Текст книги "Малуша. Пламя северных вод"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Вот он, вот, я его нащупал! – кричал Бер, запустив наконец руку под нижнюю рубашку и обнаружив там голые девичьи ноги. – Сейчас найду!
Дева орала, чувствуя, как дерзкая ладонь продвигается все выше, пыталась пнуть «жениха», но путалась в тяжелых одежках.
– Нашел! – радостно провозгласил Бер, нащупав наконец гладкую упругую округлость. – Вот он, вот он! Ну и хвостище!
– Держи! – задушенно орал Улеб, на которого навалились сразу две «невесты».
– Держу! – отвечал Бер, и правда крепко держа найденное. – Сейчас всем покажу!
«Невеста» взвизгнула, дернулась, качнулась и стала падать под стену на лавку; Бер упал вместе с ней, пытаясь задрать подол. Целый сноп подолов разом поднять не получалось, но все же в воздухе мелькнули белые ноги со сбившимися ниже колен вязаными чулками из толстой серой пряжи.
– Ага, попалась! – Бер ловко просунул руку выше, хотя с этой стороны хвосты уж точно не растут. – Мышь поймал!
То, что он там нашел, понравилось ему гораздо больше хвоста. Вольные игрища этих дней допускают еще и не такое, но большим позором для парня или молодца бывает, поймав «невесту» обнаружить у нее все то же, что имеешь и сам.
– Что это у тебя, девица, такое промеж ног черненькое, мохнатенькое?
– Бабка шубу шила, лоскут позабыла!
Однако едва Бер успел отметить, что поиски хвоста лучше бы продолжить в углу потемнее, как в дверь опять постучали.
На самом деле стучали уже какое-то время, но за общим шумом этого было не разобрать. Зато все услышали, как вдруг этот гомон прорезал низкий густой голос:
– А кто тут орет? Почему дедушку не встречаете?
Мигом все замерло и затихло. В дверь, склонившись, лезло нечто огромное, косматое. Показалась настоящая медвежья голова с оскаленными зубами. Беснующиеся куды разом содрогнулись и попытались спрятаться, но только наткнулись друг на друга и замерли опять.
Замер и Бер; одной рукой он обнимал свою добычу, а другую все еще держал в тепле под всеми ее одежками. Но почти забыл об этом. Голову медведя он сразу узнал, но так дико было видеть это лесное существо здесь, в доме! Вслед за Навью шуточной, поддельной, явилась Навь истинная.
Остальным, не видевшим Князя-Медведя в лесу, это казалось еще более диким. В тихой избе ощутимо повеяло общим страхом. Сама «невеста» теперь прижималась к Беру, будто ища защиты.
– Жена моя с дитем погостить к вам приехала! – объявил Князь-Медведь и ввел за собой еще кого-то. – Оставлю вам ее на три дня, потом ворочусь. Вот гостинцы мои. Ну, будьте целы!
Поставив у двери большой берестяной короб, Князь-Медведь исчез. У порога осталась стоять женщина в волчьем кожухе мехом наружу. На голове ее был красный платок, а на руках ребенок, тоже в одеяльце из пятнистой рысьей шкуры. Лицо прикрывала берестяная личина. От нее веяло чем-то иным, потусторонним, она выглядела тенью, выскользнувшей из мира теней через щель, что открывается в эти темные дни.
Прижавшись к дверному косяку, дрожа, лесная жена в испуге смотрела на избу, переполненную какими-то дикими существами. Со всех сторон, с лавок и с пола, на нее пялились перекошенные личины с обломанными рогами, тела скрывались под грудами шкур. Казалось, нарисованные на личине глазащи пучатся от изумления перед этим зрелищем.
– Божечки… – прохрипел Ута и торопливо пошла вперед, едва не наступая на кудов на полу. – Ма… Малуша…
Бер отодвинул от себя «невесту» и встал, безотчетно отряхиваясь. Это она! Князь-Медведь все же привез ее, как обещал. И даже на день раньше…
Но все не верилось, что к ней можно прикоснуться. Мнилось, протяни руку – и ладонь пройдет сквозь ее тело, как через тень.
– Ута… – тоже хрипло, голосом Малуши ответила лешачиха, потом шагнула вперед и приподняла ребенка. – Найдите мне кормилицу поскорее, а то он вот-вот с голоду умрет!
* * *
Утром Предслава чуть свет послала топить баню и повела туда Малушу. Пока та мылась, Бер и Улеб забрали оставленный волчий кожух, личину и красный платок, знаки ее принадлежности к иному миру. Из бани Малуша вышла, одетая как все, – лесной дух с нее смыли травами и «сильным словом», которое именно на этот случай передается от бабки к внучке. Теперь она снова была человеком, а не «лесной женкой».
– А что же он сказал, что через три дня придет за ней? – возмущался Бер. – Я ее насовсем отбил, не на три дня!
– Так положено! – успокаивала его Ута. – Он и правда через три дня придет. А что делать, я тебя сейчас научу. Не в первый раз это все деется…
Малуша поначалу думала только о ребенке. День ото дня у нее делалось все меньше молока, и чем больше она об этом тревожилась, тем сильнее скудел источник. Она умоляла Князя-Медведя отвести ее назад к людям поскорее, но он отвечал: поскорее нельзя. Тот, кто ел пишу мертвых, может вернуться к живым только в известные дни, коих в году всего несколько. А если нарушить уклад, то Навь не отдаст обратно душу и такой беглец умрет уже по-настоящему, и году не прожив. Нужно было ждать Карачуна, когда растворятся врата тьмы. Малуша извелась, дожидаясь нужного дня. Она не думала ни о себе, ни о родных, ни о своей дальнейшей жизни. Почти не спускала с рук Колоска – ребенок плохо спал, часто плакал и худел на глазах. Вокруг век у него появились лиловые тени. Малуша холодела от мысли, что он может умереть, что вот этот кусок утоптанной земли перед порогом избы станет его могилой… В отчаянии она забросила хозяйство, ела кое-как, не всякий день вспоминала косы расчесать. И правда чуть мохом не обросла. По ночам ей снилось, что ребенок тает у нее на руках, как сделанный из снега, и превращается в лужицу воды. Князь-Медведь жалел ее, но качал головой: до Карачуна ничем не помочь. У Нави свои порядки, незыблемые, как сам ход годового круга.
Но вот наконец пришел тот день – самый короткий в году. Малуша завернула Колоска в пеленку и в одеяльце из рысьей шкуры, оделась сама. Свои убогие пожитки упихала в короб, но не думала о них. Выходя, даже не оглянулась на избенку, где прожила три четверти года. Как дневной свет на дне зимы, ее лесная жизнь истлела и угасла. Впереди было нечто совсем иное, и Малуша думала об одном – скорее попасть к людям, где ее ребенка сумеют выкормить.
Князь-Медведь вывел ее через дворик Буры-бабы за ручей – там оказалась лошадь, запряженная в волокушу. Малуша села, с ребенком на руках, Князь-Медведь поставил рядом ее короб и повел лошадь по едва видной тропе, сам прокладывая ей путь. Малушу он накрыл еще одной шкурой, и она сидела, как в шалаше.
Пробирались долго. Порой в трудных местах на гати, среди зарослей, или в буреломе, приходилось вылезать и идти за волокушей, иначе лошадь не пройдет. Ребенок то спал, то возился. Малуша уже не могла его покормить и едва помнила себя от страха: а что если она довезет его мертвым? Что если он похолодеет и застынет, пока они окажутся у людей?
Совсем уже стемнело, когда они выбрались из леса. На опушке ждала целая толпа – все ряженые, в шкурах, в личинах, с горящими факелами. Здесь была другая лошадь – запряженная в сани. Малушу пересадили туда, Князь-Медведь сел рядом и повез ее в Варягино. Куды бежали сзади, оглашая темноту ревом, воем, свистом, блеянием. Светила луна, дивились этому зрелищу ясные звезды, и большой костер далеко впереди указывал путь через поля…
Первые несколько дней после возвращения в мир живых. Малуша с трудом осознавала перемену. Для Колоска нашлась кормилица – и в Варягино, и в Выбутах хватало кормящих баб. У Предславы были челядинки, которым можно было поручить присмотр за чадом и днем, и ночью, чтобы Малуша наконец отоспалась и отдохнула. Но две-три ночи ей снилось, что она по-прежнему в лесной избе, и прежняя тревога не отпускала. Только утром, проснувшись от возни служанок, она в удивлении наблюдала за ними с полатей, из-под одеяла. Вот она лежит, а кто-то другой топит печь, носит воду, ставит кашу. Провора кормит Колоска, обмывает, пеленает и только потом приносит ей… Странно было поначалу постоянно видеть вокруг себя столько людей – мать и отчима, челядь, пятерых младших братьев и сестер… А днем непременно заявлялась и прочая родня, варягинская и выбутская.
Бера к ней поначалу не подпускали – давали время прийти в себя и заново освоиться в мире живых. Но довольно быстро Малуша поняла, что замужество в Выбутах ей больше не грозит. Теперь ее судьбой владел родич из Хольмгарда, и туда он намеревался ее увезти, как только кончатся зимние праздники.
– Госпожа Сванхейд повелела мне привезти к ней эту девушку, – объяснял Бер. – Исполняя ее волю, я ходил за девушкой в лес. И теперь госпоже Сванхейд принадлежит право решать ее судьбу.
Предслава причитала: только дочку вернули, как опять увозят! Но Малуша не противилась.
«Я думала, ты ко мне привязан, – сказала она Князю-Медведю ночью, после того как Бер ушел. – А ты вроде как рад меня отдать первому, кто явился!»
Теперь, когда все было решено, ей сделалось страшно покидать это надежное убежище, эту скучную и нелегкую, но ставшую привычной жизнь.
«Он меня одолел», – сказал Князь-Медведь.
«Потому что ты сам того захотел».
«Потому что Бура-баба его пропустила. Значит, пришел твой срок. Тебе пора обратно в белый свет. Пусть чадо подкормится, подрастет. Не хочу, чтобы оно здесь сгинуло. Мне еще понадобится. Через семь лет, как окрепнет, заберу».
На это Малуша ничего не ответила. Она точно знала: спорить с Навью бесполезно. Даже с теми, через кого она с тобой говорит – они исполняют не свою волю. Вояна тоже не хотела отдавать свое дитя Нави – но вот оно здесь. Князь-Медведь испытывал к ней привязанность, покуда Навь повелевала ему держать ее при себе. Но вышел срок, и больше ей здесь не место.
Почти год ее здесь держали не просто так. Теперь ее Колосок – дитя Князя-Медведя, его наследник и преемник. На этом условии Навь приняла Малушу и защитила. Теперь она может показаться в белый свет, очищенная от позора и проклятья. Дитя ее больше не нагулянное, а священное. И с ним она может выйти за самого лучшего жениха. Но дитя – ее выкуп. Князь-Медведь и сейчас его не отдал бы, будь у него возможность вырастить в лесу грудного младенца, как вырастила его самого, тогда трехлетнего, Бура-баба. Но Малуша не может больше кормить ребенка, а где же тут кормилицу найдешь? Из-за ребенка она пришла сюда, из-за него уходит. Но его судьбу Навь из лап своих птичьих не намерена выпускать.
Когда Предслава наконец дозволила Беру прийти к ней, Малуша смотрела на него, почти как на незнакомого. В живом человеческом мире он стал казаться каким-то другим. В лесу он был единственным гостем с белого света, а здесь стал одним из многих, и Малуше пришлось заново приглядываться к нему. Помня, что на первый взгляд приняла Бера за Святослава, она встретила его не без робости: сейчас ей не хотелось этих воспоминаний.
Бер и правда был похож на киевского князя, особенно верхней частью лица. Но подбородок у него был тяжелее, а нос с немного загнутым вниз кончиком – совсем другим. Волосы даже лучше – густые светло-золотистые кольца лежали на лбу и спускались почти до плеч. Одет он был в хороший голубой кафтан с серебряным позументом и отделкой синего шелка, на поясе висел длинный боевой нож с окованных бронзой ножнах – для красоты и чести, а не потому что он в Варягино собирался с кем-то воевать. Наверное, у него и меч есть – «корляг», как у всех киевских. Уж Сванхейд пожалует любимому внуку, она не беднее киевских князей.
– Как тебе на белом свете? – спросил Бер, усевшись напротив нее.
Он не шутил: он и правда вглядывался в нее, словно опасался, как бы она не растаяла. Малуша знала, что и теперь ей таких взглядов не избежать. На нее с детства пялились из толпы. Что он о ней думает? Жизнь у Князя-Медведя избавила ее от позора, но не сделала такой же, как все женщины. Напротив, расстояние между прочими и матерью «божьего чада» стало больше, чем между честными девами и нечестной…
Бер не зря смотрел на нее, как на вернувшуюся из мира мертвых. После бани Ута и Предслава, посовещавшись, заплели ей волосы в одну косу. Имея ребенка, Малуша опять попала в девки! Пребывание у Князя-Медведя, как ей объяснили, не считается замужеством, а пройдя через баню, она в мире людей рождается заново. И рождается невестой, то есть девушкой. От всего этого она теперь сама не знала, кто она такая.
Причесанная по-девичьи, Малуша стала казаться моложе. Коса в руку толщиной, блестящая и гладкая; волосы светло-русые, но в глубине пряди кажутся темнее. Лицо еще изможденное, отчего скулы заметнее, но в чертах лица – с немного вздернутым носом, ровными русыми бровями, голубыми глазами, – уже видна миловидность и при том отпечаток сильной воли. Она не улыбалась, а вглядывалась в него пристально, без робости, пытаясь понять, что он за человек и можно ли ему доверять. И почему-то очень важным казалось выдержать этот проверку. Прошло всего-то три дня, как Князь-Медведь оставил у двери дрожащую тень, а она уже совсем другая. Еще немного бледна, но стоило ей отдохнуть, успокоиться, одеться в хорошее «варяжское» платье, как в облике ее проявилось уверенное достоинство. Сразу верилось, что эта дева – из родни киевской княгини. Еще бы немного ее откормить…
А в голову лезло: она жила с медведем. Чуть ли не год. Такое бесследно не проходит. Поглядел бы он на того, кто осмелится взять ее в жены… Хорошо, что они в родстве. А то был бы соблазн проверить.
– Ты понравишься госпоже Сванхейд, – не выдавая этих мыслей, спокойно сказал Бер. – Мы скоро поедем к ней.
– Зачем я ей нужна?
– Ты – внучка ее любимой дочери Мальфрид и носишь то же имя. Она хочет знать, что тебе не чинят обид из-за твоего отцовского рода.
– Уж этого и Сванхейд не сможет исправить. У моего отцовского рода отняты все наследственные владения, мой отец был изгнан, а недавно погиб.
– Тем важнее знать, что никакие дурные люди… не попытаются тебя использовать в дурных целях. И твоего ребенка тоже. Но здесь очень важно знать, кто его отец, – с намеком добавил Бер.
– Никто, – спокойно ответила Малуша. Раз он спрашивает, стало быть, родичи самую главную тайну ему не выдали. – Чуры принесли в прошлый Карачун.
Бер изогнул рот – отчасти досадливо, отчасти насмешливо.
– Ты не похожа на дурочку, что позволяет залезть в себе под подол кому попало.
«Я такой никогда и не была», – мысленно ответила Малуша, но лишь наклонила голову:
– Воля чуров! Не знаешь разве, как оно на игрищах бывает?
По его лицу проскользнула тень воспоминания; в глазах мелькнула улыбка. Что-то такое он знал.
– Пусть даже так. Это твой сын, а значит, он может стать наследником твоего отца. Ему нужен хороший присмотр.
– У меня есть родичи. Мать и отчим. И брат в Киеве. И дед во Вручем.
– Твой брат – вольный человек?
Малуша промолчала. Добрыне воли никто не давал, он по-прежнему остается пленником Эльги. Уже более десяти лет.
– Твоя мать замужем за человеком очень достойным, но не имеющим родни в землях руси. Твой дед – я его никогда не видел, но не сомневаюсь, что он тоже очень достойный человек, – лишился киевского стола и сейчас правит землей Деревской от имени Святослава. Поэтому главой твоего материнского рода остается госпожа Сванхейд. Святослав ей внук, и она ему не подвластна.
– Она тоже утратила свои владения! – уколола его Малуша. – В Хольмгарде раньше жили конунги, а теперь вами правит Святослав, а дань собирает Вестим Дивиславич!
– Госпожа Сванхейд сама передала наследство Олава своему сыну Ингвару и его потомству! – горячо возразил Бер. – Решение оставалось за ней, и никто не смог ничего у нее отнять, пока она сама не пожелала кое-что отдать! Но и сейчас на Ильмене и Волхове едва ли какое важное дело может состояться без ее одобрения.
Они помолчали. «Святослав ей внук, и она ему не подвластна», – Малуша не подавала вида, как сильно зацепили ее эти слова. Бер не знает, насколько это важное обстоятельство.
– А до Хольмгарда далеко отсюда? – спросила Малуша.
– С седьмицу будем ехать.
– Ребенка я возьму с собой!
– А то как же! – ответил Бер, как будто подразумевал это с самого начала.
В Хольмгарде Князь-Медведь не имеет никакой власти. Оттуда даже Судимер не сможет его вытребовать, если госпожа Сванхейд не пожелает выдать собственного праправнука. А она, судя по всему, не та женщина, на которую легко повлиять. Или…
– Почему Сванхейд когда-то отослала Ингвара в Киев? – Малуша прищурилась, будто пыталась острым взором непременно выцепить правдивый ответ. – Ребенка пяти лет от роду?
Колосок нуждается в сильном покровителе – как Сигурд Убийца Дракона, выросший у заморского конунга. Но можно ли отдать его во власть женщины, которая когда-то пожертвовала своим ребенком?
Они были едва знакомы, но Бер сразу понял, почему она об этом спрашивает.
– У нее была большая семья. Муж, брат мужа, его дочь от первого брака и зять Хакон в Ладоге, две дочери и трое сыновей. Из тех одиннадцати детей, что родились. И Гарды, их владения. Ради благополучия всего этого приходилось чем-то поступиться. Она отдала Ингвара Элегу Вещему в Киев, а взамен получила твоего деда, Олега-младшего. Но, я думаю, ей всегда было жаль того сына, который вырос вдали от нее. Этим Ингвар поплатился за то, что остался старшим, но за это же был и вознагражден. Сванхейд признала его единственным наследником всего, чем владела.
– И его потомков?
– Именно так. Поэтому ни я, ни Сигват, ни другие сыновья и внуки Ветурлиди, ни дети дяди Хакона не могут унаследовать власть конунга в Хольмгарде, которую имел дед Олав. Она принадлежит только прямым потомкам Ингвара.
Малуша пытливо смотрела на Бера. Выросшая среди разговоров о подобных предметах, она ясно видела и выгоды, и опасности предстоящего пути. Этот парень собирается отвезти ее туда, где у ее сына есть наследство. Но этот же парень – или его дети, – может со временем стать его соперником.
Не считая тех, что уже имеются.
Но до этого еще далеко. Для начала ей нужно уберечь своего сына от посягательств с Той Стороны.
– Ты можешь дать мне клятву, что станешь защищать мое дитя от тех… кто захочет его заполучить? Через семь лет или позже?
– Ты имеешь в виду… – Бер изогнул шею в направлении дальнего леса.
Малуша кивнула.
– Такую клятву я могу тебе дать. Я отбил свое право на вас, как положено по здешнему обычаю.
Бер вынул из ножен длинный ударный нож, приложил его ко лбу, к обоим глазам и поцеловал клинок возле рукояти. У Малуши затрепетало в груди – в своей прежней киевской жизни она много раз видела эти движения, эти бессловесные обеты на своем оружии, что сильнее всяких слов. Этому можно верить.
– Хорошо. Я поеду с тобой в Хольмгард.
Важность сошла с лица Бера: он расслабился и готов был улыбнуться.
– И если хочешь, даже можешь меня поцеловать, – милостиво добавила Малуша, вспомнив, о чем он просил в избушке перед уходом.
Словно предлагала наложить печать на признание их родства.
Бер нарочито медленно встал со скамьи и пересел к ней. Некоторое время разглядывал ее лицо почти в упор – а она разглядывала его и дивилась, как могла найти в нем сходство со Святославом. Черты у него крупнее, тяжеловеснее, но чувствуется в них нечто надежное. Повадки у него порой причудливые, но человек он, похоже, прямой и открытый.
Но можно ли ему доверить себя и Колоска?
Бер склонился было к ней, потом застыл и шепнул:
– А я… не утрачу разум и память, если сделаю это? Не превращусь в какого-нибудь зверя?
Несмотря на баню и очищающие заговоры, он сомневается: не осталось ли в ней еще чего-то от тех лешачих, у которых нет спины?
Малуша невольно опустила взгляд на его губы, чуть приоткрытые от сдерживаемого волнения, и сама заволновалась. От его голоса у нее возникала какая-то щекотка в животе, это было странно, но почти приятно. Как же она отвыкла от людей, прожив почти год наедине с одним-единственным медведем!
– А вот и проверь, если смелый, – шепнула в ответ Малуша, почти касаясь губами щеки Бера.
* * *
Вечер настал скоро. В темноте видно было, как высоко горит костер на берегу Великой – его будут поддерживать все двенадцать дней. У костра играли рожки, раздавалось пение и топот пляски. Еще один костер, поменьше, горел перед дворами, освещая накатанный санями путь вдоль ворот.
Под навесом у двери Вальгардовой избы сидели несколько человек. За углом раздавалась сдержанная возня, кто-то кого-то унимал досадливым шепотом.
Вдруг шум гудьбы и пляски у реки прервался, взамен раздался крик.
– Медведь едет, медведь! – неслись испуганные, предостерегающие крики. – Берегись!
Послышался свист. Показалось нечто темное – от реки мчались сани. Вот они приблизились к Вальгардовым воротам, встали. Виден был седок – огромный бурый медведь, держащий вожжи.
– Где моя жена? – рявкнул он. – Нагостилась, подавай ее сюда!
– Вот твоя жена! – ответили ему с крыльца. – Давно готова, ждет.
К саням торопливо сошли два парня – Улеб и Бер. Под руки они несли еще кого-то, по виду женщину. Соломенное чучело почти в человеческий рост было одето в волчью шубу, повязано красным платком и прикрыто личиной – эти самые вещи были на Малуше, когда она вышла из леса.
– Забирай! – подойдя шага на три, они швырнули чучело в сани.
И в тот же миг из-за угла избы выскочили три собаки, спущенные с привязи, и с лаем бросились на лесного гостя. Медведь хлестнул лошадь и помчал во тьму. Собаки с лаем неслись за ним, вслед летел крик и свист.
Плыл по реченьке медведь,
Девки бегали смотреть!
Ты, медведюшка, постой,
Покажи нам хрен толстой!
– пели парни, исполняя на снегу перед избой дикую победную пляску.
Ворота тьмы закрылись за Князем-Медведем. К тому времени как ему вновь будет дозволено наведаться в человеческий мир, беглянка и ее лесное дитя будут уже очень далеко отсюда…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?