Текст книги "Истории о безумном йогине. Жизнь и безумная мудрость Другпы Кюнле"

Глава 5. Учителя и учения

Помедитировав несколько месяцев в Самье Чимпху, Кюнле снова почувствовал неусидчивость и понял, что пора продолжить странствия. Уйдя из Самье Чимпху, он бесцельно бродил по сельской местности Центрального Тибета, останавливаясь в различных пещерах и деревнях. Однажды ночью, когда он сидел один под яркими звёздами, его охватил страх. Безграничное пространство ночного неба, распростёртое над ним, походило на бездонный океан пустоты. Кюнле ощутил, что его осознание самого себя исчезает стремительно; он не был готов к такому быстрому, всеобъемлющему растворению «я». Уловив проблески необъятности своей изначальной природы, он понял, что боится потерять привычные ориентиры, и его охватила тревога. В отличие от переживания ясности и покоя, которое он получил в то полнолуние в пещере Еше Цогьял, сейчас Кюнле не мог полностью отпустить всё и расслабиться.

Пытаясь успокоить своё учащённое дыхание и избавиться от охватившего его страха, он понял, что ему нужны дальнейшие наставления о том, как покоиться в природе ума. Кюнле решил найти учения по махамудре – глубокой устной традиции, лежащей в основе линии другпа кагью, в которой реализованный мастер непосредственно указывает ученику на реальность. Кюнле знал многих учителей этой древней традиции – их имена изредка встречались в стандартной практике запоминания и декламации, на которой он до сих пор сосредоточивал свои силы. Кроме Лхацунпы, он чувствовал вдохновение при упоминании имени ещё одного ламы – Сонама Чогдена из округа Ронг. Ронг располагался на юго-западе Тибета. Здесь находился знаменитый монастырь Чамтрин Лхакханг, построенный в VII веке первым буддийским царём Тибета Сонгценом Гампо. В XI веке храм посетил великий индийский учёный Атиша. Кроме того, говорят, что в Ронге много медитировал знаменитый тибетский йогин Миларепа. Кюнле всегда хотел побывать там и подумал, что сейчас для этого самое подходящее время.

Через несколько недель Кюнле прибыл в Ронг. Как и другие странствующие практикующие, он встретился с Сонамом Чогденом и получил наставления по медитации махамудры, которая привела ламу к пробуждению. В своём дневнике Кюнле записал: «Я получил от него полные наставления по махамудре, о едином вкусе, а также по йоге внутреннего тепла, основанные на его собственном опыте»⁶². Помня слова Лхацунпы о применении полученных наставлений на практике, Кюнле решил оставаться в затворничестве в Ронге до тех пор, пока в его переживании не возникнет осознавание природы ума⁶³.

Он без труда договорился о проживании в небольшой хижине на склоне горы, откуда открывался вид на Чамтрин Лхакханг. Шли дни. Кюнле всё больше погружался в практику, делая перерывы лишь на скудный приём пищи дважды в день и на несколько часов сна. Впервые войдя в хижину, он чрезвычайно обрадовался, обнаружив там сборник ваджрных песен Янгонпы⁶⁴ – странствующего йогина, чьи стихи и песни напрямую говорили с Кюнле, углубляя медитативные переживания. Кюнле не знал, как стихи оказались в хижине. Он предположил, что, возможно, сам Янгонпа медитировал там.

Учитывая, как сильно песни Янгонпы вдохновляли Кюнле войти в состояние немедитации, он однажды задался вопросом: «Для состояния немедитации я должен покоиться в природе ума, отбросив умопостроения, планы и сосредоточение на чём бы то ни было. Я должен полностью расслабиться в потоке природы явлений как они есть, отбросив любые умственные измышления». Когда я чувствую необходимость применять медитационные техники, не вызвано ли это страхом, что простое пребывание в естественном состоянии не есть медитация? Мне следует научиться постоянному расслаблению и ничем не прерывать свою медитацию»⁶⁵.

Тогда же, беседуя с другим практикующим, Сонамом Зангпо, который иногда навещал его, Кюнле задал вопрос о практике драгоценного учения «Приближение и достижение трёх ваджр», открывшегося мастеру Ургьенпе⁶⁶ в видении Ваджрайогини.

– Как следует практиковать три ваджры – тела, речи и ума? Действительно ли эти три ваджрных тела такие же, как наши обычные тело, речь и ум? Как понимать, что все они – одно целое?

Сонам Зангпо ответил:

Всё, что видно глазами, – это обычная форма. Но поскольку все эти видимости лишены независимого существования, они считаются просветлённой формой. Природа просветлённой формы неизменна – это тело ваджры. Любые звуки – это обычная речь. Но когда они воспринимаются такими, какие есть на самом деле, они становятся просветлённой речью. Природа просветлённой речи неизменна – это речь ваджры. Хотя всё, что проявляется, не имеет независимого существования, мы не распознаём эту истину. Мы находимся в мире чувствующих существ. Но ум, свободный от всех умопостроений, – это просветлённое сердце будды. Когда мы осознаём это, ум становится непоколебимым умом ваджры. Помни об этих трёх истинах и пребывай в расслаблении⁶⁷.

Кюнле принял эти наставления близко к сердцу и провёл в затворничестве ещё полгода.

Посещая учителей

Завершив затворничество, Кюнле снова посетил Сонама Чогдена. Услышав о медитативных переживаниях Кюнле, тот остался доволен. Но, увидев длинные волосы Кюнле и его одежду мирянина, нахмурился.

– Даже Цангпа Гьяре жил как монах, – сказал он и процитировал слова Гьялванга Дже: – «Важно поддерживать смысл, нося три монашеских одеяния и шапку, которые отличают монаха кагью».

Затем он велел Кюнле обрить голову, и Кюнле сделал это безо всякого сопротивления, с отстранённым интересом наблюдая, как его длинные тёмные волосы прядями падают на землю. Сонам Чогден посвятил Кюнле в сан, дал ему одеяние монаха и шапку для медитации.

Затем он спросил Кюнле:

– Как реализовать все Шесть йог Наропы непосредственно, сразу?

Не задумываясь, Кюнле ответил:

Если поддерживать ум в его естественном состоянии, кармические ветра прекратятся сами собой – это йога внутреннего тепла. Когда кармические ветра прекратятся, тело уподобится отражению в зеркале – это йога иллюзорного тела. Когда все явления предстанут призрачными – это третья йога, йога сновидений. Когда тело и все явления обретают яркую, ясную светоносность и сияют беспрестанно – это йога ясного света. Когда реализация не ограничена ни сансарой, ни нирваной – это йога промежуточного состояния. Когда сознание перестаёт цепляться за воспринимающего и воспринимаемое – это йога переноса сознания⁶⁸.

Удовлетворённый ответом Кюнле, Сонам Чогден вручил Кюнле угощения и подарки. Но когда он предложил ему остаться в его монастыре, Кюнле отказался. Оседлая монашеская жизнь казалась ему ловушкой и верным способом потерять вдохновение. Он почувствовал сильное желание снова посетить Лхацунпу. Выразив благодарность и дружеское расположение, Кюнле покинул монастырь и снова отправился искать своего учителя.

Поиски Лхацунпы потребовали усилий. Будучи странствующим йогином, он не задерживался подолгу на одном месте. Из расспросов йогинов, встреченных по дороге, Кюнле узнал, что Лхацунпа даёт учения на его родине – в крошечной деревушке, расположенной высоко в горах, на юге Центрального Тибета. Опасаясь, что не успеет застать учителя, Кюнле быстро направился туда. Увидев толпу людей, которые расположились в палатках и других временных жилищах, он почувствовал облегчение. Увидев одного из сопровождающих Лхацунпы, Кюнле спросил, можно ли ему коротко пообщаться с ламой. К его удивлению, сопровождающий, вернувшись, сообщил Кюнле, что лама хорошо его помнит, и тут же провёл в личные покои Лхацунпы.

Безо всяких предисловий Лхацунпа спросил Кюнле:

– Ты продвинулся на духовном пути?

Ошеломлённый, Кюнле пробормотал:

– Я медитировал, но не знаю, продвинулся я или нет.

Лхацунпа пристально посмотрел на него своими тёмными глазами. Его взгляд был твёрдым.

Он спросил:

– Возникает ли твоё сострадание без усилий? Велико ли твоё стремление к преданности? Устойчив ли твой ум в медитативном погружении? Испытываешь ли ты сильное отвращение к мирским заботам? Есть ли сила и непрерывность в твоём усердии? Возникает ли всё больше чистых проявлений? Если все эти переживания присутствуют – это признаки продвижения. Были ли у тебя такие переживания?

Кюнле вздохнул.

– Что ж, – сказал он, – думаю, мне нужно ещё много медитировать! Ринпоче, пожалуйста, расскажи, как практиковать накопление заслуг?

Лхацунпа улыбнулся:

– Внимательно посмотри на обнажённую суть своего собственного ума; расслабься и оставь её такой, какая она есть, отбрось все усилия. Не привязывайся ни к чему⁶⁹.

Привязанность к чувственным удовольствиям

После ухода от Лхацунпы Кюнле продолжил странствовать, иногда оставаясь в затворничестве месяцами, иногда продолжая своё путешествие. Время от времени учителя, у которых он получал наставления, приглашали его помогать им. Чувствуя, что такая «работа» может принести много пользы, Кюнле ходил по Тибету из одного региона в другой, посещая разных лам.

Эти странствия давались ему нелегко по ряду причин. Кюнле вырос в богатой семье, раньше у него были лучшая еда, одежда и жильё, и он всё-таки не был готов радикально изменить образ жизни изнеженного господина, став смиренным служителем. Даже во время шестилетнего служения владыке Кунту Зангпо он никогда не знал недостатка в еде, одежде и различных удобствах. Одна из главных трудностей, с которыми он столкнулся, став странствующим помощником, заключалась в том, что прокормиться милостыней было почти невозможно. Кюнле быстро узнал: те, кто состоит в свите высокого ламы, должны сами обеспечивать себя в пути едой, кровом и необходимыми вещами, в то время как лама и его ближайшие помощники получают обильную еду и питье, а также много ценных подношений.

Однажды, сопровождая своего двоюродного брата, настоятеля Ралунга, Кюнле прибыл в уезд Чаюл. Нгаванг Чогьял отправился туда, чтобы получить учения от молодого ламы по имени Кукье Ринпоче, сына правящей семьи той области. Кюнле не чувствовал особой связи с Нгавангом Чогьялом, хотя тот и был его двоюродным братом. Когда приближённые Нгаванга поручили Кюнле роль обычного помощника, проигнорировав их семейную связь, Кюнле предположил, что двоюродный брат тоже не чувствует с ним связи, хотя ранее был добр к нему, пригласив пожить в Покья. Когда группа Кюнле пришла в поместье правителя, вся семья, за исключением Кукье Ринпоче, выстроилась на обочине дороги, ведущей к воротам. Благоприятные символы, начертанные белым мелом на земле, походили на древние письмена, проступавшие из пыльной земли.

Нгаванг Чогьял со своими людьми медленно шёл впереди. Мать Кукье Ринпоче вышла с белым шарфом, накинутым на обе руки. Её тёмные волосы, украшенные бирюзой и кораллами, были уложены высоко, а нарядная парчовая чуба, как показалось Кюнле, была расшита мелкими бусинами из янтаря. Она низко поклонилась Нгавангу Чогьялу, протягивая ритуальный шарф. Он улыбнулся и накинул шарф ей на шею в знак благословения, прикоснувшись лбом к её лбу. Кюнле не слышал, что они сказали друг другу, но вскоре группа снова двинулась вперёд и прошла через ворота. Нгаванг Чогьял вошёл во двор вместе со своими ближайшими помощниками. Но когда Кюнле и другие помощники подошли к воротам, охранник преградил им путь.

– Идите туда, – он указал на скопление маленьких хижин в стороне. – Госпожа Кармо не хочет, чтобы вы были в доме.

Кюнле и другие помощники молча переглянулись. В хижине они обнаружили горшок со слабозаваренным масляным чаем. Выпив его, они устроились как смогли. Кюнле оглядел своих спутников, обратив внимание на рваные плащи и пыльную обувь. Они неделями спали на дороге, не имея возможности помыться и постирать вещи. Ни у кого из них не было запасной одежды. На мгновение ему вспомнились его прежние одежды и те парчовые чубы, которые он надевал, когда его семья принимала высокопоставленных гостей или учителей. Он провёл рукой по голове. Его волосы, сбритые месяц назад, когда он давал обеты послушника, отросли и превратились в густую щетину. Его бордовые монашеские одежды запылились, испачкались и уже обтрепались на подоле.

К ночи служанки принесли из поместья одеяла, масло и цампу. Еды едва хватило на всех, и, заворачиваясь в свои спальные халаты и одеяла, они всё ещё были голодны. Кюнле и остальные путники провели беспокойную ночь, а затем ещё несколько. Наконец к хижине подошёл человек и повёл их на территорию поместья. Многие люди пришли выразить своё почтение молодому Ринпоче, и формальности подразумевали большое собрание людей с традиционным обменом подарками. Их провели в храм – большую комнату, богато украшенную настенными фресками и тханками с изображениями держателей линии кагью. Кукье Ринпоче восседал на высоком троне у ног огромной золотой статуи Ваджрадхары, по обе стороны от неё стояли статуи поменьше. Это были статуи основателей традиции кагью – Тилопы, Наропы, Марпы, Миларепы и Гампопы. С одной стороны на низком троне сидел Нгаванг Чогьял, стол перед ним ломился от подношений. Вокруг основания высокого трона были сложены многочисленные подарки, которые они принесли Кукье Ринпоче.

Мать Кукье Ринпоче, госпожа Кармо, жестом пригласила их группу занять места в конце храма. Остальная его часть была заполнена домочадцами, ближайшими помощниками, чиновниками и высокопоставленными лицами, прибывшими из города. Кюнле заметил выражение лица Кармо, когда та наблюдала за его группой. Её улыбка была натянутой, а челюсть напряжённой. Было видно, что госпожа Кармо им не рада. Она отвернулась от них с таким выражением, будто увидела что-то неприятное. От старых служанок они узнали, что хозяйка придавала большое значение внешности. Она была верующей буддисткой и имела сильную тягу к Дхарме, но при этом так беспокоилась о том, в каком виде люди предстают перед её сыном, что могла проявлять недружелюбие и скупость⁷⁰. Кюнле было неловко, он чувствовал себя не в своей тарелке. Он думал, что предпочёл бы бродить по горам, медитируя там, где захочется. Всё это представление казалась ему бессмысленным, жалким и лицемерным.

Однако прежде, чем они ушли, их проводили наверх на благословение к Кукье Ринпоче. Кюнле удивило и обрадовало то, что молодой лама, который, как говорили, был реинкарнацией знаменитого учителя Гьялванга Чодже, улыбался всем с неподдельным интересом и добротой. Благословляя каждого, он наклонялся и спрашивал имя человека и давал ему небольшой парчовый мешочек со священными лекарствами, нитями благословения и пилюлями долгой жизни. Когда Кюнле подошёл к нему, их глаза встретились. За взглядом молодого ламы Кюнле почувствовал присутствие древнего существа; оно было намного старше подросткового тела ламы. Это было всё равно что посмотреть в глубокую, широкую, струящуюся реку. Кукье Ринпоче коснулся своим лбом лба Кюнле. Этот момент Кюнле запомнил и многие годы возвращался в Чаюл, чтобы встретиться с этим учителем.

Их отъезд проходил так же, как и приезд. Семья и маленькие дети выстроились вдоль дороги. Госпожа Кармо вывела четырёх лошадей, и каждая из них была нагружена традиционными подношениями, которые делают приезжающему учителю. Она с важным видом преподнесла их Нгавангу Чогьялу. Помощникам из группы Кюнле ничего не предложили. Далее их путь пролегал через долину Ярлунг. Плетясь далеко позади Нгаванга Чогьяла с его приближёнными, которые ехали на лошадях, Кюнле, глядя на поля, заметил, что урожай был скудным. Его подозрения подтвердились, когда в деревнях, через которые они проходили, никто не дал им никакой еды.

Он остановился на отдых возле небольшой деревушки. Сидя и греясь на солнце, он увидел собаку. Она лежала на обочине, а щенки жадно сосали её иссохшие соски. Щенки выглядели тощими и голодными, как и он сам. Два щенка, которых оттеснили от матери, смотрели большими глазами, как сосут остальные. Почувствовав, что без его помощи эти двое, скорее всего, умрут от голода, Кюнле взял их на руки и спрятал под накидкой, согревая теплом своего тела. Он покормил их, доставая маленькие шарики цампы из дорожной сумки. Щенки глотали каждый кусочек, пока их не потянуло в сон. Они прижались к нему. Прикосновение их мягких, тёплых тел было приятным.

Через несколько дней они прибыли в монастырь Таклунг, чтобы получить учения от Нгаванга Драгпы⁷¹. Кюнле нечего было поднести в благодарность за учения, и он протянул ламе щенка-мальчика. Казалось, лама был в восторге от живой, дружелюбной энергии пёсика⁷². Кюнле оставил себе девочку. Она вела себя тихо, спокойно, и Кюнле решил, что она станет прекрасным компаньоном. Он назвал её Небом.

Добравшись до Напху – священного места, связанного с Лингрепой, гуру Цангпа Гьяре, основателя линии другпа кагью, – Кюнле был полумёртв от голода. Когда им подали кашу из зелёных овощей, все присутствующие жадно набросились на еду.

Наблюдая за ними, Нгаванг Чогьял выругался: «Вы, голодные духи, не способны себя сдерживать!».

Кюнле почувствовал раздражение. Он подумал: «Вы, люди, считаете себя очень важными. Куда бы вы ни шли, вы выпиваете по девять чашек масляного чая на каждой чайной церемонии, которую вам устраивают! Вы жуёте сахарную цампу так, будто это обычная репа! У вас такие же большие желудки, как и у нас, но из-за кармических причин, возникших в наших прошлых жизнях, мы вынуждены соглашаться с любыми вашими словами. Пожалуйста, простите меня!»⁷³.

Кюнле было трудно расслабиться и согласиться с тем, что ему достаточно того, что дают. Его воспитание не подготовило его к неопределённости, он не привык прикладывать усилия для удовлетворения основных потребностей. Часто его одолевала сильная тяга не только к еде, но и к удобствам лёгкой жизни, какой он жил в детстве. Расстроившись из-за своей жажды чувственных удовольствий, он спросил близкого ученика Гуру Катхога, йогина из линии ньингма, который путешествовал вместе с ними⁷⁴: «Чувственные удовольствия и духовная практика кажутся несовместимыми. Как мне с этим быть?».

Йогин нетерпеливо посмотрел на него: «Все вы, кагьюпа, глупцы. Вы считаете чувственные наслаждения изъянами. Мы же, ньингмапа, переживаем три царства сансары как поля трёх тел будды. Наслаждаясь чувственными удовольствиями и принимая их такими, как они есть, мы достигаем освобождения. Все эти идеи о добродетельных и недобродетельных поступках – всего лишь концепции. Но ведь концепции являются по своей природе Самантабхадрой, не правда ли? Так что толку отказываться от одного или достигать другого?».

Видя, что Кюнле беспокоится о том, как он выглядит перед другими, йогин продолжил: «Если твой ум и характер жестки, возможно, некоторые люди не поверят тебе и у тебя будет меньше учеников. Но когда ты перестанешь беспокоиться о том, какое впечатление производишь на других, возрастут опыт и реализация».

Кюнле подумал, что смысл сказанного йогином прекрасен, но трудно применим на практике, однако перестал стараться угодить кому-либо в чём-либо. К его удивлению, люди не потеряли веру в него, напротив: их вера, казалось, значительно возросла. Наконец он почувствовал, что расслабляется, и по возможности пил пиво и упражнялся в стрельбе из лука. Он также совершал благие действия – побуждал всех встречных повторять мантру сострадания Авалокитешвары Ом мани падме хум, наставлял их не брать мёд из ульев⁷⁵, не убивать даже вшей и так далее⁷⁶.

Глава 6. Паломничество

Надеясь очистить некоторые из своих привязанностей, Кюнле решил совершить паломничество в священный горный регион Цари. Перед отъездом он встретился с Конгпо Сангье Палвой, чтобы получить учения по Зеркальному циклу Чергомпа. Почувствовав его намерение, Сангье Палва сказал:

В наши дни вы, реализованные, совершаете то, что только называется паломничеством. Вы уже съели милостыню, предложенную вам осенью, и сосредоточились на выпрашивании цампы. Вы делаете вид, что вся еда и питьё – это «подношения» Гуру Ринпоче в десятый лунный день. На церемонии подношения весенних цветов в Гунгтханге вы мечетесь по улицам и суетитесь больше, чем муравьи, добывая вещи и пиво с помощью лжи. Почему бы тебе просто не остаться в уединённом месте и не понаблюдать за своим умом?⁷⁷

Расстроившись, Кюнле принял это наставление близко к сердцу. Он остался в затворничестве на несколько месяцев, но снова почувствовал желание совершить паломничество в Цари. Серьёзно обдумав своё намерение, он пришёл к выводу: «Отправиться в святое место недостаточно; я также должен делать добрые дела. Просто обходить горы и озёра, не совершая добродетельных действий, и надеяться, что это очистит мои омрачения, – ничем не лучше, чем следовать ложным учениям. Великий сиддха Сараха сказал: „Вы можете странствовать по дикой местности и претерпевать множество лишений, но если вы не осознали свою изначальную природу, вы не избавитесь от омрачений“. Действительно, если я останусь на месте и буду повторять мани-мантру, я накоплю больше заслуг»⁷⁸. И всё же стремление обойти священную Хрустальную гору Цари, очистить таким образом кармические препятствия и накопить заслуги не оставляло Кюнле. Наконец он собрал необходимый запас еды и отправился в путь.

Через несколько недель он стоял на краю равнины мандалы Цари, глядя на дно долины, которая спускалась в тропические леса. Из клубящихся облаков поднималась заснеженная вершина Хрустальной горы, озарённая лучами восходящего солнца. Кюнле увидел начало тропинки паломников. Она огибала южный склон горы, поднимаясь всё выше и выше. Перед его умственным взором появился узкий проход, ведущий через девять высоких перевалов, три из которых находились на высоте более пяти километров. Оттуда тропа круто спускалась к маленькой деревушке, расположенной в конце горной цепи.

Кроме вершины Хрустальной горы, сиявшей вдали подобно маяку, Кюнле увидел несколько караванов паломников, которые медленно продвигались по тропе. Между дном долины и всем, что им предстояло пройти, включая холмы и горы, лежали тёмные, распухшие от влаги облака; они заслоняли Кюнле обзор. Он надеялся совершить обход горы в одиночку, но передумал: в тех лесах рыскали свирепые, опасные племена лхопа, которые стреляли отравленными стрелами. Он был рад присоединиться к другим паломникам.

Возвращаясь в лагерь, Кюнле размышлял о том, что это была явная удача – встретить Цанг Ньона, Сангье Гьялцена и У Ньона у Знаменательного оврага⁷⁹ – одного из четырёх глубоких оврагов, окаймляющих священную гору с каждой стороны. В этих ущельях текли бурные реки, символизирующие Четыре посвящения⁸⁰. Кюнле не знал Цанг Ньона, а У Ньона видел лишь мельком, это было на посвящении несколько лет назад. Однако слухи об их аморалистских поступках распространялись повсюду. Цанг Ньон особенно славился своими возмутительными, шокирующими действиями. Например, он размазывал фекалии по своему обнажённому телу и бродил в таком виде по городам. И Цанг Ньон, и У Ньон называли себя «безумными йогинами». Эта напыщенность раздражала Кюнле.

Во время своих странствий он уже встречал тех, кто притворялся «безумными йогинами». Поведение Сангье Гьялцена выглядело особенно подозрительным, поскольку он, казалось, наслаждался тем, что облачался в украшения херуки и выставлял себя на всеобщее обозрение. Буквально накануне Кюнле наблюдал, как Сангье Гьялцен, вымазавшись в крови и пепле, плясал голым вокруг костра, исполняя ритуальный танец перед толпой паломников. Поговаривали, что Сангье Гьялцен съел мозги трупа, вынудив доверчивых паломников поднести ему много еды. Наблюдая за йогином и размышляя над слухами, Кюнле подумал: «Вы, кто использует чистые атрибуты практикующих Тайную мантру – узел на макушке, костяные украшения, кхатвангу⁸¹, юбку из тигровой шкуры, – просто ослы, ряженые в львиные шкуры. Мне кажется, вы раскрываете тайны лишь ради того, чтобы добыть пропитание!»⁸².

И всё же Кюнле решил, что может смириться с таким положением дел, если компания двух йогинов поможет ему совершить паломничество безопасно и не голодая. «Получается, – сказал он себе, – я такой же лицемер, как и они!»

Отпечатки ступней в скале

Несколько дней они пробирались через тропический лес, переходили стремительные горные реки по узким мостикам, сложенным из редких хлипких брёвен, огибали скалы по узким тропинкам, высматривая в лесах опасные племена лхопа, и наконец достигли возвышенности. Над ними бирюзовым веером простиралось бескрайнее небо. Крутые переплетающиеся склоны нижних гор остались позади и растворились в тумане.

Много дней они не видели неба из-за непрекращающегося дождя и густого лесного покрова. Когда солнце наконец появилось, Кюнле почувствовал, как его ум расслабляется, а осознавание расширяется, уподобляясь открытому пространству. Шерстяная накидка хлопала его по ногам, её подол превратился в грязные нити, которые быстро высохли под солнечными лучами и затвердели. Ночью ему приснилось, что У Ньон, громко хвастаясь своими достижениями, оставил след на большом белом камне у тропы. Цанг Ньон, чтобы не отставать, оставил отпечаток ладони. Посмотрев на обоих с презрением, Кюнле сказал: «Даже моя собака так может!». Он поднял лапу Неба и приложил её к скале⁸³.

Песня реализации в священной долине Чигчар

На следующий день они прибыли в высокогорную долину Чигчар, расположенную по северную сторону Хрустальной горы. Рассыпанные по траве серо-голубые цветы, известные как «демон чёрного нага», трепетали на ветру; разнообразные деревья распускались и отбрасывали тени. Очарованный красотой долины, Кюнле отдалился от спутников. Устроившись в тени дерева, он расслабился умственно и физически, позволяя всем переживаниям возникать, пребывать и растворяться подобно пушистым облакам, которые появлялись и исчезали высоко в небе.

Сидя там, он видел призрачные танцующие формы многочисленных даков и дакини. Подобно радужной реке, они текли вверх по склону горы, расступаясь вокруг его неподвижной фигуры, как расступается поток воды, встретив на пути камень. Вершина Хрустальной горы за его спиной превратилась в золотой дворец божества Херуки Чакрасамвары. Вокруг божества и дальше по склону – среди холмов, скал и озёр – возникали бесчисленные танцующие йогини. И вот в небе появилась она. Её золотые одежды закручивались вихрем, тёмные волосы взлетали вверх, а из глаз струился свет. Песня вылетела из уст Кюнле, как птица:

На высоких вершинах горной цепи кагью, среди облаков удачливых сиддхов, где громыхают четыре потока, герой кагью, Кюнле, поёт эту песню.

Если вы не вникаете в суть слов Будды, какой смысл следовать его словам? Если подлинный духовный учитель не руководит вами, какой смысл в вашей доморощенной мудрости?

Если вы не любите каждое существо, как собственного ребёнка, какой смысл быть искусным в практиках порождения бодхичитты и вхождения в неё? Если вы не понимаете, что три обета имеют единую суть и не отличаются друг от друга, какой смысл практиковать один обет, пренебрегая другими?

Если вы не знаете, что Будда находится внутри вас, вы подобны силачу, ищущему силу вовне; какой в этом смысл? Если вы не знаете, как медитировать непрерывно и оставаться расслабленными, то какой смысл медитировать с целью отгородиться от концепций?

Если они не могут соединить все действия с четырьмя временами йогического поведения, то кто эти йогины, называющие себя «безумными»? Даже обладая однонаправленным сосредоточением, но не осознавая, что истинное воззрение находится за пределами оценочных суждений, какую пользу они получат?

Те, кто не научился избавляться от голода и жаждет пищи, накапливают долги – кто оплатит их в будущем? Те, кто не проявили признаков жара блаженства, но при этом ограничиваются белой хлопковой одеждой, страдают в холодных адах прямо сейчас! Какой в этом смысл?

Те, кто прикладывает усилия, не получив необходимых наставлений, подобны муравьям, взбирающимся на песчаный холм. Какую пользу они получат? Накапливать знания, не медитируя на истинной природе ума, – то же самое, что мучиться от голода, когда вокруг полно еды.

Знающий учитель, который не учит и не вступает в обсуждения, подобен ядовитой змее с драгоценным камнем на голове. Невежественные глупцы, которые учат, лишь обнажают свои собственные недостатки. Главное – свести все учения к единой сути и практиковать её!⁸⁴

Кюнле преисполнился радости. Он почувствовал благодарность за благословения даков и дакини, а также глубокое уважение к пути искусных средств, на который полагался в практике Тайной мантры, к стадиям зарождения и завершения. Кюнле представил облака подношений, заполняющие всё небо, и поднёс их буддам и бодхисаттвам, сопроводив молитвами и восхвалениями. Когда стемнело и холодный призрачный свет звёзд посеребрил траву, Кюнле всё ещё сидел под деревом.

Наступила ночь, становилось всё холоднее; время от времени Кюнле делал практику внутреннего тепла, чтобы согреться. Неподалёку слышался шум от ночных развлечений его спутников, но он не испытывал желания присоединиться к ним.

Кюнле вспоминал сущностные наставления, которые получил от своего учителя Сонама Чогдена. В результате практики этих наставлений в его сознании ясно, как день, возникли воззрение махамудры, практика Шести йог Наропы и действие – шесть составляющих единого вкуса⁸⁵.