Текст книги "Город женщин"

У нее было много мужей, Эдна, хотелось ответить мне. Но только один – ее собственный.

– Да, – ответила Селия, – я однажды выскочила замуж. За саксофониста.

– О боже. Видимо, брак долго не протянул?

– Ага, угадали, мэм. – Селия чиркнула пальцем по горлу, видимо обозначая конец любви.

– А ты, Вивиан? Замужем? Обручена?

– Нет, – ответила я.

– Есть кто-нибудь на примете?

– Никого конкретного нет. – Я подчеркнула слово «конкретный», и Эдна расхохоталась.

– Но кто-то у тебя все же есть, да?

– У нее их целая толпа, – пояснила Селия, и я невольно улыбнулась.

– Молодец, Вивиан! – Эдна окинула меня одобрительным взглядом. – Ты с каждой минутой все больше мне нравишься.

Позднее тем вечером – должно быть, уже перевалило за полночь – Пег зашла проверить, как у нас дела. Она уселась в глубокое кресло с бокалом в руке, с удовольствием наблюдая, как мы с Селией заканчиваем разбирать чемоданы Эдны.

– Черт подери, Эдна, – заметила моя тетя, – сколько же у тебя вещей.

– Это только десятая часть коллекции, Пег. Видела бы ты мою гардеробную в Лондоне! – Она осеклась. – О боже. Только что вспомнила, что лондонской гардеробной больше нет. Что ж, на войне не без потерь. Очевидно, уничтожение коллекции костюмов, которую я собирала тридцать лет, входило в план мистера Геринга. Уж не знаю, как это послужит мировому господству арийской расы, но черное дело сделано.

Я поразилась, как легко она воспринимает потерю дома. Пег, видимо, тоже удивилась.

– Должна признать, Эдна, я опасалась, что случившееся потрясет тебя гораздо сильнее.

– Ох, Пег, ты же меня знаешь. Или забыла, как я легко приспосабливаюсь к обстоятельствам? При такой пестрой жизни, как у меня, к вещам не привязываешься.

Пег ухмыльнулась.

– Богема, что с них взять, – сказала она мне, понимающе покачав головой.

Селия достала элегантное черное креповое платье в пол, закрытое, с длинными рукавами и маленькой жемчужной брошью, нарочно приколотой не точно по центру.

– Вот это да, – выдохнула она.

– Тебе правда нравится? – Эдна приложила платье к себе. – У меня с ним сложные отношения. Черный цвет может быть как лучшим, так и худшим решением, все зависит от фасона. Этот наряд я надевала всего раз. Чувствую себя в нем греческой вдовой. Но я оставила его из-за броши.

Я почтительно потянулась к платью:

– Позвольте?

Эдна отдала мне «вдовий наряд». Я разложила его на диване, защипывая тот тут, то там, оценивая впечатление.

– Проблема не в цвете, – наконец объявила я, – а в рукавах. Ткань здесь тяжелее, чем на лифе, видите? Этому платью нужны шифоновые рукава. Или можно просто их отрезать – так будет даже лучше при вашем небольшом росте.

Эдна внимательно изучила платье, подняла голову и удивленно взглянула на меня:

– Пожалуй, в этом что-то есть, Вивиан.

– Я могу переделать его для вас, если доверите мне такую работу.

– Наша Вивви божественно шьет! – гордо подтвердила Селия.

– Это правда, – кивнула Пег. – Вивиан – местный мастер-модельер.

– Она шьет все костюмы для спектаклей, – добавила Селия. – Балетные пачки, в которых мы сегодня выступали, – тоже ее работа.

– Неужели? – еще больше восхитилась Эдна, пусть и незаслуженно. Даже дрессированную кошку можно научить шить балетные пачки. – Значит, ты у нас не только хороша собой, но и талантлива? Ну и ну. А еще говорят, будто Бог дважды не одаривает!

Я пожала плечами:

– Я просто говорю, что это платье можно исправить. И еще немного укоротить. Вам больше пойдет длина до середины икры.

– Да ты разбираешься в одежде гораздо лучше моего, – заметила Эдна. – Я-то уже намеревалась отправить это старое глупое платье на свалку. Подумать только, я целый вечер несла всякую чепуху насчет моды и стиля, а надо было послушать тебя. Рассказывай, дорогая моя, где ты научилась так замечательно чувствовать пропорции?

Вряд ли женщине уровня Эдны Паркер Уотсон было интересно несколько часов кряду слушать трескотню девятнадцатилетней девчонки о ее бабушке, но именно это произошло в тот вечер, и Эдна с достоинством выдержала испытание. Более того, она ловила каждое мое слово.

Посреди моего монолога Селия потихоньку ускользнула. Я увидела ее лишь на рассвете, когда она в обычный час завалилась в кровать, пьяная и растрепанная. Пег в конце концов тоже нас покинула: Оливия постучала в дверь и строго напомнила тете, что ей давно пора спать.

И мы с Эдной остались вдвоем. Забравшись с ногами на диван в ее новой квартире, мы проговорили до глубокой ночи. Остатки воспитания призывали меня не отнимать время у гостьи, но сопротивляться ее обаянию было невозможно. Эдне хотелось знать все о моей бабушке, а рассказы о бабулиных фривольных и эксцентричных выходках привели ее в полный восторг. («Ну что за персонаж! Хоть кино снимай!») Каждый раз, когда я пыталась сменить тему беседы, Эдна снова переводила разговор на меня. Моя любовь к шитью вызывала у нее искреннее любопытство, а когда я призналась, что при необходимости могу сделать корсет на китовом усе, она была поражена.

– Ты прирожденный художник по костюмам! – заявила она. – Знаешь, в чем разница между платьем и костюмом? Платья шьют, а костюмы конструируют. Шить сейчас умеют многие, но конструирование – редкий дар. Театральный костюм – та же декорация, он должен быть прочным, как мебель. На сцене всякое случается. Костюм должен выдержать любые испытания.

Я рассказала Эдне, как бабушка выискивала в моих платьях малейшие изъяны и требовала, чтобы я немедленно все исправила. «Никто не заметит!» – уверяла я, но бабушка Моррис отвечала: «Неправда, Вивиан. Все заметят, только не поймут, в чем проблема. Но они заметят несовершенство. Не давай им такой возможности».

– Как она права! – воскликнула Эдна. – Вот почему я так тщательно продумываю костюмы. Терпеть не могу, когда меня торопят и говорят: «Никто не заметит!» Знала бы ты, сколько раз я спорила с режиссерами по этому поводу! Я всегда им говорю: если я два часа торчу под прожекторами перед тремя сотнями человек, изъян обязательно заметят! Изъян в прическе, в гриме, в голосе – и уж точно заметят изъян в костюме. И не потому, что зрители – эксперты по стилю, Вивиан: все то время, пока они сидят на своих местах, как приклеенные, им нечем больше заняться, кроме выискивания недочетов.

Все лето мне казалось, что я веду взрослые разговоры, ведь я общалась с искушенными артистками бурлеска, – но только сейчас я поняла, что такое настоящий взрослый разговор. О мастерстве, о профессиональном опыте, об эстетике. Ни один из моих знакомых (кроме бабушки Моррис, разумеется) не разбирался лучше меня в создании костюмов. Никого это даже толком не интересовало. Никто не понимал и не ценил модельное искусство.

Я могла бы сто лет сидеть у Эдны в гостиной и обсуждать тонкости стиля, но тут ввалился Артур Уотсон и заявил, что желает поскорее «лечь в чертову постель со своей чертовой женой», чем положил конец нашей беседе.

На следующий день я впервые за два месяца проснулась без похмелья.

Глава десятая

Уже на следующей неделе тетя Пег стала готовить постановку, в которой Эдна могла бы сыграть главную роль. Она твердо решила дать подруге работу, но в настоящий момент театр «Лили» не мог предложить ничего достойного – нельзя же приглашать величайшую драматическую актрису современности в мюзикл «Пляши, Джеки!».

Что до Оливии, той вообще не нравилась тетина идея. При всей их обоюдной любви к Эдне, с деловой точки зрения не было никакого резона превращать «Лили» в «высокий театр» и ставить здесь приличные – или хотя бы полуприличные – спектакли: это нарушило бы привычную формулу.

– Аудитория у нас и так маленькая, – пыталась вразумить тетю Оливия. – И состоит из простых людей. Других зрителей у нас нет и не будет, но эти зрители нам верны. И мы обязаны ответить тем же. Нельзя изменять им ради одной пьесы – а тем более ради одной актрисы, – иначе мы их потеряем. Мы играем для своих, для тех, кто живет по соседству. А им не нужен Ибсен.

– Мне тоже не нужен Ибсен, – возразила Пег. – Но ведь больно смотреть, как Эдна томится без дела. А заставлять ее играть в нашей дешевой тягомотине еще больнее.

– Тягомотина или нет, Пег, но благодаря ей нам хватает на электричество. Мы и так еле сводим концы с концами. Хоть что-то изменишь – и всё посыплется.

– Можно поставить комедию, – упорствовала Пег. – Пьесу, которая понравится всем. Но достаточно толковую, чтобы Эдне было не стыдно в ней сыграть.

Она повернулась к мистеру Герберту, который, как обычно за завтраком, сидел за столом в мешковатых брюках и нижней сорочке, уныло глядя в никуда.

– Мистер Герберт, – обратилась к нему Пег, – как считаете, получится у вас написать пьесу, которая будет смешной, но не глупой?

– Нет, – буркнул он, даже не подняв головы.

– Ладно, а чем вы сейчас заняты? Какой сценарий у нас на очереди?

– «Город женщин», – ответил мистер Герберт. – Я вам еще в прошлом месяце рассказывал.

– Про подпольный притон во времена сухого закона? – вспомнила Пег. – Ага, точно. Гангстеры и их подружки, да? И что за сюжет?

Мистер Герберт изобразил оскорбленный и одновременно смущенный вид.

– Сюжет? – переспросил он. Похоже, раньше ему не приходило в голову, что в его пьесах для «Лили» должен быть сюжет.

– Впрочем, какая разница, – отмахнулась Пег. – Там найдется роль для Эдны?

И снова мистер Герберт смутился.

– Даже не знаю, – обиженно проворчал он. – У нас есть инженю и есть герой. Есть злодей. А вот роль для женщины постарше… даже не знаю.

– Но у инженю может быть мать?

– Пег, она сирота, – покачал головой мистер Герберт. – Иначе никак.

Я разделяла его позицию: инженю непременно должна быть сиротой. Если у нее есть родители, вся история теряет смысл. Зрители взбунтуются. Они начнут кидаться ботинками в артистов, если инженю не будет сиротой.

– А кто в вашей пьесе владелец притона?

– Там нет владельца.

– Так пусть будет! Ведь им может оказаться женщина?

Мистер Герберт потер лоб с таким ошарашенным видом, словно Пег предложила ему расписать потолок Сикстинской капеллы.

– Это приведет к сюжетным неувязкам самого разного рода, – изрек он.

Вмешалась Оливия:

– Пег, Эдна Паркер Уотсон в роли владелицы подпольного притона будет выглядеть неубедительно. С какой стати хозяйка нью-йоркского кабака родом из Англии?

Пег огорчилась:

– Черт, Оливия, а ведь ты права. Что за дурная привычка вечно оказываться правой. Вот бы тебя от нее избавить, а? – Пег надолго замолчала, напряженно размышляя. А потом взорвалась: – Черт, черт, черт! Вот бы Билли был здесь. Он бы придумал для Эдны потрясающую роль.

Я встрепенулась. Во-первых, раньше тетя столько не чертыхалась. Во-вторых, она впервые произнесла при мне имя блудного мужа. Боевую стойку на упоминание Билли Бьюэлла сделала не только я. Оливия с мистером Гербертом тоже вытаращились на тетю, будто им за шиворот высыпали полную корзинку льда.

– Нет-нет, Пег, не надо! – взмолилась Оливия. – Не вздумай звонить Билли. Пожалуйста, сохраняй благоразумие.

– Я добавлю в пьесу кого угодно. – Мистер Герберт вдруг стал покладистым. – Только скажите, и я все сделаю. Разумеется, притону нужен хозяин. Или хозяйка. И почему бы не из Англии.

– Билли так любил Эдну. – Пег, похоже, разговаривала сама с собой. – И видел ее на сцене. Он бы сообразил, куда ее лучше пристроить.

– Пег, я не намерена вмешивать Билли в наши дела, – предостерегла Оливия.

– Я ему позвоню. Наверняка он что-нибудь подскажет. У него всегда полно идей.

– На Западном побережье пять утра, – возразил мистер Герберт. – Нельзя звонить в такую рань!

Мне было жутко интересно наблюдать за их схваткой. Градус накала в гостиной поднялся до критической отметки, и всего-то хватило одного упоминания Билли.

– Тогда позвоню ему после обеда, – решила Пег. – Впрочем, не факт, что он уже проснется к тому времени.

– О нет, Пег, не надо, умоляю! – Оливия была в отчаянии.

– Пусть просто подкинет нам пару мыслишек, Оливия, – успокоила ее Пег. – От одного звонка вреда не будет. Билли нужен мне, Оливия. Говорю же: у него полно идей!

Вечером после спектакля Пег отвела всю компанию в «Динти Мур»[22]22
  Популярный ресторан в ирландском стиле, названный по имени героя знаменитого комикса Джорджа Макмануса «Воспитание отца».


[Закрыть] на Сорок шестой улице. Тетя торжествовала: днем она все-таки позвонила Билли, и теперь ей не терпелось изложить нам его идеи.

За столом, кроме меня, присутствовали Уотсоны, мистер Герберт и наш пианист Бенджамин (я впервые видела его вне стен «Лили»). И Селия, конечно же, потому что мы с Селией были неразлучны.

– Итак, слушайте, – начала Пег. – Билли все разложил по полочкам. Мы таки поставим «Город женщин», и действие будет происходить во времена сухого закона. Разумеется, сюжет комедийный. Эдна, ты сыграешь хозяйку притона. Билли говорит, чтобы увязать концы с концами и чтобы получилось смешно, владелица кабака должна быть из аристократов, тогда твоя природная утонченность сыграет нам на руку. Твоя героиня – дамочка со средствами, а в бутлегерский бизнес попала случайно. По задумке Билли, муж у тебя умер, а потом ты потеряла состояние во время биржевого краха. Тогда, чтобы добыть денег, ты решила гнать джин и открыла казино в своем шикарном особняке. Теперь, Эдна, тебе удастся сохранить свою хваленую элегантность, которую все так ценят, и в то же время органично влиться в комическое ревю с танцорами и бурлеском – излюбленный жанр нашей публики. По-моему, блестяще! И еще Билли считает, что для вящего веселья к притону надо добавить бордель.

Оливия нахмурилась:

– Не нравится мне идея перенести действие спектакля в бордель.

– А мне нравится! – возликовала Эдна. – Мне все очень нравится! Я буду одновременно мадам в борделе и хозяйкой притона. Какая прелесть! Комедийная роль – просто бальзам на душу после стольких лет на драматической сцене. В последних четырех пьесах я играла или падшую женщину, которую в конце убивает любовник, или многострадальную жену, чьего мужа убивает падшая женщина. От трагедий у меня уже зубы сводит.

Пег просияла:

– Говорите про Билли что хотите, но он гений.

Судя по виду Оливии, ей много чего хотелось сказать про Билли, но она промолчала.

Пег повернулась к нашему пианисту:

– Бенджамин, музыка для шоу должна быть особенно хороша. У Эдны прекрасный альт, и я хочу услышать, как он гремит под сводами «Лили»! Тут нужно что-нибудь покруче слезливых баллад, которые я обычно заставляю тебя писать. Укради пару тактов у Коула Портера, как ты умеешь. Но сделай все по высшему разряду. Мне нужен настоящий размах!

– Я не краду у Коула Портера, – оскорбился Бенджамин. – Я ни у кого не краду.

– Правда? А я готова была поклясться, что крадешь, ведь твоя музыка очень похожа на Коула Портера.

– Даже не знаю, как реагировать на такую оценку, – заметил Бенджамин.

Пег пожала плечами:

– А может, Коул Портер крадет у тебя? Как знать, Бенджамин. Я лишь прошу хорошенько постараться. И сочини для Эдны самый выигрышный номер. – Тетя повернулась к Селии: – Селия, а ты сыграешь инженю.

Мистер Герберт хотел было вмешаться, но Пег нетерпеливо отмахнулась:

– Нет, послушайте-ка все меня. Инженю тут нужна особенная. Хватит с меня наивных сироток с глазами-блюдцами и в белом платьице. Я представляю нашу героиню чертовски сексапильной – твои голос и походка, Селия, тут в самый раз, – но при этом неиспорченной. Соблазнительной, но с ноткой невинности.

– Шлюха с золотым сердцем, – резюмировала Селия. Она была гораздо умнее, чем казалось на первый взгляд.

– Именно, – кивнула Пег.

Эдна мягко коснулась руки Селии:

– Давай назовем твою героиню белой голубкой, замаравшей крылышки.

– Такая роль мне по плечу. – Селия потянулась за второй свиной отбивной. – Мистер Герберт, а много у меня будет слов?

– Понятия не имею! – Сценарист мрачнел с каждой минутой. – Я понятия не имею, как сочинить роль… замаравшей крылышки белой голубки.

– Могу подсказать пару реплик, – предложила Селия. Тоже мне драматург!

Пег обратилась к Эдне:

– А знаешь, что ответил Билли, когда я сказала ему, что ты теперь здесь, с нами? «Нью-Йорку крупно повезло!»

– Правда? Он правда так сказал?

– Ага. По части комплиментов он мастак. И еще добавил: «Поосторожнее с Эдной, на сцене она всегда разная: то играет превосходно, а то безупречно».

Эдна так и растаяла:

– До чего же мило с его стороны. Билли лучше всех умеет заставить женщину почувствовать себя привлекательной. Иногда говорит комплименты десять минут кряду по нарастающей. Но, Пег, один вопрос: а для Артура найдется роль?

– Конечно! – ответила Пег, и я сразу поняла, что никакой роли для Артура нет и в помине. Более того, тетя напрочь забыла о его существовании. А теперь Артур нарисовался напротив во всей своей красе и простодушии и с нетерпением ждал роли, как лабрадор-ретривер ждет, когда ему кинут мячик.

– Конечно, у нас найдется роль для Артура, – повторила Пег. – Пусть он сыграет… – Она запнулась, но лишь на долю секунды (не зная Пег, вы бы даже не заметили). – Полицейского! Да, Артур, ты сыграешь полицейского, который все время пытается закрыть притон, но влюблен в героиню Эдны. Как по-твоему, сумеешь ты изобразить американский акцент?

– Я сумею изобразить любой акцент, – обиженно заявил Артур, и в ту же минуту мне стало ясно, что он и близко не сумеет изобразить американский акцент.

– Полицейский, ну надо же! – Эдна захлопала в ладоши. – И к тому же влюблен в меня, а? Лихо закручено!

– Впервые слышу, что в пьесе есть полицейский, – добавил ложку дегтя мистер Герберт.

– Ну как же, мистер Герберт, – осадила его Пег, – в сценарии с самого начала подразумевался полицейский.

– В каком таком сценарии?

– В сценарии, к которому вы приступите завтра с утра пораньше.

У мистера Герберта сделался такой вид, будто его вот-вот хватит удар.

– А у меня будет своя песня? – спросил Артур.

– Хм. – Пег снова замялась на долю секунды. – Ну разумеется. Бенджамин, непременно напиши ту песню для Артура, которую мы обсуждали, помнишь? Песню полицейского.

Бенджамин хладнокровно выдержал умоляющий взгляд Пег, после чего повторил с едва уловимым сарказмом:

– Песню полицейского.

– Вот именно, Бенджамин. Которую мы обсуждали.

– Может, я просто украду ее у Гершвина?

Но Пег уже переключила внимание на меня.

– Костюмы! – воскликнула она, но не успела больше и слова сказать, как Оливия отрезала:

– На костюмы бюджет не предусмотрен.

– Тьфу ты. Я и забыла, – огорчилась Пег.

– Ничего, – успокоила я тетю. – Куплю всё у Луцкого. Для костюмов в стиле двадцатых годов много ума не надо.

– Прекрасно, Вивиан, – ответила Пег. – Уверена, ты справишься.

– В рамках бюджета, – добавила Оливия.

– В рамках бюджета, – согласилась я. – Если потребуется, добавлю из своих карманных денег.

В процессе дальнейших обсуждений, пока все подряд, кроме мистера Герберта, с нарастающим возбуждением изобретали новые идеи для шоу, я отлучилась попудрить носик. На обратном пути я чуть не врезалась в симпатичного молодого человека с широким галстуком и голодным волчьим взглядом, который поджидал меня в коридоре.

– Ну, доложу я тебе, подружка у тебя просто блеск, – сообщил он, кивая в сторону Селии. – Да и ты тоже.

– Спасибо, мы в курсе, – парировала я, выдержав его взгляд.

– Подвезти вас до дому, девчонки? – Он решил обойтись без прелюдий. – У меня есть приятель с машиной.

Я присмотрелась повнимательнее. От него так и веяло опасностью. Волк, подстерегающий Красных Шапочек. Приличным девушкам с такими лучше не связываться.

– Не исключено, – ответила я и не соврала. – Но сейчас мы ужинаем с деловыми партнерами.

– С деловыми партнерами? – Он насмешливо фыркнул, оглядев наш столик, за которым сидела самая пестрая и странная компания на свете: артистка бурлеска, одним взглядом способная довести мужчину до инфаркта; неряшливый седой господин в нижней сорочке; две дамочки средних лет – одна рослая и дюжая, другая невысокая и коренастая; стильно одетая небедная леди; необыкновенный красавчик с точеным профилем и элегантный молодой чернокожий в безупречно скроенном костюме в тонкую полоску. – Что же у вас за бизнес такой, куколка?

– Мы из театра, – гордо ответила я.

А откуда еще взяться такому сборищу?

Наутро я, как водится, проснулась ни свет ни заря в типичном для лета 1940-го состоянии: в адском похмелье. Волосы провоняли потом и сигаретным дымом. Под скомканной простыней я долго не могла понять, где мои ноги, а где – Селии. (Уверена, ты ужаснешься, Анджела, но мы все-таки отправились кутить с тем волчарой и его приятелем, и ночка выдалась еще та. Меня будто выудили из сточной канавы.)

Я поплелась на кухню, где обнаружила мистера Герберта. Тот сидел, уронив голову на стол и чопорно сложив ладони на коленях. Поза, видимо, демонстрировала новую глубину его отчаяния.

– Доброе утро, мистер Герберт, – поздоровалась я.

– Представьте доказательства. Не верю, – ответил он, не поднимая головы.

– Как ваше самочувствие сегодня?

– Превосходно. Блестяще. Фантастически. Чувствую себя султаном нашего дворца.

Он по-прежнему не поднял головы.

– Как продвигается сценарий?

– Смилуйся, Вивиан, и перестань задавать вопросы.

На следующее утро мистер Герберт сохранял ту же позу. И через день. И еще через день. Удивительно, как можно просидеть столько времени упершись лбом в стол и не заработать аневризму. Настроение нашего сценариста не менялось, как и поза, – во всяком случае, я не заметила никаких подвижек. Чистый блокнот так и лежал рядом на столе.

– Он точно справится? – спросила я у Пег.

– Написать пьесу непросто, Вивиан, – ответила она. – Проблема в том, что я попросила его написать достойную пьесу, чего раньше не бывало. Вот у него мозги и закипели. Но знаешь, как говорили во время войны инженеры британской армии? «Можешь или не можешь – бери и делай». Так и в театре, Вивиан. Точь-в-точь как на войне. Я часто прошу от людей невозможного, да и сама совершала невозможное, пока не стала старой и никчемной. Поэтому я верю в мистера Герберта. Всей душой.

Однако я не верила.

Однажды ночью мы с Селией вернулись домой, по обыкновению пьяные, и споткнулись о неподвижное тело, лежащее на полу гостиной. Селия завизжала. Я включила свет и увидела мистера Герберта. Тот растянулся на спине посреди ковра, сложив ладони на груди и уставившись в потолок. Сначала я решила, что он умер. Потом он моргнул.

– Мистер Герберт! – воскликнула я. – Что вы делаете?

– Смотрю в будущее, – проговорил он, по-прежнему не шевелясь.

– И что там, в будущем? – спросила я. Язык у меня спьяну заплетался.

– Мрак и обреченность, – ответил он.

– Ладно, тогда спокойной ночи. – Я выключила свет.

– Благодарю, – тихо произнес он, пока мы с Селией пробирались к двери. – Не сомневаюсь, такой она и будет.

Пока мистер Герберт страдал, остальные решительно приступили к работе над пьесой, у которой еще не было сценария.

Пег и Бенджамин целыми днями сидели у рояля и сочиняли песни, наигрывая разные мелодии и перебирая слова.

– Пусть героиню Эдны зовут миссис Алебастр, – предложила Пег. – Звучит внушительно, и можно придумать кучу рифм.

– Продаст, предаст; горласта, грудаста, мордаста, – с ходу предложил Бенджамин. – Определенно есть с чем поработать.

– Оливия ни за что не пропустит «грудаста». Давай мыслить шире. В первой сцене, когда миссис Алебастр лишается состояния, хорошо бы ввернуть слова помудренее, чтобы подчеркнуть ее аристократическое происхождение. Например: Алебастр – «пилястр», «пиастр», «кадастр»!

– А еще хор может петь обращенные к ней вопросы, – предложил Бенджамин. – «Миссис Алебастр! Кто ее предаст? Кто ее продаст? Кто ей наподдаст?»

– Напасть! Напасть случилась с миссис Алебастр!

– Бедняга Алебастр! Ну надо ж так попасть!

– Миссис Алебастр теперь бедна, как пастор!

– Погоди-ка, Пег, – Бенджамин резко прекратил играть. – Мой отец пастор, и он не беден.

– Я тебе не за простои плачу, Бенджамин. Бренчи дальше. У нас, кажется, что-то вырисовывается.

– Ты мне вообще не платишь. – Бенджамин сложил руки на коленях. – Я уже три недели гонорара не видел. И не я один, насколько мне известно.

– Правда? – удивилась Пег. – А чем ты же питаешься?

– Святым духом. И объедками с твоего стола.

– Ох, прости, дружок! Я поговорю с Оливией. Но не сейчас. Сейчас начни заново, только добавь мелодию, которую ты наигрывал, когда я вошла в тот раз, она мне еще понравилась, помнишь? В воскресенье, когда по радио передавали матч «Гигантов».

– Пег, я вообще ни сном ни духом, о чем ты толкуешь.

– Играй, Бенджамин. Просто играй. По ходу дела вспомнишь. А потом я попрошу тебя заняться номером Селии. Я уже и название придумала: «Примерной девочкой еще побыть успею». Сможешь?

– Любой каприз за ваши деньги.

Я тем временем изобретала костюмы действующих лиц, но больше всего билась над обликом героини Эдны.

Она опасалась «потеряться» в свободных, по моде 1920-х годов, платьях без талии, эскизы которых я набросала.

– Такой силуэт мне и в юности не шел, – пожаловалась она, – а сейчас, когда я постарела и подурнела, не пойдет и подавно. Пусть будет хоть немножко приталенное. Знаю, мода тогда была совсем другая, но придумай что-нибудь. Вдобавок я в последнее время раздалась в боках чуть больше, чем хотелось бы. Это тоже придется учесть.

– Но вы же совсем худенькая, – искренне удивилась я.

– Не настолько. Но не волнуйся: за неделю до премьеры я всегда сажусь на диету. Жидкая рисовая каша, сухарики, постное масло и слабительное. Я еще похудею. А пока вставь дополнительные клинышки, чтобы позже заузить талию. Если надо будет танцевать, ничего не должно задираться – поняла, о чем я, моя дорогая? Не хочу сверкать исподним на сцене. Впрочем, ножки у меня, слава богу, по-прежнему хороши, так что не бойся их показать. Что еще? Ах да, плечи у меня гораздо у́же, чем кажется. А шея слишком короткая, тут нужно аккуратнее, особенно если предполагается большая шляпа. Если ты превратишь меня в жирного французского бульдога, Вивиан, я никогда тебе не прощу!

Я тут же прониклась глубочайшим уважением к этой женщине, которая так хорошо знала особенности своей фигуры. Большинство модниц понятия не имеют, что им идет, а что нет. Но у Эдны на этот счет не оставалось никаких сомнений. Ее указания были предельно точны, и я поняла, что работа с ней многому меня научит.

– Это сценический костюм, а не обычное платье, Вивиан, – наставляла она. – Здесь форма важнее деталей. Ближайший зритель находится в десяти шагах. Думай масштабнее. Яркие цвета, чистые линии. Костюм – это пейзаж, а не портрет. И еще: платья должны быть безупречны, но не они гвоздь спектакля. Следи, чтобы наряды меня не затмили. Понимаешь?

Я понимала. И был в полном восторге от наших обсуждений. В восторге от Эдны. Если начистоту, я попросту влюбилась в нее. Она почти заменила мне Селию в качестве главного объекта обожания. Я по-прежнему восхищалась Селией, и мы по-прежнему вместе развлекались почти каждый вечер, но тяга к ней слегка ослабла. Изысканный стиль и утонченность Эдны влекли меня гораздо сильнее всего того, что могла предложить Селия.

Я могла бы сказать, что мы с Эдной говорили на одном языке, но соврала бы: в то время я еще не настолько свободно разбиралась в дизайне одежды. Точнее будет сказать, что Эдна Паркер Уотсон стала первой в моей жизни носительницей языка, который я так жаждала выучить, – языка высокой моды.

Через несколько дней мы с Эдной отправились в «Комиссионный рай Луцкого» за тканями и свежими идеями. Я слегка волновалась, приглашая женщину со столь рафинированным вкусом в это пестрое царство цвета, шума и фактуры. (Говоря по правде, один запах чего стоил. Он отпугнул бы любого мало-мальски требовательного покупателя.) Но Эдну, как настоящего эксперта в тканях и фасонах, магазин привел в полный восторг. А еще ее покорила юная Марджори Луцкая, дочка владельцев, встретившая нас в дверях своим обычным вопросом: «Чё изволите?»

За время своих набегов в универмаг в последние месяцы я успела хорошо ее узнать. Марджори, умненькая энергичная круглолицая девочка четырнадцати лет, неизменно одевалась самым причудливым образом. К примеру, в тот день на ней был совершенно безумный наряд: туфли с крупными пряжками, как у отцов-пилигримов на детском рисунке ко Дню благодарения, накидка из золотой парчи с десятифутовым шлейфом и поварской колпак, украшенный гигантской брошью с фальшивым рубином. Под всем этим великолепием скрывалась школьная форма. Несмотря на свой абсурдный вид, Марджори была девушкой серьезной. Чета Луцких плохо знала английский, и дочь с малых лет говорила за них. Несмотря на юный возраст, ей не было равных в торговле подержанными вещами и тканями; она общалась с клиентами на четырех языках – русском, французском, английском и идиш. Марджори была со странностями, но я успела убедиться в ценности ее навыков.

– Марджори, нам нужны платья двадцатых годов, – сказала я. – Хорошие платья. Как у богатых дам.

– Хотите сначала посмотреть наверху, в «Коллекции»?

За громким названием «Коллекция» скрывался небольшой закуток на третьем этаже, где Луцкие торговали самыми редкими и драгоценными находками.

– Боюсь, с нашим бюджетом в сторону «Коллекции» лучше даже не заглядываться.

– Значит, вам нужны платья для богатых, но по цене для бедных?

Эдна рассмеялась:

– Ты все правильно поняла, моя птичка.

– Да, Марджори, – кивнула я. – Мы пришли копаться, а не шиковать.

– Тогда начинайте вон там. – Марджори указала в глубину зала. – На днях привезли новую партию на вес. Мама еще не успела ее разобрать. Вдруг вам повезет.

Знай, Анджела: раскопки в закромах Луцких – занятие не для слабонервных. Представь себе гигантские бельевые контейнеры для фабрик-прачечных, под завязку набитые барахлом, которое Луцкие покупали оптом и продавали по фиксированной цене за фунт веса. Там попадалось что угодно: от старых рабочих комбинезонов до нижнего белья со зловещими пятнами, драной мебельной обивки, парашютного шелка, выцветших блузок из китайской чесучи, французских кружевных салфеток, тяжелых старинных портьер и чудесных прабабушкиных атласных крестильных платьиц. Добыча полезных ископаемых в этих завалах превращалась в тяжелую и утомительную работу, своего рода акт веры. Веры в то, что среди груды хлама прячется сокровище, и чтобы его отыскать, нужно потрудиться.

Эдна, к моему восхищению, сразу же нырнула в ближайший контейнер. Мне даже показалось, что ей не впервой. Плечом к плечу мы молча перерывали один контейнер за другим, даже не представляя, что конкретно ищем.

Примерно через час я вдруг услышала ликующий возглас: «Ага!» – и оглянулась. Эдна торжествующе махала над головой какой-то тряпкой. Торжествовала она, как выяснилось, не зря: тряпка оказалась лиловым вечерним платьем robe de style[23]23
  Стильное платье (фр.) – стиль платьев 1920-х годов с пышной юбкой, обычно на кринолине.


[Закрыть] из шелкового шифона с бархатной отделкой, расшитым стеклярусом и золотой нитью.