Ленор, я начала осознавать, чего мне удалось достичь. Расставание с завистливыми горничными было не в счет по сравнению с тем, что я спала в нескольких шагах от самой королевы. Вскоре в этих комнатах предстояло появиться малышу, а потом, возможно, и еще одному. Всего за несколько месяцев я взлетела на немыслимую высоту, и госпожа была ко мне необыкновенно добра. Я улыбалась в темноте, думая о том, как изумилась бы мама, узнав о таких переменах в моей жизни.

Моя ладонь сжимала камень желаний, подаренный мне Миллисент. Я молилась (Богу? Миллисент?) о здоровье ребенка королевы Ленор, о наследнике, который обеспечит счастье королевства. Больше всего я молилась о том, чтобы принц Бауэн больше никогда не возвращался в замок. Как же я была наивна, полагая, что расстояние способно лишить его возможности причинять нам вред. Принц поклялся отомстить. И мне предстояло узнать, что за каждое исполненное желание приходится платить, и цену нам сообщают только тогда, когда уже слишком поздно что-либо менять.

5. Рождение ребенка

Если судьба заставляла королеву Ленор страдать в ожидании ребенка, она оставила ее в покое, как только этот ребенок зародился в ее лоне. Она расцветала по мере того, как рос ее живот. Ее щеки розовели, а шаги стали пружинистыми и уверенными. Узоры для одеялец и пеленок приходили ей во сне, и она просила меня сидеть рядом с ней у ткацкого станка, наблюдая за тем, как она воплощает в жизнь свои идеи. Я восхищалась ее ловкими пальцами, удивляясь собственной способности непринужденно болтать с женщиной, которая обращалась со мной скорее как с младшей сестрой, чем со служанкой. В тот день, когда мне исполнилось пятнадцать, она подарила мне собственноручно сотканную шаль, прелестнее которой у меня никогда ничего не было. Я особенно ценила этот подарок, так как знала, что госпожа ткала шаль специально для меня. В те дни я впервые услышала смех королевы. Он разительно отличался от тех вежливых смешков, которыми она обычно реагировала на шутки. Теперь королева не усмехалась, а весело и непринужденно хохотала, выражая свой восторг. Мне уже никогда не услышать этих восхитительных звуков, и от осознания этого у меня больно сжимается сердце. Я была бы счастлива помнить королеву женщиной, способной на безудержную радость.

Перемены, происшедшие с королевой Ленор, не могли не повлиять на все ее окружение и весь двор. Король Ранолф забросил охоту и носил жену на руках, напоминая влюбленного жениха. Миллисент также была очень заботлива, хотя ее визиты носили более сдержанный характер. Она пыталась командовать каждым шагом королевы Ленор, хотя это выглядело несколько неуместным с учетом того, что у нее самой никогда не было детей. Она приносила фляжки дурно пахнущих отваров и заставляла их пить, утверждая, что они сделают ребенка сильным, и насильно укладывала ее в постель отдыхать перед обедом. Королева Ленор вежливо улыбалась и благодарила Миллисент за заботу, но стоило Миллисент отвернуться, как она выплевывала отвары в таз.

– Просто не представляю, как ребенок может получить пользу от таких ужасных снадобий, – говорила она мне.

Зато к моим советам она охотно прислушивалась. Поскольку я наблюдала за полудюжиной маминых беременностей, я знала почти все о тех изменениях, которые происходят с женским телом на протяжении этих девяти месяцев. Осознание того, что мои слова оказывают некоторое влияние на будущего наследника престола, кружило мне голову. Временами мне казалось, что я ухаживаю за ней, как ухаживала бы мать, и она черпает от меня силы и уверенность как от члена собственной семьи.

Все указывало на то, что беременность королевы Ленор развивается без каких-либо осложнений, способных терзать женщину в этот период ее жизни. Но по мере того как живот королевы становился все объемнее и постепенно перестал помещаться даже в самые свободные платья, Миллисент начала настаивать на том, чтобы она отошла от общественной жизни.

– В моей стране очень важно, чтобы королеву видели с полным животом, – возражала королева Ленор. – В противном случае могут пойти слухи о том, что наследник был рожден не из ее тела.

В ответ Миллисент закатила глаза.

– Возможно, в твоей части света это действительно необходимо. Но здесь никто не решится на что-то подобное. В твоем деликатном положении тебе не следует показываться на людях.

Король, уважая семейные традиции, принял сторону тетки.

Королева тяжело переживала утрату свободы, и мне тоже пришлось ощутить всю тяжесть таких ограничений. Пришла осень с ее холодными ветрами и короткими днями, отчего замок стал казаться еще более угрюмым и зловещим. Я с ужасом ожидала наступления зимы и месяцев заточения, которыми она нам грозила, потому что уже сейчас моя жизнь почти полностью проходила в мрачных залах и коридорах замка. Меня изредка приглашали к обеду в дом тети Агны, но за время, прошедшее с момента моего появления, мы с ней так и не сблизились. Ее дом был самодостаточным мирком, и чужакам не было в нем места. Мои кузины и вовсе обращались со мной с плохо скрываемым высокомерием. Что с того, что я работала на королеву? В их глазах я оставалась всего лишь служанкой, а они были любимыми детьми одного из самых уважаемых граждан города.

Поэтому я вздохнула с облегчением, когда однажды днем королева, раздраженно вздохнув, отшвырнула в сторону вышивание и приказала позвать к ней короля, заявив, что не в силах более выносить ни минуты этого заточения. Король пришел очень быстро, и по лицу было видно, как глубоко он обеспокоен.

– Не волнуйся, с ребенком все в порядке, – встретила его королева. – Но мне здесь так грустно. Возможно, ты позволишь мне хотя бы присоединиться к тебе за ужином в Большом Зале?

Король прищурился, но не сказал «нет».

– Разве у нас сейчас не самое счастливое время в жизни, любимый? – спросила она.

– Поистине, счастливое.

– Тогда почему я должна проводить эти месяцы, как будто у меня траур? Разве мы не должны радоваться своему счастью?

Глядя в ее сверкающие глаза и слушая ласковый голос, он не мог отказать ей, это было невозможно. Взгляды короля на приличия не могли перебороть ее обаяние. Он провел ладонью по ее щеке, а затем по волосам, приглаживая их своими пальцами.

– Я не вижу причин отказываться сегодня вечером от твоего общества, – наконец произнес он.

– Мы не могли бы послушать музыку?

– Музыку, говоришь? – по приподнявшемуся уголку губ я видела, что король ее дразнит. – Кто смог бы отказать такой хорошенькой просительнице?

– О, благодарю тебя! – воскликнула она, обнимая его с восторгом, заставшим его врасплох.

На мгновение он покачнулся, но тут же выпрямился и рассмеялся.

Я была так взволнована происходящим, что и сама была готова обнять короля. Заметив мою счастливую улыбку, королева Ленор поманила меня к себе.

– Ты это слышала, Элиза? – воскликнула она. – Музыка! Возможно, даже танцы!

– Ну, ну… – попытался урезонить ее король.

– Я и не собиралась танцевать сама. Я только хотела сказать, что с огромным удовольствием понаблюдала бы за танцующими. – Она откинула голову назад и поцеловала его в щеку, после чего обернулась ко мне. – Пойдем, у нас много работы. Как ты думаешь, налезет ли на меня фиолетовое платье, если мы распустим его в талии?

В эту ночь королева приняла участие в первом из множества банкетов, на которых она начала присутствовать, несмотря на непрерывно растущий живот. Наспех проглотив свой собственный ужин в Нижнем Зале, я пробиралась наверх и из дверей Большого Зала наблюдала за грациозными дамами и обходительными кавалерами, казавшимися мне воплощением благородства. В такие вечера пугающие меня тени скрывались в самых дальних углах, потому что десятки канделябров окутывали все золотистым светом. Я до сих пор помню темные глаза королевы Ленор, в которых отражался блеск серебряных подсвечников, и благодушное лицо короля Ранолфа, с восторгом наблюдавшего за балом. Ни прежде, ни после я не видела их такими красивыми, какими они бывали в эти вечера.

– За моего сына! – провозглашал король, поднимая бокал.

– За будущего короля! – восклицали придворные, и по залу разносился звон медных и серебряных кубков, хотя мне эти металлические звуки напоминали лязг мечей на поле боя.

Никто из нас не сомневался в том, что ребенок будет мальчиком, которому предстояло утешить королевскую чету за все годы ожидания. Мы не позволяли себе даже допускать какого-либо иного исхода беременности.

Все же я покривила бы душой, если бы стала утверждать, что наши дни проходили в сплошном водовороте счастья. Ловко потеснив леди Уинтермейл и остальных фрейлин, Миллисент явно наслаждалась ролью попечительницы будущего наследника. Во мне она искала своего союзника и требовала, чтобы я делилась с ней самыми интимными подробностями здоровья королевы Ленор: что она ела, как часто пользовалась горшком, спал ли в ее постели король. Я пыталась изображать невежество или ссылаться на то, что ничего не помню, но Миллисент не отступалась. Снова и снова я уступала, сообщая ей то, что она хотела знать. Когда она улыбалась и хвалила меня, меня охватывала радость, затмевавшая стыд за мое предательство. Несмотря на всю теплоту, которую я испытывала к королеве Ленор, и то, что любовь к ней соперничала с чувствами к моей собственной маме, одобрение Миллисент завоевать было труднее, а потому и ценила я его больше. Я верила в то, что мне удастся служить обеим госпожам, полагая, что в моей власти поддерживать между ними добрые отношения.

Но если бы Миллисент довольствовалась нашим с ней договором, наслаждаясь своей информированностью о частной жизни королевы, никого не посвящая в детали! Однако это уже была бы не Миллисент. Она открыто хвастала своим влиянием на королеву и насмешливо отмахивалась от жалоб короля на то, что своей опекой она слишком утомляет его жену. И я позволяла этому продолжаться. Я ничего не говорила королеве Ленор о навязчивых допросах, устраиваемых мне Миллисент, и о ее язвительных выпадах в адрес короля. Я не понимала – да и как я могла это понимать, – что Миллисент и ее племянник постепенно вступают в войну за королеву Ленор. Если кто и мог предостеречь королеву о коварстве Миллисент, то это была я. Но я покорно оставалась в стороне. И этого я простить себе не могу.

Когда наступил катаклизм, он оказался стремительным и опустошительным. Схватки у королевы Ленор начались среди ночи. С присущей ей самоотверженностью она какое-то время сносила их молча, пока я не проснулась, разбуженная шорохом постели, в которой она беспрестанно ворочалась. Я встала на колени и увидела, что королева лежит на боку, обеими руками сжимая живот.

– Началось, – прошептала она.

В темноте я видела только ее глаза, которые испуганно смотрели на меня.

Я вскочила и зажгла свечу. Затем я смочила водой ткань и положила ее ей на лоб.

– Я сообщу королю, – произнесла я.

Я выбежала в коридор, спотыкаясь от спешки, с единственной свечой в руке. Я постучала в дверь покоев короля, и из‑за нее показался один из стражников, протирая заспанные глаза.

– Необходимо послать за повитухой, – сказала я. – Время королевы подошло.

Стражник тут же выпрямился и кивнул. Я подождала, пока он натянет верхнюю рубаху и камзол. Затем он зажег свою свечу от моей и поспешил прочь. Повитухе, Урсуле, уже хорошо заплатили за то, что она осматривала живот королевы на протяжении всей беременности. Она утверждала, что ребенок в полном порядке. Ее общительность и уверенность в себе внушали мне доверие, и я думала, что с такой повитухой королеве Ленор будет легче пережить ожидающее ее испытание.

Шепотом сообщив новость слуге короля, я постучала в двери леди Уинтермейл и других фрейлин, после чего поспешила вернуться к королеве. Она продолжала лежать так же, как и когда я ее оставила, с влажной тканью на лбу.

– Элиза, – прошептала она и поморщилась от боли. Несколько мгновений она тяжело дышала, а затем продолжила: – Еще рано. Урсула говорила, что ребенок родится не раньше, чем через месяц.

Бегая взад-вперед по коридорам, я думала о том же. Но я понимала, что тревога королеве не поможет. Сейчас ей были необходимы все ее силы.

– Ребенок является в мир, когда он готов, – заявила я, надеясь, что мне удалось произнести это достаточно уверенно. – Мама всегда ошибалась в своих расчетах. Один из моих братьев родился на два месяца раньше положенного срока и оказался вполне здоровым малышом.

– Правда?

Похоже, она мне поверила.

От необходимости измышлять новую ложь меня избавило прибытие леди Уинтермейл. Если бы я увидела ее при иных обстоятельствах, меня позабавило бы зрелище ее всклокоченных волос и неряшливо натянутого платья. Но этой ночью я просто была благодарна ей за то, что она прибежала так быстро. Эта женщина всегда гордилась своей внешностью и ухаживала за собой самым тщательным образом. То, что она бросилась к ложу королевы в таком виде, свидетельствовало о ее искренней любви к ней.

– Как она? – воскликнула леди Уинтермейл, глядя на меня.

– Я в порядке, – отозвалась королева Ленор, храбро улыбаясь. – Во всяком случае достаточно хорошо для того, чтобы говорить.

– Отлично, отлично. Элиза, зажги свечи. Мы должны как можно лучше осветить комнату. Ты послала за повитухой? – Я кивнула. – Мы должны приготовить все необходимое.

Вскоре прибежала группа служанок, принявшихся исполнять распоряжения леди Уинтермейл. Вытирая потные от волнения ладони, я отступила в сторону, но тут же услышала, что королева Ленор меня зовет.

– Да, миледи?

– Позови Миллисент. Она обещала мне… – она поморщилась, пережидая схватку, – она обещала мне что-то для облегчения боли.

Леди Уинтермейл закатила глаза, но ничего не сказала. Я бросилась бежать в Северную башню, в своем беспокойстве за королеву превозмогая страх перед этими темными гулкими коридорами. Миллисент открыла дверь, когда я принялась колотить по ней уже в третий раз. Ее волосы были скрыты под ночным чепцом, а под глазами набрякли мешки усталости, и она впервые показалась мне старухой. Впрочем, опровергнув это первое впечатление, она быстро собралась, едва я объявила о своем задании. Она выскочила из комнаты и остановилась у соседней двери. Не успела она резко постучать, как дверь со скрипом приотворилась, как будто Флора ожидала этого стука в полной готовности приступить к действиям.

Долгие месяцы я думала о Флоре, жалела ее, даже боялась. Мое воображение, рисовавшее невероятные картины безумия, заставило меня забыть о том, что речь идет о реальной женщине, тетке короля, представительнице королевской семьи, славящейся своей удивительной красотой. И Флора в свое время наверняка затмевала всех своих родственниц. У нее были тот же решительный нос и подбородок, что и у Миллисент, но ее большие серо-зеленые глаза смотрели на меня мягко, почти грустно. Ее губы изгибались таким образом, что казалось, она улыбается, а на щеках светился нежный румянец. Это ангельское лицо обрамляли локоны белых волос, таких тонких, что они напоминали шелковую паутину. Основная масса ее волос была по-девичьи подвязана лентой. Ей, вероятно, было около шестидесяти, но в своей девственной белой сорочке, озаренная светом единственной свечи, она казалась женщиной без возраста.

– У королевы начались роды, – коротко сообщила ей Миллисент. – У тебя есть нужные травы?

Флора скрылась в темноте своей комнаты. Насколько я могла судить, она была такой же просторной и такой же роскошной, как и спальня Миллисент. Я растерянно смотрела на свисающие со спинки ее кровати предметы. Всмотревшись в эти неясные очертания, я разглядела зубчатые контуры веток и листьев. Мне показалось странным, что благородная леди сушит травы, как обычный аптекарь. Возможно, это служило доказательством помутнения ее рассудка?

Флора вернулась и подала сестре маленький стеклянный флакон, наполненный темно-зеленым веществом.

– Это необходимо положить ей под язык, – с придыханием прошептала она. – Не больше, чем поместится на ее самый маленький ноготок.

– Хорошо, – кивнула Миллисент.

Флора с любопытством смотрела на меня, и Миллисент торопливо объяснила, что я личная служанка королевы. Услышав это, Флора спросила:

– Как дела у твоей госпожи?

Обезоруженная искренним беспокойством Флоры, я честно ответила:

– Ей страшно.

– Ну конечно, бедняжка. Конечно, ей страшно.

Это прозвучало так, как будто она была посвящена в самые потаенные мысли королевы, и мне стало не по себе.

– Пойдем, – произнесла Миллисент, кивнув в сторону лестницы.

Я быстро присела в реверансе перед Флорой, и она грустно мне улыбнулась. Ее лицо было таким милым и одновременно таким печальным, что я на мгновение растерялась. Только стук трости Миллисент вывел меня из транса, напомнив о моих обязанностях.

Когда мы вошли в коридор, ведущий к покоям королевы, Миллисент внезапно остановилась, потому что путь ей преградили король и двое его рыцарей.

– С королевой повитуха, – резко произнес король. – Она не нуждается больше ни в чьем присутствии.

Стиснув зубы и скрестив на груди руки, любящий супруг королевы превратился в самоуверенного правителя, и было ясно, что он не потерпит посягательств на свою власть. Это был тот же человек, который публично унизил своего брата, даже не задумываясь о последствиях.

– Я должна ей кое-что дать, – возразила Миллисент.

Она сделала шаг в сторону, как будто намереваясь обойти короля. Этот оскорбительный жест воспламенил его и без того разгорающийся гнев.

– Ты не войдешь к ней!

Оба рыцаря сделали шаг вперед, и Миллисент попятилась. Она улыбнулась, как будто вся эта сцена показалась ей забавной, и помахала стеклянным флаконом.

– Мой дорогой Ранолф, ты все неправильно понял. Меня приказала позвать твоя жена. Можешь спросить Элизу.

Я прижалась к стене. Меньше всего мне хотелось быть втянутой в их выяснение отношений.

– Королева послала за снадобьем, которое облегчит ее боли.

– В чем королева совершенно точно не нуждается, так это в твоих снадобьях, – с нескрываемым презрением заявил король. – Это всего лишь очередная неудачная попытка втереться в доверие к Ленор в надежде переманить ее на свою сторону и настроить против меня. Я этого не допущу! Я не позволю тебе вбивать клин между мной и моей женой!

Несмотря на склонность Миллисент всегда и везде мутить воду, меня встревожило, что король избрал именно этот момент, чтобы положить всему конец. Неужели только ради того, чтобы насолить тетке, он не позволит облегчить страдания королевы Ленор? Миллисент бесстрастно, ни разу не переменившись в лице, выслушала тираду короля. Она стояла так неподвижно, что напоминала статую, и только я, находясь совсем близко, видела, что ее пальцы стискивают рукоять трости с такой силой, что под кожей набухают вены. Затем она улыбнулась, как будто припомнив, что в ее арсенале имеется еще одно оружие.

– Ты по-прежнему не желаешь отдать мне должное, дорогой Ранолф. Я провела с королевой долгие часы, молясь в храме Святой Агреллы, несмотря на то что нас трясло от холода. Теперь благодаря мне она дарит тебе наследника. Но разве ты способен на благодарность!

Король Ранолф прищурился, а она продолжала:

– Я была рядом с твоей женой, когда она оплакивала бесплодность своего лона. Я утирала ее слезы своими ладонями. Я имею полное право находиться рядом с ней в момент, когда она выпускает в мир нашего наследника.

– Нашего наследника? – эти слова прозвучали шепотом, как будто король Ранолф не верил в то, что он их произносит. Затем его лицо покраснело, и он презрительно махнул в ее сторону рукой. Этим же жестом он отсылал прочь слуг, вызвавших его неудовольствие. – Тебе здесь нет места. Во всяком случае сегодня. Убирайся!

Потрясенная Миллисент попятилась, и я бросилась вперед, чтобы поддержать ее. Ее дыхание стало тяжелым и затрудненным. Ее грудь превратилась в кузнечные мехи для накачивания ярости. Испугавшись того, к чему может привести ее безудержный гнев, я подобострастно поклонилась королю и потянула Миллисент за рукав, побуждая ее вернуться в Северную башню. Король развернулся и, сопровождаемый своими людьми, загрохотал сапогами, удаляясь по коридору. Из‑за двери выглянуло лицо леди Уинтермейл, и она кивнула, увидев, что я вцепилась в Миллисент. Я надеялась, что наши голоса не достигли ложа королевы Ленор. Сегодня ее ни в коем случае нельзя было волновать.

Я до сих пор вижу Миллисент такой, какой она была в тот момент. Это видение преследует меня по сей день. Эта высокая и царственная женщина, с выражением высокомерной решимости на лице, превратилась в воплощение величия, поколебавшего мою и без того шаткую волю. Могла ли я противопоставить что-то этой силе? Если бы я сумела подчинить Миллисент своей воле и утащила бы ее прочь, предотвратила бы я тем самым последовавшую за этим сцену? Эти вопросы до сих пор преследуют меня во сне, когда усталость позволяет подобным мыслям подобраться совсем близко. Я убеждаю себя в том, что пятнадцатилетняя служанка была не в силах повлиять на ход развития событий. Моя любовь к королеве Ленор не могла противостоять темной силе Миллисент.

– Элиза, – произнесла она, хватая меня за локти, и мне не оставалось ничего, кроме как в очередной раз подчиниться ее властному голосу. – Ты должна пойти к королеве.

– Я так и сделаю, как только провожу вас в вашу комнату.

– Нет, нет, это не терпит отлагательства. Скажи ей, что Ранолф запретил мне входить, но она должна настоять на моем присутствии. Кроме меня, никто не сможет дать ей необходимую дозу снадобья.

Она сунула флакон мне в руки и подтолкнула к двери. Резкий крик эхом отразился от толстых стен замка. Это кричала королева Ленор. Я с трудом удержалась от ответного крика. При мысли о мучениях моей госпожи у меня все перевернулось в животе. Варево, которое я сжимала в ладони, могло облегчить ее страдания, но если бы я предложила его королеве, это привело бы к очередной, еще более свирепой стычке с королем. Мои ладони взмокли от волнения, и я в мучительной нерешительности замерла у двери. Миллисент в упор смотрела на меня, и мощь ее внимания обдала меня обжигающей волной, заставив мое лицо раскраснеться, несмотря на царящий в стенах замка зимний холод.

– Иди, – холодно приказала Миллисент.

Если бы она проявила хоть каплю доброты или благодарности, я бы выполнила ее распоряжение. Но в ее взгляде было лишь презрение, как будто я все еще была забрызгана деревенской грязью. Внезапно у меня как будто пелена с глаз спала, и я поняла, что означало все ее внимание ко мне. Она заметила и выделила меня вовсе не потому, что я была умнее или способнее других служанок. Нет, она льстила мне, заставляя верить в собственную исключительность, ожидая от меня повиновения при любых обстоятельствах.

Чувствуя себя униженной и преданной, я упала на колени и закрыла ладонями лицо, давясь слезами, которые грозили хлынуть из моих глаз. Мое бессилие привело Миллисент в ярость, и с трудом сохраняемое самообладание ей изменило. Расправив плечи, она выпрямилась во весь рост, наслаждаясь своим превосходством надо мной. Затем она замахнулась тростью и изо всех сил ударила меня по плечам. Я с криком упала на пол, обхватив себя обеими руками.

– Ах ты, негодная дрянь! – взвизгнула она. – Как ты смеешь мне перечить! – Она продолжала наносить мне удар за ударом, и ее злые слова были такими же мучительными, как и удары. – Ты без меня ничто! Измазанная навозом горничная, недостойная валяться в ногах королевы!

Я смутно слышала чьи-то громкие шаги. Нас окружили какие-то люди. Избиение прекратилось, и лакей отнял у Миллисент ее трость. Превозмогая боль в спине, я медленно приподнялась. Перед нами стоял король Ранолф.

– Что это за безумие? – сверкая глазами, спросил он.

– Эту наглую девку необходимо немедленно прогнать! – прорычала Миллисент.

– Сэр, я умоляю вас, – заторопилась я. – Она приказала мне отнести это королеве, нарушив ваш запрет.

Я показала ему флакон, и он вырвал его из моих рук. Подняв его к одному из закрепленных на стене факелов, он повращал его содержимое, а затем с силой швырнул флакон на пол. Миллисент ахнула, когда слизистая зеленая лужица заструилась из осколков разбитого стекла.

Король Ранолф шагнул вперед и остановился перед Миллисент, как будто в зеркале отразив ее горделивую осанку.

– Мое терпение истощилось, – рокочущим голосом произнес он, едва сдерживая ярость. Он кивнул одному из рыцарей. – Тендор, отведи мою тетушку Миллисент в ее комнату и поставь у ее двери стражу.

– Возможно, прежде чем делать такие необдуманные заявления, тебе следовало бы посоветоваться с женой, – пробормотала Миллисент.

– Королева делает то, что скажу я! – рявкнул король. – И это касается всех вопросов без исключения! – Он обернулся к замершим у него за спиной людям. – Уведите ее! Я больше не могу ее видеть!

Внезапно два мускулистых стражника подхватили Миллисент под руки, почти оторвав ее от пола. Женщина, чье царственное поведение внушало мне такое благоговение, превратилась в жалкую визжащую старуху, бессильно барахтающуюся в руках своих пленителей. Ее седые волосы выскользнули из заколок и рассыпались по лицу. Она осыпала короля такими проклятиями, что эти ужасные слова подобно дыму еще долго висели в воздухе, даже после того как ее уволокли стражники. Король Ранолф несколько мгновений стоял посреди коридора в потрясенном молчании. Затем он прошел мимо меня и скрылся в своей комнате, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Медленно поднявшись с пола, я увидела, что вокруг меня собралась целая толпа. Фрейлины королевы сбились в стайку и молчали, что было для них совершенно несвойственно. Лакеи мрачно перешептывались, а одинокая горничная замерла в шоке и смотрела на меня, открыв рот. Все они стали свидетелями моего унижения и ярости короля. Я знала, что уже через несколько минут об этом происшествии будет знать весь замок.

И в самом деле, вскоре леди Уинтермейл подошла ко мне, когда я стояла у окна гостиной королевы, глядя на занимающийся в саду рассвет и непроизвольно вздрагивая от каждого доносящегося из спальни крика.

– Это правда? – спросила она, отводя меня в сторону. – Миллисент прогнали?

– Король запретил ей покидать ее комнату.

– Слава Богу.

– Как королева? – спросила я.

Урсула с одобрения короля настояла на том, чтобы к роженице допустили только ее и леди Уинтермейл. Но пока обе женщины не сообщили почти ничего о ходе родов.

– Она держится хорошо, – ответила леди Уинтермейл. – Но все время просит это снадобье.

– Скажите ей, что добыть его не удалось, – ответила я. – Ей незачем знать почему.

– Бедняжка. Боюсь, что ребенок родится еще не скоро.

Ее предсказание сбылось, потому что королеве Ленор пришлось мучиться еще весь день и всю следующую ночь. Тревога за госпожу лишила меня сна, и я провела вечер, блуждая между королевскими покоями и Нижним Залом, где несла вахту группа служанок и лакеев во главе с миссис Тьюкс. Стоя у окна королевской гостиной и глядя уже на второй рассвет, я думала о том, что мне больше не вынести ни единого часа. Уже некоторое время из спальни не доносилось ни стонов, ни криков, и это казалось мне зловещим предзнаменованием.

Урсула вышла в гостиную и выдавила из себя слабую улыбку. По ее позе я видела, что у нее разламываются от боли и руки, и ноги. Я подошла к ней с миской супа, но она отстранила еду.

– Уже скоро, – произнесла она. – Пойдем, ты можешь мне понадобиться.

В спальне я увидела леди Уинтермейл, которая в изнеможении сидела на стуле. Урсула склонилась над изголовьем кровати. Королева Ленор являла собой жалкое зрелище. Ее обычно сверкающие черные волосы облепили осунувшееся землистое лицо. Тусклые глаза смотрели прямо перед собой. Казалось, она меня не узнает.

– Пора, миледи, – произнесла Урсула. – Вы должны тужиться.

Королева Ленор застонала. От этого еле слышного тоскливого звука у меня болезненно сжалось сердце. Если бы я могла лечь в постель и начать тужиться за нее, я бы это сделала.

Голос Урсулы приобрел повелительные интонации, которых я никогда не слышала от нее прежде.

– Вы должны! Ваш ребенок готов выйти!