Текст книги "Арфа серафима"

Елизавета Иванникова
Арфа серафима

© ГБУК «Издатель», 2012

© Иванникова Е. В., 2012

© Волгоградское региональное отделение общественной организации «Союз писателей России», 2012

* * *

 
…И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
 

А. С. Пушкин

Арфа серафима. Опыт поэтической биографии

Есть в душе естественное стремление к добру. Это стремление я называю призванием Божиим, когда оно так сильно действует в некоторых душах, что удовлетворить его не может ничто земное.

Игумения Арсения

1

 
Когда-нибудь, дойдя до сути,
В чем Божья милость нам дана,
Поймем, что в маетной минуте
Души таится тишина.
 
 
Она молитвой утолима,
Она сокрыта от невзгод
И постоянно и незримо
В прожилках памяти живет.
 
 
И только в час определенный,
Пройдя слепящие лучи,
В душе, страстями опаленной,
Струна высокая звучит.
 
 
Чиста, как капля состраданья,
Зовет ли к таинству людей,
К той слезной силе покаянья
В грехах отбушевавших дней?
 
 
Иль слово, вверенное Богом,
Угасло, выцвело от мук,
И лишь у смертного порога
Над головою лопнет звук.
 
 
Народ забыл о преисподней,
О Гаврииловой трубе,
Но отзвук жил на колокольне
Средь стаи белых голубей.
 
 
Летал над Доном быстротечным,
Его ловил небесный гром,
И он кружился над увечным,
Восставшим вновь монастырем.
 
 
По зову арфы серафима
Душе показано взлетать,
И там, над бездною незримой,
Все искушенья испытать.
 
 
Кому-то головокруженье
От славы признанных побед,
А кто-то к высшему служенью
Преуготовлен с юных лет.
 
 
Чья жизнь с рождения готова
Идти на этот вещий звук,
В ней тихо прорастает Слово,
Вспорхнувшее из Отчих рук.
 

2

 
В Саровской пустоши зима
Кому-то саван шьет незримо
И скорбно следует сама
По стежкам старца Серафима.
 
 
Холсты суровые ветров
Полощет среди сонных елей,
Скрыв от неведомых миров
Сугробную тоску метелей.
 
 
Чуть дышит под щитами льдин,
Под снежной насыпью берлога,
Отсюда мишка приходил
К порогу пустоньки убогой.
 
 
Холодной веет тишиной
От замороженного леса,
Пока не начинают вой
И ссору пушкинские бесы.
 
 
Давно ли старец перестал
Их усмирять святой молитвой?
Но рыщут бесы тут и там
И ищут поле новой битвы.
 
 
В сердцах людей, объятых тьмой,
Добро со злом перемешавши,
Им вера кажется тюрьмой –
От покаяния сбежавшим.
 
 
Какой же небывалый пир
Для нас готовит Божья Матерь,
Для всех в душе познавших мир,
Раскинув праздничную скатерть?!
 
 
Ведь о прощении молил
Для тех, кто жизнь свою итожит,
Всю армию небесных сил
Сам Серафим, угодник Божий.
 
 
Он видел землю всю в дыму,
Как к солнцу пламя поднималось,
И Богородица ему
Двенадцать раз в миру являлась.
 
 
Святой канавкою бредем
И с привкусом грядущей гари,
Твердя о милости, грызем
Смиренный батюшкин сухарик.
 

3

 
Про все, что выдалось на свете,
Мы словно знали наперед:
Был в девятнадцатом столетье
Когда-то тридцать третий год.
 
 
Обычен или високосен,
Он шел сквозь судьбы напролом,
Вот только Болдинская осень
Задела пушкинским крылом.
 
 
Да стал людской удел суровей,
Как детский плач, невыносим,
Когда в сугробистом Сарове
Скончался старец Серафим.
 
 
И в самой сердцевинке лета,
Когда духмяный зреет Спас,
У Себряковых в час рассвета
Меньшая дочка родилась.
 
 
Пред тем дышало небо синью,
Томился отдаленный гром,
И ласточка то сложит крылья,
То зачерпнет волну крылом,
 
 
Как бы следя за чьей-то мыслью,
То вверх бросается, то вниз,
Напившись солнечною высью
На праздник положенья риз.
 
 
В именье праздник сей явился
Предвестником счастливых мук,
Чтоб в час означенный пролился
Младенческого крика звук.
 
 
Ей Богоматерь путь неблизкий
Укажет средь донских степей,
Небесные готовя ризки
Для крестной дочери своей.
 

4

 
Пусть на снегу сосновый прутик
Очертит век, а в веке том
Спит, по-рождественски уютен,
Запорошенный вьюгой дом.
 
 
Томится жар печной в полене,
Мерцает от лампадки свет,
Перед иконой на коленях
Стоит трехлетняя Анет.
 
 
О чем же, соскочив с кровати
И связный лепет обретя,
С восторгом молит Божью Матерь
Разгоряченное дитя?
 
 
О том ли, что виденьем теплым
Безгрешную объемля грудь,
Блаженным и бесповоротным
Начертанный явился путь?!
 
 
Ей было имя богоданно,
И в нем – серебряная нить,
Молясь, его вспомянешь: «Анна», –
И невозможно разлюбить.
 
 
Оно внутри себя зеркально,
Земного в нем не видно дна,
Библейского завета тайной
В нем отразились времена.
 
 
И сколько в нем скрывалось смысла,
Коль путь монашеский избрав,
Подписывала «Анна» письма,
Родную нить не оборвав.
 

5

 
Без боли прошлого не тронешь:
Счастливый стелется туман,
И празднично гудит Воронеж,
Где жил святитель Митрофан.
 
 
Мария Алексевна чтила
Его икону – ведь она
Её чудесно исцелила,
Когда весь год была больна.
 
 
Ценя дарованную милость,
Под колокольный перезвон
Семейство каждый год стремилось
Сюда приехать на поклон.
 
 
Достойный – в благости утонет,
Земных не требуя наград,
Преосвященный же Антоний
Гостям бывал сердечно рад.
 
 
Он Себряковых знал давненько,
Любил беседовать… И вот
С крыльца, ступенька за ступенькой,
Сошел, чтоб встретить у ворот.
 
 
Родителей благословляя,
Священник поднял взор, и вдруг
Дитя, как будто бы играя,
Из няниных спорхнула рук.
 
 
Пред старцем пала на колени,
И так легка – под стать птенцу,
И так мала, что только тени
Цветов скользили по лицу.
 
 
В безмолвии застыли люди,
Сияла неба глубина…
Предрёк Антоний: «Это будет, –
Крестя, –
Великая жена!»
 

6

 
А матери родное чадо
Не отпускать бы от груди,
Пускай в именье, за оградой,
Не будет знать, что впереди.
 
 
И небо пусть не разлучает
С тем, что не чувствует беду,
С накрытым на веранде чаем,
С детьми, шалящими в саду.
 
 
Что прячет в сердце мир отрадный,
О чем не скажут соловьи…
Мать на детей глядит с веранды
С счастливым выдохом: «Мои?!»
 
 
Лучи закатные приемля,
Любовь вздыхает глубоко,
Она собой объемлет землю,
С ней сны досматривать легко.
 
 
Порою бабочкой садится
На детский пальчик… Иногда
Она, как сонный лист, кружится
И опадает сквозь года.
 
 
Она искрится в шумных играх,
Пружинит в скошенной траве,
И копится в сосновых иглах,
И шьет по солнечной канве.
 
 
Любовь не ведает разлуки,
Что с часом смертным настает,
Мать, причастившись, сложит руки,
На небо к Господу уйдет…
 

7

 
Дом потемнел, бедою мучась,
Осенний сад – простоволос,
Больны безмолвьем – обеззвучась –
Голосовые связки гнезд.
 
 
Познавши смерти неизбежность,
Смирившись с тем, что счастья нет,
Отец припрятанную нежность
Берег для младшенькой – Анет.
 
 
Простые памятны мгновенья:
Уютен тихий кабинет,
Где только вздохов дуновенья
Литых свечей колеблют свет.
 
 
Отец Евангелие читает,
И по примеру всех отцов
В гнезде дивана озирает
Подросших за лето птенцов.
 
 
Они, набегавшись на воле,
Среди донских раздольных трав,
Склоняют головы все боле,
От книжной мудрости устав.
 
 
И только дочь его меньшая
В пространство смотрит, не сморгнет,
Так слово Божье поглощая,
Как будто сердцем что-то ждет.
 
 
И сам хозяин кабинета,
Михаил Васильич Себряков,
Искал у Господа ответа
Как астроном, как богослов.
 
 
Есть барский дом – всему основа,
Есть лесть почтительной молвы,
И станция есть Себряково
С железной веткой до Москвы.
 
 
Богатство, почести, награды,
И явь, разрушившая сны,
Сирени траурной ограда
И усыпальница жены.
 
 
Когда бы не родные лица,
То сбросил груз житейских гирь,
Чтоб верным сердцем окунуться
В источник света – монастырь.
 

8

 
Ах, птичка Божья, хлебный мякиш,
Кроша рассыпчатую трель,
О чем, с луной сливаясь, плачешь,
Качая ветки колыбель?
 
 
О том лишь степь да солнце знают
В донском обветренном краю,
Когда в свистульку обжигают
Простую песенку твою.
 
 
В тех трелях слиты воедино
И горько тлеют на устах
Могильная сухая глина
И звездный запредельный прах.
 
 
Перед окошком в сад раскрытым
Из душной спаленки своей
Манил Анету луч пролитый
И звал куда-то соловей.
 
 
Отвергнув облачность подушек,
Просила, усмиряя плоть:
«Открой же мне мою же душу,
Будь милостив ко мне, Господь!»
 
 
Не ведая духовной лени,
Слепому не подвластна злу,
Всю ночь стояла на коленях
И засыпала на полу.
 
 
Ей были не милы наряды,
Надежды радостных сестриц,
И полные намеков взгляды,
И зов заманчивых столиц.
 
 
За этой редкой силой духа,
Которую в других не знал,
Домашним доверяя слухам,
Отец тревожно наблюдал.
 
 
Он заневестившихся дочек
Стал вывозить в блестящий свет.
«Душа моя того ли хочет?» –
Спросила и решила: «Нет!»
 
 
Начитана, собой прекрасна,
Сильна в искусстве и стихах…
Но мудрый батюшка напрасно
Вел разговор о женихах.
 
 
Отцовская всесильна милость –
Коль жизнь семьей не хороша,
Берёзкой бы – не оступилась
Над яром – светлая душа.
 
 
Отринув мира притяженье,
Пускай парит над суетой,
Коль приготовлена к служенью
Незамутненной чистотой.
 

9

 
Над синим Доном меркнут зори,
Вечерний поглощая звон,
Извечный плеск людского горя
И ветра вздох, как будто стон.
 
 
И потому над ширью вольной
Довольно сердцу иногда
Волны идущей колокольной,
Чтобы озвучились года.
 
 
Здесь монастырь построен женский
В достопочтимые года,
Он слыл Святым-Преображенским,
Где часто пряталась беда.
 
 
И в нем, таком глухом и дальнем,
Труды покорно понесла,
Простой послушницею Анна
Себя испытывать смогла.
 
 
С молитвою хлебы месила,
А после странниц и гостей
Босая – половицы мыла,
Чтобы отухнуть от страстей.
 
 
Но этого ей было мало:
На Всенощной нахлынет сон –
Кругами церковь обегала,
Чтоб освежил прохладой Дон.
 
 
Не по годам казалась взрослой,
Хотя навряд была такой,
Ей дождик памятью подослан,
Наивной девичьей тоской.
 
 
Теперь она уже не дочка,
Ненастные просохли сны,
И светится прозрачной мочкой
На небе краешек луны.
 
 
Сбывает время нежный возраст,
И словно лёгкие крыла,
Смиренно иноческий образ
По Высшей воле обрела.
 
 
На холодке зари осенней,
При тихом шелесте ветрил,
В ней имя теплое – Арсения
Светло зарделось изнутри.
 
 
Проходит мимо искус вражий,
Досужая не липнет грязь,
И Богородициной пряжей
Летит тенетник, серебрясь…
 

10

 
Сокрыта жизни мимолетность,
И вдруг: «Пора, мой друг, пора!» –
Ушла щекочущая легкость
Из-под гусиного пера.
 
 
И странной кажется причина
Друзей оставить и родню.
Так смог Игнатий Брянчанинов
Постигнуть истину одну.
 
 
Мир сердца – истины свидетель,
Дан Божий Промысел затем,
Чтоб бодрствовал – за всё в ответе
Над попустительством страстей.
 
 
Он был Оленину племянник,
Кому-то друг, кому-то брат,
Самим государём избранник
К высокой службе, говорят.
 
 
В салоне дядюшки блестящем,
Где Пушкин завсегдатай был,
Казалась жизнь ненастоящей,
Хотя и не был нелюдим.
 
 
Ушел. Оставил. Отказался.
Нёс груз проклятий и разлук.
В нём слишком громко отозвался
Небесных струн высокий звук.
 
 
Пришли разбуженные силы,
Чтоб светский преступить порог,
И шестикрылым серафимом
Был явлен пушкинский пророк.
 
 
С рожденья арфа серафима
Его без устали звала
И небом выбранного сына
В глухую келью привела.
 
 
Там можно многое расслышать,
Когда сомненье не гнетёт,
В лукавую и злую душу
Премудрость Божья не войдет.
 
 
Для жизни надобно немного:
Расстаться с чуждой суетой
И тихо приобщиться к Богу
Непоборимой чистотой.
 
 
Уже игуменией Анна,
Прочтя Игнатия труды,
В его исканьях не случайно
Свои увидела следы.
 
 
Вначале робкие, на ощупь,
Чтоб путник свет увидел сам,
И прожил дни как можно проще,
И приобщился к небесам.
 

11

 
В следах на выжженной дороге
Свернулась каплями роса,
По ней пройти совсем немногим
Даруют силы небеса.
 
 
Привыкли жить легко и сытно,
Пока с небес не грянет гром.
Одна надежда – что молитва
Окажется поводырем.
 
 
Тогда окольных мыслей к Богу
Уж никому не избежать,
Хотя продавлена дорога,
Словно греховная кровать.
 
 
В ухабах вся, неровно сбита,
Ведет ведь не куда-нибудь,
Там – свет, лампадкою пролитый
На оголённый смертный путь.
 
 
И не понять вначале толком,
Ведет откуда и куда,
Пока не стукнет грозным током
По судьбам меткая беда.
 
 
На той дороге изначальной
Понять Арсения смогла,
Как в жизни благостно молчанье,
Равно – для сердца и ума.
 
 
Прошла, питаясь коркой черствой,
Паломницей в холерный год
До лавры Киево-Печерской,
Куда в надежде брёл народ.
 
 
Порыв исполнив дерзновенный,
Она запомнила с тех пор,
Как был по сердцу ей пещерный
Всепоглощающий затвор.
 
 
Стоянье беспрерывно длилось
Во тьме молитвенных пещер,
И к старцам, расточая милость,
Господь бывал на святость щедр.
 

12

 
Прохладен монастырский вечер…
В нем мягкий слышен перезвон,
И шалью звездною просвечен
Поизносившийся Дон.
 
 
Стремясь пареньем вольной птицы
Измерить ангелов полёт,
Обитель женская ютится
На берегу который год.
 
 
И для Арсении недолго
Мольбы сестёр звучали зря –
Быть настоятельницей доброй
Для бедного монастыря.
 
 
Затерянный в садах весенних,
Он жил, старея и теснясь,
И вот игуменья Арсения
Его устройством занялась.
 
 
Не вечен мир, созданье Божье,
Ветх монастырь не по годам,
Игуменья,
сомненья множа,
Решилась новый строить храм.
 
 
Вначале замысел казался
Невыполнимым, но потом
Рос потихоньку храм Казанский,
Небесной Деве чудный дом.
 
 
Вознесся к звездам купол главный,
Чтоб утешал молящих он,
Из Троицкой приехал Лавры
Искусный мастер Семион.
 
 
И стройный хор по стенам дивным
Взор бестелесно уносил,
Где образ Троицы единой
Сиял среди Небесных Сил.
 
 
Для неземного благолепья
Шесть беломраморных колонн
Тащили на подводах степью,
Где ждал их полноводный Дон.
 
 
Сплавляли долго на белянах,
И тихо мощь взрастала в них,
Коль пеленали их в туманах,
В лучах сушили золотых.
 
 
Они надежно встали в храме,
Как православия столпы,
В лесах строительных и гаме
Под изумленный гул толпы.
 
 
Как вознеслись над суетою –
Известно матушке одной,
Их стройность чистою, донскою
Отмыли к празднику водой.
 
 
Над ними, равный поднебесью,
Раскрылся нерушимый свод,
И колокольной благовестью
Станичный радовал народ.
 

13

 
Неразличимая для слуха
Струна игуменью звала,
Домостроительницей Духа
Вслед Богородице пошла.
 
 
Расслышав зовы Серафима –
Восстать над прахом и золой,
Господнее прославить имя
И на земле, и под землей.
 
 
Не смели солнечные блики
Мешать ушедшим временам,
Самим Арсением Великим
Был опекаем нижний храм.
 
 
Святых отцов постигнув книги,
К Уделу Высшему стремясь,
Носить Арсения вериги
Под одеянием взялась.
 
 
Как ни был мир, в грехах ущербный,
Тяжёл и пагубен плечам,
Уединенный храм пещерный
Она копала по ночам.
 
 
Проход подземный рыла главный,
Чтоб, повторяя Крестный путь,
Как в Киево-Печерской лавре
В трудах духовных отдохнуть.
 
 
Казалось, вечности не хватит
Работы эти завершить,
Но сила Божьей благодати
Пещеру помогала рыть.
 
 
В подземной келье хлеб да кружка,
Свеча. Простой иконостас.
Как ласточка-береговушка,
Гнездо готовила для нас…
 
 
Когда же матушки не станет,
То будет явлено для всех –
Зачем моление на камне
Должно свершаться без помех.
 
 
Так горяча была молитва,
Что как на солнце тают льды,
Так и на камне монолитном
Её протаяли следы.
 
 
Следы ладоней и коленей,
С нетленной верою в Отца,
Следы безудержных молений
За оземленные сердца.
 
 
Молва же тайно поселилась,
А с ней – тюрьма или сума,
Что вместе с матушкой молилась
Здесь Богородица… Сама…
 

14

 
Пускай былое не вернется.
Всё было? Было, да не всё…
Так не жалей, что повернется
Привычной жизни колесо.
 
 
В ней ум и знание – горою
Возвысят гордости порок,
В ней может перекрыть порою
Тромб камня – чистый ручеек.
 
 
Души не вычищены стойла,
Но осознать спеши скорей,
Насколько мы уже достойны
И оскорблений, и скорбей…
 
 
К Арсении тянулись люди.
Горючих слёз текли ручьи,
Ведь знали все, что не забудет
Она стенания ничьи.
 
 
И верили – её моленья
Дойти до Господа могли,
И до виновницы спасенья,
Царицы Неба и Земли.
 
 
Как мать, звала земля донская –
Покрепче за меня держись!
Наваристая и густая
Народная кипела жизнь.
 
 
И от своей семьи украдкой,
По молодой греша поре,
Казачкам трудной и несладкой
Казалась жизнь в монастыре.
 
 
Но были те, кого молитва
Вела всесильно за собой,
Небесной радужной палитрой
Переливался мир земной.
 
 
И среди них душой весенней
Сквозь грозовой пройдя поток,
Жила игуменья Арсения,
Донской лазоревый цветок.
 
 
Луга ромашками усеяны
Ждут в женской юбке косаря…
Была игуменья Арсения
Поэзией монастыря.
 

15

 
Жизнь, словно свечка, угасима.
Пусть дорог монастырский кров,
День прославленья Серафима
Позвал игуменью в Саров.
 
 
Она опасно заболела.
И хоть мучителен был путь,
Уже с дороги не посмела
Обратно к дому повернуть.
 
 
Душа летела вольной птицей,
Чтобы успеть, не опоздать,
В святом источнике умыться,
Во славу службу отстоять.
 
 
Мохнатой охраняем елью
Приют лесной не изменён,
Избушки сгорбленная келья
И вход в пещерку из неё.
 
 
Доступным стало пониманье
Того, чему названья нет:
Ведь тут в смиренье и молчанье
Святой провёл тринадцать лет.
 
 
Здесь по-иному время длится,
И тысячу безмерных дней
На камне старец мог молиться,
И было всё так близко ей.
 
 
Державы слава и ограда,
Во плоти ангел Серафим,
Он с нею был всё время рядом,
Она молилась вместе с ним!
 
 
О, как страшна молитва бесам!
Звук проносился невесом
Над тем мордовским чёрным лесом,
Где Болдинский гнездился дом.
 
 
Невинной радостью искрится
Тот день, что памятью глубок,
В нем полдня огненные спицы
Воткнуты в солнечный клубок.
 
 
По лесу, собирая шишки,
Она прошлась почти без сил.
Ей всё казалось: бурый мишка
Здесь беспрепятственно бродил.
 
 
И горько сердце стало биться,
Домой забота позвала,
Там, в Усть-Медведицкой станице,
Своя Медведица была.
 
 
Текла сквозь дебри краснотала,
Закатным пламенем горя,
И синеву давно впитала
В название монастыря.
 
 
Там заждались родные тени…
По Воле Божьей неспроста
В сей день для матушки Арсении
Открылись Смертные Врата.
 
 
И так провидчески незримо
Сплетало нити Бытиё:
С днем прославленья Серафима
Кончину светлую её.
 

16

 
Мы все прописаны в двадцатом,
В том веке, канувшем давно:
Мальчишка, бегавший когда-то
Смотреть военное кино.
 
 
Сосед, что с ним под дулей старой
Сидел за шахматной доской,
Потом, задумавшись устало,
Стоял над кручею донской.
 
 
Пиджак писательский накинув,
Беззвучный слыша перезвон,
Следил за журавлиным клином,
И сердце плакало вдогон.
 
 
Как-будто горний ветер дунул,
И тьма рассеялась над ним,
Когда из отчества придумал
Он шестикрылый псевдоним.
 
 
Не раз менялась власть местами,
Поистрепав мечты до дыр!
Серафимовичским стали
Звать разоренный монастырь.
 
 
Чтоб в стенах жизнь его теплилась,
От едкого не рухнув зла,
Электростанция вселилась
Под расписные купола.
 
 
И в поисках земного рая
Преодолев и боль, и страх,
Искрилась молодость, играя,
На оголенных проводах.
 

17

 
В надречный сад вернемся снова,
Где жил мальчишка-шахматист,
Не мог не стать он сыном Слова,
Не знать, как бел бумажный лист.
 
 
Им с юных лет прочитан Пушкин,
А вот свидетелями драк
Являлись буерак Кукушкин,
Певучий Птахин буерак.
 
 
К нему тревожною зацепкой
Сюжета протянулась нить,
Когда в пустующую церковь
Себя пришел он окрестить.
 
 
Смышленный отрок семилетний,
Откуда мог он это знать,
Что здесь когда-то путь последний
Для Анны выпал пролегать.
 
 
Проститься с матушкой Арсенией
Заплаканный стекался люд,
Шла служба в храме Вознесенья,
Был чёрен день, и год был лют.
 
 
Её всем миром отпевали,
Толпой, собравшейся окрест,
И вряд ли ясно понимали,
Какой она воздвигла крест.
 
 
Невидимый, нерукотворный,
Сияющий в небесной мгле,
По Высшей воле сохраненный
На расказаченной земле!
 
 
Чтоб застарелые обиды
Ушли из этих древних мест,
Гора степная – Пирамиды,
Несет стальной огромный Крест.
 
 
Не для туристов украшенье,
Не иллюстрация веков,
А Крест Поклонный, Крест Прощенья
Умытых кровью казаков.
 
 
С врожденной памятью острожной
Нельзя ни думать, ни дышать,
Писать об этом невозможно,
Как невозможно не писать.
 
 
Мой друг, прочти об этом книги,
В них судеб сумрачная вязь,
И носит скрытые вериги
Их автор, плача и молясь.
 
 
Вся суть провидческого Слова
Из глубины приходит к нам,
Как Богом данная основа
Грядущим следом временам.
 

18

 
Гонимый – правым оказался,
И воздалось всем по делам,
И Божьей матери Казанский
Остался нерушимый храм.
 
 
Святому Промыслу покорны,
Три уровня Спасенья ждут,
Глубокие пуская корни
В оползневой российский грунт.
 
 
Есть мысли грешные в народе,
Собрав обочинную грязь:
Лишь те в монашество уходят,
Чья жизнь в миру не удалась.
 
 
И разве тайной нет тетради,
Где с тихим ужасом в крови
Стихов запутанные пряди
Напоминают о любви?!
 
 
Не стоит в этом сомневаться –
«Год лют» наступит все равно,
Одной поэзией спасаться
Всегда наивно и смешно.
 
 
Ведь клин не вышибают клином,
А средства все – не хороши,
И кто такой смиренный инок? –
Страж чувств? Безмолвия души?
 
 
Бесстрастие – не равнодушье,
А только выход из страстей,
И сколько девушек-послушниц
Не миновало этих стен.
 
 
Придя, с восторгом остаются,
И служат Богу с этих пор.
Им имена потом даются
Святых Арсентьевских сестёр.
 
 
Их крепко вера обнимала
В те отдаленные года,
И было избранных немало,
Как и сегодня. Как всегда.
 
 
В исканиях живого Бога
Защищены от ветров злых,
Живут молитвенно и строго,
И есть Арсения средь них.
 
 
Дано постичь им было сразу
Простую истину одну:
Могуч разбожествленный разум,
Но губит душу на корню.
 
 
А мы ещё бездумно рады
За жизнь, хмельную от страстей,
Пить счастья смутную награду
Из переполненных горстей.
 
 
Лепить медовой жизни соты,
Чтобы единожды понять:
Лишь за духовные работы
Дается сердцу благодать.
 
 
Что капли Богоданной сути
Достаточно сухим устам,
Что наши выпавшие судьбы
По дождевым идут кругам.
 
 
Не любим этих тем касаться,
Их гонит прочь всесильный страх,
Скорбями будем мы спасаться
В земных последних временах.
 

19

 
Когда уйдет из сердца горечь,
С дождем впитается в траву,
Я град степной Серафимович
Опять станицей назову.
 
 
Мечта, окрепшая с годами,
Забросит нас в надречный сад,
Где дни расходятся кругами,
Как много лет тому назад.
 
 
Мы встанем над бодучей кручей,
Глаза легко затопит Дон,
И я на лавочке летучей
Вдруг докричусь векам вдогон.
 
 
…По зноем выжженной станице
Заезжая гуляет грусть,
В донской бликующей водице
Ловлю губами слово «усть…»
 
 
И для себя шепчу признанье,
Что это, видно, неспроста
Мне в «Усть-Медведицком» прозванье
Все время чудятся «уста».
 
 
Оно зимой замёрзнет льдинкой,
Весной капели станет вить,
Чтоб летом горькою травинкой
Уста для Слова оживить.
 
 
Уста твердят неутолимо,
Про строгий пушкинский завет,
Что внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
 
 
Летят молитвенные звоны,
Ковыльный стелется туман,
Телеэкранные препоны
Им зоркий выставил обман.
 
 
Плывут над степью звоны эти,
Касаясь древнего чела,
Изломанной овражной сетью
Их тень глубоко залегла.
 
 
Но вести добрые носились
Через бескрылые года,
Что серафимы поселились
На этом месте навсегда.
 
 
Сплетя лучистостью весенней
Неувядающий венец –
Деянья матушки Арсении
С державной верою сердец.
 
 
Как просит светлая природа,
Весь необъятный край родной,
В духовность русского народа
Вложить кирпичик именной!
 
 
Ведь как исток имеет устье,
Объединяя все в поток,
Дано нам Богом Святорусье:
В нём и Начало, и Итог.