Текст книги "Арфа серафима"

Русские женщины

 
Благая Русь! Земное покрывало
Одно на всех – в столице и в глуши,
Ты как-то незаметно сохраняла
В себе святое зрение души.
Ты – женщина! – молитва подсказала,
Ты – женщина! – настаивала ночь,
Ты – женщина! – гроза пророкотала
И унеслась, порывистая, прочь.
Ты – женщина! – поникшими ветвями
Береза робко сбросила слова,
И женскими во тьме объята снами,
В степи томилась росная трава.
И женственной была сама природа,
Ее усильем обновлялась кровь,
И женского всегда являлись рода
Слова – Надежда, Вера и Любовь!
Все сущее – свое имело место.
И Божья Матерь явленных чудес.
Извечно Неневестная Невеста
Благословляла женщину с небес.
Являла нерастраченные силы,
Чтоб никакой навет не подкосил
Безвестных устроительниц России,
Подвижниц сострадательной Руси!
 

Пока еще ты только Маргарита…

 
Как глубоко все временем закрыто…
На тонких ветках вещая заря
Нанизывает буквы – Маргарита –
Рябиновые бусы октября.
Ты от рожденья нежностью хранима,
Семейным кровом мудрого отца,
В душевной чистоте неповторима,
Готовая для брачного венца.
Нарышкины в неведении строгом,
Обрядность воцерквленную храня,
Взрастили дочь по принятым канонам
В родной тени лампадного огня.
Супружество – не выдуманный случай –
Семья об этом помнила давно,
А промысел особый, неминучий,
Который всем изведать суждено.
Сквозили в их сужденьях величавость
И русская святая простота,
И та, всегда нечаянная малость,
В которой вечность жизни разлита.
Пусть нет ее в парадности портретов,
Чей век насыщен звездами наград,
И где под лед направленных лорнетов,
Отяжелев, проваливался взгляд.
Но есть портрет… Бесхитростная рама,
Пехотный генерал… незримый рок…
И лоб с какой-то думою упрямой,
И дымчатый курится завиток.
На Божью милость нужно опереться…
И не имея розовых очков,
У стариков просил руки и сердца,
В свой добрый час посватавшись, Тучков.
Наверно, пары не было счастливей,
Когда венчальный ладился обряд,
Среди свечей, белей метельной ивы,
Сиял невесты свадебный наряд.
Казалось счастье поднебесной птицей,
Упустишь миг – лови уж не лови!
И голубком в подснежнице-водице
Купалось сердце чистое в любви.
Грядущих лет невидимая свита
Была сокрыта лунной пеленой.
…Пока еще ты только Маргарита,
И ты беды не знаешь смоляной.
 

Кольцо

 
Пока еще ты только Маргарита.
Не ждешь грозой испуганного дня
И даже можешь плеткою сердитой
Гнать мысли вскачь, как дерзкого коня.
То в пыльной амазонке и вуали,
А то в простой одежде денщика
Ты пьешь горячий сбитень на привале,
А рядом мужа верная рука.
Вам жить нельзя на свете друг без друга…
Ты, прижимаясь, чувствуешь щекой
Кольцо любви, нерасторжимость круга,
Звено одной цепочки вековой.
И осень звать, аукая, не надо,
Она стоит, безмолвная, вблизи
С корзиною терново-терпких ягод,
В плетеных ветром впадинах низин.
Она мелькает бабочкою где-то,
Земных забот донашивая срок,
В страничке недописанного лета
Оторванный, крылатый уголок.
Она струится в звонах колоколен,
И бесконечный чувствуя покой,
Весь Божий мир любовью переполнен –
И если Рай – пусть будет он такой.
…Отточен терн, как маленькие пули,
Отлит горячим солнцем, как свинец,
Сыра-земля в приблизившемся гуле
Терновый заготовила венец.
 

Вещий сон

 
Ты спишь, познав, что есть на свете счастье,
Почти неотличимое от мук,
За окнами колышется ненастье,
И сердце отзывается на стук
Ветвей берез о стрельчатую раму,
И ты, свой сон покорно теребя,
Все ждешь: вот-вот младенчески-упрямый
Проснется плач, зовущий лишь тебя.
Ты вновь и вновь готова к нетерпенью
Прижать дитя притихшее к груди,
И борется простая свечка с тенью,
Не ведая, что будет впереди.
Склонившись над младенческими снами,
Ты грезишь странной жизнью неземной,
Вся замерев озябшими ступнями
На бархатной скамеечке ножной.
И чудится: вокруг сгустились тени…
Вошел отец, чей вид внушает страх,
Дитя, что только грело ей колени,
Теперь сидит у деда на руках.
Отец молчит, бессильно вестью мучась,
Уверив в то, что сбыться суждено,
И чей-то голос молвит: «Твоя участь
Должна решиться у Бородино».
И враз очнувшись от щемящей муки,
Глядишь, застыв, на запертую дверь:
Вот нянюшка к ребенку тянет руки,
Чтоб унести, качая, в колыбель,
Вот штормовая штора бездной дышит,
Проникшей в неприкрытое окно,
И только сердце загнанное слышит:
«Бородино, – стучит, – Бородино…»
За утренним столом с тревогой тайной
Пытаешь всех – да есть ли где оно,
Не попадалось ли кому случайно
Неведомое всем Бородино?!
Тогда, раскинув карту полевую,
Среди друзей, собравшихся вокруг,
Потратив час на поиски впустую,
Смеялся в сны не верящий супруг.
 

Бородинское сражение

 
И все ж беды нагрянула лавина,
Когда ее никто не ожидал,
Обнял жену и крохотного сына
В последний раз пехотный генерал.
Избрав Бородино по высшей воле,
Свершился суд над жизнями людей,
И в три ручья оплакивает поле
Полегших за Отчизну сыновей.
Чуть выживший под ураганом конниц,
Под смертоносным солнцем палашей,
Глоток воды, последний, дарит Стонец
Со стоном отлетающей душе.
Погас в ночи отчаявшийся оклик
С пустым седлом бредущего коня…
Пасется ручеек по кличке Огник,
Серебряной уздечкою звеня.
И вот, набухший вдовьими слезами,
Познав, насколько правда холодна,
Между прошедшим временем и нами
Течет ручей по имени Война.
Мешая явь с пророческими снами,
Земля творит, смиряясь, бытие,
Глубинными, исподними слезами
Оплакивая воинство свое.
 

Вечная слава

 
Не каждый нрав, вестям внимая, кроток…
О этот сон, явившийся давно!
Когда взяла себя за подбородок,
Чтоб не забыть твой зов, Бородино.
И вот застыла взором, не мигая,
Когда отец, страдая, молвил ей:
«Твой муж погиб, будь стойкой, дорогая,
Пусть будет сын опорою твоей!»
…Войска победно движутся к Парижу,
И хоть немало пройдено пути,
Но кажется, к нему добраться ближе,
Чем поле Вечной славы перейти.
Прочна привычка к странствиям неблизким,
Осенняя повсюду благодать.
От убиенных в поле Бородинском
Очам живого места не видать.
Весь день в сопровождении монаха,
В глухую ночь под робким фонарем,
Чтобы коснуться дорогого праха,
Над павшими склоняются вдвоем.
Но нет его! Так вот она – расплата
За счастье, не считавшее минут!
И нутряной багровостью заката
Пропитан весь Семеновский редут.
Господь крепит скудеющие силы,
Закон земного времени суров.
И далеко видны по всей России
Зарницы погребальные костров…
 

Утешение веры

 
Одна, с сынишкой, не считая лет,
Вдова живет в своем именьи Тульском.
Вокруг нее забвенья тихий свет,
Подернутый реальностью тусклой.
От слез рассвет за окнами краснеет,
Ведут к воротам сонные тропинки,
И клумба на запущенной аллее
Выращивает поздние снежинки.
И март сошел, и отлетел июль:
«Что за погоды в Петербурге ныне?..»
А снег опять свисает, словно тюль,
И от него темнеет в мезонине.
Куда уходит время – не понять!
Оно, как мышь, в шкафу сухие корки
Грызет и сыплет крошки на тетрадь,
И на Псалтыри сомкнутые створки.
Снежинок свет висит на волоске…
Но выжили в молитвенном соседстве
Скорбь дневника, увязшего в тоске,
И верность, обжигающая сердце.
Бородино мерцает далеко,
Но колоколом в памяти клокочет!
И голосок Николеньки, Коко,
Зовет из детской, словно колокольчик.
 

Вдовья лепта

 
Как описать безмолвие равнины?
Как тронуть эту вечную печаль?
Так нитку слез жемчужной паутины
Задеть рукой – и хочется, и жаль.
Чтобы склониться скорбной головою,
Тишайший домик в несколько окон
Поставлен неутешною вдовою,
И дышит неприкаянностью он.
Восходит солнце в небе виновато,
И тонкие подростки-деревца
Помощник, сын – неловкою лопатой –
Сажал на месте гибели отца.
Ей Спасский храм ночами станет сниться…
Но как набраться мужества и сил?
Святитель Филарет своей десницей
На подвиг сей ее благословил.
Тяжел удел соломенного крова,
Лишения ниспосланы не зря,
На вдовьей лепте строилась основа
Отвергнувшего мир монастыря.
И вот пошли сюда подводы с камнем,
К пустому полю сквозь можайский лес,
Как на Руси положено веками –
Не обходилось дело без чудес.
Ей был подарен Образ чудотворный,
Икона, что вела ее во тьме,
Благословенный спас нерукотворный,
Защитник вдов, живущих на земле.
К ним состраданье в сердце поместите
Когда позволит Божья благодать
Перед твоей иконою, Спаситель,
Им на больных коленях постоять.
 

Спасо-Бородинский монастырь

 
И постепенно скорбная обитель
Неповторимый облик обрела:
Из синевы, из родниковой нити
Любовь гнездо духовное свила.
Чужую боль за вдовьими вратами
Укроют сердцем – только постучи!
Здесь Спасский храм взошел под облаками,
Как поспевают к Пасхе куличи.
Его легко опутала античность:
Колонны, портик, купольный изгиб,
Еще сквозила века романтичность
На месте том, где муж ее погиб.
Нашлось кольцо на этом самом месте,
Как свыше знак, как праведная весть,
Ей довелось – тогда еще невесте –
На палец мужу с трепетом надеть.
Со знаменем он бросился навстречу
Врагу с победным возгласом: «Вперед!»
Не потому ли этот подвиг вечен,
Что встал за веру русскую народ?!
Где приняло разорванное лоно
Седых вояк, безусых новичков,
В честь Александра высится колонна,
Твой пьедестал, прославленный Тучков!
Век Александров силой благородной
Берег тебя, народная тропа,
И отразилась в маленькой колонне
Вся мощь Александрийского столпа.
Еще жило в ней имя Маргарита,
Но слишком дальновидно бытие,
Могильные обтесывая плиты
Для нежности, покинувшей ее.
Любимый сын в расцвете юных лет
Ее оставил в горести болезной,
Но выпрямил ей душу Филарет
И укрепил над тягостною бездной.
И вот тогда (преданье говорило),
Похоронив и сына, и отца,
И родилась игуменья Мария,
Познав всем сердцем Промысел Творца!
 

Святитель Филарет

 
Вдохнуть бы воздух Пушкинской эпохи!
Но все усилья сводятся на нет,
Воображенья скомканные крохи
Ревнивый вмиг присвоит Интернет.
И лишь приют поэзии нетленной
Хранит тепло – и солнечно-желты,
По уголкам расхристанной вселенной
Закатный свет впитавшие листы.
Пускай прозрачной заводью колышим
Летучий пух в колчане камыша,
Мы в слове «Пушкин» – ветреность не слышим,
В середке самой слышится «душа».
Про «дар случайный» с Пушкиным горюем,
Про «дар напрасный» вторим вслед за ним,
И снова вечность у себя воруем,
И сами, что не ведаем – творим.
Тосклива жизнь «…без цели Его тайной»,
Сам человек – творец страстей и бед,
И «не напрасна» жизнь, и «не случайна», –
Поэту отвечает Филарет.
Готов ли ты дойти до самой сути,
Брести, «духовной жаждою томим»,
Ведь может и к тебе на перепутьи
Явиться шестикрылый серафим.
Так пой же, пой же, арфа серафима,
Душе сомненья могут помешать,
Но лишь в одном мы с Господом равнимы –
Таким простым умением – прощать!
Часов напольных поднятая гиря
Запустит время славы и побед,
Когда жила игуменья Мария
И жил в Москве святитель Филарет.
 

Березовский храм

 
Придя домой из дальней заграницы,
Разгромив французские полки,
На Покров в Березовской станице
Церковь возводили казаки.
Завещая правнукам и внукам –
Дальше и помыслить не могли –
Тихий звон над синим Бузулуком,
Над степной бескрайностью земли.
И следил за музыкой крылатой,
Выпив чашу почестей до дна,
Атаман всеведующий Платов,
Как и все – герой Бородина.
По молитвам выживших в сраженье
Храм в лихое время устоял,
А его речное отраженье
Незаметно Ангел охранял.
С дном песчаным – ящика подсвечник,
Купол греет летняя трава,
Но плывут пылающие свечи,
Нашего спасенья острова.
А зимою к звездному порогу,
В леденцовый вслушиваясь хруст,
Протоптав короткую дорогу,
Крестный ход прокладывает путь.
Ночь объемлет таинство молитвы,
Песнопенье… Освященье вод…
Незаметно спаены и слиты
Все одним дыханием в народ.
Мир земной в страданьях бесконечен,
Но он Божьей милостию дан,
Даже воды пересохших речек –
Все слились в единый Иордан.
Память сердца время не разрушит,
Чтобы душу враг не подкосил,
Сколько их, березовских церквушек,
По Святой разбросано Руси.
Все они всевидящим единством
Собраны в незримом колоске –
Спасский храм на поле Бородинском,
Храм Христа-Спасителя в Москве.
 

Храм Христа Спасителя

 
В Москве проснуться утром знаменитым
Сегодня так же просто, как и встарь,
Всего-то нужно – грязным динамитом
Взорвать надежду, совесть иль… алтарь!
Мир говорит о смерти слишком много,
Так много, что почти не слышно слез,
Экран завис в нервозности убогой,
Как будто все вершится не всерьез.
Где взорван Храм – в отвале жуткой ямы,
Перед пустым провалом в никуда,
Стоит наш Крест в нетленности упрямой,
И смертным потом капает вода.
Безумствует при помощи искусной
Особой масти выращенный клан,
Готовый раскопать под всею Русью
Заполненный водою котлован.
Чтобы туманом память испарилась,
Чтоб не смущалось совести лицо,
Чтобы считалось как большая милость
Хлеб разломить с лукавым подлецом.
Творится чудо верою счастливой!
Вновь Храм Христа Спасителя возник!
И снова он небесные призывы
На колокольный перевел язык!
И с нами вновь священные гробницы,
Огромный купол собирает свет,
Сегодня каждый может поклониться
Твоим мощам, святитель Филарет.
На лифте вверх взлететь под купола,
И кто б томим «духовной жаждой» не был –
Он может взять за цепь колокола
И зачерпнуть колодезное небо.
 

Дети России

 
Детей со всей России ежегодно
Собраться вновь зовет Бородино,
На этом подвизалище народном,
Знакомом всем по книгам и кино.
Народ – он и дубина, и икона
(Мысль и сейчас по-бунински проста),
Как пуст могильный холм Багратиона,
Душа подчас становится пуста.
Но смотрят дети чистыми глазами
На темный сумрак призрачных полей,
Мерцают телефоны светлячками,
Делясь душой встревоженной своей.
Они, столпившись, шепчутся бесстрашно
Там, где полег Семеновский редут.
Поймут они угасший день вчерашний?
И верится: конечно же поймут!
В торжественном безмолвии мгновений
Воскликнул вдруг порывисто поэт:
«Я перед вами встану на колени,
Без вас в России будущего нет!»
Всего лишь миг коленопреклоненья,
Но чуткая сгустилась тишина,
И тут же, словно ветра дуновенье,
Глубинных чувств нахлынула волна.
Для вас встают поверженные храмы,
Для вас, в прошедшем времени, давно,
По-лермонтовски, в пензенских Тарханах,
В мальчишьих снах жило Бородино.
И вы, почуяв дремлющие силы,
Под гренадерским лозунгом: «Вперед!»
По всей увязшей в сложности России,
Взрослея, превращаетесь в народ!
 

Небесное просвещение

 
Нам правила достались не напрасные,
Слова меняли сущность иногда,
Но беглые в них проступали гласные,
Как проступают в памяти года.
Так правды свет сочится сквозь обманы,
Разрушившие храмы до основ,
Так мост Тучков проступит сквозь туманы
И хмурую в ночи сломает бровь.
Река под разведенными мостами
И в половодье не вернется вспять,
Столицы пусть меняются местами,
Но только веры нам – не поменять!
Как прежде, православная обитель
К себе честной притягивает мир,
Известен вновь защитников хранитель
Как Спасо-Бородинский моностырь.
Он трепетно питает силу духа,
Дает не въесться пагубе извне,
Не соскользнуть на осыпи разрухи
И не пропасть в наветной полынье.
Спасение! – Мы сердцем испросили!
Спасение! – Душе неведом страх!
Здесь молятся о всех сынах России,
Погибших на отеческих полях.
На тропах саблезубого Кавказа,
В гражданских войнах, войнах мировых,
Здесь молятся, не ведая отказа,
О душах павших!
С Господом – живых!
 

Бородинское поле

 
В узелках неразвязанной боли
Домотканого неба рядно,
И темно Бородинское поле,
Словно прошлое наше – темно…
Гулко славных веков безголосье,
Но бесплотные, как миражи,
Налились звездным светом колосья
Божьей дланью посеянной ржи.
И раскрыты небесные святцы,
И межа через время видна,
И зерном осыпаясь, струятся
Имена, имена, имена…
Не ищите в народе безволья!
Как не тяжко ему на земле,
Черный хлеб Бородинского поля
Каждый день у него на столе!