Текст книги "Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии"

Глава 18

Оливия

Тридцать минут спустя мы с Уиллом уже оба на стадионе и стараемся не смотреть друг другу в глаза. У него дерьмовое настроение, и он лает почти на всех во время разминки. На всех, кроме меня.

– Ногу выше, Оливия, – все, что он мне говорит, и даже тут его голос звучит сдержанно.

Словно я больна.

– Ты не можешь так себя вести, – тихо говорю я.

Кажется, он впервые по-настоящему смотрит на меня, с тех пор как я появилась на стадионе.

– Как «так»?

– Не начинай относиться ко мне по-другому. Не надо обращаться со мной так, будто я хрупкая, ведь это не про меня. Все, что ты увидел сегодня, для меня не ново.

– Обычно ты жалуешься на то, как я с тобой строг, – вздыхает он. – Тебе не угодить, верно?

– Во-первых, я не жалуюсь, а во‑вторых, мне больше нравится Уилл-ублюдок. Он, по крайней мере, мне давно знаком.

– Если бы он был тебе так хорошо знаком, – отвечает Уилл, и уголки его губ приподнимаются, – то ты бы знала, что не стоит меня называть подобным образом.

Я отхожу в сторону, испытывая желание рассмеяться и в то же время ощущая беспокойство. Я знаю, как на него злиться, но понятия не имею, как чувствовать это. Или хотя бы что это вообще такое.

После разминки на стадионе появляется Питер вместе с нашей мужской командой: они побегут первыми. Мне бы очень хотелось, чтобы начали с нас. В тот момент, когда пришел Питер, у меня сразу свело желудок, и его продолжит сжимать и скручивать до тех пор, пока все не закончится.

– Ты бледная, – замечает Эрин, сидя рядом со мной на траве. – Ты же не можешь всерьез волноваться – ты самая быстрая из всех девчонок здесь. Ты единственная, кому вообще нечего переживать.

– Иногда все может пойти наперекосяк. – Мой голос напряжен. По какой-то причине даже этот разговор вызывает у меня дурноту.

– Не могу поверить, что говорю это, – произносит она с легкой улыбкой, – потому что ты определенно не похожа на человека, который хорошо все обдумывает, но – тебе нужно поменьше думать.

В ответ я лишь хмуро смотрю на нее.

– Я серьезно! Очисти свой разум. Давай, повторяй за мной. – Она скрещивает ноги и кладет руки на колени наподобие позы лотоса. – Ом-ммм.

– Пожалуйста, Эрин, заткнись.

– Это очень не по-буддийски, – смеется она.

– Знаешь, что еще не по-буддийски? Сломать кому-нибудь нос, – предупреждаю я. – Так что хватит болтать.

Как правило, Эрин недостаточно серьезно воспринимает мои угрозы, и я сомневаюсь, что напугала ее сейчас, – однако в кои-то веки она замолкает.

Уилл жестом приглашает нас на линию старта, странно взволнованный с учетом того, что от него требуется только стоять и выглядеть красиво. И лишь когда мы выстраиваемся у старта и я ловлю на себе его быстро брошенный взгляд, то понимаю, что он беспокоится за меня. Мне это совершенно не нравится. Я не хочу, чтобы кто-то обо мне волновался или желал мне успехов. Когда я разочаровываю только себя, мне и так плохо.

Раздается стартовый выстрел, и я перестаю о чем-либо думать. Мое тело перехватывает у разума контроль, управляя мной словно самостоятельная сущность. Мои ступни толкаются в землю, пока я чувствую характерное хрипение в груди, предупреждающее о том, что я стартовала слишком быстро, – и мне плевать. Я это игнорирую, потому что хочу. Хочу показать Уиллу, что стóю его усилий… За последние пять недель он (пусть и в своей резкой манере) сделал для меня больше, чем кто-либо другой из всех, кого я знала.

Я замечаю его, стоящего у трибун, наблюдающего за забегом, – и не смотрю больше ни на кого другого. Не смотрю даже на линию финиша. Я ее пересекаю и прихожу первой – и все это время вижу только его.

Глава 19

Уилл

Она была великолепна.

Просто чертовски великолепна.

И, по правде говоря, я не удивлен. Я должен съездить к маме, но после сегодняшнего забега Оливии мне трудно думать о чем-то еще. Я хочу помочь ей с этой проблемой, чтобы у нее получилось реализовать все, на что она способна. Я осознаю, что мой подход наивен: наверняка ее семья потратила уже десяток лет на то, чтобы с этим разобраться, так что нет причин думать, что у меня выйдет лучше; однако я должен хотя бы попытаться.

Я отправляюсь в свой кабинет и снова просматриваю ее личное дело. Разозлится ли она, что я позвонил ее родителям? Несомненно. Есть ли мне до этого дело? Не особо. Ее кошмары должны прекратиться. Я думаю о том, как она бегает по своему району посреди ночи во сне, и у меня внутри все сжимается. Всего лишь вопрос времени, когда она пострадает.

В ее личном деле нигде нет сведений о родителях. Она упоминала, что они путешествуют, но если они все еще несут за нее ответственность[1]1
   В некоторых штатах США родители несут ответственность за ребенка, пока ему не исполнится двадцать один год. – Прим. пер.


[Закрыть], то должны быть здесь где-то указаны. Однако я нахожу лишь имя и номер телефона ее бабушки. Если ее воспитывала бабушка, почему она просто не сказала об этом?.. Чем больше я пытаюсь разгадать тайну Оливии Финнеган, тем более загадочной она оказывается.

Я набираю номер бабушки. Бодрый голос на другом конце провода сообщает мне, что я позвонил в дом престарелых «Сансет спрингс». В первую секунду я думаю, что неправильно набрал номер, но все-таки прошу позвать к телефону ее бабушку.

– Я тренер ее внучки, – объясняю я, – и она указана в списке ближайших родственников.

– Извините, – оживленно отвечает моя собеседница, – но у нас есть определенные инструкции, согласно которым мы можем передавать мисс Ане звонки только от членов семьи.

Я крепко сжимаю телефон, изо всех сил пытаясь сдержать свое нетерпение.

– Послушайте, это на самом деле важно. Мне нужно связаться с кем-то из родных Оливии, и у нас указан только этот номер.

– Я все равно сомневаюсь, что от нее было бы много прока. У нее болезнь Альцгеймера, – добавляет женщина, понижая голос до шепота. – Я не должна вам этого говорить, но здесь довольно поздняя стадия. В последнее время она не может никого вспомнить.

То есть на экстренный случай у Оливии указан контакт человека с тяжелой стадией болезни Альцгеймера. Что может означать лишь одно: у нее больше никого нет.

– Как давно она у вас живет?

– Ну, такого рода информацию я тоже не должна разглашать, – говорит моя собеседница, а затем ее голос снова понижается до шепота: – Но прошло уже чуть больше четырех лет.

Я растираю грудь от боли, поселившейся в ней во время этого звонка. На тот момент Оливия еще даже не окончила школу. Так кто же воспитывал ее все эти годы? И где ее родители?..

В тот вечер я рассеян во время ужина у Джессики. Стоит мне решить, что я начал понимать, что же пришлось пережить Оливии, и ситуация оказывается еще хуже.

– Кстати, какую работу тебе нужно было сделать вчера ночью? – спрашивает Джессика, вновь привлекая мое внимание.

Мои намерения по отношению к Оливии были совершенно невинными. И если бы они такими и остались, я бы, наверное, сказал Джессике правду.

Вот только этого не случилось… Что-то изменилось во мне, когда я поймал ее прошлой ночью. А потом, этим утром, все изменилось снова, в куда более опасном направлении. Когда я увидел ее спящей в моей постели, с обнаженной спиной, размеренным дыханием и разметавшимися на подушке волосами…

Я сотню раз пытался изгнать из своей головы этот образ, и тот, что последовал за ним, – когда она села и простыня соскользнула до талии…

Мне не удается.

Почти целый день я думал лишь о ней, несмотря на все усилия. У меня такое чувство, будто последние события создали маленькую трещинку, небольшой надлом, который может перерасти в нечто неконтролируемое.

Впервые за те месяцы, что мы встречаемся, я отвечаю на вопрос Джессики ложью.

Глава 20

Оливия

На следующий день ради Уилла я выкладываюсь на тренировке по полной. В точности выполняю каждое его указание. И когда за все занятие он так и не находит ни одного повода для критики, то я притворяюсь шокированной.

– Вау. Даже не за что меня обругать? – спрашиваю я, широко распахнув глаза. – Значит ли это, что ты мной доволен?

– Ты сама знаешь, что хорошо позанималась, – отвечает он, – так что не напрашивайся на комплименты.

– Почти уверена, что это единственный способ выбить их из тебя. – Я закатываю глаза.

– Бегай на соревнованиях так же – и комплименты польются рекой.

Я была в шаге от того, чтобы признать наше общение сносным, но он умудрился все испортить. Мои губы сжимаются в жесткую линию.

– Потрясающе. Короче говоря, как только я научусь не делать во сне того, о чем даже не догадываюсь, – вот тогда ты будешь мной доволен.

Уилл вздыхает, двумя пальцами зажимая переносицу. Я уже успела выучить его настроения и значения его жестов: он так делает, когда расстроен или вынужден иметь дело с чем-то неприятным.

– Иди прими душ и приходи в мой кабинет, – говорит он, отворачиваясь.

Я не представляю, чем, по его мнению, мне поможет беседа в его кабинете. Вероятно, он снова отправит меня к этому тупому психотерапевту, которая даст мне очередное дурацкое задание на дом. В прошлый раз я должна была составить список вещей, которые меня радуют. «Например, пенная ванна, – сказала она. – Разве тебя не радует, когда ты принимаешь пенную ванну?» Я ей ответила, что пенная ванна напоминает о том, что я трачу свое драгоценное время впустую. Этот разговор до сих пор у меня вызывает смех, хотя мисс Дэниелс, похоже, мой ответ не очень оценила.

Я наскоро принимаю душ и прихожу в кабинет Уилла, где он уже меня ждет с особенно мрачным выражением на лице.

– Я не собираюсь возвращаться к психологу, если ты об этом. – Я опускаюсь на стул напротив него.

– Да, ты ясно дала понять о своем отношении. – Уилл почти улыбается.

– Послушай, – я вздыхаю, – я постараюсь не спать всю ночь. Обычно мне это не удается, но, может быть, сработает в этот раз. Еще иногда, если я как следует набегаюсь перед сном, то достаточно устаю, чтобы…

– Нет, – перебивает он. – Я хочу, чтобы на забеге ты была в лучшей форме, а так мы снова получим пародию на бег, которую ты выдаешь после ночи с кошмарами.

Я откидываюсь на спинку стула, изо всех сил стараясь не нагрубить ему:

– Тогда в чем твое волшебное решение?

Он наклоняется вперед с выражением мрачной решимости на лице, глядя мне прямо в глаза.

– Ты останешься у моей мамы.

От удивления мой рот распахивается, и на мгновение я замираю, пораженная абсолютным идиотизмом этой затеи.

– У твоей мамы? – наконец удается мне произнести. – С ума сошел? Я же пыталась тебя ударить! А что бы я сделала с ней?.. И как бы она вообще смогла меня остановить?

Его плечи слегка опускаются, и он тяжело вздыхает:

– Я тоже там буду. Это все равно неправильно, но остальным необязательно знать о моем присутствии. Я буду спать на диване, так что ты не сможешь улизнуть, не разбудив меня.

Что-то сжимается у меня в груди при взгляде на те усилия, которые он затрачивает ради меня. Эта приглушенная боль все распространяется, и я ужасно хочу уйти от этого разговора.

– Ты не должен все это делать, – бормочу я.

– Я этого хочу.

Когда я неохотно встречаюсь с ним взглядом, то понимаю, как сильно ему хочется, чтобы я преуспела – не для него, а для самой себя. Боль в моей груди усиливается, и я отвожу взгляд.

– Ладно, – тихо выдыхаю я.

Всего одно слово, которое и близко не выражает всего того, что я чувствую. Никто прежде не прилагал ради меня вообще никаких усилий.

Не знаю, почему мне больно от того, что их прилагает он.

В пятницу вечером Уилл появляется у моего дома.

– Мне как-то неловко, – бормочу я, точно недовольный подросток, забираясь на пассажирское сиденье его машины.

– Почему? – Он выгибает бровь.

– Твоя мама подумает, что я ненормальная, – отвечаю я, нервно сглатывая.

– И будет в этом не права, потому что?.. – спрашивает он с ироничной улыбкой.

Я бросаю на него свой самый грозный взгляд, но, похоже, у Уилла к нему развилась устойчивость, что довольно досадно.

– Она не подумает, что ты ненормальная, – продолжает он. – Мой брат ходил во сне, когда был маленьким. Разница не такая уж большая.

– Вообще-то разница чертовски большая, но ладно, – вздыхаю я.

– Мама наверняка много времени провела сегодня на кухне, так что не обижай ее и поешь, – предупреждает он.

Мне совершенно не хочется присутствовать на ужине с Уиллом и его мамой, это будет определенно неловко. Одному богу известно, о чем мы сможем поговорить.

– Я уже ела, – отвечаю я.

– Что ты ела?

– Овсянку и яблоко. Я бы поела еще и в кампусе, но не хватило времени.

– Завтра забег, – недовольно ворчит Уилл. – Ты не можешь всерьез полагать, что этого достаточно. Вспомни, что случилось в прошлый раз.

– Прошлый раз был вроде как аномалией, – пожимаю я плечами.

– Ты ведь в курсе, что «аномалия» означает «необычное происшествие», да? – Уилл издает короткий, невеселый смешок.

– Вот почему я сказала «вроде как аномалией», – возражаю я.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

– И поэтому ты вроде как поужинаешь у моей мамы.

Ух… Очевидно, этот спор мне не выиграть. На самом деле я не уверена, что выигрываю с ним хоть какие-то споры… Я отворачиваюсь к окну, наблюдая за тем, как мы удаляемся от кампуса. Город удивительно быстро сменяется сельской местностью, и открывающийся вид напоминает мне о том крае, где жила моя бабушка, о бесконечных дорогах, по обе стороны от которых были лишь леса и засеянные поля.

Вскоре Уилл выезжает на ухабистую гравийную дорогу, вынуждая меня подпрыгивать на сиденье аж до потолка его пикапа. Вдалеке я замечаю небольшой домик и солидных размеров сарай.

– Так вот где ты вырос? – спрашиваю я.

– Да. – Уилл вздыхает. – Я полагаю, у тебя по этому поводу есть какой-нибудь остроумный комментарий?

У меня он был, но после этой ремарки я склонна оставить его при себе.

– Вовсе нет, – возмущенно отвечаю я. – Я собиралась сказать, что здесь мило.

– Ну, разумеется.

Остановившись перед домом, Уилл выпрыгивает из машины, и я следую его примеру. Я робко захожу в этот дом, удивляясь тому, насколько больше он кажется внутри, чем снаружи, словно какой-то трюк восприятия из «Алисы в стране чудес». Справа расположена просторная гостиная с кухней, а слева – спальни.

Мама Уилла выходит из кухни.

– Ты, должно быть, Оливия, – говорит она, обнимая меня с таким энтузиазмом, что не остается сомнений: Уилл рассказал ей обо мне далеко не все. – Меня зовут Дороти.

Я отстраняюсь со смущенной улыбкой.

– До ужина еще далеко, – продолжает она. – Уилл, почему бы тебе не пригласить Оливию на небольшую конную прогулку?

Его губы тут же кривятся от ее предложения:

– Нет уж, спасибо.

Я раздраженно фыркаю. Это он заставляет меня оставаться здесь. Необязательно вести себя так, будто я какая-то противная прилипчивая девчонка, от которой он не может избавиться.

– Я действительно настолько ужасна? – возмущаюсь я. – Ты ведешь себя так, как будто тебя только что попросили отдать мне обе почки.

– Завтра забег. А ты можешь себе что-нибудь натереть.

– Я все лето ездила верхом, – возражаю я. – Ничего со мной не случится.

– Хорошо, Оливия, – говорит он с легкой язвительностью в голосе. – Не хочешь прокатиться верхом?

– Я покатаюсь одна. Мне не нужна нянька. – Я выхожу через парадную дверь, но Уилл тут же меня догоняет.

– Куда, черт возьми, ты собралась? – требует он. – Ты вообще умеешь седлать лошадь?

У меня вырывается раздраженный стон.

– Ты действительно думаешь, что я просто запрыгну на лошадь как есть, без седла, и поеду?

– Точно, как глупо с моей стороны, – отвечает он. – У тебя ведь репутация такой сдержанной и здравомыслящей девушки.

Я сердито направляюсь к конюшням, стараясь не обращать на него внимания. Мне мгновенно ударяет в нос резкий запах. Пахнет определенно неприятно – сеном, навозом и травой, запеченными на солнце, кроме того, ощущается слабый запах кожаной сбруи, – однако все это навевает хорошие воспоминания. В детстве я провела не одно лето, убирая конюшни неподалеку от дома бабушки. Когда я заканчивала, то могла покататься на лошадях, и это радовало меня гораздо больше, чем та дерьмовая зарплата, которую я получала.

Уилл подводит меня к Трикси – настолько спокойной кобыле, что я даже не уверена, не заснет ли она по дороге. Как только лошадь оседлана, я забираюсь на нее, однако Уилл меня останавливает, хватаясь за луку седла.

– Даже не думай о том, чтобы ехать быстрее трусцы, – предупреждает он.

– Сомневаюсь, что эта лошадь способна бежать трусцой. – Я закатываю глаза.

Я подмечаю, что себе он подготовил лошадь намного лучше. Он также садится в седло, и мы выдвигаемся, держась подле друг друга. Тем временем Уилл оценивает мою посадку. Единственный признак того, что он остался мной доволен, – вскоре он решает прибавить шагу и ехать впереди.

Хоть мне и не нравится его общество, однако я вынуждена признать, что мне нравится, как он смотрится в седле. Уилл действительно здорово ездит верхом. Сегодня он одет в джинсы, которые на нем чертовски хорошо сидят, и даже на расстоянии в шесть метров я могу оценить очертания его рук. Я представляю, как подкрадываюсь к нему сзади и прижимаюсь носом к его шее, чуть ниже того места, где заканчиваются коротко остриженные волосы… От этой мысли по моим рукам пробегает легкая дрожь.

Нет, я не хочу его.

Не хочу.

Мне не нужны его властность и вечное дурное настроение, я не хочу постоянно наблюдать, как кривятся его губы, когда он злится на меня. В половине случаев я бы просто давала ему по яйцам, вместо того чтобы заняться сексом. Мне необходимо сосредоточиться на той Финн, которая жаждет его страданий, потому что в данный момент… похоже, во мне побеждает другая.

Мы поднимаемся на вершину холма, и перед нами открывается вид на озеро.

– Я думала, тут сплошные леса.

– Папа сделал его для нас с братом, – нахмурившись, отвечает он.

Я бросаю на него подозрительный взгляд. Это не пруд. Это озеро размером с футбольное поле.

– Сделал его? Как, черт возьми, можно сделать озеро?

– С помощью технического образования и большого упорства, я полагаю. – Уилл пожимает плечами. – Раньше мы плавали в нем круглый год. Под озером расположен горячий источник, поэтому оно почти всегда остается теплым.

– Почему? – Мой голос звучит тихо и неуверенно, и я тут же смущаюсь, что произнесла это вслух.

– Почему оно остается теплым?

– Нет. – Я сглатываю. – Зачем вашему отцу было делать озеро для вас?

Уилл неуверенно склоняет голову набок, глядя на меня так, словно пытается в чем-то разобраться.

– Потому что он любил нас, зачем же еще?

Я не отвечаю, но, по правде говоря, мне сложно представить, чтобы кто-то так сильно заботился о своих детях. На самом деле я не могу представить, чтобы кто-то так сильно заботился о ком-либо вообще. И предпочла бы об этом не думать.

– Я готова ехать назад, – сообщаю я, разворачиваясь в сторону конюшни.

В любом случае, солнце уже начинает садиться, так что пора возвращаться. В воздухе чувствуется прохлада… Наконец-то приближается осень.

– Так что все-таки произошло между тобой и Марком Беллом? – спрашивает Уилл, поравнявшись со мной.

Я мгновенно напрягаюсь. Эту тему я не готова ни с кем обсуждать.

– Что ты имеешь в виду?

– Нужно быть в действительно сильном гневе, чтобы врезать битой другому человеку. Я подумал, что он, наверное, изменил тебе или вроде того.

У меня вырывается тихий, сдавленный смешок.

– Нет, мы не были вместе. Я не встречаюсь. – И я уж точно ни за что не стала бы встречаться с Марком.

– В каком смысле не встречаешься? – В его тоне слышится такое удивление, как будто я только что сообщила ему, что никогда не дышу. – Совсем?

Я пожимаю плечами:

– Если я хочу с кем-то переспать, то необязательно, чтобы парень мне все время писал и притворялся, что я действительно нравлюсь ему как личность.

У Уилла отвисает челюсть. Возможно, сейчас он выглядит даже более ошарашенным, чем в тот раз, когда я рассказала ему о своем беге во сне.

– Господи, Оливия, – произносит он, – тогда подожди, пока не встретишь кого-то, кому ты действительно понравишься как личность. И с чего ты взяла, что все они притворяются?

– Я знаю свои сильные стороны, Уилл, и среди них не числится приятный характер. – Я крепче сжимаю поводья. – Ты бы и сам в любой момент это подтвердил.

– Я никогда не говорил, что в тебе нет приятных черт, – тут же возражает он.

– Тебе и необязательно это говорить. Это написано у тебя на лице всякий раз, когда ты смотришь на меня. – Я вздыхаю, утомленная этим разговором. Слава богу, конная прогулка заканчивается, и я смогу от него сбежать. – Не волнуйся, я уже привыкла.

Он хватает мои поводья, останавливая нас обоих.

– Оливия, но ведь есть парни, которым ты бы действительно понравилась. В мире правда есть мужчины с добрыми намерениями.

Он ошибается. Есть парни, которые убеждают себя, что им нравится весь комплект, хотя на самом деле им нравится только его упаковка, – однако даже до них это рано или поздно доходит.

– Когда я ищу, с кем мне переспать, последним, кого я выберу, будет человек с добрыми намерениями, – отвечаю я, отбирая у него поводья. – Нет ничего менее возбуждающего, чем парень, который с тобой слишком мил.

Конкретно в этой сфере жизни я хочу мужчину, который не боится брать контроль над ситуацией. Который будет немного властным, будет точно знать, чего он хочет, кого-то вроде… Нет. Я не собираюсь даже заканчивать эту мысль.

Наконец мы возвращаемся в конюшню и, расседлав наших лошадей, собираемся обратно в дом.

– Наперегонки? – предлагаю я, ожидая, что он откажется.

– Ну, ты сама напросилась, – отвечает Уилл и, к моему полному изумлению, тут же стартует. Я настолько ошарашена, что начинаю бежать лишь секунду спустя.

– Так нечестно! – кричу ему в спину. Он замедляется ровно настолько, чтобы я смогла его догнать, а затем мы несемся во весь дух.

Это мой любимый вид бега. Такой, когда на улице еще тепло, а в спину подталкивает легкий ветерок, отчего вы чувствуете себя настолько мощными и легкими, словно способны взлететь. Под конец Уилл вырывается вперед и побеждает, после чего мы оба, смеясь, обессиленно падаем на крыльцо.

– Ты сжульничал! – восклицаю я.

– И в чем тут жульничество? – возмущается он.

– В том, что ты не говорил, что можешь бегать так быстро! Я бы никогда не бросила тебе вызов, если бы предполагала, что могу проиграть.

На крыльцо выходит Дороти.

– Уилл, ты что, не сказал этой бедняжке, что тоже занимался кроссовым бегом в УВК?

– Серьезно? – изумленно вскрикиваю я, следуя за ним в дом. – Ты занимался кроссом?

– Необязательно выглядеть настолько шокированной. – Он пожимает плечами, однако я продолжаю стоять с открытым ртом.

– Но ты ведь большой, – возражаю я. – В смысле, ты не просто высокий, но, знаешь, еще и широкоплечий… – Я начинаю заикаться, потому что внезапно все это звучит так, будто я описываю его для подросткового журнала. – То есть ты мускулистый, – черт, я делаю только хуже, – и поэтому тяжелый. – Слава богу, я наконец заканчиваю свою речь словами, которые не напоминают порнографические зарисовки.

Уилл одаривает меня легкой улыбкой.

– Широкоплечий и мускулистый, – произносит он, направляясь к столу. – Вот все, что я услышал.

Уилл усаживается, махнув рукой в сторону стула, который мне надо занять.

– Я совсем не так тебя воспитывала, – упрекает его Дороти. – Отодвинь для Оливии стул.

– Мам, мы не на свидании, – громко вздыхает Уилл. – Я не буду отодвигать ей стул.

– Она дама, – возражает его мать, – а для дамы всегда отодвигают стул.

– Мне кажется, даже Оливия согласилась бы, что называть ее дамой – большая натяжка, – говорит Уилл, ухмыляясь, после чего, не вставая, выдвигает мне стул. – Присаживайся, принцесса.

Я сажусь за стол, глядя на изобилие блюд перед собой. Дороти приготовила столько еды, что хватило бы на целую команду, и от нее исходит просто невероятный аромат. Пожалуй, сегодня я бы даже позволила себе поблажку, вот только я действительно не могу есть перед соревнованиями. Если я поем, то завтра вся эта еда будет болтаться у меня в животе как десятикилограммовая гантель.

Я накладываю всего понемногу, и Уилл бросает недовольный взгляд на мою тарелку.

– Клади больше, Оливия.

– Тогда завтра мне станет плохо, – возражаю я.

– Тебе станет еще хуже, если ты будешь голодная, – отвечает он. – Мне напомнить, что случилось в прошлый раз?

Дороти не выглядит особо удивленной этим обменом репликами, значит, ей уже известно, что я потеряла сознание на забеге. Интересно, о чем еще она знает… Я накладываю себе больше еды, продолжая сверлить Уилла взглядом. Завтра я посмотрю на него, когда окажется, что я не могу нормально бежать, потому что у меня в животе полкило макарон.

Несмотря на мои опасения по поводу этого ужина, он оказывается по-своему забавным. Сразу видно, что Дороти обожает Уилла и его младшего брата (который сейчас учится в университете), однако без проблем ставит Уилла на место, когда тот зарывается. Давно пора кому-нибудь это сделать.

После того как с ужином покончено, мы с Уиллом убираем со стола. Я как раз заканчиваю вытирать миску, когда он заходит на кухню и говорит мне просто сесть и оставить ему остальное. Я его игнорирую, не отпуская миску.

– Куда это положить? – спрашиваю я.

– В верхний шкафчик.

Я встаю на цыпочки, пытаясь до него дотянуться, и Уилл подходит ко мне из-за спины.

– Давай я.

Он забирает миску и сам кладет ее на место. Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда он опускает руки от верхней полки, – и мы оказываемся друг перед другом так близко, что его грудь касается моей, и он задевает ее рукой, которая все еще продолжает свое движение от шкафчика.

Я ощущаю острый прилив желания внизу живота, и в этот момент та часть моего мозга, которая отвечает за здравый смысл, попросту отключается. Остается другая часть – которая обращает внимание на запах его кожи, крошечный шрам на переносице и выражение его глаз. Это выражение исчезает так же быстро, как и появилось, однако я совершенно уверена, что еще ни разу не видела у Уилла чего-то подобного.

На мгновение мне показалось, что его мозг тоже отключился.

После того как я переоделась в спортивную одежду для сна, раздается стук в дверь. А когда та приоткрывается, ко мне в комнату с улыбкой заглядывает Дороти.

– Просто хотела убедиться, что тебе ничего не нужно. Обычно я давала Уиллу стакан теплого молока перед сном накануне забега. Тебе принести?

Это вызывает у меня укол зависти и радость одновременно.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, слегка запинаясь. – Мне ничего не нужно.

– Хорошо. – Дороти еще раз улыбается. – Спи крепко.

Я ложусь и выключаю прикроватную лампу. Я представляю, как когда-то здесь лежал Уилл, как мама поправляла ему одеяло перед сном… Отчасти я ему завидую, но все равно рада, что у него все это было в детстве. Даже если бы я могла отнять у Уилла это воспоминание, каким-то образом сделать его частью своего детства, я бы этого не сделала.

Я чувствую умиротворение, представляя, как он лежал здесь раньше, а также спокойствие от того, что он сейчас рядом, по другую сторону двери. Возможно, этой ночью у меня даже не будет кошмаров.