Текст книги "Дверь в преисподнюю"

Слегка тронутый этой речью, Василий извлек из сумки какой-то хитрый металлический предмет.

– A это еще за что такое? – утерся рукавом славный рыцарь.

– Ключ, – ответил Дубов, не уточняя, впрочем, какого рода этот ключ. – Посветите мне, пожалуйста. Если подойдет, то мы с вами отопрем дверь, не жертвуя своей благородной честью… Черт, не идет. Заржавело выше всякой крайности. – Василий не без труда выдернул отмычку из дверного замка и кинул ее в сумку.

– Проклятая дверь! – загромыхал Беовульф и в сердцах стукнул по ней своим огромным кулачищем. – Что за черт!

Это восклицание относилось все к той же двери – она настолько прогнила, что кулак Беовульфа легко прошел насквозь, пробив дырку. Еще немного – и путники оказались в другом коридоре, столь же узком и затхлом, который начинался сразу же за дверью.

– Ну, будем надеяться, что это последний сюрприз, – пробормотал Василий, освещая затхлые своды нового прохода. Теперь наши искатели приключений шли не столь быстро, а Василий постоянно светил лампой по стенам – нет ли каких дверей или чего-то еще, что могло бы навести на верный путь либо, наоборот, увести куда-то в сторону. Однако лампа высвечивала лишь стены, поросшие мхом и плесенью, да грибы, похожие на шампиньоны, кое-где пробившиеся сквозь камни.

– Эти подземелья Григорий вполне мог бы использовать для разведения грибов, – хозяйственно заметил Василий.

– O, а ведь это мысль! – подхватил Беовульф. – У меня у самого в подвале полно всякого хлама, надо будет все повыкидывать и насадить грибов. Соленые грибки да под старое доброе винцо – во какая закусь!

– A мне больше нравится если поджарить, – высказал свое мнение и Грендель. – Мяса я не употребляю, а грибы, говорят, его вполне заменяют…

За столь мирными и приятными разговорами спутники прошли еще несколько сот шагов, пока проход не устремился вверх лестницей со столь же склизкими ступеньками, как в начале пути.

– Ну вот мы и у цели, – скромно развел руками Василий, когда они стояли на площадке перед небольшой дверью. – Добро пожаловать на конюшню.

– Постойте, – вновь засомневался Грендель. – Вы же, боярин Василий, предполагали, что из подземелья могут быть несколько входов в замок. Вдруг мы сейчас откроем дверь и вместо конюшни угодим прямо в лапы Григорьевских стражников?

– Это еще вопрос, кто в чьи лапы угодит! – громогласно заявил Беовульф. – Открывайте скорее, а то я уже задохся в этом вонючем подвале!

– Да нет, все в порядке – уверенно ответил Василий, поднеся светильник ближе к двери. – Видите, на пыли нарисован крест – это знак, что дверь та самая, так мне Чумичка писал. Да сейчас вы сами с ним познакомитесь.

Дубов осторожно толкнул дверь – она приоткрылась, но чуть-чуть.

– Странно, – пожал плечами детектив, – дверь не закрыта, но как будто что-то лежит на пороге.

– Сейчас выясним, – с этими словами Беовульф резким движением распахнул дверь. Из-за нее раздался заспанный, но в то же время весьма визгливый голос:

– Да убрал я дерьмо, дайте же поспать!

Спутники протиснулись через дверь и оказались в тесной комнатушке, пропахшей конским навозом, однако после затхлого подземелья этот запах показался им чем-то вроде целебного воздуха густых кислоярских лесов.

Возле старой попоны, прикрывавшей дверь, на старом тряпье, брошенном прямо на пол, храпел какой-то плюгавый мужичок, одетый в столь же ветхое отрепье.

– Ба, да это же Соловей-разбойник, – стараясь умерить голос, радостно воскликнул Беовульф, когда Василий поднес лампу к лицу спящего. – Помнится, когда я ездил в Царь-Город, он как-то пытался меня грабить и убивать…

– И как, удачно? – спросил Грендель. Беовульф лишь самодовольно хмыкнул.

– Это и есть Чумичка, – шепотом пояснил Дубов. – Просто для конспирации он принял облик Соловья-разбойника. Чумичка, просыпайся, это мы, свои!

– Щас буду грабить, – спросонок забормотал мужичок, – грабить и убивать. – И он вновь впал в забытье.

– Здорово же он вошел в образ, – заметил Грендель. – Как человек творчества я его прекрасно понимаю…

– Да нет, похоже, что это действительно Соловей, – только теперь дошло до Василия.

– A где же ваш Чумичка? – удивился Беовульф.

– Странно, – пожал плечами Василий. – Но как бы там ни было, надо выбираться отсюда. И потише, чтобы его не разбудить.

Осторожно, на цыпочках, Василий и его спутники покинули коморку Петровича и вступили на незнакомую и враждебную территорию Белопущенского замка.

– A дальше что? – уныло прошептал Грендель. Действительно, по двору ходили вооруженные до зубов княжеские охранники, и проскочить мимо них не представлялось никакой возможности. Спутникам ничего не оставалось, как поспешно ретироваться на конюшню.

– Ну, что будем делать? – спросил Беовульф.

– Видимо, придется возвращаться, – вздохнул Василий. – Обидно, конечно, но что поделаешь – не лезть же в пасть к волку… Извините, уважаемый Грендель, вас я в виду не имел.

– A чего уж там, – не без облегчения отозвался Грендель. – Значит, не судьба.

И они, напоследок вдохнув относительно свежего воздуха, осторожно переступили через Петровича и скрылись за дверцей.

x x x

За ужином в королевской трапезной народу было значительно меньше, чем за обедом – часть гостей, пользуясь «прорывом водной блокады», покинула замок. Оставшиеся украдкой поглядывали друг на друга с весьма смешанными чувствами – всем хотелось надеяться, что людоеда среди них более нет, но далеко не все были в этом уверены.

Паж Перси, как обычно, прислуживал королю, не забывая при этом внимательно наблюдать за гостями.

– Господа, а не почитать ли нам стихи? – предложил Александр. -Конечно, слушателей стало меньше, но разве это имеет значение? В узком, но приятном кругу истинных ценителей высокого искусства… Может быть, вы, госпожа Сафо, порадуете нас плодами своего вдохновения?

Как Наде показалось, госпожа Сафо совсем не горела желанием читать стихи, но ослушаться своего покровителя она не решилась. Поэтесса грузно поднялась из-за стола и принялась декламировать с драматическими придыханиями, все более увлекаясь чтением:

 
– Розовый закат окрасил побережие,
Только ты, я знаю, больше не придешь…
 

Чаликова слушала стихи не очень внимательно – ее мысли были заняты другим: «Интересно, отчего людоед пренебрег столь аппетитной поэтессой, а предпочел ей не очень-то подходящую с кулинарной точки зрения донну Клару? Неужели он действительно подослан князем Григорием, чтобы расправиться с беглянкой, а остальных съел, так сказать, за компанию?»

Тем временем госпожа Сафо закончила чтение, и после приличествующих сдержанных аплодисментов Александр, проницательно оглядев сотрапезников, остановил взор на заморском госте:

– Иоганн Вольфгангович, предчувствие мне подсказывает, что и вы подготовили для нас что-то очень высокохудожественное, но просто из скромности не говорите об этом.

– О, я, я, натюрлих, – радостно осклабился Иоганн Вольфгангович, поднимаясь из-за стола. – Правда, тут заслуга не так моя, как переводчика, который перевел это стихотворение на ваш язык. – И поэт, извлеча из-под салфетки листок бумаги, торжественно зачитал:

 
– Горные вершины
Залиты луной,
Тихие долины
Полны свежей мглой.
Не пылит дорога,
Не дрожат листы.
Подожди немного…
 

Иоганн Вольфгангович немного замялся, стараясь прочесть неясно написанное слово:

– Подохнешь… Нет, тут что-то другое.

– Отдохнешь и ты, – неожиданно для самого себя подсказал Перси. Иоганн Вольфгангович глянул на пажа с благодарностью:

– О, да-да-да, так и написано: «Отдохнешь и ты». Просто я не есть смог разобрать.

– По-моему, стихи удивительные, – высказал суждение король Александр. – Давно я не получал такого поэтического наслаждения. Жаль, что мы должны довольствоваться переводом и не можем в полной мере насладиться подлинником… Кстати сказать, я давно не слышал новых творений нашего уважаемого друга господина Ал-Каши. – Король отыскал взглядом поэта, который по обыкновению сидел в отдаленном углу стола, куда почти не достигал свет канделябров.

Ал-Каши послушно поднялся и без предисловий зачитал:

 
– Моя бутылка, верная жена,
Со мной в беде и в радости она.
И сколь ни пью, не иссякает влага,
Все пью и пью, и не встречаю дна.
 

Прочтя это четверостишие, последователь Омара Хайяма смущенно опустился на место. Король радовался, как дитя:

– Ну вот видите, друзья мои, какой у нас получился замечательный поэтический вечер! Все так хорошо, красиво и без взаимного «поедания»…

А Надя думала о том, что что-то тут не так. Это было то неприятное состояние, какое бывает у человека, который, выходя из дома, чувствует, что забыл что-то очень необходимое, но никак не может вспомнить, что же именно. И, как правило, вспоминает об этом весьма далеко от дома, когда вернуться уже нет возможности.

Вот с этим-то ощущением Чаликова и отправилась к себе в комнату, когда поэтический ужин наконец-то завершился.

x x x

Дубов, Беовульф и Грендель кружили по мрачным коридорам и все больше поддавались отчаянию – огонек в масляной лампе становился все тоньше и грозил вскоре совсем погаснуть, оставив путников в кромешной тьме затхлого каменного подземелья.

– Погодите, друзья мои, – сказал Василий, остановившись у очередной развилки, – давайте немного подумаем, а то мы просто бегаем по кругу безо всякого толка. Кажется, в этом месте мы уже в третий раз. A может, и не в этом…

– Пропадем, – безнадежно махнул рукой Грендель.

– Выкарабкаемся, – оптимистично возразил Беовульф, хотя прежней самоуверенности в его голосе не чувствовалось.

– Я так полагаю, что во всем виновата развилка, которой мы не заметили, когда пробирались на конюшню, – вслух размышлял Дубов. – Другой проход как бы вливался в тот, по которому мы шли, и тогда мы просто не обратили на него внимания. То же самое обратно – должно быть, мы освещали только одну стену и сами не заметили, как попали в другой тоннель. A потом, когда начались все эти ходы-переходы, то вместо того чтобы сразу вернуться назад, принялись по ним плутать. Вот и заблудились окончательно.

– И что же нам делать? – отчаянно провыл Грендель.

– Думать, разумеется! – заявил Василий. – Судя по всему, далеко уйти мы не могли – где-то здесь должны быть другие выходы в кремль.

– Только этого еще не хватало! – прогудел Беовульф. – Вы же видели, что там творится. В кремле то есть.

– A иначе мы тут просто задохнемся, – тихо промолвил Грендель.

– Уверен, что все эти ходы-переходы здесь не просто так, для красоты, – продолжал Дубов, – но каждый ведет в какую-то часть замка. Наверняка большинство ходов перекрыто, но, может быть, не все. Значит, нам нужно внимательно наблюдать, даже ощупывать стены – нет ли где какой двери или подъема наверх.

– Легко сказать, – безнадежно махнул рукой Беовульф.

– Делать надо! – неожиданно оживился Грендель.

– Ну так вперед, друзья мои! – Василий поднял светильник, будто боевой стяг, и двинулся вглубь очередного тоннеля.

Но не пройдя и десятка шагов, детектив споткнулся и чуть не упал.

– Лестница! – радостно крикнул Василий, и все трое стали осторожно подниматься вверх.

Лестница заканчивалась такою же площадкой, что у «конюшенного» входа, но никакой двери здесь не оказалось. Василий водил вдоль стены лампой, уже почти не дававшей света, и повсюду его взор натыкался на влажные камни, поросшие мохом и плесенью.

– Замуровали-таки, – с досадой проворчал Беовульф. – Гады ползучие, чтоб их…

– Стало быть, надо идти дальше, – с деланной бодростью сказал Василий. – Поищем другую лестницу.

Но тут силы оставили Гренделя. Он сел на верхнюю ступеньку:

– Идите без меня. A я останусь тут, и будь что будет.

– То есть как это останусь! – возмутился Беовульф. – Вместе пришли, вместе и уйдем. И потом, кто же князя Григория грызть будет – я, что ли, или боярин Василий? A ну пошли!

– Не могу, – прошептал Грендель. – Там, в хижине, остались мои стихи, передайте их королю Александру… – Поэт замолк и в измождении откинулся спиной к влажной стене. И тут слух Дубова, обостренный мертвящей тишиной подземелья, уловил какой-то еле слышный скрип. Детектив встал рядом с Гренделем и намеренно облокотился на стену – скрип послышался уже гораздо явственней.

– Господин Беовульф, подсобите, – попросил Дубов.

– Чего подсобите? – не понял доблестный рыцарь.

– Попробуйте подтолкнуть эту стену.

– A, ну так бы сразу и сказали. – Беовульф встал рядом с Дубовым, и они со свей силы налегли на стену. Раздался явственный скрежет, и стена подалась вперед. Еще усилие – и путники через открывшееся отверстие впали в некое темное помещение.

x x x

Надя бесцельно бродила по своей комнате, то присаживаясь на кровать, то подходя к окну и вглядываясь в сгущающуюся тьму ночи Мысли ее путались и перескакивали с одного на другое:

«Как там Вася? Жив ли? A я опять так и не успела сказать ему самого главного. Нет, все-таки я должна была быть там, рядом с ним. A здесь от меня никакой пользы. Я должна была узнать, кто в королевском замке работает на князя Григория – и не узнала. И даже не смогла вычислить людоеда, не говоря уж о том чтобы его обезвредить. И потом, куда нынче исчезал Александр -как-то не верится, что он просто выяснял, сошла ли вода. Королевское ли это дело? A может, и его исчезновение тоже как-то связано со всем остальным? Такое впечатление, что со мною здесь кто-то играет в кошки-мышки, и я в этой игре отнюдь не кошка, а скорее наоборот. И моя участь зависит лишь от того, в какой момент кошка сочтет нужным съесть именно меня. Только бы не нынешней ночью… A завтра приедет Вася, и мы отправимся домой. И уж тогда я скажу ему то, что до сих пор не могла решиться…»

Надя вздрогнула – ей показалось, что в гнетущей тишине что-то заскреблось за дверью.

– Мышка, – пробормотала Чаликова. – Или… или кошка?! – На всякий случай Надя зажгла свечи на старинном канделябре, стоявшем на полке камина с потрескавшимися изразцами, подошла к двери и повернула ключ еще на один оборот. – Ну ладно, пора укладываться. Как говорится, утро вечера мудренее.

Журналистка встала перед огромным зеркалом, занимавшим чуть ли не половину стены, и стала неспеша расстегивать свой «пажеский» камзол. Три свечки канделябра отражались в давно не мытом стекле, будто три далеких, неведомо откуда взявшихся огонька на болоте.

Но тут со стороны двери явственно раздался неприятный скрип, и Надя увидела, что медная дверная ручка, сделанная в виде лапы какой-то хищной птицы, медленно поворачивается.

«Кто бы это мог быть? – удивленно подумала Надя. – Хорошо, что я дверь заперла».

Вдруг она к еще большему удивлению заметила, что дверь столь же медленно открывается.

«Значит, я ее не заперла, а наоборот, открыла, – пронеслось в голове у журналистки. – Нельзя быть такой рассеянной».

Надя поспешно застегнула пуговку на камзоле и бросилась к двери, но увы – было уже поздно.

x x x

Помещение, в котором столь неожиданно очутились Василий и его спутники, было далеко не столь затхлым, как подземелье, но очень пыльным, так что Беовульф громогласно чихнул.

– На здоровье, – по привычке ответил Дубов.

В этот момент за его спиной вновь что-то заскрипело, заскрежетало, и детектив почувствовал, что стена возвращается на прежнее место. Он протянул руку, чтобы ее удержать, однако давно заржавевший, но все еще действующий механизм сработал, и проем захлопнулся. Рука Василия вместо ровной стены нащупала некие ровные предметы, плотно сдвинутые один к другому. A поднеся поближе лампу, он явственно увидел полки с длинными рядами книг.

– Наверняка здесь есть особая кнопка или рычажок, которым можно открыть дверь, – со знанием дела произнес Василий, – но чтобы его найти, придется выгружать все книги. Так что на всякий случай постарайтесь точно запомнить, через какую полку мы сюда попали.

– O, так это же прославленное книгохранилище, основанное еще Шушками! – воскликнул оправившийся от потрясения Грендель. – A мракобес Григорий и сам книг не читает, и другим не дает. – C этими словами он схватил лампу и медленным шагом отправился вдоль длинных стеллажей, благоговейно разглядывая кожаные, сафьяновые и даже позолоченные корешки старинных фолиантов. -Салюстий… Боэций… Светоний… – бормотал он себе под нос, как правоверный молитву.

– Насколько мне известно, – продолжал Дубов, не обращая внимания на зачарованного оборотня, – вон за той дверью – тронный зал. А из него в коридор налево, и там спальня Григория.

– Ну так пошли, – подвел черту Беовульф.

Дубов решительно открыл массивную, окованную железными полосами дверь и… застыл от неожиданности на месте. Тронная зала была ярко освещена множеством факелов, и посреди нее стояло с десяток воинов, вооруженных узкими кривыми саблями. А на троне, вцепившись в подлокотники тонкими пальцами, как стервятник когтями, сидел сам князь Григорий.

– Добро пожаловать в преисподнюю, – проскрежетал он.

От этой незатейливой шутки сердце Дубова оборвалось. И ноги застыли на месте, как каменные. В воздухе повисло зловещее молчание. И только злобный выкрик князя взорвал тишину:

– Взять их!

И эхо разнесло под гулкими каменными сводами:

– Их-их-их…

Стражники неспешно, деловито двинулись к Василию. Их клинки зловеще поблескивали в свете факелов. Но тут крепкая рука втянула Дубова за шиворот обратно в библиотеку.

– Надо рвать когти, – мрачно прогудел Беовульф, захлопывая дверь перед самым носом стражников.

Дубов, казалось, продолжал пребывать в ступоре, но его мозг уже лихорадочно продолжал искать выход из вроде бы безвыходного положения. А в дверь уже начали ломиться, и глухие удары отдавались в библиотеке.

– Что там за шум? – задумчиво спросил Грендель, не отрывая взора от книги, которую держал в руках, поставив уже почти погасший светильник на старинный тяжеловесный стол.

– Стражники Григория, – коротко бросил Беовульф. – И вооружены до зубов.

– До зубов? – все также рассеянно переспросил Грендель, но тут книга выпала из его рук. – Стражники! – закричал он. – Где они? Это ловушка! Надо бежать! – И тут же, сорвавшись с места, Грендель понесся по небольшой лестнице, ведущей на внутренний балкон, опоясывающий всю библиотеку и тоже заставленный книгами.

– Куда?! Стой! – закричали в один голос Беовульф с Дубовым и рванули вдогонку за ополоумевшим от страха оборотнем.

Первым его настиг Беовульф и, облапив своими здоровенными ручищами, стал успокаивать:

– Их там немного – не больше дюжины.

– Они нас изрубят на куски! – взвыл Грендель. – Отпустите меня, надо бежать!

Дубов же, посмотрев на часы, пробормотал:

– У нас осталось всего три минуты.

– А потом нас убью-у-ут, – еще истошней завыл Грендель.

– Да, боярин Василий, – мрачно отозвался Беовульф, продолжавший нежно сжимать дергающегося, как в конвульсиях, оборотня. – Надо бежать. Сейчас они дверь высадят, и тогда…

– Да вот какая-то дверь, – оглянулся Дубов. – Других здесь нет, так что пошли.

И троица, подгоняемая треском высаживаемой внизу двери, вылетела на другой внутренний балкон, только опоясывающий, как галерея, тронную залу.

– Болваны! – тут же выкрикнул Григорий обращаясь к своим воякам, застрявшим в проломленных дверях. – Вон они, наверху!

– Кажется, нас заметили, – загробным голосом произнес Грендель и лишился чувств.

– Прыгаем вниз! – внезапно для самого себя решил Дубов и, перемахнув через перила, свалился на голову одного из стражников.

Недолго думая Беовульф с Гренделем под мышкой тоже сиганул вниз. И началась совершенно безумная свалка. Воины теперь по одному пытались ворваться в залу из библиотеки, но тут их ждал Беовульф, размахивавший здоровенным двуручным мечом, который он позаимствовал у железного истукана в нише. Похоже, паника, которой он поддался на некоторое время, теперь улетучилась, и славный рыцарь весело орал, подбадривая солдат:

– Ну что, испугались? Подходите, подходите, Беовульф вам всем головы поотрывает!

А Дубов, бестолково размахивая саблей, взятой у оглушенного им стражника, гонялся вокруг трона за бароном Альбертом. Альберт же истошно вопил, не сбавляя скорости:

– Пощадите! Я свой! Он меня заставил! Я не хотел!..

Князь Григорий, взобравшись на трон с ногами, тоже кричал, только непонятно было, к кому он обращался:

– Убейте их! Убейте их усех!

Но вот Альберт, удиравший от Дубова, внезапно бросился к багровому гобелену и ловко, как обезьяна, взобрался по нему на галерею.

– Ушел! – раздосадовано топнул ногой Дубов.

– И черт с ним, – пророкотал за его спиной Беовульф, так что Василий от неожиданности даже вздрогнул. – Зато я остальных уложил отдыхать.

Тут только Дубов, придя в себя, оглядел поле боя, усеянное стражниками Григория. А сам князь так и продолжал стоять на троне, с явным страхом глядя на своих противников.

– Вон отсюда! – внезапно выкрикнул он. Видимо, это было все, что ему пришло в голову в столь критическую минуту.

– Я те ща покажу «вон»! – взревел Беовульф, и его грозный меч взметнулся над головой князя. И только когда он уже начал опускаться, Василий закричал:

– Не надо! – и меч Беовульфа в самый последний момент повернулся горизонтально и опустился плашмя на голову Григория. Князь как подкошенный рухнул вниз к ногам победителей, которые толком и не знали, что делать со своей победой. А на башне часы уже начали отбивать полночь.

– Что же делать? – с досадой проговорил Дубов, задумчиво пиная бесчувственное тело князя. – Сейчас самое время Гренделю его загрызать, а он тоже в отключке.

Но хотя Грендель и находился в беспамятстве, тем не менее он, как по расписанию, начал превращаться в огромного тощего волка.

– А что там думать – грызть надо! – выкрикнул Беовульф и, будто котенка, подтащил волчищу к Григорию. Деловито приложил волчью пасть к горлу князя и со всей силы сдавил челюсти оборотня, так что аж клыки лязгнули, как запоры на вратах ада. И как раз в этот момент часы пробили последний, двенадцатый раз.

Тело Григория дернулось, как от удара током, и стало извиваться, словно мертвая змея, отвратительно дергая руками и ногами. Мертвые глаза князя вращались, вылезая из орбит, и вдруг он вспыхнул, охваченный адским пламенем. Дубов с Беовульфом отпрянули назад, оттащив Гренделя за задние лапы. Вонючий серный дым пополз по зале, застилая свет факелов.

– И после смерти он еще смердит, – мрачно пошутил Беовульф и похлопал Гренделя по волчьей морде. – Эй, Грендель, ты как? Живой? Очухивайся, все кончилось!

– Я его загрыз? – тихо прошептал приходящий в себя волк человеческим голосом.

– Ты его загрыз, гада, – торжественно отвечал Беовульф. – Ну, правда, я тебе немножечко помог.

– Мы его загрызли, – блаженно оскалился Грендель и снова лишился чувств.

– Все это замечательно, а теперь-то нам что делать? – вздохнул Василий. – Как отсюда выбраться?

– Ничего, прорвемся! – Опьяненному победой над князем Беовульфу теперь, казалось, и море было по колено.

И вдруг кто-то окликнул Дубова:

– Василий!

Голос был знакомый, но детектив поначалу не мог сообразить, чей. Однако в нем звучали радость вместе с удивлением. Василий оглянулся, но никого не увидел, кроме своих спутников, да воинов, живописно лежащих на поле боя.

Оклик повторился. Дубов посмотрел в ту сторону, откуда кричали, и увидел, как прямо в воздухе возникает силуэт высокого и чуть сутуловатого человека с огромным свертком в руках.

– Чумичка! – вскричал Василий. – Друзья мои, мы спасены!

– Вот это да! – только и смог вымолвить Беовульф. – Ну вы, в природе, даете!

– Объяснения потом, – быстро проговорил Чумичка, раскатывая по полу сверток, оказавшийся обширным, хотя и сильно потертым ковром.

Сразу все сообразив, Дубов кинулся к огромному витражному окну с подвигами князя Григория, и решительно распахнул его. В залу ворвался свежий студеный воздух – ветер грядущих перемен, мелькнуло в голове Василия. Беовульф же тем временем прямо за хвост втащил бесчувственного Гренделя на ковер.

Когда все четверо разместились на ковре, Чумичка проговорил несколько тарабарских слов, и персидский летательный аппарат медленно поднялся в воздух. Оказавшись на уровне окна, он резко набрал скорость и вылетел на улицу. Бросив последний взгляд в тронную залу, Василий увидел, что она наполняется княжескими стражниками и стрельцами. Несколько воинов кинулись к открытому окну, однако беглецы уже находились вне их досягаемости: ковер резко взмыл вверх и, все убыстряя ход, полетел над внутренними постройками замка и высокими зловещими башнями. Вскоре вурдалачий кремль остался где-то позади, в прошлом, а в настоящем – только земля, темнеющая далеко внизу, да яркие звезды прямо над головой.

x x x

Дверь медленно раскрылась, и Надя, к немалому своему удивлению, увидела стоящего на пороге Иоганна Вольфганговича. Он был в своем обычном фраке с жабо, а вытянутое узкое лицо заморского поэта, как всегда, источало саму любезность.

– Может быть, вы дозволите мне войти вовнутрь, мейн юнге фреуде? -как ни в чем ни бывало осведомился припозднившийся гость.

– Да-да, пожалуйста, – посторонилась Надя. – Чем обязан столь позднему визиту?

– Поговорить о поэзии, – расплылся в обаятельной улыбке Иоганн Вольфгангович. – Не пригласите ли, как это, заседайть?

– Да, пожалуйста, – Надя указала гостю на табуретку, а сама присела на кровать. – Вообще-то я не настолько хорошо разбираюсь в высокой поэзии, чтобы стать достойным собеседником для такого замечательного стихотворца, как вы…

Чаликова старалась говорить как можно более непринужденно, однако ей этот визит показался весьма странным.

– Ваш художественный вкус я имел счастье оценить в нынешний вечер, когда вы так точно подсказаль мне слова из моего стихотворения, – со столь же любезным выражением продолжал Иоганн Вольфгангович.

– Какие слова? – не поняла Надя.

– «Отдохнешь и ты», – напомнил поэт. – Или вы их тоже, как это, запамьятовать?

И тут Надя все поняла: «Боже мой, как же я забыла! Я настолько машинально подсказала слова из „Ночной песни путника“, или как она там называется, что даже сама этого не заметила».

Чаликова поняла, что это был провал. Самый настоящий провал. Ведь стихотворение, строчку из которого она так неосторожно подсказала, принадлежало перу Лермонтова. Так что же, выходит, Иоганн Вольфгангович банально присвоил себе чужие стихи, выдав их за перевод своих? Да, но ведь и «Горные вершины…» – вольный перевод из Гете. A Гете…

«Стало быть, этот представительный иностранец – не тот, за кого себя выдает, – наконец-то дошло до Нади. – A выдает он себя не больше не меньше как за Иоганна Вольфганга Гете…»

– Ну что же, кажется, вы все поняли, – после недолгого молчания заговорил ночной гость. – Так что лишние объяснения не будут понадобятся, мой дорогой юный друг. – И, изобразив на лице радостную улыбку, добавил: -Или, вернее сказать, дорогая фройляйн.

– Да, – тихо произнесла Надя. – Я позволила себя провести, как наивная дурочка.

– Я чувствовал, что кто-то здесь, в замке, из другого мира, который вы называйт параллельным, – продолжал Иоганн Вольфгангович, – и специально, чтобы узнать, кто это, я стал читать известный стихотворений. И вот вы попались! – Лже-поэт противно захихикал.

– Кто вы такой и что вам от меня нужно? – резко подалась вперед Чаликова.

– O, вот это уже деловой разговор, – радостно осклабился Иоганн Вольфгангович. – Разрешите представиться: барон фон Херклафф, большой друг князя Григория и почетный бюргер славного города Рига.

– Какой Риги? – переспросила Надя. – Столицы Ливонии или Латвийской Республики?

– A вы, мадам, умнее, чем я ожидаль, – уважительно хмыкнул барон. -Разумеется, столицы Ливонии. Но и в «вашей» Риге я тоже, как это сказать, не последний херр. В смысле, господин. Или кунгс, как там теперь говорят.

– И вы тоже путешествуете туда-сюда через столбы на Гороховом городище? – спросила Надя.

– Ну нет, я путешествую не настолько примитивным образом, – поправил жабо господин Херклафф. – У меня есть другие способы передвижения из одного мира в другой.

– И вы столь откровенно говорите мне об этом? – слегка удивилась Чаликова.

– O я, я! – радостно закивал барон. – C вами, фройляйн, я могу быть – как вы сказали? – откровенным. Ведь это ваш последний разговор!

– В каком смысле? – нахмурилась Надя.

– В том самом, – заявил Херклафф. – Я буду вас кушать.

– Что? – вскрикнула Чаликова.

– Ням-ням, – уточнил барон. – Но поверьте, фройляйн, вы самая интересная собеседница, каковую я встречал за последние… ну так сто пятьдесят лет, и я буду очень радостен с вами побалакать. В смысле, перед ням-ням. Приятная беседа есть полезно для аппетит.

– Я буду кричать, – упавшим голосом проговорила Надя.

– Кричите на здоровье, – расплылся в ухмылке Херклафф. – Вам это не поможет, а только ускорит начало процесса. Так сказать, процесс пошел, хе-хе-хе.

– Извините, вы говорили что-то насчет ста пятидесяти лет назад, -немного успокоившись, заговорила Надя. Она уже отчасти смирилась с мыслью о том, что будет съедена, однако ее журналистское, да и чисто женское любопытство брали свое. – Неужели вы так давно живете на свете?

– O, да-да, очень давно, – подхватил Херклафф, – много давнее, чем вам кажется. – И, проницательно глянув на собеседницу, спросил: – Ведь вы интересовались судьбой княжны Марфы, не правда ли? – Надя кивнула. – Ее заколдовал я. И тех несчастных, которые находятся в образе этого, как его…

– Змея Горыныча?

– Да-да, Змей Горынича. И их тоже я. И так высококвалифицированно, что его, то есть их теперь никто не сможет расколдовайть.

– Даже вы?

– Ха, фройляйн, а вот этого я не говорил. Однако херр князь Григорий остался достаточно доволен. Ведь я настоящий чародей, а не какой-нибудь авантюрист и дилетант Каширский с его фройляйн Аннет Сергеевна!

– Вы и с ними знакомы, – покачала головой Надя.

– Ну да, знаком, – пренебрежительно хмыкнул барон, – однако особой приятности от этого знакомства не поимел… то есть не получил. Вот знакомство с вами для меня много-много приятней.

– Благодарю вас, Иоганн Вольфгангович… или как вас там зовут по-настоящему.

– Если хотите, то можете называть Иоганн Вольфганговичем. Но вообще-то меня зовут Эдуард Фридрихович.

– Тоже язык сломаешь, – вздохнула Чаликова.

– A разрешите узнать ваше настоящее имя? – полюбопытствовал Херклафф. – Все-таки нехорошо кушать человека и даже не узнать, как его зовут.

– Ну, меня-то величать куда проще – Надя.

– Красивое имя. Если честно говорить, до мне даже как-то жаль кушать такую либе фройляйн, как вы.

– Ну так не кушайте! – подхватила Надя.

– Увы, – притворно вздохнул Херклафф. – Вы, фройляйн Надя, встали на моем пути, и я просто обязательно должен вас кушать. Уж такой орднунг.

И с этими словами колдун по призванию и людоед по душевному влечению демонстративно достал из одного кармана вилку и столовый нож, а из другого – белоснежную салфетку, каковую принялся аккуратно заправлять за столь же белоснежное жабо.