Текст книги "Призраки на холме"

Глава двадцать третья

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ниса переспала со Стиви. Холли, конечно же, ничего об этом не знала, и Ниса собиралась так все и оставить. Однако сейчас, стоило ей коснуться его руки, она ощутила тот знакомый разряд – томление и острое желание не только быть с ним, но защитить его. Несмотря на высокий рост, он всегда напоминал ей ребенка-переростка в этих своих черепаховых очках и с длинными каштановыми волосами, падавшими ему на лицо. Со Стиви легко было чувствовать себя молодой, какой она была, когда только начала петь на «открытых микрофонах» и видела удивление и восторг в глазах зрителей. Кому же не захочется постоянно себя так чувствовать? Поэтому она любила его.

Холли никогда не давала ей забыть, что у них взрослые проблемы и обязанности: квартплата, страховка, попытки скопить денег, чтобы не жить вечно от одной скудной получки до другой. Ниса надеялась, что грант это изменит; теперь казалось, что изменил. Она уже много лет не видела Холли такой счастливой и спокойной, возможно, даже со дня их первой встречи. Теперь Ниса чувствовала себя в безопасности, как будто могла наконец расслабиться и заняться тем, что удавалось ей лучше всего, – пением.

Однако Холли так болезненно воспринимала вклад Нисы в пьесу. Знала ведь, что с ним «Ночь ведьмовства» намного лучше, но никому не давала послушать, как Ниса поет или хотя бы зачитывает тексты, которые адаптировала из старых баллад об убийствах. Ниса выросла на этих песнях, прониклась их зловещей красотой и ужасом, наследием насилия, преследовавшим женщин и детей. Ей нравилось, что трагедии можно придать пугающую, мрачную красоту, которая будет жить сотни лет. Многие думают, что старинные баллады – это о любви, на самом же деле они о кровопролитии.

Она смотрела на осенние деревья за окном, на старую вывеску столовой «Таканик», поворот на озеро Куичи. Бросила взгляд на часы. Еще два часа, и они вернутся в Хилл-хаус. Она вспомнила, как звучал в том огромном пустом помещении ее голос – словно голос певчей птицы, освобожденной наконец из клетки и получившей возможность взлететь и раствориться в пространстве, пока не осталось лишь эхо. Она тихо запела, слишком тихо, чтобы услышала Холли.

 
О, Лэмкин был искусник по каменным делам,
Такие ставил стены, что и не снилось вам.
Однажды стройку замка он с честью завершил,
Но скряга лорд Уири ему не заплатил.
 

Песня называлась «Лэмкин» – одна из самых кровавых в «Балладах Чайлда», она идеально подходила для пьесы. Будь Ниса и Стиви одни в салоне, они бы открыли окна, чтобы она могла петь в полный голос.

 
Придя домой, лорд Уири
Был ужасом объят:
Жена с малюткой-сыном
В крови своей лежат.
 

Холли обожала смотреть, как Ниса выступает на сцене, но ее раздражало, что она проходит прослушивание на роли в мюзиклах или – даже чаще – драматических пьесах. Ревность, решила Ниса: Холли не хотелось думать, что ее девушка может преуспеть в том, что не получилось у нее самой.

И Холли стеснялась, когда Ниса начинала петь на улице или на вечеринке. Она не понимала, что Нисе необходимо выпустить пар. Это как секс или возможность смеяться, пока не заплачешь. Стиви эти две вещи удавались прекрасно.

Ниса посмотрела на него. Закрыв глаза, он скрутил свое худощавое тело в узел, который Нисе отчаянно хотелось распутать. «Ох, Стиви», – подумала она и, повернувшись, сжала пальцами руку Холли на руле.

– Люблю тебя, – пробормотала она, и Холли улыбнулась.

– А я тебя. – Холли сжала ее руку в ответ.

Зевая, Ниса смотрела в окно. Она бывала на этой дороге лишь раз, когда они с Холли приехали повидаться с Джорджио и Терезой, а потом обнаружили Хилл-хаус, но мир за окном, мерцавший каким-то скрытым смыслом, уже казался одновременно знакомым и неизведанным. Она напомнила себе, каковы на вкус поцелуи Холли, как Холли смотрит на нее, когда она выступает на сцене. При мысли о том, что ждет ее впереди, Ниса ощутила восторженную дрожь: она обернет свой податливый голос вокруг каждой из баллад, выжмет из них все, превратит слова в нечто неузнаваемое, в нечто, что можно услышать в темноте.

Глава двадцать четвертая

Я ехала в тишине, обуреваемая смесью раздражения и облегчения от того, что Ниса и Стиви оба задремали или хотя бы замолчали. Больше не придется слушать, как они смеются над шутками, которых я никогда не понимала. Тяжелое дыхание Нисы пахло мятной мармеладкой с марихуаной, которую она съела перед отъездом. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что Стиви обнимает сумку, одну ногу сунул в нишу колеса, а вторую согнул чуть ли не вдвое, хотя она все равно упиралась в дверь. Ох…

Стиви был шесть футов четыре дюйма[24]24
  Ок. 183 см.


[Закрыть] ростом, худощавый и слегка сутулый. Забавно, что его звали Стиви Лидделл[25]25
  Фамилия Liddell созвучна со словом little – «маленький».


[Закрыть], при том что ему всю жизнь везде было тесно. В детстве он играл Ловкого Плута в постановке мюзикла «Оливер!» и не скрывал того, что подвергся сексуальному насилию со стороны одного из актеров.

– Не Фейгина или Билла Сайкса, – рассказал он мне как-то вечером. – По крайней мере это было бы… ну, в духе Диккенса. Это был просто парень из массовки. Обычный педофил.

– Ты кому-нибудь рассказал?

– Нет. Мне было одиннадцать, ему девятнадцать. Я был так рад иметь друга постарше. Он умер после того, как я окончил школу. Учился в магистратуре в Йеле и как-то раз врезался в дорожное ограждение, когда ехал по бульвару Мерритт на скорости девяносто миль в час. До сих пор радуюсь, проезжая мимо Нью-Хэйвена.

Когда у Стиви начал ломаться голос, он из самоуверенного мальчишки на сцене превратился в неуклюжего дылду-школьника, постоянно спотыкавшегося о собственные развязанные шнурки и мебель, которая как будто двигалась при его приближении. Очки помогли, но в старшей школе он в основном сидел за компьютером, писал музыку и диджеил на вечеринках. Занимался техническим обеспечением школьных постановок и общественного театра и поначалу, вместо того чтобы пойти в колледж, ездил по стране и выступал на музыкальных фестивалях.

Когда мы познакомились, он опять сотрудничал с театрами, на сей раз в роли звуковика. Он предпочитал фланелевые рубашки и одежду бренда «Кархарт» еще до того, как они вошли в моду, и ходил по неоязыческим магазинам типа «Восхода Гекаты».

Нас объединяло еще кое-что – ведьмы. Я преподавала своим ученикам «Макбета» отчасти потому, что в их возрасте сама влюбилась в Шекспира, увидев, как три вещих сестры стоят над пластиковым котлом, полным сухого льда, а на лицах у них нарисованы зловещие знаки, символизировавшие темные тайны, которые не стоит выведывать обычному тринадцатилетнему ребенку.

Незадолго до полудня я въехала в Хиллсдейл. Эйнсли уехала на выходные, но оставила ключ от Хилл-хауса под цветочным горшком на крыльце конторы. Ниса и Стиви проснулись, когда я припарковалась и выскочила из машины, чтобы размяться.

– Мы почти на месте! – запела Ниса и обняла меня, когда я вернулась в машину с ключом. – Ты рада?

– Да, – улыбаясь, ответила я.

Глава двадцать пятая

В этот раз шесть миль по извилистой дороге пролетели быстрее. Я готовила себя к встрече с Эвадной Моррис, когда Стиви, посмотрев в заднее окно, спросил:

– Это ее трейлер? Чокнутой дамочки с топором?

– Эвадны. Ее зовут Эвадна. У нее был не топор, а нож. И Эйнсли сказала, она хорошая.

– Нож – это не очень хорошо.

– Эйнсли не говорила, что она хорошая, – возразила Ниса. – Эйнсли сказала, она стережет свою территорию и ведет себя так, будто Хилл-хаус принадлежит ей. Она бывший соцработник.

Стиви разглядывал сад Эвадны, где цвели огненные золотые шары и поздние тигровые лилии.

– Я думал, она будет сидеть на крыльце с дробовиком на коленях, – разочарованно произнес он.

– Тут нет крыльца, – заметила Ниса.

– Ух ты… Холли, помедленнее…

Я притормозила и повернулась посмотреть, на что указывает Стиви.

– Камни… – Он ткнул пальцем в окно. – Это каменный круг – видишь? Весь трейлер окружен камнями. А еще там ведьмин шар. Она ведьма, – торжествующе заключил он.

Я остановила машину. Насчет каменного круга он был прав – как я раньше не заметила? Его скрывали растения, догадалась я. Теперь, когда хосты и папоротник увяли, стали видны притаившиеся за ними камни. Большинство из них доходило до колен, а несколько поднимались фута на четыре.

Они образовывали круг – скорее, даже овал, – заключавший в себе трейлер и практически весь двор, в том числе огород. Над жухлыми кустиками томатов тянулась бельевая веревка. С нее свисали расплющенные алюминиевые банки, а еще кости и черепа животных, челюсти – скорее всего, оленьи. Еще там стояло нечто вроде пугала, сделанное из веток и тряпья, собранных в подобие безголового скелета с чрезмерным количеством конечностей.

На краю каменного круга на керамическом пьедестале лежал серебристый зеркальный шар, листья клена и небо отражались на его поверхности красными и синими пятнами.

– Хрустальный шар… – Ниса улыбнулась. – Обожаю такие!

Стиви покачал головой.

– Это называется ведьмин шар. Моя бабушка из Салема, там у всех такие есть. Их используют для ясновидения. И для защиты.

– Рисковать она не собирается. – Ниса указала на черепа. – И… ой! Холли, смотри!

Из желтеющих папоротников вышел гигантский черный заяц. Помедлив, он прыгнул футов на шесть и приземлился возле ведьмина шара, затем встал на задние лапы и уставился на нас глазами цвета меди. Стиви присвистнул.

– Это кролик? Да он размером с диван!

Ниса открыла окно, чтобы сделать снимок.

– Нет! – Я нажала на газ, и Ниса резко откинулась на спинку сиденья.

– Ты чего? – воскликнула она, пытаясь на ощупь найти оброненный телефон.

– Это ее дом! Там живут люди, нельзя просто так фотографировать чужой двор. Мы же не знакомы, она…

– Ты с ума сошла? У Стиви весь «Инстаграм»[26]26
  Социальные сети «Фейсбук» и «Инстаграм» принадлежат компании Meta, которая признана экстремистской, и ее деятельность на территории России запрещена.


[Закрыть] забит фотками незнакомцев, рыдающих в метро.

– Я их снимал всего неделю, – возразил Стиви. – Потом совесть замучила, и я удалил тот аккаунт.

– Не важно. – Ниса вздохнула, просматривая телефон. – Нельзя просто так… ой!

Она замолчала, уставившись в экран, а я кипела от злости. С чего я взяла, что смогу пережить пять часов в одной машине с Нисой и Стиви, не говоря уж о двух неделях в уединенном доме?

Через несколько минут мы добрались до ворот. Кто-то расчистил ворох опавших листьев и убрал гниющий плющ. При мысли о том, что в доме кто-то прибрался, мне стало лучше.

– Нас ждут, – сказала я, когда мы ехали по подъездной дорожке.

– Кто? – спросил Стиви.

– Не знаю. – Я бросила взгляд на Нису. Она продолжала молчать, пристально глядя в телефон, то увеличивая, то уменьшая пальцами изображение на экране. – Все хорошо?

Она протянула мне телефон, и я остановила машину, чтобы взглянуть.

На фотографии, которую она только что сделала, не было ни следа кролика, хотя я знала, что он должен быть там. Мы все его видели.

Рядом с шаром стоял не заяц, а человек. Одна рука лежала на гладкой поверхности шара, другая была поднята и развернута ладонью вперед. Темноволосая женщина в синей толстовке смотрела прямо в камеру. Ниса увеличила фото, и я смогла разглядеть глубокие складки вокруг ее рта и глаза, такие светло-голубые, что казалось, будто у нее нет радужной оболочки, только черная точка зрачка.

Эвадна Моррис.

Глава двадцать шестая

Я вернула Нисе телефон и поехала дальше.

– Ты разве не видела? – настойчиво спросила Ниса. – Холли!

– Что видела? – спросил Стиви, и Ниса передала ему телефон. – На что надо смотреть?

– На нее. Эвадну.

– А где кролик?

– Чтоб я знала!

Стиви вернул Нисе телефон.

– Странная фотка. Ее ведь не было на улице. А еще у меня тут сеть не ловит. Вернее, ловит, но, когда что-нибудь грузится, все виснет и становится красным.

– Красным? – переспросила Ниса.

Он вытащил телефон и продемонстрировал нам мутно-алый экран с коричневыми и черными полосами. Ниса нахмурилась.

– Ты его не ронял?

– Нет. Это началось около церкви. Кажется, Сатана съел мой телефон.

Я проехала мимо огромного пня, стараясь не привлекать к нему внимание Стиви, и в последний раз свернула – туда, где нас ждал Хилл-хаус.

– Черт, – пробормотала я. Сердце ушло в пятки. – Здесь уже кто-то есть.

На круглой площадке стояли две машины. Старый белый пикап, в кузове которого лежали средства для уборки и ярко-оранжевый жилет, и ядовито-зеленый «моррис минор» с нью-йоркским номерным знаком, на котором было написано: ТРГИК.

Аманда Грир приехала на день раньше.

Ниса скривилась.

– Боже мой! Она нас опередила.

– Кто? О! – Стиви уставился на «моррис минор» и расхохотался. – Трагик? Серьезно?

– Заткнись, – велела я и припарковалась. – Стиви, если ты все испортишь…

– Я тебя умоляю! Знаешь же, что не испорчу. Но правда, что за номерной знак? – Он открыл дверь и выбрался из салона, распрямляя длинные руки и ноги, словно детская игрушка. – Лишь бы она не заняла мою комнату.

– Или нашу, – сказала Ниса.

Никто из нас еще не успел побывать наверху, но мы уже застолбили две спальни, которые Эйнсли назвала самыми удобными: мы с Нисой взяли Розовую комнату, а Стиви – Желтую, по соседству.

Мы достали вещи из машины и с минуту стояли молча, осматриваясь. Прекрасная погода, характерная для позднего лета, здесь уже прошла. Хилл-хаус располагался на высоте, отчего был более уязвим перед стихиями, и большинство деревьев уже сбросили листву, теперь лежавшую на лужайке бурыми кучками, напоминавшими могильные холмики. Однако золотые шары еще цвели, а по берегам ручья на окраине леса колыхался на ветру пожелтевший рогоз.

– Что ж… – Сделав глубокий вдох, я подняла сумки. – Готовы?

Мы с Нисой зашагали к крыльцу, но Стиви помедлил.