Текст книги "Проклятье фараона"

III

В Азийех мы отправились на рассвете. Заранее никому не сообщали, тем не менее загадочная система народной информации сработала на славу, так что наш экипаж на пыльном пятачке посреди деревни встречали все жители, от мала до велика. Над толпой возвышался белоснежный тюрбан, венчающий горделиво посаженную голову. Бородатое лицо старика нам с Эмерсоном было очень хорошо знакомо. В прежних экспедициях Абдулла у нас командовал рабочими. За прошедшие пять лет борода его сравнялась белизной с тюрбаном, но годы не согнули великана и не притушили добродушную улыбку, как и прежде пробивавшуюся сквозь невозмутимую маску патриарха.

Глава рода пожал нам руки и провел к себе в дом, куда следом набилась и половина мужского населения деревни. Неизбежная приветственная церемония продолжалась немыслимо долго. Мы потягивали черный сладкий чай, время от времени с подобающим почтением отвечая на витиеватые фразы.

От стократно повторенных «Да хранит Всевышний наших дорогих гостей» у меня звенело в ушах. К тому же очень скоро в крохотной комнатушке стало нечем дышать. Суетливости арабы не признают, чай пьют с толком, с расстановкой, и длиться все это может часами. К счастью, этиарабы давно изучили нрав Эмерсона, а потому лишь обменялись веселыми взглядами, когда мои муж уже через двадцать минут – неслыханное дело! – взял быка за рога.

– Я дал согласие продолжить раскопки в Луксоре, в гробнице, открытой покойным английским лордом. Кто со мной?

Вопрос был встречен бормотанием, негромкими возгласами и вытаращенными в театральном изумлении глазами. Уж поверьте мне, читатель, изумление, хоть и профессионально сыгранное, было сплошной фальшью. Помимо Абдуллы среди слушателей нашлось немало наших старых знакомых. Рабочие, прошедшие выучку у Эмерсона, ценились на вес золота и без работы никогда не сидели. Ради встречи с нами они наверняка ушли от других археологов. И наверняка ожидали от Эмерсона предложения, а возможно, уже решили его принять.

Но чтобы египтянин дал свое согласие, не потянув время за спорами и переговорами? Да никогда! Такое поведение противоречит его натуре. Выдержав положенную паузу, Абдулла поднялся во весь свой внушительный рост.

– Доброта Эмерсона известна нам, бедным людям из Азийеха. Но почему он не берет людей из Луксора? Тех, что работали у старого английского лорда?

– Предпочитаю работать с друзьями, – ответил Эмерсон. – С теми, на кого можно положиться в любой тяжелой и опасной ситуации.

– О да... – поглаживая бороду, продолжал Абдулла. – Эмерсон сам говорит об опасности. Эмерсон любит правду. Может, он скажет, о какой опасности идет речь?

– И скорпионах, змеях, обвалах! – отрезал Эмерсон. – О чем же еще?

– Может, о мертвых, которые бродят под луной?

Вопрос в лоб. Такого я от Абдуллы не ожидала. Эмерсон, тоже захваченный врасплох, надолго умолк. Выжидающие взгляды всех без исключения мужчин в комнате были прикованы к моему мужу.

– Кому, как не тебе, Абдулла, знать, – раздался наконец его хладнокровный голос, – что все это выдумки. Мумия-то в прошлый раз оказалась вовсе не мумией, а живым человеком! Разве ты забыл?

– Помню, Эмерсон, помню. Но на свете много чудес. Говорят, английский господин, который умер, потревожил покой фараона. Говорят...

– Глупцы, вот и говорят, – оборвал его Эмерсон. – Разве Господь не обещал защиту от злых духов? Яеду в Луксор. Для работы мне нужны мужчины,а не глупцы и трусы.

Вопрос был решен. Собственно, он наверняка был решен до нашего приезда. Команду мы набрали, но благодаря набожным сомнениям Абдуллы пришлось предложить оплату чуть ли не вдвое выше обычной. В этом мире, знаете ли, и суеверия имеют практическую ценность.

IV

Следующим утром я сидела, если помните, на террасе «Шепард-отеля» и перебирала в памяти события последних двух дней. Теперь-то вы понимаете, что за облачко омрачало сияющую чистоту моего настроения. Рука Эмерсона быстро заживала, вот только от сомнении, вызванных загадочным происшествием, излечиться было сложнее. Прежде я считала смерть лорда Баскервиля и исчезновение его помощника двумя половинками одной трагедии, а так называемое проклятие фараона – не более чем выдумкой предприимчивого репортера. Но тут на сцене нежданно-негаданно объявился кинжал, а вместе с ним и куда более тревожные мысли.

Знаю, любезный читатель, знаю... Переживать о том, что изменить не в силах, – дурацкое занятие. А потому я и отбросила на время все заботы, полностью отдавшись удовольствию от солнца, неба, ярких красок Египта и суеты на площади. Мсье Гребо я заранее известила о нашем визите. Правда, из-за Эмерсона мы уже опаздывали, но когда мой муж наконец объявился и я увидела насупленные брови и стиснутые в ниточку губы, то поняла, что мне здорово повезло. Он мог бы закусить удила, рвануть без фирмана в Луксор, и тогда... пиши пропало!

Со времени нашей последней египетской экспедиции музей переехал из старого тесного здания во дворец Гизеха. В результате свободной площади, конечно, стало больше – и только. Сырые, темные, в аляповатых узорах помещения дворца не годились для хранения ценных экспонатов, а сами экспонаты пребывали в безобразном состоянии. Это зрелище отнюдь не улучшило настроение Эмерсона; к тому моменту, когда мы добрались до кабинета директора, мой муж стал багровым от злости, ну а когда секретарь объявил, что мсье Гребо занят и не может нас принять... терпение Эмерсона с треском лопнуло. С треском – в самом прямом смысле! Отпихнув франтоватого секретаря в сторону, почтенный профессор археологии с ходу атаковал дверь директорского кабинета.

Дверь не поддалась, что меня нисколько не удивило – за несколько секунд до того я услышала осторожный скрип ключа в замке. Ха! Если Эмерсон рвется к цели, ему никакие замки не помеха! Еще один удар – и дверь с трескомраспахнулась. Я послала забившемуся в угол бедняге секретарю лучезарную улыбку и вслед за своим неистовым мужем проникла в святая святых мсье Гребо.

Кавардак в кабинете царил неописуемый. На полу громоздились запечатанные и открытые коробки с экспонатами, ожидающими исследования и классификации. Горшки из обожженной глины валялись на столах, конторках и стульях вперемешку с обломками мебели и саркофагов, гипсовыми кувшинами, погребальными статуэтками и бесчисленным множеством других археологических ценностей.

Эмерсон издал звериный вой.

– Да это же Содом и Гоморра! Где этот мерзавец, будь он проклят?! Шею сверну негодяю!

Вид древностей застилает Эмерсону глаза, иначе он бы заметил пару ботинок, торчавших из-под штор в противоположном углу кабинета.

– Похоже, он вышел... – Я не отрывала взгляда от ботинок. – Интересно, нет ли за этими шторами двери в соседнюю комнату?

Надраенные носки ботинок поползли назад и через секунду почти скрылись за шторами. Почти.Видимо, мсье Гребо вжался в стенку до упора и дальше отступать уже было некуда. Худощавым его никто бы не назвал.

– Плевать на дверь! И не подумаю гоняться за этим бессовестным типом. Хватит с него и записки. – Эмерсон принялся шурудить среди бедлама на письменном столе. Корреспонденция, деловые бумаги, документы – все веером полетело по комнате.

– Успокойся, Эмерсон. Смотри, что ты натворил. Мсье Гребо будет недоволен.

– Ишь ты, недоволен он будет! Пусть только пикнет. – Эмерсон сгреб со стола очередную груду бумаг. – Вот погоди, доберусь я до него! Он у меня получит, недоумок чертов. В два счета слетит с насиженного места.

– Хорошо, что его здесь нет. – Я покосилась на шторы. – Ну и характер у тебя, Эмерсон! Не дай бог, покалечил бы уважаемого человека...

– Еще как покалечил бы, не сомневайся! Руки-ноги переломал, в бараний рог свернул...

– Может, секретарю записку оставишь? – прервала я поток угроз. – У него и бумага, и ручка найдутся. Здесь ты ничего не найдешь.

Напоследок очистив стол от чудом задержавшихся бумаг, Эмерсон как смерч просвистел из кабинета. Секретарь к этому времени благоразумно испарился. Эмерсон схватил оставленные дезертиром ручку и блокнот, в ярости кромсая бумагу, нацарапал несколько слов. Я ждала в проеме двери, одним глазом следя за ботинками, другим – за мужем.

– Попроси мсье Гребо прислать фирман в отель. К чему отнимать время у занятого человека?

– Отличная мысль. Во второй раз я этого свинства не вынесу. Убьюидиота!

Все. Прозвучал последний аккорд. Я тихонечко прикрыла дверь кабинета.

Через три часа посыльный доставил фирман прямо в наш номер.

Глава четвертая

Свое первое путешествие по Египту я проделала на экзотическом судне, которое египтяне именуют дахабией. Если вам, читатель, не довелось испытать этот способ передвижения, вряд ли вы сумеете до конца оценить его очаровательную элегантность. На судне я была окружена всеми мыслимыми удобствами, вплоть до фортепиано в музыкальном салоне и прелестной комнатки отдыха на верхней палубе. О, сколько блаженных часов провела я на этой палубе в шезлонге, за чашкой ароматного чая! Теплый ветерок полоскал паруса, матросы тянули свои заунывные песни под аккомпанемент шлепающих весел, а по обе стороны от меня проплывали восхитительные пейзажи Египта – деревни и храмы, пальмы, верблюды и святые старцы-отшельники, с риском для жизни восседающие на столбах. Как нежны были мои воспоминания! С какой радостью я повторила бы это знаменательное путешествие!

Увы, увы... Время поджимало, и промедление могло оказаться фатальным для гробницы в Луксоре. Железную дорогу провели до самого Асьюта; нам пришлось вытерпеть одиннадцать часов жесточайшей тряски в грязи и духоте, зато на самом быстром виде транспорта. Остаток пути проделали на пароходе. С паровозом, конечно, не сравнить, удобств куда больше, да и пыли нет, но до милой моему сердцу дахабии ох как далеко!

День прибытия в Луксор я встретила на палубе, перевесившись через перила и ахая, точно восторженная туристка, впервые открывшая для себя красоты Египта. Луксорский храм поражал великолепием. Витые колонны и пилоны нежно розовели в первых лучах солнца, белоснежная крыша, казалось, парила над пологим берегом, к которому медленно приближался наш пароход.

На причале мои сладкие воспоминания быстро улетучились под напором суматошных воплей толпы и пронзительных выкриков носильщиков. Драгоманы на все лады расписывали преимущества своих постоялых дворов и липли к ошарашенным туристам, предлагая проезд «почти даром». Нас с Эмерсоном обходили стороной.

Эмерсон сразу же отправился за багажом и рабочими, а я отошла в сторонку и раскрыла зонтик, любуясь привычным, но подзабытым зрелищем. Вдруг кто-то тронул мою руку, я обернулась и встретила напряженный взгляд упитанного молодого человека. На лунообразном лице незнакомца красовались круглые очки в золотой оправе и чудовищных размеров усы. Кончики этой мужской гордости спиральками закручивались вверх на манер рогов горного козла.

Щелкнув каблуками, толстяк с усилием переломился в том месте, где у большинства людей располагается талия, и заговорил:

– Карл фон Борк к услугам фрау Эмерсон. Летописцем несчастной экспедиции лорда Баскервиля являюсь я. Приветствовать в Луксоре позвольте мне вас. Прислан леди Баскервиль встретить вас я. Где же профессор Эмерсон? Знакомства с ним чести так долго ждал я. Брат прославленного Уолтера Эмерсона...

Красочность этого монолога была тем эффектней, что она ни в малейшей степени не отразилась на абсолютно бесстрастном лице. Лишь громадные усы ходили ходуном да поблескивали круглые стекляшки очков. Познакомившись с Карлом фон Бор-ком поближе, мы поняли, что остановить его, если он уже открыл рот, практически невозможно. Разве что прибегнуть к способу, который я тут же и изобрела:

– Рада познакомиться! – В моем надрывном крике утонула последняя фраза летописца экспедиции. – Профессор как раз... А вот и он! Эмерсон, это Карл фон Борк, прошу любить и жаловать.

Обе лапищи Эмерсона стиснули и встряхнули пухлую ладошку немца.

– Фон Борк, летописец? Отлично, отлично. Судно готово? Большое? С нами двадцать рабочих. Фон Борк снова поклонился.

– Прекрасная мысль, герр профессор. Гения достойная! Ничего иного не ожидал я от брата выдающегося...

Я воспользовалась способом, который так хорошо себя зарекомендовал, и остановила поток славословий новым душераздирающим воплем. Уже через десять минут выяснилось, что Карл фон Борк с закрытым ртом – личность расторопная, умелая и способная угодить даже моему сверхтребовательному супругу. В фелуку, заранее нанятую Карлом, прекрасно поместились и все вещи, и вся наша команда. Сгрудившись на носу судна, рабочие высокомерно поглядывали на матросов и отпускали шпильки насчет «безмозглых людишек из Луксора». Паруса надулись, наш челн ходко запрыгал по волнам, развернулся кормой к древним храмам и современным постройкам Луксора. Впереди простиралась широкая лента великого Нила.

Я следила за проплывающими мимо берегами, и мысли невольно уносили меня в глубь веков. Сколько поколений фиванцев, завершив свой земной путь, пускались по Нилу в плавание к небесам обетованным! Ноздреватая поверхность скал на западном берегу таила в себе тысячи гробниц фараонов, склепов менее благородных особ и крестьянских могил...

От созерцания гигантского кладбища меня отвлек голос Карла фон Борка. Я прислушалась, молясь в душе, чтобы наш молодой летописец не вздумал опять нахваливать «герра профессора, родного брата знаменитейшего египтолога». Мой муж любит и ценит Уолтера, но кому понравится ощущать себя всего лишь придатком собственного брата? Специальностью фон Борка были древние языки, вот он и превозносил вклад Уолтера в эту область науки.

Моя тревога оказалась напрасной. Карл всего-навсего посвящал Эмерсона в последние луксорские новости:

– По приказу леди Баскервиль я установил железную дверь в гробницу. В долине постоянно дежурит охрана из людей помощника инспектора Департамента древностей...

– Пустое! – воскликнул Эмерсон. – Большинство охранников в родстве с теми, кто грабит склепы, а остальные до того суеверны, что после захода солнца и носа не высунут, хоть гори все синим пламенем! Вы должны были лично охранять гробницу, фон Борк.

– Sie haben recht, герр профессор... – От страха бедняга Карл перешел на родной язык. – Однако с трудностями столкнулся я. Всего только двое осталось с Милвертоном нас. Но Милвертон болен лихорадкой был. Он...

– Кто этот мистер Милвертон? Фотограф? – вмешалась я.

– Точно так, фрау Эмерсон. Лорд Баскервиль персонал прекрасный нанял. Теперь художника не хватает только нам. Мистер Армадейл задачу брал на себя эту, а я...

– Никуда не годится! – возмутился Эмерсон. – Где мы, спрашивается, теперь найдем художника? Эх, ч-черт, Эвелины нет! У нее неплохо получалось, могла бы карьеру сделать.

Я бы сказала, сожаления Эмерсона выглядели слегка преувеличенными. Не думаю, что Эвелина так уж много потеряла, оставив карьеру его личного художника. Ведь речь, если вы помните, читатель, шла об одной из самых богатых женщин Англии, матери троих очаровательных ребятишек и обожаемой жене, на которую муж надышаться не мог. Но для моего супруга эти преимущества – не аргумент, поэтому я и не стала зря тратить силы на возражения.

– Эвелина обещала поехать с нами, когда дети подрастут.

– Благодарю покорно. И когда же настанет это благословенное время? Малышня появляется один за другим, и конца этому процессу что-то не предвидится. Я люблю брата, люблю его жену, но беспрерывное воспроизводство Уолтера и Эвелины в миниатюре – это уже слишком. Человеческая раса и без того...

Ну все. Гиблое дело. О человеческой расе Эмерсон может разглагольствовать часами.

– Если позволено предложить будет мне... – нерешительно пробормотал Карл.

Я изумилась. Робость молодого немца не вязалась с его обычным внушительным тоном, а румянец, окрасивший щеки, казался чем-то инородным на этом бесстрастном лице.

– Давайте, фон Борк, выкладывайте. – Эмерсон был удивлен не меньше меня.

Карл смущенно откашлялся.

– В деревне юная леди живет... из Англии леди... Увлекается живописью она. Могли бы попросить мы ее...

У Эмерсона вытянулось лицо. Я тоже разочарованно вздохнула, разделяя мнение мужа об английских барышнях, любительницах помалевать акварельки.

– Время еще есть. Вот найдем в гробнице что-нибудь достойное, тогда и подумаем о художнике. А за предложение большое спасибо, герр фон Борк. Вы позволите обращаться к вам по имени? На мой взгляд, так проще, да и звучит по-дружески.

Карл рассыпался в уверениях, что ну нисколько не возражает. К тому моменту, когда его пыл иссяк, фелука уже ткнулась носом в причал на западном берегу Нила.

Благодаря проворству Карла и безостановочной ругани Эмерсона скоро мы уже восседали на ослах и были готовы продолжить путь. Багаж и команду оставили под присмотром Абдуллы, а сами двинулись через зеленеющие молодыми побегами поля. Осел – животное крайне медлительное, шаг его неспешен, зато в дороге можно вдоволь налюбоваться окрестностями и поговорить. Поначалу копыта животных вязли в жирной плодородной почве, явном свидетельстве ежегодных разливов Нила. Но по мере удаления от берега все сильнее ощущалось дыхание пустыни, и вскоре под копытами уже скрипел рыжеватый песок.

– Поедем через Гурнех, – покрутив головой, неожиданно заявил Эмерсон.

Безукоризненно справившись с возложенной на него леди Баскервиль задачей – встретить нас и доставить в целости и сохранности. Карл заметно успокоился. Со свойственной мне проницательностью я уловила, что, когда наш молодой приятель не нервничает, он способен изъясняться нормальным языком, без поэтически-немецких выкрутасов.

– Это большой крюк, герр профессор! – возразил Карл. – Разве вам с фрау Эмерсон не нужно отдохнуть после такого тяжелого...

– Успеется. Я знаю, что делаю.

– Aber naturlich! Как скажете, профессор.

Деревня Гурнех расположена неподалеку от прибрежных плодородных полей, на каменистом предгорье. Домишки из обожженного солнцем кирпича, как птичьи гнезда, лепятся к серым скалам.

Невольно задаешься вопросом: что удерживает в этом неуютном уголке многие поколения гурнехцев? Для нас, археологов, ответ очевиден. Жители деревушки не сменили бы Гурнех на все современные удобства Каира, потому что именно здесь они откопали свою золотую жилу. Едва ли в Гурнехе найдется дом, рядом с которым... – да что там! – подкоторым не было бы древнего склепа. Сокровища гробниц и кормят этих счастливчиков. Мало того – всего лишь в получасе ходьбы от деревни простирается та самая знаменитая Долина, где хоронили правителей Великой Империи.

Сам Гурнех еще был скрыт за ближайшей скалой, когда мы услышали деревенское разноголосье – детский смех, блеяние коз, лай собак. Еще пара минут – и вот она, знакомая картина. Дряхлая мечеть с полуобвалившимся куполом, несколько жалких, серых от пыли пальм и чинар, длинный ряд античных колонн. К ним-то и направился Эмерсон, тем самым без слов объяснив мне причину выбранного окольного пути. Вблизи колонн из скалы бил чистейший ключ, а источник воды, как известно, – самое притягательное место для жителей засушливых районов. Здесь наполняют кувшины для питья и тазы для стирки, сюда приводят на водопой скот.

С появлением нашей маленькой кавалькады жизнь на деревенском пятачке, как по волшебству, замерла. Женщины застыли кто согнувшись над родником, кто прижав к груди уже наполненный кувшин; мужчины превратились в каменные изваяния с нелепо зажатыми в зубах трубками.

Тишину нарушило громогласное, на певучем арабском, приветствие Эмерсона. Остановиться или хотя бы дождаться ответа мой муж и не подумал. В самом быстром темпе, на который только способен осел, Эмерсон прогарцевал мимо ошарашенных гурнехцев. Мы с Карлом в торжественном молчании замыкали процессию.

Наши скакуны трусили себе тихонько по песку; Эмерсон упорно сохранял дистанцию в несколько футов – место лидера у него самое любимое, а занять его в семье удается крайне редко. Судя по горделиво развернутым плечам, мой муж вошел в роль рыцаря без страха и упрека, ведущего в бон свое войско. Ну и пусть его. Великодушие у меня в крови, любезный читатель. Я решила не свергать Эмерсона с пьедестала, хотя вы сами понимаете, что трудно выглядеть внушительно верхом на осле, задрав ноги под углом в сорок пять градусов, чтобы они не волочились по песку!

– Зачем все это? – шепотом поинтересовался Карл. – Совсем не понимаю я. У профессора спросить не смею я. Но вы, его соратница и...

– Все проще простого, дорогой Карл. Эмерсон бросил этому скопищу воришек перчатку. По сути, он им заявил: «Вот он я, вернулся! Вам меня не напугать! Можете начинать войну, но на свой страх и риск!» Отличный спектакль, Карл, правда? И сыграно первоклассно.

В отличие от Карла я голоса не понижала. Ненаглядный супруг мой раздраженно передернул плечами, но возразить не посмел.

Скоро тропинка обогнула выступ пологого холма, и нашим взглядам открылась узкая извилистая долина, приют древних храмов Дейр-эль-Бари, близ которой и возвел свое египетское жилище лорд Баскервиль.

Снимки знаменитого Баскервиль-холла теперь можно встретить в любом путеводителе. Мне же во время предыдущей экспедиции не довелось его увидеть, поскольку этот роскошный дом, я бы даже сказала дворец, еще не был достроен.

Особняк сэра Баскервиля производил фантастическое впечатление. Как и в большинстве домов на Востоке, четыре его крыла создавали внутренний дворик, куда выходили двери всех комнат и куда вела широкая дорожка через центральные ворота. Строительный материал использовали обычный для этих мест – высушенные на солнце и оштукатуренные кирпичи из глины, зато габариты и отделка здания поражали воображение. Влюбленному в Египет сэру Генри пришелся по вкусу стиль древних египтян. Ворота и окна венчали деревянные козырьки с яркой росписью в египетских мотивах. Вдоль одного крыла тянулась симпатичная тенистая верандочка, вся в кадках с лимонными деревьями и в густом плюще. Опоры веранды были разрисованы позолоченными лотосами. Благодаря журчащему неподалеку родничку пальмы и фиговые деревья радовали глаз сочной зеленью, а античное убранство навевало возвышенные мысли о нетленности искусства.

К сожалению, если постройка моложе трех тысяч лет, великолепие архитектуры душу моего мужа не трогает.

– Дьявольщина! – заявил Эмерсон. – Сколько денег пущено на ветер!

Мы натянули поводья, чтобы полюбоваться нашим временным пристанищем. Ослик подо мной истолковал это движение в свою пользу и застыл как вкопанный. Отвергнув протянутую услужливым Карлом палку (лупить животных – последнее дело, уж поверьте мне!), я воспользовалась собственным способом воздействия. Ослик выслушал мой приказ, повел ушами, изумленно оглянулся... и зашагал как ни в чем не бывало!

Громадные деревянные ворота распахнулись словно сами собой, и мы без остановки протрусили во двор. Любезно взяв на себя обязанности гида, Карл устроил нам экскурсию по дому. Не знай я, кто руководил строительством, клянусь, решила бы, что без женщины не обошлось! Все было продумано до мелочей. Не меньше дюжины небольших, но уютных спаленок в западном крыле предназначались для прислуги и гостей. В апартаментах попросторнее, со всеми удобствами вплоть до ванной, прежде располагалась чета Баскервилей. Сильно волнуясь и утопая в родных немецких оборотах. Карл от лица леди Баскервиль передал апартаменты покойного супруга в полное распоряжение «фрау и герр Эмерсон». О лучшем я и не мечтала.

В наши благословенные времена, читатель, подобными удобствами никого не удивишь, но в те далекие дни вся экспедиция могла состоять из одного-единственного замотанного археолога, который и рабочих подгонял, и записи вел, и еду готовил, бедняга, и даже чулки стирал, если, конечно, давал себе труд их надеть. Стоит ли добавлять, что на фоне общего убожества Баскервиль-холл казался чудом из чудес.

Целое крыло особняка отвели под роскошную обеденную залу и внушительных размеров гостиную, двери которой открывались на веранду, увитую плющом. В гостиную я влюбилась с первого взгляда. Здесь царило странное смешение стилей. Современная мебель соседствовала с антиквариатом, простенькие домотканые половички – с бесценными коврами. Лорд Баскервиль не поскупился даже на новомодный граммофон и целую коллекцию пластинок с любимыми операми.

Увидев нас на пороге гостиной, из глубокого, пронзительно-синего бархатного кресла поднялся молодой человек и шагнул навстречу. Судя по бледному лицу и слегка нетвердой походке, нас приветствовал подхвативший лихорадку фотограф. Я пропустила мимо ушей многословный монолог Карла и поспешила заняться больным. Усадила на диван, пощупала пульс, приложила ладонь ко лбу и выдала заключение:

– Жар спал. Однако общее состояние не внушает оптимизма. Напрасно вы встали с постели.

– Бога ради, Амелия! – пробурчал Эмерсон. – Ты опять за свое? Хватит играть в профессора медицины!

Причина супружеского ропота была ясна как божий день. Видите ли, фотограф экспедиции оказался человеком не только молодым, но очень даже симпатичным. Лукавый взгляд метнулся от меня к Эмерсону, понимающая улыбка заиграла в уголках удивительно красивого рта, на секунду блеснул ровный ряд белых зубов. Золотистые завитки в художественном беспорядке рассыпались по высокому лбу. Словом, картинка, а не парень. Такие обычно вызывают у меня отвращение своей карамельной красотой. Однако мистер Милвертон выглядел на удивление мужественно. Болезнь не оставила сколько-нибудь видимых следов на его атлетически статной фигуре.

– Благодарю, вы так добры, миссис Эмерсон, – сказал он. – Не беспокоитесь, я уже вполне оправился и с нетерпением ждал встречи с вами и вашим прославленным супругом.

– Гм, – удовлетворенно крякнул Эмерсон. – Что ж, значит, завтра с утра и начнем...

– Прямые солнечные лучи мистеру Милвертону противопоказаны, – возразила я. – Он еще не окреп.

– Опять?! – вскипел мой дорогой муж. – В последний раз напоминаю, Амелия, ты не врач!

– Позволь и мне напомнить, что приключилось в тот раз, когда ты пренебрег моими медицинскими советами.

Эмерсон вдруг скорчил до нелепости зловредную гримасу. Опомнившись, приклеил к губам фальшивую улыбку, повернулся к Карлу и бархатным голосом пророкотал:

– А где же леди Баскервиль? Что за обворожительная женщина!

– Вы правы, – поспешно отозвался Карл. – В высшей степени достойная дама! Она оказала мне честь, передав для вас устное сообщение, профессор Эмерсон. Сама леди Баскервиль остановилась в «Луксор-отеле». Вы понимаете, что в ее нынешнем положении было бы вопиющим нарушением правил приличий поселиться здесь, в Баскервиль-холле...

– Само собой, – не выдержал Эмерсон. – Так что за сообщение?

– Она приглашает вас – вместе с миссис Эмерсон, разумеется, – составить ей компанию и ждет вас вечером в ресторане гостиницы.

– Отлично, отлично, – мстительно провозгласил Эмерсон. – Наконец-то мы встретимся!

Стоит ли объяснять, что я и бровью не повела в ответ на эту смехотворную попытку вызвать ревность к вдовствующей красотке? Ну разве что тон мой был суше обычного:

– Ты бы распаковал вещи, Эмерсон. Вообрази, в каком виде ты предстанешь перед обворожительной леди Баскервиль! Ну а мистер Милвертон немедленно отправится в постель. Чуть позже я к вам загляну. Только осмотрю кухню и поговорю с поваром. Будьте так добры. Карл, представьте меня прислуге. Что это за люди? Проблем с ними не было?

Подхватив фон Борка под руку, я удалилась, не дав Эмерсону возможности изобрести очередную гнусность.

Кухня занимала отдельный домик позади особняка (в жарком египетском климате решение более чем разумное) и была окутана божественными ароматами, невыносимыми для моего пустого желудка. От Карла я узнала, что почти все нанятые лордом Баскервилем слуги остались в доме и после таинственной смерти его милости. А почему бы, собственно, и нет? Наверняка они решили, что фараон будет милостив к кухаркам, горничным и лакеям, лишь бы те не совали нос в гробницу.

К счастью, главным на кухне оказался Ахмед, наш старый знакомый по «Шепард-отелю». При виде меня он тоже расплылся в довольной улыбке. Через полчаса, исчерпав все радостные возгласы, любезности и вопросы о здоровье близких, мы наконец распрощались. Часть груза спала с моих плеч.

За местной прислугой нужен глаз да глаз, так что избавиться от присмотра хотя бы за поваром уже отрадно.

Пока я занималась делом, мой муж из гостиной переместился в спальню и, естественно, застрял в углу с книжными полками. Чемоданы толпились у двери, а мальчишка-лакей, которого прислали распаковать вещи, восседал на полу и разливался соловьем. Похоже, с «господином профессором» он был уже на короткой ноге.

– А меня тут как раз свежими новостями снабжают, – неожиданно весело объяснил Эмерсон. – Это Мохаммед, сын Ахмеда... помнишь? В «Шепард-отеле» он...

– Помню. Успела уже повидаться с Ахмедом. Обед почти готов.

Я выудила ключи из кармана мужа; Эмерсон же с головой ушел в какой-то толстенный том. Вот так всегда. Подавив вздох, я протянула ключи черноволосому созданию с изумительными, в пол-лица, лучистыми глазами. Под моим руководством Мохаммед довольно быстро справился с чемоданами и юркнул за дверь. Уже после его ухода я обнаружила в ванной огромный таз с водой и свежие полотенца.

– О-ох! Наконец-то можно переодеться! Вода и чистое платье – вот что мне нужно! После вчерашней ночи...

Я повесила платье в шкаф, но повернуться не успела. Руки Эмерсона обвились вокруг меня, стиснули талию.

– Да уж, вчерашняя ночь никуда не годилась, – пробормотал он. (Вернее, думал, что пробормотал. Представьте себе урчание сытого льва, и вы поймете, каково приходится моим ушам.) – Койки жесткие... Развернуться негде... Качка...

– Прекрати, Эмерсон! Нашел время! – Я попыталась вывернуться. – Столько дел, а у тебя одно на уме. Насчет жилья для рабочих договорился?

– Угу. Слушай-ка, Пибоди, а я когда-нибудь говорил, до чего мне нравится твоя кругленькая...

– Тысячу раз! – Силы воли мне не занимать, и она здорово пригодилась, чтобы сбросить ладонь Эмерсона с... того самого, о чем шла речь. – До ужина нужно успеть взглянуть на гробницу.

Оцените мое самопожертвование, любезный читатель. А заодно и сообразительность. Единственное, что может отвлечь Эмерсона от... словом, отвлечь, – это радужная перспектива встречи с какой-нибудь древностью.

– Гм... – Ему пришлось разжать объятия. А иначе как, спрашивается, приложишь палец к подбородку? – Хорошо бы. Но пекло наверняка адское.

– Тем лучше. Ахмед своих помощников отпустит, остальная прислуга тоже попрячется от жары, никто не будет крутиться под ногами.

На том и порешили. Впервые за пять последних скучных лет мы достали свои рабочие одеяния. О, что за миг! Упоительное чувство захлестнуло меня при виде Эмерсона в дорогом моему сердцу наряде. Вот таким неистовый профессор археологии впервые предстал передо мной... (Не поймите буквально, читатель. Тоткостюм давным-давно превратился в лохмотья. Просто перед отъездом Эмерсон обзавелся таким же.)