Текст книги "Город женщин"

– Держите меня! – ахнула я. – В самый раз для нашей миссис Алебастр!

– Именно, – кивнула Эдна. – И ты посмотри на это. – Она вывернула черный воротничок платья, и я прочла надпись на этикетке: «Lanvin, Paris». – Держу пари, двадцать лет назад его купила во Франции некая богатенькая дамочка и, судя по виду, надела один раз. Восхитительно. Представь, как оно заиграет бликами на сцене!

В мгновение ока Марджори Луцкая подскочила к нам.

– Ну, что нарыли, детки? – поинтересовалась она, хотя деткой тут можно было назвать только ее.

– Руки прочь, Марджори, – предупредила я, вдруг испугавшись, что она отнимет у нас платье и выставит наверху, в «Коллекции». – Правила есть правила. Эдна нашла его в контейнере, значит, платье на вес, всё честь по чести.

Марджори пожала плечами:

– В любви и на войне все средства хороши. Но платье и правда что надо. Закопайте его поглубже под тряпками, когда пойдете взвешиваться к маме. Она меня прибьет, если узнает, что я упустила такую вещь. Вот вам мешок и пара тряпок для маскировки.

– Ох, Марджори, спасибо, – ответила я. – Ты просто сокровище.

– Теперь мы с тобой навек повязаны, – подмигнула она с кривой ухмылкой. – Главное – помалкивай. Не то меня уволят.

Марджори зашагала прочь, а Эдна изумленно вытаращилась ей вслед:

– Неужели этот ребенок только что произнес: «В любви и на войне все средства хороши»?

– Я же говорила, что вам понравится у Луцких.

– И не ошиблась. Мне очень здесь нравится. А платье! Просто восторг. А у тебя какой улов, дорогая?

Я протянула ей хлипкую ночнушку на тонких бретельках вызывающего, вырви глаз, цвета фуксии. Она приложила ее к себе и сморщила нос:

– О нет, милая. Я такое не надену. Пожалей наших зрителей.

– Это не для вас, Эдна. Для Селии и сцены соблазнения, – объяснила я.

– Батюшки. Ну да. Тогда понятно. – Эдна еще раз внимательно рассмотрела ночнушку и покачала головой. – Бог мой, Вивиан, если ты выпустишь на сцену Селию в таком наряде, мы сорвем кассу. Мужчины выстроятся в очередь длиной в милю. Перейду-ка я уже сейчас на рис и воду, иначе на мою жалкую фигурку вообще никто не взглянет!

Глава одиннадцатая

Седьмого октября 1940 года мне исполнилось двадцать лет.

Свой первый день рождения в Нью-Йорке я отметила вполне предсказуемо: мы с девочками из театра пошли по барам, охмурили целую компанию плейбоев, выпили тонну коктейлей за чужие деньги, навеселились по самое не хочу и вполне предсказуемо приплелись домой на рассвете, еле-еле шевелясь, точно снулые рыбы в мутной воде.

Кажется, я поспала минут восемь, не больше, когда меня разбудило странное ощущение. В воздухе витало что-то непонятное. Разумеется, я была с похмелья – а то и до сих пор пьяна, – но чувства меня не обманули: что-то было не так. Я повернулась проверить, лежит ли рядом Селия, и увидела ее знакомые очертания. Значит, на этом фронте все в порядке.

Вот только я чувствовала запах дыма.

Табачного дыма.

Я села и тут же пожалела о своем решении. Рухнув обратно на подушку, я несколько раз глубоко вздохнула, извинилась перед своим несчастным организмом и попыталась снова сесть, теперь уже не так быстро и резко.

Взгляд постепенно сфокусировался в тусклом утреннем свете, и я увидела в кресле напротив фигуру человека. Мужчины. Он курил трубку и смотрел на нас.

Неужели Селия кого-то притащила с собой? Или это я притащила?

Меня накрыла паника. Мы с Селией придерживались свободных нравов, как ты, наверное, уже поняла, но из уважения к Пег (и страха перед Оливией) я никогда не позволяла себе приводить в «Лили» мужчин. Откуда же он взялся?

– Представь, как восхитительно вернуться домой, – заговорил незнакомец, заново раскуривая трубку, – и обнаружить у себя в кровати двух девиц! Да еще каких! Все равно что залезть в холодильник за молоком и найти там завалявшуюся бутылку шампанского. Даже две бутылки, если уж быть точным.

Мозг все еще отказывался работать.

А потом до меня вдруг дошло.

– Дядя Билли? – спросила я.

– Ах, так ты моя племянница? – воскликнул мужчина и расхохотался. – Вот незадача. Это существенно ограничивает наши возможности. Как тебя зовут, лапочка?

– Вивиан Моррис.

– О-о-о, – уныло протянул он, – теперь все встало на свои места. Ты и правда моя племянница. Какое разочарование. Полагаю, семья не простит мне твоего растления. Я и сам себе не прощу – на старости лет я стал таким высоконравственным. Увы, увы. А вторая тоже моя племянница? Надеюсь, нет. Она совсем не похожа на чью-нибудь племянницу.

– Это Селия, – указала я в сторону прекрасного неподвижного тела. – Моя подруга.

– Судя по всему, очень близкая, – лукаво заметил дядя Билли, – хотя свечу я над вами не держал. Какая свобода нравов, Вивиан! Весьма современно. Целиком и полностью одобряю. Не волнуйся, я не скажу родителям. Еще, не дай бог, обвинят во всем меня. С них станется.

– Простите, что… – Я запнулась, не зная, как закончить предложение. Простите, что заняла вашу квартиру? Что сплю в вашей кровати? Что на вашей каминной полке сохнут наши мокрые чулки? Что мы заляпали оранжевыми румянами ваш белоснежный ковер?

– Не извиняйся, дитя мое. Я все равно здесь не живу. «Лили» – детище Пег, не мое. В Нью-Йорке я всегда останавливаюсь в теннисном клубе «Ракетка». Исправно плачу взносы, хотя, бог свидетель, дерут с меня втридорога. Зато там гораздо спокойнее и не надо отчитываться перед Оливией.

– Но это же ваша квартира.

– Разве что формально, благодаря доброте твоей тети Пег. Сегодня утром я всего лишь заскочил за пишущей машинкой, которой, к слову, не вижу на обычном месте.

– Я убрала ее в шкаф для белья. В коридоре.

– В шкаф, значит? Смотрю, ты тут обжилась, лапочка.

– Извините… – начала было я, но он снова меня прервал:

– Да шучу я, не волнуйся. Чувствуй себя как дома. Все равно я в Нью-Йорке редкий гость. Здешний климат мне вреден. Того и гляди ангину схлопочешь. К тому же в белых туфлях в этом городе ходить невозможно: пачкаются вмиг.

У меня в голове роился миллион вопросов, но вымоченные в джине мозги отказывались соображать, а во рту будто кошки ночевали. Как тут оказался дядя Билли? Что он делает в Нью-Йорке? Кто его впустил? Почему в такую рань он во фраке? Ой, а сама-то я в чем? Кажется, в одной ночнушке, и даже та не моя, а Селии… А в чем же тогда она сама?! И где мое платье?

– Что ж, спасибо, порадовали старика, – улыбнулся Билли. – Не каждый день поутру застаешь двух ангелов в собственной постели. Но теперь, раз уж ты моя родственница, оставлю тебя в покое и попытаюсь раздобыть кофе в этом богом забытом месте. Тебе, кстати, кофе тоже не помешает, лапочка. Если позволишь сказать, я от всей души надеюсь, что ты каждый вечер вот так напиваешься и заваливаешься в кровать с красивыми артистками. Продолжай в том же духе, дитя мое. Знай: дядя тобой гордится. Мы отлично поладим.

Уже у самой двери он спросил:

– А кстати, во сколько обычно встает Пег?

– Часов в семь, – ответила я.

– Превосходно. – Он взглянул на часы. – Жду не дождусь встречи с ней.

– Но как вы сюда попали? – спросила я, все еще очень туго соображая.

На самом деле я хотела узнать, как он попал в здание (дурацкий вопрос, ведь очевидно же, что тетя Пег дала мужу – или бывшему мужу, или кем он там ей приходится – запасной комплект ключей). Но Билли истолковал тему гораздо шире:

– Приехал на экспрессе «Твентис сенчури лимитед». Единственный комфортный способ добраться из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Мы сделали остановку в Чикаго – и видела бы ты, какие расфуфыренные великосветские цацы к нам подсели! Всю дорогу мы ехали в одном вагоне с Дорис Дэй, резались в картишки, пока тащились через Великие равнины. Знаешь, Дорис – отличная собеседница. Классная девчонка. У нее репутация святоши, но с ней ужасно весело. Я прибыл вчера вечером, сразу отправился в клуб, сделал маникюр и стрижку, повстречался с парочкой отщепенцев и неудачников из числа старых знакомых, а потом решил заглянуть сюда за машинкой и поздороваться с семьей. Так что надевай-ка халат, лапочка, и покажи мне, где раздобыть завтрак в этой дыре. Не советую пропускать реакцию местных на мой приезд. Поверь, ты не пожалеешь.

Когда мне наконец удалось вылезти из постели и принять вертикальное положение, я поплелась на кухню, где застала самую удивительную парочку на свете.

За одним концом стола сгорбился мистер Герберт в своем обычном состоянии: штаны и нижняя рубашка висят мешком, седые волосы взъерошены, безнадежный взгляд утонул в традиционной кружке кофе без кофеина. За противоположным концом сидел мой дядя Билли: высокий, стройный, в роскошном фраке, с золотистым калифорнийским загаром. И не просто сидел – он кайфовал, развалившись на стуле, прихлебывая виски из высокого стакана и оглядывая интерьер с исключительным удовольствием. Он чем-то смахивал на Эррола Флинна, которому надоело махать саблей.

Другими словами, если судить по внешнему виду, один из сидевших за столом готовился разгружать вагон с углем; другой собирался на свидание с Розалинд Расселл[24]24
  Розалинд Расселл (1907–1976) – знаменитая американская актриса театра и кино.


[Закрыть].

– Доброе утро, мистер Герберт, – привычно поздоровалась я.

– Не надо так шутить, – ответил он.

– Я не нашел нормального кофе, а эта растворимая бурда противна моему существу, – пояснил Билли, – поэтому пробавляюсь виски. На безрыбье и рак рыба. Не хочешь глотнуть, Вивиан? Сдается мне, сушняк тебя мучает не по-детски.

– Все будет тип-топ, когда выпью кофе, – пообещала я, хоть и сама сильно сомневалась в этом.

– Пег говорила, вы работаете над сценарием? – обратился Билли к мистеру Герберту. – Был бы счастлив взглянуть.

– Глядеть пока особо не на что. – Мистер Герберт печально воззрился на лежавший рядом блокнот.

– Вы позволите? – Билли потянулся за блокнотом.

– Мне бы не… Хотя ладно, что уж там. – Мистер Герберт привык сдаваться еще до начала битвы.

Билли медленно пролистал блокнот. Воцарилось томительное молчание. Мистер Герберт уставился в пол.

– Похоже, тут только набор шуток, – заметил Билли. – Даже не шуток, а их концовок. И куча рисунков птиц.

Мистер Герберт отрешенно пожал плечами:

– Если родятся идеи получше, я буду во всеоружии.

– А птицы ничего, кстати. – Билли отложил блокнот.

Мне стало жаль бедного мистера Герберта, который ответил на иронию Билли еще более несчастным видом. Я посчитала своим долгом вмешаться:

– Мистер Герберт, вы знакомы с Билли Бьюэллом? Мужем Пег?

Билли рассмеялся:

– Не волнуйся, лапочка. Мы с Дональдом сто лет друг друга знаем. Вообще-то, он мой поверенный – точнее, раньше был, пока ему не запретили практиковать, – а я крестный отец Дональда-младшего. Точнее, раньше был. Дональд просто нервничает, потому что я явился без приглашения. Неизвестно, какой будет реакция его начальства.

Дональд! Мне раньше и в голову не приходило, что у мистера Герберта есть имя.

Стоило Билли помянуть начальство, как в кухню вошла Оливия.

Сделала два шага, увидела Билли, раскрыла рот, закрыла и вышла.

Мы некоторое время сидели в благоговейном молчании. Эффектное появление, ничего не скажешь, – и эффектный уход со сцены.

– Не судите Оливию слишком строго, – наконец заметил Билли. – Не сумела справиться с восторгом от встречи со мной.

Мистер Герберт рухнул лбом на стол и пробормотал:

– Господибожемой. – Именно так, в одно слово.

– Не тревожься насчет нас с Оливией, Дональд. Все обойдется. Взаимное уважение несколько компенсирует нашу обоюдную антипатию. Во всяком случае, я точно ее уважаю. Хоть что-то общее у нас есть. Мы сохраняем превосходные отношения, базирующиеся на долговременном, глубоком и всестороннем уважении с моей стороны. – Билли вынул трубку изо рта, чиркнул спичкой и повернулся ко мне: – Вивиан, а как поживают твои родители? Мама и усатик? Знаешь, они всегда мне нравились. Во всяком случае, твоя мама. Что за впечатляющая женщина! Ни разу в жизни доброго слова ни о ком не сказала, но я ей вроде бы тоже нравился. Только не вздумай спрашивать у нее: ради приличия ей придется отпираться. А вот к твоему отцу душа у меня не лежит. Слишком чопорный. Я звал его дьяконом – за глаза, разумеется, чисто из вежливости. Ну да ладно. Как они поживают?

– Хорошо, спасибо.

– Все еще не развелись?

Я кивнула, но вопрос застиг меня врасплох. Мне даже в голову не приходило, что папа с мамой могут развестись.

– И что же, ни одной интрижки?

– Интрижки? У моих родителей? Как можно!

– Страсть с годами выдыхается, ты не находишь?

– Э-э-э…

– А ты была в Калифорнии, Вивиан? – К счастью, Билли решил сменить тему.

– Нет.

– Обязательно приезжай. Тебе понравится. Такого вкусного апельсинового сока нигде не найдешь. И климат потрясающий. Выходцы с Восточного побережья вроде нас с тобой там в чести. Калифорнийцы всех нас считают голубой кровью. Согласны на что угодно, лишь бы мы добавили лоска их сборищам. Скажешь, что училась в закрытой школе и что твои предки прибыли в Новую Англию на «Мэйфлауэре», и готово дело: для них ты уже почти Плантагенет. Стоит им услышать твой аристократический выговор, и тебе вручат ключи от города. А уж если умеешь играть в теннис или гольф, считай, карьера обеспечена, – главное, не слишком налегать на выпивку.

Для семи утра после празднования дня рождения разговор развивался слишком стремительно. Боюсь, в ответ я лишь тупо таращилась на дядю и моргала, хотя изо всех сил старалась уследить за ходом его мысли.

И кстати: я правда голубых кровей?

– А чем ты занимаешься здесь, в «Лили»? – снова сменил тему Билли. – Нашла себе применение?

– Я шью костюмы, – ответила я.

– Умно. С таким талантом всегда найдешь работу в театре, причем возраст тут не помеха. Но ни в коем случае не становись актрисой. А твоя красивая подруга? Она актриса?

– Селия? Она солистка бурлеска.

– Тогда ей не позавидуешь. У меня сердце разрывается, когда гляжу на этих девочек. Их век так короток, моя лапочка. Молодость и красота живут мгновение. Даже самой красивой девушке на свете наступает на пятки десяток новых красоток, помоложе и посвежее. А те, что постарше, киснут, как перезрелый виноград, все еще дожидаясь, когда их заметят. Но твоя подруга – о, эта оставит след, поверь. Множество мужчин падут ее жертвами в смертельной любовной битве, ей наверняка посвятят песню или наложат на себя руки от любви к ней, но очень скоро все кончится. При большом везении она выйдет за богатого старого маразматика, – впрочем, судьба незавидная. Разве что при очень большом везении маразматик в один прекрасный день откинет копыта на поле для гольфа, оставив ей все свои денежки, пока она еще способна ими насладиться. Юные красотки и сами понимают, что конец не за горами. Что все это временно. Надеюсь, твоя прекрасная молодая подруга веселится на всю катушку. Она веселится?

– Да, – кивнула я. – Вроде да.

По моему скромному мнению, в умении веселиться Селии не было равных.

– Вот и хорошо. И ты веселись, пока есть возможность. Старые зануды будут твердить, что нельзя растрачивать юность понапрасну, но ты их не слушай. Юность – недолговечное и невосполнимое сокровище, так какой смысл его беречь? Существует лишь один правильный способ провести юность, Вивиан, – растратить ее без остатка.

В тот самый момент в кухню вошла тетя Пег в клетчатом фланелевом халате и с растрепанными волосами.

– Пегси! – воскликнул Билли, вскакивая из-за стола. Его лицо осветилось радостью. Все напускное безразличие развеялось в мгновение ока.

– Простите, сэр, запамятовала ваше имя, – проворчала Пег.

Но она тоже улыбалась, и через мгновение они уже обнимались. Я бы не сказала, что объятие было романтическим, но уж точно крепким, – недвусмысленное доказательство если не любви, то очень сильного чувства. Разомкнув объятия, они отстранились и еще пару минут глядели друг на друга, не опуская рук. И пока они вот так стояли, я внезапно впервые увидела то, чего раньше не замечала: я увидела, что Пег настоящая красавица. Прежде я не понимала, насколько она хороша собой. Теперь, когда она смотрела на Билли, лицо у нее просто сияло, что меняло всю ее внешность. (И дело было не только в том, что рядом с Билли любая женщина выглядела чуть красивее.) Рядом с ним она стала совсем другим человеком. Я видела, как сквозь ее черты проступает облик отважной американки, что отправилась во Францию служить медсестрой на фронте. Я видела авантюристку, которая десять лет колесила по стране с дешевым передвижным театром. Она не просто сбросила вдруг десяток лет; из старой тетки она превратилась в первую красавицу округи.

– Решил вот заскочить, солнышко, – сказал Билли.

– Оливия уже донесла. Мог бы и предупредить, между прочим.

– Не хотел тебя обременять. И не хотел нарваться на отказ. Подумал, что лучше уж нагряну на свой страх и риск. У меня теперь есть секретарша, она все устроила. Организовала поездку. Ее зовут Жанна-Мари. Такая умница, такая способная и ответственная. Она тебе понравится, Пег. Похожа на Оливию, только женщина.

Пег отпрянула:

– Господи, Билли, ты неисправим.

– Только не обижайся! Я просто тебя дразню. Сама знаешь, никак не могу удержаться. Все дело в мандраже, Пегси. Я жутко боюсь, что ты вышвырнешь меня вон, солнышко, а я ведь только приехал.

Мистер Герберт поднялся из-за кухонного стола и заявил:

– Пойду-ка я отсюда, – после чего ретировался.

Пег уселась на его место и глотнула холодного растворимого кофе из его кружки. Нахмурившись, глянула внутрь, и я поднялась, чтобы приготовить ей свежего кофе. Не знаю, стоило ли мне оставаться на кухне в такой щекотливый момент, но тут Пег обратилась ко мне:

– Доброе утро, Вивиан. Как прошел день рождения? Повеселилась?

– Пожалуй, даже слишком, – ответила я.

– Вы с дядей Билли уже познакомились?

– Да, и поговорить успели.

– О боже. Не слушай его и забудь все, что он сказал.

– Пег, – вмешался Билли, – ты потрясающе выглядишь!

Пег пригладила рукой короткие волосы и широко улыбнулась, отчего ее изборожденное морщинами лицо засветилось изнутри.

– Для женщины вроде меня комплимент спорный.

– Нет женщин вроде тебя. Я проверял. Ты одна такая.

– Билли, прекрати.

– Ни за что.

– Так что привело тебя в Нью-Йорк, Билли? Работа?

– Никак нет. Я тут как обычный гражданский. В отпуске. Когда ты сказала, что Эдна здесь и ты подыскиваешь для нее хороший спектакль, я не смог удержаться от визита. Мы с Эдной не виделись с девятнадцатого года. Господи, до чего же мне хочется снова с ней встретиться! Обожаю эту женщину. А когда ты упомянула, что доверила сценарий Дональду Герберту, мне стало ясно как день, что я просто обязан тебя спасти.

– Благодарю. Ужасно мило с твоей стороны. И если меня потребуется спасать, Билли, я непременно дам тебе знать. Обещаю. В списке моих потенциальных спасителей ты на четырнадцатом месте. Из пятнадцати.

Он просиял:

– Но все же я в списке!

Пег прикурила сигарету и протянула ее мне, затем зажгла еще одну для себя.

– А чем ты сейчас занимаешься в Голливуде? – поинтересовалась она.

– Да всякой ерундой. Мои последние опусы совершенно справедливо отмечены грифом «ДСП»¹ – они такие же плоские и унылые. Мне ужасно скучно, Пег. Но платят хорошо. На жизнь хватает. Запросы у меня скромные.

Пег расхохоталась:

– Скромные запросы? Знаю я твои скромные запросы. Ты же, Билли, у нас аскет. Практически монах.

– Мне много не надо, – кивнул Билли.

Для служебного пользования» и «древесно-стружечная плита».

– Его величество скромность, который сидит у нас на кухне в таком наряде, будто собрался принять рыцарское звание. Его величество скромность с виллой в Малибу. Напомни, сколько там бассейнов?

– Ни одного. Я пользуюсь бассейном Джоан Фонтейн[25]25
  Джоан Фонтейн (наст. имя Джоан де Бовуар де Хэвилленд; 1917–2013) – англо-американская актриса, обладательница «Оскара» за роль в фильме Альфреда Хичкока «Подозрение»; была замужем за британским актером Брайаном Ахерном с 1939 по 1945 год.


[Закрыть].

– И что Джоан получает взамен?

– Бесценную роскошь общения со мной.

– Господи, Билли, она же замужем. За твоим другом Брайаном.

– Я люблю замужних женщин, Пег. Ты же знаешь. Особенно тех, у кого идеальный счастливый брак. Женщина, счастливая в браке, – самый верный друг для мужчины. Не переживай, Пегси, мы с Джоан просто приятели. Брайану Ахерну с моей стороны ничего не грозит.

Я невольно переводила взгляд с Билли на Пег и обратно, пытаясь представить их романтической парой. Поначалу они производили впечатление совершенно разных людей, но от их диалога просто искры летели. Поддразнивание, шутки, понятные лишь им двоим, полная погруженность друг в друга – их близкие отношения не оставляли сомнений, вот только что это за отношения? Любовь? Дружба? Родство душ? Соперничество? Кто бы знал. Я оставила тщетные попытки разобраться и лишь следила за их искрометной беседой.

– Мне бы хотелось провести с тобой немного времени, пока я здесь, Пегси, – сказал Билли. – Мы слишком давно не виделись.

– Кто она? – спросила Пег.

– О чем ты?

– Женщина, которая только что тебя бросила, – ведь в этом причина твоей внезапной ностальгии по мне? Давай, не томи: кто она, очередная мисс Билли, разбившая тебе сердце?

– Обижаешь. По-твоему, ты видишь меня насквозь?

Пег молча смотрела на него и ждала.

– Ладно, если тебе так интересно, ее звали Камилла, – сдался Билли.

– Танцовщица, осмелюсь предположить? – спросила Пег.

– Ха! А вот и мимо! Она пловчиха! Пловчиха из шоу русалок. Несколько недель у нас продолжались очень серьезные отношения, но потом она решила пойти другой дорогой, и больше я ее не видел.

– Очень серьезные отношения на несколько недель. Вы только его послушайте, – рассмеялась Пег.

– Давай сходим куда-нибудь, раз уж я здесь, Пегси. Только ты и я. Послушаем отличный джаз, навестим бары, куда раньше любили ходить, – те, что закрываются в восемь утра. Без тебя мне и веселье не впрок. Вчера, например, я заглянул в «Эль Марокко» и был страшно разочарован. Те же лица, те же разговоры. Ничего не меняется.

Пег улыбнулась:

– Слава богу, ты живешь в Голливуде, там-то разговоры небось поинтереснее! Но нет, Билли, нет. Никуда я с тобой не пойду. Ночные вылазки уже не для меня. Да и пить мне вредно. Ты же знаешь.

– Серьезно? Хочешь сказать, вы с Оливией не напиваетесь?

– Тебе бы все шуточки, но раз уж ты спросил – нет. У нас теперь вот как заведено: я пытаюсь напиться, а Оливия пытается мне помешать. И меня такой расклад устраивает. Не знаю, какой с него прок Оливии, но я страшно рада, что она взяла на себя роль сторожевого пса.

– Тогда давай я хотя бы помогу со спектаклем. Сама знаешь, этой макулатуре еще далеко до сценария. – Он постучал наманикюренным пальцем по почти пустому блокноту мистера Герберта. – Сколько бы Дональд ни старался, вряд ли у него получится путный сюжет. Не требуй от него невозможного. Позволь мне сесть за машинку и придать сценарию лоск. Ты знаешь, на что я способен. Сделаем отличную пьесу, достойную Эдны и ее таланта.

– Молчи. – Пег схватилась за голову.

– Давай, Пег. Рискни.

– Молчи, – повторила она. – Я думаю изо всех сил.

Билли умолк и дал ей подумать.

– Мне нечем тебе платить, – наконец выдала она, снова поднимая на него взгляд.

– Я богат, Пег. Такой уж у меня талант. Врожденный.

– И никаких прав на выручку. Оливия будет категорически против.

– Забирай все себе, Пег. Возможно, тебе даже удастся неплохо подняться за счет этой авантюры. Если позволишь мне написать сценарий и он окажется настолько хорош, как я себе представляю, ты заработаешь такие деньги, что обеспечишь потомкам безбедную жизнь до конца дней.

– Придется оформить письменный договор, что ты отказываешься от всех прав. Оливия будет настаивать. И постановку я оплачу из своего кармана, не из твоего. Не хочу больше связываться с твоими деньгами. Ни разу ничего путного не вышло. Таковы условия, Билли. Соглашайся, иначе Оливия ни за что не допустит тебя к шоу.

– Разве это не твой театр, Пег?

– Формально – мой. Но без Оливии я ничего сделать не могу, и ты это знаешь. Она нужна мне как воздух.

– Воздух столько не зудит над ухом.

– Ты тоже зудишь, но без тебя я легко обойдусь. А без Оливии я как без рук. Она мне необходима. Вот в чем главное различие между вами.

– Ох уж эта Оливия! И как ты ее терпишь? До сих пор не пойму, что ты в ней нашла, – не считая того, что она бросается выполнять любую твою прихоть по первому зову. Дело в ее верности, да? Пожалуй, я на такое не способен. Но Оливия – та надежна, как несгораемый шкаф. Вот только мне она не доверяет.

– Именно. Ты прав по всем пунктам.

– Но почему? Серьезно, Пег, почему эта женщина не верит мне? Я же очень-очень-очень заслуживаю доверия.

– Чем больше повторяешь «очень», тем меньше заслуживаешь доверия. Но ты ведь и сам понимаешь, да?

Билли рассмеялся:

– Понимаю. А все-таки, Пег, уж тебе-то отлично известно, что я могу написать этот сценарий левой рукой, одновременно играя в теннис правой и подбрасывая мячик на носу, как дрессированный тюлень.

– И не пролив ни капли виски.

– Ни капли твоего виски, – подчеркнул Билли, поднимая бокал. – Я тут угостился в твоем баре.

– Уж лучше ты, чем я, если учесть безбожно ранний час.

– Хочу повидать Эдну. Она уже проснулась?

– Эдна так рано не встает. Пусть выспится. У нее на родине идет война, город бомбят, Эдна только что лишилась дома и всего остального. Она заслужила отдых.

– Тогда загляну позже. Съезжу в клуб, приму душ, отдохну, а потом вернусь, и начнем. Между прочим, спасибо, что не сохранила мои апартаменты, хоть я там никогда и не жил. Твоя племянница с подругой заняли мою кровать и разбросали повсюду свое нижнее белье. А запах! Как взрыв на парфюмерной фабрике.

– Простите, – начала я, но Билли и Пег нетерпеливо отмахнулись, приказывая замолчать. До квартиры им, по-видимому, не было дела. Похоже, им и до меня не было дела, настолько они сконцентрировались друг на друге. Повезло еще, что мне позволили остаться. Я решила помалкивать, чтобы меня не вытолкали из кухни.

– А что у нее за муж, кстати? – спросил Билли у Пег.

– Муж Эдны? Милейший человек. Глуп и бездарен, но в остальном просто идеал. Чертовски привлекателен.

– Я заметил. Видел, как он играет, если это можно назвать игрой. Во «Вратах полудня». Глаза пустые, как у дойной коровы, но шарф авиатора ему очень к лицу. А что он за человек? Не изменяет ей?

– Нет, насколько мне известно.

– Настоящий подарок судьбы, – заметил Билли.

Пег улыбнулась:

– Да уж, Билли, прямо-таки чудо природы. Только представь: верный муж! Где это видано? Впрочем, Артур и правда подарок судьбы для Эдны. Могло быть и хуже.

– Может, и будет хуже. Со временем, – добавил Билли.

– Проблема в том, что она считает его хорошим актером.

– Но ведь он и близко не лежал к хорошему актеру. Скажи мне главное: он будет в нашем спектакле?

Пег улыбнулась, на этот раз печально:

– Слегка смущает слово «нашем» из твоих уст.

– Почему? Я вот дико счастлив, что мы в одной лодке, – ухмыльнулся Билли.

– Ровно до тех пор, пока ты не решишь сбежать с корабля, – возразила Пег. – Ты правда готов подключиться, Билли? Или умчишься в Лос-Анджелес на первом поезде, как только заскучаешь?

– Если ты согласна, я готов. Обещаю быть паинькой. Как досрочно освобожденный на испытательном сроке.

– Ты и есть на испытательном сроке. И Артур Уотсон будет в нашем спектакле. Так что придется тебе придумать, куда его приткнуть. Он красив, но не очень сообразителен – пусть и сыграет красивого, но не очень сообразительного героя. Ты же сам меня учил, Билли: надо работать с тем, что есть. Как ты там говорил, когда мы гастролировали? Если под рукой только толстуха и стремянка, поставим пьесу «Толстуха и стремянка».

– Надо же, ты до сих пор помнишь! – улыбнулся Билли. – Кстати, «Толстуха и стремянка» – далеко не худшее название для пьесы, уж поверь мне на слово.

– Конечно, поверю. Как всегда.

Билли потянулся и накрыл ее ладонь своей. Пег не отдернула руку.

– Пегси, – произнес он, и в одном этом имени – в том, как дядя его произнес, – я услышала десятки лет любви.

– Уильям, – ответила она, и это имя и тетин тон тоже вмещали годы любви. А еще – годы отчаяния.

– Оливия не слишком расстроилась из-за моего приезда? – спросил он.

Пег убрала руку.

– Сделай одолжение, Билли, не притворяйся, будто тебе не все равно. Я люблю тебя, но терпеть не могу, когда ты притворяешься, будто тебе не все равно.

– Знаешь что, – ответил он, – я далеко не такой бесчувственный, каким меня считают.