Текст книги "Мое любимое чудовище"

Глава 6

Царь взял ребенка и замуровал в непроходимом лабиринте, расположенном в самом центре острова. Там монстр жил и рос: никто из людей его не видел, – но иногда по ночам жители острова слышали печальный рев, похожий на бычий. В такие ночи люди содрогались от ужаса и закрывали ставнями окна своих домов…

Тревельон смотрел в окровавленное лицо Килбурна, понимая, что вот-вот умрет из-за собственного высокомерия.

Первая пуля в него не попала, вторая только оцарапала, но никоим образом не остановила его. Возможно, его ничто не смогло бы остановить. Возможно, Килбурн превратился в лишенного разума зверя, доведенного до такой степени ярости, что не ощущал боли.

Только высокомерный упрямец, неспособный передвигаться без трости, мог отправиться на поиски совершенно здорового человека, тем более такого высокого и мускулистого, как Килбурн. Только такой высокомерный идиот, как он, мог обозначить свое присутствие, вместо того чтобы воспользоваться неожиданностью и обездвижить гиганта.

Ну как он мог считать, что Килбурн ничуть не изменился после того несчастного случая?

Тревельон продолжал бороться, несмотря на то что опустошил уже обе обоймы своих пистолетов. Его нога буквально вопила от боли, и у него больше не осталось надежды одолеть Килбурна, но он не просто гордый ублюдок, а невероятно упрямый гордый ублюдок, и если пришел его последний час, то черта с два он сдастся без боя.

Предплечье Килбурна легло поперек его горла и начало давить, лишая легкие воздуха. В другой руке гигант сжимал угрожающе острый изогнутый нож. И теперь Тревельон с минуты на минуту ждал, что смертоносное лезвие вонзится в его плоть. Перед его глазами заплясали черные точки, и он отчаянно пожалел о том, что не вынул из-за пояса оба пистолета, прежде чем окликнуть Килбурна. Во всяком случае, у него была бы возможность выстрелить, когда великан бросился на него, но тогда он переживал, что пуля может задеть стоявшую рядом женщину, хотя…

Нога перестала вдруг болеть, что настораживало, и Тревельона окутала тьма, лишающая зрения.

А затем свет, воздух и боль внезапно вернулись.

Тревельон перекатился на бок, захлебываясь кашлем, по мере того как воздух наполнял его измученные легкие. Ногу пронизывали мучительные судороги. Он выбросил вперед руку в надежде нащупать хоть какое-то оружие. Пистолеты были бесполезны, но если бы он смог дотянуться до своей трости, то размозжил бы ею Килбурну голову.

Он поднял голову.

Килбурн сидел на корточках неподалеку, как какой-то огромный туземец. Его руки свисали между коленями, и в одной все еще был зажат нож. Левая сторона его лица была залита кровью, и это еще больше придавало ему сходства с дикарем. Только вот в глазах его не было злости. Он просто наблюдал за попытками Тревельона подняться на ноги – настороженно, но не угрожающе.

Прищурившись, капитан огляделся по сторонам.

– Ждете, что кто-то придет к вам на помощь?

Килбурн моргнул, и, наконец, на его бесстрастном лице возникло некое подобие эмоций, а точнее – сардоническая усмешка.

– Тогда чего вы ждете? – Тревельону удалось приподняться на локтях, но нога отдалась такой болью, что он вряд ли сможет стоять как минимум полчаса, если, конечно, те у него будут.

Неужели он просто садист и нарочно оттягивает момент убийства?

Пожав плечами, Килбурн сунул нож за пояс и за чем-то потянулся, заставив Тревельона напрячься, но тот лишь протянул ему трость.

Капитан удивленно посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на убийцу и выхватил трость из его руки.

– Почему вы мне не отвечаете? Не можете говорить?

И опять эта сардоническая улыбка и качание головы.

Тревельон, лежа на спине, имея в качестве оружия лишь трость, молча таращился на великана и выглядел жалко и беспомощно, но, несмотря на это, Килбурн даже не попытался к нему приблизиться.

И что еще хуже – помог ему.

Тревельон вскинул голову, когда его вдруг посетила простая, естественная и совершенно удивительная мысль:

– Вы не убивали тех людей, верно?

Аполлон смотрел на лежавшего на земле мужчину, не обращая внимания на обжигающую боль в голове. Он сразу узнал капитана Джеймса Тревельона: теперь ему было известно его имя, – а в то утро, когда Аполлона арестовали, он был просто драгуном в красном мундире, вестником его грядущего краха.

Сейчас капитан был одет в черное, грудь его пересекали широкие патронташи, но обе кобуры были пусты: пистолеты валялись в пыли неподалеку. Какая жалость! Это были довольно изящные модели, украшенные выпуклым серебряным тиснением на рукоятках.

Этот человек хотел его арестовать: вернуть в ад под названием «Бедлам». Ему следовало убить драгуна или по меньше мере сделать так, чтобы он больше никогда не смог сюда прийти. Аполлон не сомневался, что многие бы на его месте поступили именно так и больше никогда об этом не вспоминали, но он, к добру или нет, не был одним из них. В Бедламе он подвергался истязаниям, результатом которых стало его поврежденное горло, поэтому он предпочитал более цивилизованные способы решения проблем.

Открыв сумку и достав блокнот, Аполлон написал: «Я никого не убивал».

Тревельон, пребывавший в весьма неудобном положении, вытянул шею, чтобы прочитать написанное, и шумно выдохнул.

– Но в то утро вы определенно выглядели так, словно действительно совершили убийство: весь в крови, с зажатым в руке ножом и совершенно не в себе.

Слова капитана прозвучали как обвинение, и все же в его голосе Аполлон услышал заинтересованность и впервые вдруг ощутил крошечный, совсем слабый проблеск надежды. Он осторожно пожал плечами и написал: «Я был пьян».

Судя по тому, как Тревельон принялся массировать икру правой ноги, его сильно беспокоила боль.

– Я повидал немало выпивох, и у большинства из них была хоть какая-то логика. В ваших же действиях не было никакого смысла.

Аполлон вздохнул. Кожу саднило в том месте, где ее вскользь зацепила пуля, голова раскалывалась, а рубашка изрядно пропиталась сочившейся из раны кровью, но что еще хуже – он все еще отчетливо ощущал прикосновение прохладных изящных пальцев мисс Стамп к своей щеке. Это было так чувственно. А капитан разрушил этот хрупкий момент близости. На лице мисс Стамп был написан такой ужас, когда Аполлон жестом приказал ей уйти вместе с ребенком. Ему хотелось разыскать ее и убедиться, что она в полной безопасности и не слишком напугана, а еще извиниться: причиной ужаса на ее лице была ситуация, а не он.

Аполлон хотел уже встать и уйти, оставив Тревельона лежать в грязи, но капитан его узнал, обнаружил его убежище, поэтому так или иначе эту проблему придется решить. К тому же Тревельон оказался первым за долгое время, кто согласился выслушать его версию развития событий, поэтому, вместо того чтобы развернуться и уйти прочь, Аполлон опять взял в руки блокнот и аккуратно написал: «Я помню, как сидел за столом с друзьями, как мы прикончили первую бутылку вина, и больше ничего».

Пока Тревельон читал, Аполлон снял жилет и рубашку и обвязал голову на манер чалмы.

Тревельон поднял голову.

– Думаете, вам что-то подсыпали?

Аполлон склонил голову набок и пожал плечами, что должно было означать: «Вероятно». В сумасшедшем доме у него было достаточно времени, чтобы обдумать случившееся. Долгие, долгие годы сожаления и раздумий. Теперь, по прошествии времени, мысль, что в вино что-то подсыпали, казалась все более очевидной.

Он поднялся на ноги и протянул руку капитану.

Тревельон довольно долго никак не реагировал, и Аполлон уже хотел было убрать, но тот наконец решился и ухватился за руку.

– Полагаю, к этому времени вы могли бы уже меня убить.

Аполлон вскинул бровь, однако рывком поднял Тревельона с земли. Он не издал ни звука, но его тело было так напряжено, что любому стало бы понятно, какую невероятную боль он терпит.

Тревельон оперся на трость, но Аполлон продолжал поддерживать его за плечи, и поскольку капитан не отстранялся, было понятно, что эта помощь ему необходима. Килбурн довел его до поваленного дерева, которое мисс Стамп использовала в качестве письменного стола, и, поморщившись, капитан осторожно опустился на него, вытянув перед собой больную ногу.

– Почему вы не можете говорить? – спросил он, глядя на присевшего на корточки перед ним Аполлона.

В ответ тот написал единственное слово: «Бедлам».

Брови капитана сошлись на переносице, и, судорожно сжав блокнот, он сурово посмотрел на Аполлона и медленно проговорил:

– Если вы не убивали, значит, это сделал кто-то другой. И этот кто-то до сих пор разгуливает на свободе. Я же совершил ужасную ошибку: арестовал не того человека.

Аполлон смотрел на него, с трудом сдерживаясь, чтобы не усмехнуться, пусть и с горечью. Четыре года голода, издевательств в наказание за преступление, которого не совершал. Какими бы искренними ни были сожаления, слишком они запоздали.

Внезапно Аполлон впервые за многие месяцы открыл дверь темной комнаты на задворках своего сознания и выпустил их: Хью Мобри, Джозеф Тейт, Уильям Смизерс. Его друзья встали перед ним как живые. Мобри с внутренностями, вывалившимися на устланный соломой пол таверны; Тейт, практически невредимый, с раной в груди и тремя отсутствующими пальцами; Смизерс с открытыми глазами, застывшим на мальчишеском лице удивлением и перерезанным горлом.

Вместе с Мобри и Тейтом Аполлон учился в школе, а Смизерс был каким-то дальним родственником Тейта. Все они были веселые парни, с которыми здорово было пить всю ночь напролет. А потом он проснулся, и явь оказалась ужаснее самого кошмарного сна.

Аполлон заморгал, стараясь избавиться от образов и кошмарных воспоминаний, и посмотрел на Тревельона.

Тот тоже не спускал с него глаз: спина прямая, выражение лица мрачное и решительное.

– Эту несправедливость необходимо исправить, и сделать это должен я. Мы вместе найдем настоящего убийцу.

Аполлон улыбнулся, хотя и невесело, взял карандаш и начал писать, причем из-за бурлящих в нем эмоций карандаш проткнул бумагу в нескольких местах: «Как? Я провел в сумасшедшем доме четыре года, и за это время никто не усомнился в моей вине. Вы и сами считали меня виновным, когда напали на меня всего несколько минут назад. Где вы отыщете того – или тех, – кто на самом деле совершил преступление?»

Прочитав написанное, Тревельон сухо поправил его:

– Вообще-то это вы на меня напали.

Фыркнув, Аполлон отмахнулся и написал: «Разве ваше начальство не возмутится, если вы будете тратить на поиски служебное время?»

Лицо капитана стало непроницаемым.

– Я уволился со службы.

Аполлон изумленно посмотрел на него. Даже в своем ничем не примечательном черном одеянии Тревельон выглядел военным, офицером. Взглянув на его ногу, он задался вопросом, где и как капитан получил это ранение. Насколько ему помнилось, в то ужасное утро Тревельон не хромал. Поскольку его не покидало ощущение, что расспросы будут неуместны, он написал: «Но мне все равно хотелось бы узнать, как вы собираетесь искать настоящего убийцу. Ведь прошло столько лет».

Тревельон посмотрел на него.

– У вас есть какие-то идеи, подозрения относительно того, кто мог убить ваших друзей?

Аполлон прищурился. Вообще-то он провел немало времени в поисках ответа на этот вопрос, но все же с осторожностью написал: «Забрали наши кошельки».

– Большую сумму?

Аполлон скривил губы. «Только не у меня. Я заплатил за комнату и вино. Полагаю, у остальных оставалось не больше гинеи-двух. У Тейта были с собой довольно дорогие золотые часы покойного отца. Их тоже забрали».

– Не слишком богатая добыча, – тихо произнес Тревельон.

«И за меньшее убивали».

– Это верно, – согласился капитан, – но не так методично. – Он с минуту смотрел в пустоту, рассеянно потирая икру, но потом взгляд его сфокусировался. – Кто были эти убитые? Я запамятовал.

Аполлон перечислил имена, и Тревельон уточнил.

– Насколько хорошо вы их знали?

«Мы общались, вместе выпивали, но особенно близки не были. А со Смизерсом я и вовсе познакомился как раз в тот вечер».

И тем не менее мальчишеское лицо Уильяма отпечаталось в памяти Аполлона навечно.

– Из каких они семей? Может, имели врагов?

Аполлон пожал плечами. «Мобри был третьим сыном барона. Ему прочили карьеру церковнослужителя. Насколько я помню, Тейта сделал своим наследником его дядя, и он должен был получить от него приличную сумму. Во всяком случае, такие слухи ходили в школе. А уж насколько они правдивы, не знаю. У Смизерса, как мне показалось, вообще не было гроша за душой, но одет он был вполне прилично. Что касается врагов, тут мне сказать нечего – не знаю».

Тревельон внимательно прочитал написанное, потом поднял глаза и решительно спросил:

– А у вас были враги?

В ответ Аполлон с кривой ухмылкой написал: «До той ночи – нет».

Взглянув на написанное, Тревельон коротко кивнул.

– Что ж, хорошо. Я начну расследование, а когда что-нибудь узнаю, свяжусь с вами.

Капитан с трудом поднялся на ноги. Аполлон хотел было ему помочь, но его попытка была встречена гневным взглядом, поэтому рисковать не стал.

Когда Тревельон наконец выпрямился, его лицо было багровым от натуги и блестело от пота.

– Будьте осторожны, милорд, – произнес бывший солдат, впервые заговорив с Аполлоном так, как того требовало его положение в обществе. – Если мне удалось вас разыскать, то это могут сделать и другие.

Аполлон гневно взглянул на капитана. «Как вы меня нашли?»

– Проследил за вашей сестрой, – сухо ответил тот. – Ее светлость действовала очень осторожно и осмотрительно, но я все же заметил, что она регулярно исчезает из дома. Никто в Уэйкфилд-Хаусе не знал или не захотел сказать, куда она уходит, поэтому я решил сам это выяснить. Правда, из-за нового места службы мне не сразу представилась такая возможность. А сегодня у меня выходной.

Аполлон вскинул брови: бывший драгун чертовски много знал об Уэйкфилд-Хаусе и его обитателях, – и поспешно написал: «Где вы служите?»

– Я охраняю леди Фиби, – просто ответил капитан и, наклонившись, подобрал свои пистолеты.

«Не будь у него такой военной выправки, его можно было бы принять за пирата», – подумал Аполлон.

– Хорошего дня, милорд, – кивнул Тревельон. – Прошу вас, не отмахивайтесь от моего предостережения. Если люди короля найдут вас раньше, чем я смогу доказать вашу невиновность, вы знаете, чем это может закончиться.

Аполлон знал: смертью или, того хуже, опять заточением в сумасшедший дом, – поэтому кивнул в ответ.

Некоторое время он наблюдал, как капитан медленно бредет по тропинке в сторону Темзы, а потом поднял с земли свою сумку, сунул в нее блокнот и пошел прочь в противоположном направлении. У него кружилась голова, а к горлу неприятно подступала тошнота, что, несомненно, было результатом удара по голове, но он попросту не мог не разузнать, в порядке ли мисс Стамп.

Аполлон ускорил шаг почти до бега, стараясь не обращать внимания на усилившуюся головную боль. Мисс Стамп смотрела на него такими глазами, как будто бы он чем-то ее привлек. Никто никогда не смотрел на него так, особенно женщины.

Когда он наконец вошел в театр, первыми, кого увидел, были мисс Стамп и Мод, а потом показался и Индио с булкой, щедро намазанной джемом, в руках. Все выглядели вполне нормально, если бы не выражение лица мисс Стамп, когда она развернулась к нему. Это был не просто страх – это был панический ужас.

Калибан с грохотом распахнул дверь, и у Лили промелькнула мысль: «Слава богу, жив», – но облегчение мгновенно сменилось испугом, когда она увидела запекшуюся кровь на его лице и замотанную окровавленной тряпкой голову. А еще – это, конечно же, не так важно, как то обстоятельство, что он ранен и опять где-то оставил свою рубашку, – ужасно отвлекала внимание обнаженная мускулистая грудь Калибана.

– Вспомни Китти, – прошипела Мод у нее за спиной, и Лили впервые испытала огромное желание отвесить своей любимой няньке оплеуху, но сдержалась.

– Нагрей воды.

Мод что-то пробормотала себе под нос, но к очагу все же отправилась.

– Что случилось? – спросил Индио. – Почему Калибан весь в крови? Он убил того дяденьку?

Его голос звучал не испуганно, а скорее восторженно, и Лили с ужасом посмотрела на сына.

Калибан подошел ближе со своей окровавленной головой и отвлекающим внимание торсом и, опустившись перед мальчиком на колени, достал из потрепанной матерчатой сумки блокнот. «Никто никого не хотел убивать: просто произошло небольшое недопонимание между друзьями».

Лили прочитала написанное вслух и удивленно взглянула на гостя. Даже Нарцисска была не настолько наивна, чтобы поверить такому объяснению.

Немой покачнулся, и Лили бросилась к нему, чтобы подхватить под руку – очень крепкую – и помочь сесть на стул. Ведь если он лишится чувств на полу, то ему так и придется там лежать, поскольку они с Мод ни за что не смогут его поднять.

– Он ушел? – спросила она взволнованно. – Тот человек?

Аполлон устало кивнул, а Лили наклонилась к его уху и прошептала:

– Он мертв?

Его губы изогнулись в усмешке, однако он отрицательно покачал головой, а уже в следующее мгновение его загорелое лицо начало приобретать землистый оттенок.

Лили поспешила к каминной полке и схватила бутылку с отвратительным вином. В своем нынешнем состоянии Калибан вряд ли обратит внимание на качество, к тому же вино сейчас служило медицинским целям.

Лили наполнила стакан и сунула ему в руки.

– Пейте. – Потом оглянулась через плечо: – Мод, где вода?

– Я не Господь Бог и не могу вскипятить воду быстрее, – с кислым выражением лица проворчала та.

– Он ранен, Мод, – укорила служанку Лили, поднимаясь на ноги, и строго приказала Калибану: – Сидите.

Она быстро сходила в свою комнату, отыскала старую сорочку и вернулась на кухню.

Индио, вскочив со своего стула заглядывал Калибану в лицо, в то время как Нарцисска облизывала его липкие пальцы.

– Индио, не приставай к нему, – мягко попросила Лили и начала снимать окровавленную тряпку с головы Калибана.

Его тело было так близко, что она ощущала его жар и терпкий мужской аромат, а когда нечаянно коснулась плеча, по ее собственному телу пробежала дрожь.

Он же покорно сидел на стуле, позволив ей делать все, что считает нужным. Тряпица на голове оказалась остатками рубашки. Интересно, есть ли у Калибана другая, а то ему придется расхаживать с голым торсом, прикрытым лишь жилетом, и зрелище будет впечатляющим. Лили представила, как будут напрягаться мышцы на его огромных руках, когда он начнет орудовать лопатой или своим устрашающего вида изогнутым ножом. Вот было бы здорово, если бы она могла брать с леди по шиллингу за то, чтобы они сидели возле театра, попивали чай и наблюдали, как он работает. Ну что за глупая идея…

Нахмурившись в попытке обуздать расшалившееся воображение, Лили осторожно сняла с его головы остатки рубашки, и струйка свежей алой крови окрасили рыжеватые пряди. Кровь начала подсыхать, и из-за этого ткань прилипла к волосам и коже.

– А вот и вода. – Мод принесла вскипевший чайник, поставила на расстеленную на полу тряпку и наклонилась, чтобы рассмотреть рану на голове Калибана.

Лили оторвала кусок от своей сорочки, намочила и принялась осторожно смывать запекшуюся кровь с его волос. Ее взору предстала сочащаяся кровью царапина дюйма три длиной.

Мод выпрямилась и в ужасе пробормотала:

– Это же от пули!..

Она направилась в угол комнаты, к своему сундуку.

– Черт! – испуганно воскликнул Индио, но на сей раз Лили не стала его ругать, потому что, сдвинув брови, рассматривала рану.

– Может, ее зашить? – обратилась она к Мод.

– Нет, золотко, в этом нет необходимости: она неглубокая. – Служанка подала ей кусок чистой ткани. – На-ка вот, смочи в вине и прижми к ране.

Лили с сомнением вскинула брови, но все же сделала, как было сказано. Как только ткань коснулась головы, глаза Калибана полезли на лоб, и он зарычал от боли.

– Ему же больно! – воскликнула Лили и поспешно убрала тряпку.

– Да, но вино поможет вылечить рану. – Мод накрыла руку Лили своей и вновь прижала ткань к голове. – Вот так и держи.

Индио, внимательно наблюдавший за происходящим, захихикал:

– Он такой смешной с разноцветными волосами.

Губы Калибана растянулись в слабой улыбке, а Лили озабоченно сдвинула брови.

– Откуда ты все это знаешь, Мод?

– Да пожила среди театрального люда, – усмехнулась та. – Уж больно они задиристые. Скольких я залатала, когда перепьют да передерутся, и не сосчитать.

Судя по всему, эта информация очень заинтересовала Индио.

– А дяде Эдвину когда-нибудь стреляли в голову?

– Думаю, что нет, сынок: твой дядя умеет выпутываться из таких передряг, бережет свою шкуру. – Мод похлопала Лили по руке, чтобы та подняла тряпицу, осмотрела все еще кровоточившую рану и кивнула. – Давай замотаем ему голову, золотко.

Женщины разорвали сорочку на полосы, Лили прижимала к ране пропитанную вином тряпицу, а Мод начала бинтовать голову Калибана. К тому времени как они закончили, он стал похож на мумию.

Индио покатывался со смеху:

– Он похож на старика, у которого болят зубы!

Взвизгнув, Нарцисска подскочила к своему хозяину и принялась хватать за ноги, чем развеселила Мод.

Впрочем, она быстро погасила улыбку и назидательно проговорила:

– Я хочу, чтобы ты знал, юный Индио: ты видишь самую лучшую работу, какую только может выполнить сестра милосердия.

Индио, посерьезнев, спросил:

– А с ним все будет в порядке?

– Конечно, сынок, – решительно кивнула Мод. – Но твоей матери лучше уложить его в постель. Он выглядит ненамного лучше покойника, так что хороший сон ему не помешает. У бедняги, похоже, кровати-то нет. А теперь идем: нам нужно приготовить ужин.

Индио тотчас же вскочил со своего места, поскольку обожал помогать взрослым, и вместе с няней направился к камину в сопровождении любопытной Нарцисски.

Лили посмотрела на Калибана. Он слегка обмяк на стуле, глаза его были закрыты.

– Сможете дойти до кровати?

Кивнув, он открыл глаза, такие тусклые, словно он опять притворялся умалишенным.

– Можете встать? – спросила она мягко.

Он так тяжело поднялся, словно был мертвецки пьян, и Лили поспешно подставила плечо, чтобы он смог опереться. Конечно же, она не смогла бы его удержать, но помогла дойти до своей крошечной спальни. На узкой убогой кровати этот огромный мужчина выглядел так, словно лежал в детской кроватке: ноги свешивались, одна рука, соскользнув с матраса, касалась пола. Но, судя по всему, Калибану было удобно: он тотчас же закрыл глаза. Неужели заснул? Склонившись над ним, Лили шепотом позвала:

– Калибан.

Глаза на мгновение открылись, но взгляд был совершенно бессмысленный, и Лили оставила его в покое.

Калибан опять закрыл глаза. Если он и притворился спящим, то актер из него куда лучше тех, что играли с Лили на сцене.

Разочарованно вздохнув, она подошла к изножью кровати. Гамаши и ботинки Калибана были все в грязи, но, хоть и поморщившись от отвращения, она храбро взялась за дело: расшнуровала гамаши и расстегнула пряжки ботинок, прежде чем, подивившись их размеру, аккуратно поставить под кровать. После этого Лили разыскала еще одно одеяло и накрыла раненого двумя: одним верхнюю половину туловища, а другим – нижнюю.

Окинув взглядом спящего, Лили вышла из спальни и направилась в кухню.

Индио стоял возле очага и помешивал что-то в кипящем горшке, а Мод за ним надзирала. Посмотрев через плечо на Лили, няня сказала:

– Чай на столе, золотко. Присядь, выпей чашечку, но сначала хорошенько отмой руки.

Устало кивнув, Лили направилась к двери. Странно, но ей нравилось, что Мод наставляет ее, как когда-то в детстве, хотя она сама теперь мама.

Небо уже начало темнеть, и Лили подивилась, как быстро пролетело время. Она испугалась за Индио, а потом хлопотала над Калибаном, и даже не заметила, как день почти прошел.

Лили подошла к бочке, стоявшей у двери, сняла с нее деревянную крышку и зачерпнула немного воды, чтобы смыть с рук кровь и грязь. Наблюдая, как розовые струйки стекают в пыль у ног, образовывая маленькие ручейки, она вспомнила другой раз, когда точно так же смывала с рук кровь. Лицо ее дорогой Китти так распухло, что та не могла открыть глаз, а рот превратился в ужасное кровавое месиво.

А все из-за огромного злобного мужчины.

Лили наблюдала, как остатки воды впитались в землю, и в ее ушах опять прозвучали слова Мод: «Вспомни Китти». Неужели она совершила глупую и, возможно, фатальную ошибку?