Текст книги "Серая Дымка"

– Тогда что же он делает? – покосилась Галина на мальчика.

– Защищает. – Спокойно ответил Слаква. – В вас внедряется кто-то еще. В вас Галина, видимо, проще. Вы восприимчивы, может быть, наследственность. Это одно из качеств вашего чуткого сна, полагаю. Сновидения у вас яркие и эмоциональные, вы передали эту особенность сыну. Миша чувствует внедрения в вас. Иногда, он сам становится объектом.

– В меня внедряется сомнолог? Зачем? Кому это нужно? – не понимала Галина и половину слов психолога.

– Как я уже сказал сомнологи управляют снами. Внушают нам любые идеи. Они могут ходить в гости в головы людей, как мы с вами в булочную. Человек спит, а им в это время управляет сомнолог. Для всех окружающих он обычный. Ходит, говорит, делает, но все то, что передает ему сомнолог. У вашего сына такой же дар. И такую силу за все свои годы практики я встречал только раз. – Слаква с любопытством смотрел на маленького мальчика, уставившегося в книжку с рабочего стола Слаквы. – Он нас слышит и понимает каждое наше слово. Вы должны всегда знать об этом, потому что ваш сын или пустит свой дар во благо, или же сможет творить ужасные страшные вещи. Он будет внушать людям прыгать с крыш и стрелять себе в головы, танцевать на перилах моста, переходить двадцать полос МКАДа с черной повязкой на глазах… Он сможет управлять поступками, получать желаемое. Никто не знает, во что выльется его способности.

– Этого не может быть, доктор!!! – подскочила Галя с дивана, – ему не нужен такой дар! Пропишите лечение! Таблетки! Любое вмешательство, чтобы это прекратить! – Галина, вдруг, попятилась от сына, – Господи, он опять это делает!… Его глаза опять темнеют!… Вадим… ты видишь? Помогите мне! Помогите! Я сейчас снова захочу себя убить… – Галина пятилась к двери, – в прошлый раз он послал мне видение перерождения в бабочку, и я чуть не сиганула с двадцатого этажа!!! – она уперлась спиной в дверь, – спрячьте меня, умоляю!!!

– ВИИИИКАААААА!!!!! – заорал Миша. От неожиданности и мощности голоса ребёнка Слаква вздрогнул. – ВИИИИИИИИКАААААААА!!!!! ВИИИИИИИИКАААААААА!!!!! ВИИИИИИИИКАААААААА!!!!!

– КОГДА ОН КРИЧИТ ЭТО ИМЯ СЛУЧАЕТСЯ СТРАШНОЕ! – Пытался перекричать сына Вадим. – Галя, подожди! Оставайся у меня на виду!

– ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!! ВИИИИКАААААА!!!!!

ВИИИИКАААААА!!!!!

Стекла в кабинете психолога вылетели фейерверком тысячи мелких осколков наружу. Прекрасный витраж ударил кусочками мозаики с рисунком орланов-айсбергов в лицо Галине, исполосовав его до крови. Выдернув из щеки особо крупный кусок с изображением когтей орлана, Галя побежала прочь! Прочь из санатория, прочь от Слаквы, прочь от своего сына!

– Не могу… я больше не могу!!… – она пресекла выстриженные газоны и выскочила на опушку, убегая дальше в лес, – пожалуйста, пусть это прекратится… Умоляю, хватит!! – спотыкаясь о корни, переваливаясь через стволы поваленных сгнивших деревьев, она падала в болотистые лужи. Хлюпая полными болотной тины кроссовками, продолжала бежать, пытаясь просто исчезнуть, раствориться, перестать быть частью ужаса, поселившегося в ее ребенке-монстре. Беглянка, предательница или жертва, истязаемая собственным сыном? Галя не знала, кто она?

Вымотав себя до потери сознания спустя пять часов бега, она упала лицом в прохладный мох, желая быть поглощённым им. Куковала кукушка. Звук. Кукушка. Галина еще может слышать, значит, она еще была в сознании, значит была жива. Треск ветки. Ей было наплевать, хоть медведь, хоть волк, пусть терзают ее тело! Пусть остановят агонию ее страха.

– Кто здесь?… – прошептала Галя, продолжая лежать лицом вниз, уткнувшись в прохладный мох.

– Это я, – ответил ей лес.

– Кто ты?..

– Вика, – произнес детский девчачий голосок.

– Ты моя галлюцинация… Что ты такое!?

– Пйосто Вика, – пожала та плечами. Галя лежала лицом вниз и не видела девочку.

– Ты никогда не оставишь меня в покое..?

– Неть… Я пйишла, чтобы как йаз отпйавить тебя на покой, – спокойно ответила девочка, рассмеявшись густым оглушающим смехом, – хи-хи-хи! Тебе пойа возвлащаться! Пйощай, Галя.

Кукушка больше не куковала.

Глава пятая

«Подарок на двенадцать лет»

Галину объявили в официальный розыск спустя сутки после того, как она не вернулась из леса.

В тот же день, как в лесу потерялась Галя, Вадим оставил Мишу в санатории на попечении доктора Слаквы. Он изредка навещал сына по выходным, занимаясь неистовыми поисками жены.

Скоро Галя числилась пропавшей без вести уже семьдесят дней. Вадим стал навещать сына раз в месяц. Наступила зима. Располосованные черным и желтым ленты поисковых троп развивались посреди белых холмов снега, указывая путь в никуда. К весне Вадим набрал волонтеров и очистил деревья и кустарники. Никаких следов Гали обнаружено не было.

Спустя три года, Вадим остановил оплаченные коммерческие поиски своей жены или ее тела. Перестал ходить по гадалкам и снял с контрактов наемных сыщиков. Теперь он приезжал к Мише только раз в году на летних каникулах.

Еще через шесть лет Вадиму предложили оформить документы и получить свидетельство о смерти своей жены. Звонок с этим предложением поступил двадцать третьего июня в день рождения сына Миши. Сегодня тому исполнилось двенадцать.

– Видела бы ты, каким он стал, Галчонок, – разговаривал Вадим с фотографией своей супруги, пока ехал в санаторий Слаквы. – Заматерел, вытянулся. И воспитанный. Умный… Мне так больно смотреть на него и видеть тебя… – Вадим испытывал и вину, и стыд. Он не мог принять решения девять лет оставить сына или забрать? – Слаква его обучает на совесть. У него твои светлые волосы. Он делает такой смешной хвостик сверху, а внизу на затылке состригает коротко. У молодежи, видимо, теперь модно. И твои зеленые глаза… Он стал нормальным. Нормальным… как мы с тобой хотели, как мы мечтали… Только ты не дождалась. В санатории ему помогли, научили сдерживать силы сомнолога, контролировать их и не применять во вред. Он у нас скрипач! Что угодно может сбацать! – задержал Вадим долгий взгляд на фотографии с потертым уголком, – как он ненавидел те музыкальные колыбельные с дешевой полифонией из пластика, помнишь? У него ведь совершенный слух, – улыбнулся Вадим. – Где бы ты ни была, Галчонок, я тебя не забываю…

Припарковав машину, Вадим направился к отдельно стоящим домикам, где проживали на постоянной основе некоторые гости (пациенты) доктора Слаквы.

– Пап, проходи, – открыл дверь в свою комнату Миша, не дожидаясь пока отец постучит, – я увидел тебя в окно, – спешил объяснить Миша, что не рылся в мозгах отца.

– Здравствуй, сын! Я к тебе без подарка… Точнее, он есть, но не материальный. Скажи, – Вадим решил не медлить и оттараторил свое предложение с порога, – как ты смотришь на то, чтобы вернуться жить домой, ко мне? Прямо сейчас! Ты бы хотел?.. – Вадим не знал, где его сыну лучше в закрытой школе или среди нормальных сверстников?

– У меня здесь все неплохо, пап. И друзья есть. – Пожал плечами Миша.

– Да, но они все взрослые! Семёну Дмитриевичу почти семьдесят, – припомнил Вадим вечно хмурого деда. Тот был отправлен в санаторий за тридцать попыток взлететь с печной трубы своего дачного домика прямиком на луну. Старик утверждал, что способен управлять отрицательной гравитацией и нашел способов перемещения в пространстве.

– Его бред не такой уж и бредовый, пап. Есть в его зарисовках ценные наблюдения и формулы о временной запутанности.

– Ну, он же профессор физики в прошлом. Что-то да помнит про квантовое бессмертие. Ну а друзья твоего возраста? Или девочки? Тут ведь нет ни одной подружки!

– Девчонки…! Они все глупые и думают о сериалах, фейсбуке и селфи, ты о чем вообще? Мне никогда не будет интересна девочка-ровесница! Вот, Белла Сургут куда как больше подходит.

– Мадам Белла? Ей же сорок! Учти, сын, не законно сорокалетней крутить амуры с тинейджером! Ее посадят за такое в тюрьму.

– За стихи в тюрьму не сажают. А я главный герой в ее лирике, это-то законно?

– Главный герой… а с какой особенностью она здесь? Что-то, вроде, с неудачным гипнозом в ее анамнезе?

– Да, она хотела похудеть. Весила сто шестьдесят при росте в сто пятьдесят пять. Пошла к какому-то умельцу, распиаренному у себя в Брянске. Так хорошо ей промыли мозги, что есть перестала! Теперь борется с анорексией. У нее специальные майки под одеждой с внутренними карманами для свисающей лишней кожи. Белла похожа на оплавившуюся свечку. Фитиль, который таскает повсюду за собой былой воск.

– Мама бы хотела, чтобы ты рос в социуме. Бегал с пацанами по макдональдсам и киношкам, целовался с какой-нибудь Леночкой или Олечкой с соседней парты! Она бы не желала тебе навечно скрываться от людей.

– Ты знаешь, – отвернулся Миша. Воспоминания отца о матери вгоняли его в ужас. Сам он пытался не вспоминать ее, – это я виноват в том, что она пропала.

– Не говори так. – Вадим обогнул сына, разворачивая его к себе, – ты был ребенком! И не умел контролировать свои силы. – Он медлил, – ты молчишь до сих пор и не сознаешься ни мне ни Слакве, что это была за «Вика», которую ты постоянно звал. Ты решил скрыть информацию о ней, ведь так?

– Я ничего не могу вспомнить про нее… Это правда. Обрывки, куски ощущений, не помню, что она значила для меня! Вика стерла мне память. И она еще объявится, отец.

– Что?

– Конечно, объявится! Думаешь, она оставит меня в покое? Я только и делаю здесь, что тренируюсь блокировать. Блокировать сон, блокировать мысли, блокировать мечты. Я скоро заблокирую способность дышать, чихать и моргать! И ты хочешь, чтобы я снова оказался рядом с тобой? Надолго ли отец? До очередного моего приступа со стеклянными глазами!?

– Вика уже получила, что хотела. Разрушила нашу семью! Я один. Ты заперт. Мать пропала, скорее всего умерла. Если она выбрала нас, чтобы издеваться, то добилась чего желала.

– Я поеду с тобой, отец, но только если ты признаешься!

– Признаюсь, но в чем?

– Вы что-то сделали, да? Причинили кому-то боль? Вике или той, что прикидывается ею? Ты должен мне все рассказать, чтобы я был готов, появись она снова!

– Но мы с твоей мамой не причиняли никому зла! Нонсенс! Она даже шубу не хотела, чтобы я дарил! Жалела зверушек. А на новый год ни разу у нас не было спиленной елки.

– Это не случайный выбор… Кем бы не была Вика, она чего-то добивается! Что если ты тоже забыл? – Миша сел на свою кровать, накинув на голову капюшон, – если ты мне доверяешь, сядь рядом.

– Зачем?..

– Если я отключу тебя прямо сейчас, ударишься головой, расшибешься еще. А на кровати отрубиться мягче.

– Ты хочешь влезть мне в голову?

– Блокировать я умею, но и кое-что другое тоже.

Вадим сомневался, стоит ли ему ворошить былое? А, вдруг, и правда они с Галиной совершили страшный грех… за что и расплачиваются…

– Хорошо! Делай сын! – согласился он, запирая дверь комнаты на ключ, – делай, что считаешь нужным! Сегодня мне предложили оформить свидетельство о смерти на маму. От того, что ты увидишь зависит это решение! – Он сел на кушетку, заметив лишь карие глаза сына, которые становились все темнее и темнее. Тот даже не коснулся отца, лишь смотрел, отправляя его в страну Морфея. Миша тут же и сам последовал за ним. Как во всех своих выходах в астрал, он плавно коснулся ногами все той же комнаты, где они были с отцом. Выглядела она теперь сотканной из плотного серого дыма. Ноги Миши утопали в нежной серой дымке по колено. Серый цвет был единственным оттенком всего, что окружало Мишу. Даже его отец был проекцией здесь. Только сомнологи не менялись, прибывая внутри. Они управляли астралами, создавали их, а потому отражались в ней такими, какими были в жизни. Как минимум «цветными».

Стоило Мише войти в дымку, и его окликнул голос старой знакомой Киры Берестовой, с которой Миша познакомился несколько лет назад, путешествуя по астралам. Он выбирал головы наугад, желая найти тех, кто занят чем-то интересным. Внедряясь в их явь, превращал объект в ходячего лунатика. Так Миша изучал планету. Он прогуливался по великой китайской стене, опускался под воду в батискафах Мир, ночевал в гранд каньоне. Однажды, ему выпал шанс забраться в сны космонавта, но неожиданно Миша оказался выбит из сна вон! Он чуть не проснулся от неожиданности, удерживая себя в сером мире тумана и дыма.

– Ты кто? – уставился он на курносую конопатую девочку, что вышибла его из такой интересной головы.

– Это мой космонавт! Поищи себе другого! – ответила ему дерзкая девочка. Лицо ее было в веснушках, а длинные каштановые волосы убраны в высокую прическу а-ла мадам Помпадур.

– Откуда ты взялась только?.. Из позапрошлого века? – на ней было длинное золотистое платье в рюшах, белые колготки и смешные золотые туфли на толстом каблуке. Просто копия девочки с картины «Менины». Только повыше.

Девочка рассматривала Мишу. Она и сама раньше не натыкалась на другого астральщика. – Меня зовут Кира Берестова, мне шесть! А тебя? Погоди, я сама все узнаю из твоей головы, не подсказывай!

– Я и так во сне! Ты усыпишь меня прямо здесь? – но он не договорил, как рухнул в клубящуюся у ног дымку. Очнулся он, только когда ему позволила Кира. Она сидела рядом и гладила его по спине, – мне жаль, Миша. Жаль твою маму.

– А, что?.. – не понял он, как это у девчонки получилось усыпить его в собственном сне!?

– Как ты это делаешь?

– Не знаю! Оно само получается! – захихикала Кира, – знаешь, я тебе его дарю! Космонавта! Иди, полетай вокруг орбиты! А я завтра! – и она легко провалилась в серый туман, закручивая золотыми юбками длинного платья серый водоворот.

– Что за сомнологша еще на мою голову? – не понял Миша, но с тех пор Кира стала его другом в астральных забегах по планете. Она всегда выглядела и одевалась как-то необычно. Волосы в сложных прическах или тугих локонах. Белые колготки с лакированными босоножками. Объемные платья с пышными бантами на поясе.

Сегодня, почувствовав Мишу на серой стороне, Кира нашла укромное место в коттедже своих родителей и уснула, чтобы выйти в астрал.

– Миш, ты чего решил астралить в час дня? Ночи тебе не хватает? Ой, а это кто с тобой? – кивнула она на лежащее на серой кровати тело.

– Мой отец. Я думаю, кто-то подтер ему память. Сильный сомнолог. Тот, что называет себя «Вика».

– Зачем Вике стирать ему память?

– Отец с мамой могли совершить какой-то ужасный поступок, за что Вика им мстит! Она издевалась над мамой, внедряясь в мой разум с тех пор, когда мне было три года! Я боролся, как мог, но всякий раз проигрывал. А потом… мама исчезла. И мне нужно узнать, чего хотела Вика?

– Твою маму не нашли…

Миша покачал головой, – такой подарок на день рождения. Свидетельство о смерти матери, – он зажмурился, отворачиваясь от Киры. Вот-вот из его глаз хлынут слезы. Приблизившись к мальчику, Кира коснулась его плеча своими тонкими музыкальными пальцами, – не делай этого, Миш. Оставь папу в покое. Неважно, что было в его прошлом, главное, что вы есть друг у друга сейчас. А та Вика давно пропала из ваших жизней.

– Он… Он хочет, чтобы я снова стал жить с ним, – Миша не хотел шевелиться, чтобы не спугнуть ее робкую руку со своего плеча, – говорит, пойду в обычную школу, найду обычных друзей, а не нынешних с прибамбасами… как у меня самого.

– Здорово как! Обязательно соглашайся! – Кира обошла его со спины и теперь смотрела прямо в зеленые глаза своего друга, – я тебе завидую!.. Очень!.. Мои родители не позволяют мне покидать коттедж из-за болезни. – Миша знал об этом. К сожалению, Кира страдала приступами удушья и страшной аллергией на пыль. На обычную пылюгу, что роится всюду! Врачи говорили, что она не проживет и дня за пределами стерильного дома. Задохнется от отека горла через несколько часов. Потому девочка жила в изолированном поселке, в частном трехэтажном коттедже с штатом персонала в десять человек. Они безостановочно мыли, терли, драили и отчищали комнаты, по которым было дозволено бегать Кире. К ней приходили педагоги по школьным предметам. Каждого сотрудника облачали в защитный костюм с капюшоном, маской и перчатками. Гувернантка обучала этикету и хорошим манерам, что ценили ее родители в своей дочке. Учительница игры на фортепиано тренировала Киру, клацая по клавишам пальцами в прозрачных клеёнчатых перчатках. Преподавательница вальса Серафима облачалась в безразмерный комбинезон с пластиковым колпаком-шлемом и крутила в нем свои квадраты.

До девочки никто не мог прикоснуться и ей самой было строго на строго запрещено это. Никогда в жизни она не держала за руку другого человека. Своей собственной рукой. Только через ощущения тел людей, в которые она внедрялась.

В астрале серой дымки Кира и Миша являлись самими собой. Они управляли дымкой, могли ее контролировать. Другие усыпленные, как сейчас отец Миши, проектировались в дымку сгустком серого тумана. Человек оставался собой только становился бесцветно-серым в бесцветно серой вселенной астрала.

Миша с Кирой давно договорились не внедряться в разум друг друга пока они бодрствуют. Он даже научил Киру, как блокировать свой разум от посторонних сомнологов, о которых они только слышали, но никогда не встречали. Либо те осознанно избегали детей, храня свои способности в тайне. Либо в мире так мало умельцев, подчиняющих себе сновидения, что бескрайних просторов серой дымки хватало на всех с избытком.

Как-то раз Кира разрешила Мише посмотреть на мир ее глазами. Он долго смеялся над преподом математики, роняющим маркер, удержать который тугой белой варежкой скафандра не так-то просто! Первые выходы в осознанные сновидения – в астралы, начались у Киры в возрасте пяти лет. Она видела по телевизору передачи, в которых показывали других людей. И детей. Таких же маленьких, как она. Кире безумно хотелось узнать, кто же они такие? Но родители объяснили, что Кира никогда не сможет поговорить с настоящим ребенком на детской площадке, не сможет бегать в догонялки по двору, не сможет пойти зимой на каток, а летом на речку. Вся ее жизнь здесь, на пятистах квадратных метрах загородного коттеджа. И счастье еще, что ее родители были обеспечены и могли позволить себе подобные условия для дочери. Иначе жила бы она всю жизнь в пластиковой сфере, внутри шарика в закрытой больнице.

После признания родителей Кира ушла в себя. Находясь в шоке, пробившись в истерике и голодовке пять дней, в одну из ночей Кира проснулась на своей кровати. Она огляделась и не поняла, почему ее зрение потеряло все краски? Комната выглядела серой, а вся мебель, стены, игрушки, письменный стол, ее тапочки под ногами были сотканы из тонкого струящегося дыма. – Что происходит?… – коснувшись ногами пола, девочка почувствовала его мягкость, обтекаемость, воздушную нежность. Она провела рукой по некогда плюшевой лошадке-качалке на деревянных полозьях, и та задергалась в такт ее прикосновения. На руке Киры остался клубиться небольшой водоворот серой дымки. – Вот это да!… – прошептала Кира, рискнув подойти теперь к окнам, трогать которые было строго на строго запрещено. Щеколда отсутствовала, окно закручено намертво. Его в добавок залили еще и цементом. Окна в доме Киры никогда не открывались.

Девочка уставилась на небольшого белого ночного мотылька, что бился о стекло. Он был бы белом в реальности, а здесь цвет его стал таким же серым. Ночная бабочка размахивала плотными крыльями, создавая новые и новые завихрения вокруг себя. Как только мотылек пробрался в вакуум их коттеджа?

– Я велю тебе дым, открыть мне окно… – робко попросила Кира о самом сокровенном желании. И оно моментально исполнилось! Распахнулись настежь все шесть створок на трех окнах в ее детской. Серый мотылек выпорхнул прочь, зовя за собой девочку. – Работает! Волшебство какое-то! Тогда… тогда я хочу потрогать белого медведя в Антарктике! – произнесла Кира совсем неправдоподобное желание. В этот момент она перестала ощущать под ногами облачную дымку, проваливаясь в нее с головой. Падать было приятно, недолго и так вкусно пахло! Серый дымок имел необычно знакомый аромат… он пах мандаринами и корицей и еще чем-то свежим, что Кира определить не могла. Намного позже она узнала, что так пахнет океан. В своей пижаме с розовым зайцем Кира стояла теперь напротив дикого полярного медведя. Он был соткан из серой дымки, и она наяривала ему между ушей, лохматя руками тугой жесткий мех.

С той самой ночи Кира не могла дождаться наступления времени сна. Она вышла из своей детской депрессии, с аппетитом кушала, играла, обучалась, не переставая расспрашивая педагогов о самых недоступных местах на планете. Сейчас к своим двенадцати годам, Кира посетила каждый уголок планеты. Она каталась на всех существующих аттракционах. Сначала используя их проекции в серой дымке, а потом, научившись внедряться в разумы бодрствующих, переживала эмоции в телах других детей. Кира находила уставшее сознание ребенка. Тот уже получил массу впечатлений или просто не выспался. Пока ребенок думал, что я типа так… просто долго моргнул, Кира ловила его разум, усыпляя. Теперь ребенок спал, а в его голове существовала она. Она могла бегать, играть и делать в захваченном теле, что ей только вздумается! Родители такого захваченного ребенка больше не могли его контролировать. Он переставал слушаться, не отзывался на имя, совершал странные поступки. Короче, выглядел полным лунатиком. Распознать внедренного можно лишь по остекленевшим глазам, которые переставали моргать.

Но завести друзей или остаться в захваченном теле надолго Кира не могла. Ее астралы заканчивались с наступлением утра. Сбитый режим сна Киры стал нормой ее жизни. Перезагружая свой собственный мозг, активно работающий ночи напролет, Кира стала кемарить на уроках и после каждого приема пищи. Родители и врачи закрывали на это глаза. Все-таки она была не очень нормальной девочкой. Но по крайне мере, она выглядела счастливой, любознательной и здоровой.

Единственным другом Киры в сером мире стал ее ровесник, двенадцатилетний мальчик Миша. Тот ничем не болел. Но тоже был особенным. Он пережил трагедию, потерял мать, остался жить в санатории для людей с психологическими особенностями, редко видя отца и сверстников. А теперь, когда папа готов забрать его домой! Он получит шанс прожить все то, чего никогда не сможет прожить Кира. Прожить жизнь по-настоящему, а «не проспать» ее.

Кира только надеялась, что не запрет свой разум от нее навсегда… Кроме серой дымки и друга Миши у нее больше никого не было. Даже родителей, которых она не обняла ни разу за свою жизнь.

Запирать свой разум от внедрения было несложно. Профессор Слаква обучил нехитрому приему Мишу давным-давно, чуть ли не с первого дня, как он поселился в санатории. Пары месяцев, а уж тем более года, Мише хватило бы сполна, чтобы разобраться в сомнологи. Он прожил в санатории уже девять лет. Поначалу отец все силы бросил на поиск мамы. Со временем он привык жить один, да и боялся… Боялся… как бы все не началось сначала. Вадим смирился и признал, что его сын сомнолог. Он родился с даром управлять сновидениями. Но как воспитывать сомнолога? Разве есть такие учебники? Или садики для детей со сверхспособностями? Или школы?

– Ваш сын, кто? Телепат? Он хотя бы мысли читать-то умеет? – разыгрывал в воображении Вадим сценарии родительской болтовни на собраниях и выпускных огоньках. – Что говорите? Он у вас сомнолог… Всего-то! А вот мой через стены проходит и уменьшается до размера комара! А у Игнатенко дочка, та вообще умница! Все пятерки получила по скоростному чтению мыслей, киданию силой разума бейсбольного мяча за километр и точному расчёту до минуты графика землетрясений на севере Австралии! – ответила бы ему румяная гордая мамаша, сжимая в руках кубок «лучшему провидцу года». И Вадим бы радовался за юных провидцев, чтецов, телепатов и знахарей. Главное, что его сын был бы счастлив. Он жил бы в своей среде. Вреди других одаренных. Но таких школ не существовало. Такой жизни не существовало. Дурдом или санаторий, который Буряковым посчастливилось найти, вот и все варианты для Миши. Профессор Слаква и сотрудники центра обучали Мишу по домашней программе. Еще и получше стандартной школьной. Вадим не вмешивался, он только знал, что сын сдает заочно все экзамены онлайн и получает максимальные баллы.

Кира смотрела на проекцию отца Миши из серого тумана, – чтобы ты не нашел в его голове, твою маму не вернуть. Вика давно про тебя забыла… Она не появлялась девять лет… Подумай, хочешь ли ты лезть в его мозги и ворошить старые тайны?

– Чтобы найти там какую-нибудь фигню и не вернуться домой… – Вздохнул он. – Я бы хотел попробовать пожить с ним. В реальном мире.

– Поезжай! Ты ведь разрешишь мне разок внедриться в твою голову на уроках или переменках? – улыбнулась Кира, – мне так хочется увидеть настоящий школьный класс твоими глазами, а не мою белую пластиковую доску с черными маркерами.

– Конечно, Кир, тебе разрешу! – он перевел взгляд на серую дымку тела отца, – спасибо, ты всегда была умнее, чем я! Не буду копаться в его памяти, просто начнем все сначала!

– Удачи, Миша! – она вытянула руки и не дожидаясь первого шага Миши, прильнула к нему, тесно сжимая в объятиях. Кира много раз тренировалась обниматься на внедренных. Дети с остекленевшими глазами, вдруг, начинали вешаться на шеи, руки и колени прохожих, других детей, своих или чужих мам. Кира тискала любого, кто попадался на пути. Она набила в обнимашках руку, желая, однажды, обнять так Мишу. Ведь никто не научил ее прикосновениям. А Кира знала, что даже прикосновения имеют память. Сама она помнила только одно, самое первое… как ее мама держит новорожденную дочку на руках… Совсем недолго… всего одну ночь.

Сейчас был идеальный момент, чтобы обнять Мишу. Вздрогнув от неожиданности, он обнял ее в ответ, уткнувшись носом в ее плечо и распущенные длинные волосы с запахом мандаринов и корицы.

– Давай вместе, – прошептала она. И обе фигуры, крепко сжимающие друг друга, провалились в водоворот серого дыма. Миша открыл глаза, проморгался, возвращаясь в реальность. – Пап, – шевельнул он за руку отца, – проснись. – Миша посмотрел на часы. Особенная черта астралов – это время. Пять минут проведенные в них равнялись часу здесь. Кажется, в этот выход они с отцом продрыхли три часика. Заерзав, Вадим поднялся на койке сына. Он растирал затёкшую шею, – ну что там, сынок?… Что за грехи на нас с матерью такие?.. Кого-то… мы того…? Или нет?

– Я не стал смотреть, па, того вы или кого, – честно признался Миша, – давай просто начнем жить сначала. Вместе. Исправить случившееся нельзя. Можно только помнить и продолжать.

– Продолжать?

– Двигаться вперед. Хорошо бы двинуться вперед из санатория прямо сейчас! – Улыбался Миша. Вадим не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь сына счастливее, чем сейчас. К своему стыду… он слишком долго избегал своего ребенка.

Вадим был рад решению сына. Да, они не могли вернуть маму, изменить прошлое, которое пережили, но могли помнить о ней, продолжая идти вперед.

Глава шестая

«Второе пришествие Кати».

Лето Вадим и Миша решили провели вместе, заново друг к другу привыкая. Узнавая и в чем-то подстраиваясь. Они приняли взрослое решение, переговорив с бабушками и дедушками, и согласились оформить свидетельство смерти на маму, жену, дочь… Галину Игоревну Бурякову. Датой смерти стал день ее исчезновения. Мечтой Галины всегда была поездка на океан, но после свадьбы, а потом и после рождения сына они с Вадимом не успели осуществить это ее желание. Что ж, пришло время исполнить его, пусть и посмертно. В осознанных сновидениях ни Миша, ни Кира не умели общаться с теми, кто умер. Сны снятся только живым. Потому Миша поддержал отца в согласии на оформление свидетельства о смерти. Он не мог найти мать в своих астралах, сколько бы ни пытался, а значит, ее давно нет в этом мире. Она бы, конечно, не могла ни разу не уснуть за девять лет.

Перед поездкой в Таиланд, Вадиму предстояло еще одно важное признание и взрослый мужской разговор с подростком. Он должен был познакомить его с женщиной, с которой спустя шесть лет после смерти Галины, Вадим начал коротать холостяцкие будни.

Выехав с сыном на подмосковную рыбалку, закинув спиннинг, отец посмотрел на мальчика, – Миш, ты у меня совсем взрослый парень. Может… если ты не против… мы поговорим с тобой о девочках? – уши отца вспыхнули, особенно, когда он поймал на себе чуть ехидную улыбку сына, – нет, я в курсе вы поколение продвинутых! Но все же, мальчики и девочки взрослеют по-разному, и ты ведь знаешь, что всегда можешь спросить меня! О чем угодно! Да?

– Па, остановись! Про людское размножение мне всё известно! Есть же интернет.

– Но интернет не разделит с тобой разочарование или обиду! Девочка может не пойти на свидание, залепить пощёчину, высмеять, разнести сплетни всякие… А вот отец всегда выслушает и подбодрит! А иной раз заявит, что мол врезала тебе барышня и молодец! Не надо было руки распускать до восемнадцати лет, а лучше до двадцати одного! – затараторил он быстрее, помогая себе неуместными жестами. – Вам подросткам лишние… контакты ни к чему, а вот взрослым… там дело другое… понимаешь? Там все как-то сложнее… иные эмоции, поддержка… опора… ласка… – Крутил он ладонями то ли клубок, имитирующий все эти взрослые «сложности», то ли лепил невидимый снежок эмоций и ласки. Миша решил прервать его растянутое вступление.

– У тебя женщина, да? Ты к этому разговор ведешь? – Он ловко закинул спиннинг. Блесна четко упала между коряг и зарослей осоки. В астралах Миша ловил не то, что на спиннинг, он ловил и тунца в атлантическом океане и рифового окуня, зубатку и барракуду в индийском океане. Ловил в нахлыст, на жерлицу, то есть с живой наживкой, острогой похожей на трезубец. Миша вытягивал пятого окуня с две ладошки. Отец рядом краснел, как свекла, лихорадочно закручиваю леску спиннинга, пока та вконец не оборвалась о подводную корягу.

– Па, тебе сколько? Сорок?

– Тридцать восемь, – кашлянул тот.

– Ну вот, тебе уже давно все можно! И контакты, и размножение! – веселился Миша, наблюдая за неумелыми попытками отца быть с подростком на одной волне, – ты можешь не спрашивать моего разрешения, чтобы пойти на свидание!

– А… Ну понял, сын! – Наконец он справился с леской, выуживая из пруда огромное бревно с запутавшейся в нем блесной. – Я лишь хотел сказать… Мама была особенной… Мы с тобой всегда будем помнить ее. И продолжать, как ты сказал, продолжать двигаться вперед.

– Я знаю, па, – Миша спустился к бревну, разрезая леску, пока отец не плюхнулся в воду. – Ты лучше скажи, уже выбрал океан, куда мы полетим? Чтобы проститься с мамой?