Текст книги "Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы"

Я завидую Вите, в котором купеческий азарт сочетается с хитростью настоящего биржевика, прирожденного шпегелянта. Поговаривают, дал бы Бог, чтобы это оказалось правдой, что вскоре он снова возвысится. Я бы тогда, – говорю я, – тоже возвысился. У меня для него, – говорю я, – есть особая комбинация, и с ним мне не понадобится никакой посредник. С ним я сам смогу, – говорю я, – обо всем договориться. Он когда-то жил в Одессе, так, говорят, он хорошо понимает по-еврейски, в крайнем случае у него жена мишелону, ее зовут Матильда… Это не секрет, с ней знакомы гомельские маклеры…[511]511
  Шолом-Алейхем. Менахем-Мендл. Новые письма. С. 86–87.


[Закрыть]

Разумеется, следует иметь в виду, что в этих фельетонах изложена точка зрения не самого Шолом-Алейхема, а вымышленного героя, маски, которая транслирует вкусы и мнения «простых людей», мещанских еврейских кругов. Этот источник прекрасно иллюстрирует и сложившуюся юдофильскую репутацию Витте. Снова актуализируется сюжет с его супругой как связующим звеном между графом и евреями. Важно подчеркнуть, что мнимое юдофильство сановника расценивается в данном случае, безусловно, положительно.

Иными словами, можно утверждать, что слухи о назначении Витте министром иностранных дел имели хождение не только среди «высшего общества», но и в мещанских (в частности – еврейских) кругах. Кроме того, можно говорить об их широкой распространенности. Также можно утверждать, что Витте не был главным распространителем этих сплетен. Невозможно представить, чтобы у публициста еврейской газеты существовала договоренность с отставным министром. Скорее, эта тема была у всех на устах, а потому и стала предметом обсуждения.

Весьма характерна тактика Витте в связи с появлением подобных разговоров. Отставной министр не высказывался публично о том, что стремится занять министерский пост, однако не упускал возможности раскритиковать действующих дипломатов. Так, в октябре 1912 года, вскоре после начала Первой Балканской войны, в письме к своему давнему корреспонденту, американскому журналисту Г. Бернштейну, Витте выразил мнение относительно проблем международной политики: «Что касается положения на Балканах, кажется мне, что оно поведет к весьма серьезным последствиям. ‹…› В данном случае неожиданностью является только близорукость или, правильнее говоря, полная слепота официальных дипломатов, которые не предвидели возможности такого случая, не приготовились к нему и еще по нынешний день ходят ощупью в потемках. О, какая замечательная убогость талантами»[512]512
  О покушении на убийство статс-секретаря графа Витте и убийствах Иоллоса и Казанцева // ГАРФ. Ф. 102. 1910. Оп. 316. Д. 331. Л. 284.


[Закрыть].

В этом же письме Витте опровергал сплетни о своем скором назначении: «Что же касается носящегося слуха, что вскоре я займу пост министра иностранных дел, то могу вам сказать, что для меня теперь было бы слишком поздно начинать карьеру, тем более когда я ее давно окончил». Тем не менее граф оставлял себе простор для маневра, намекая: «Разве только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства могли бы заставить меня изменить свой взгляд на это дело»[513]513
  ГАРФ. Ф. 102. 1910. Оп. 316. Д. 331. Л. 284 об.


[Закрыть]. В мае 1914 года он вновь убеждал Бернштейна, что возвращаться к активной политической деятельности не собирается[514]514
  Там же. Л. 291.


[Закрыть]. Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что отставной государственный деятель был осведомлен о перлюстрации и поэтому понимал: среди тех, кто прочтет его письма, будут и агенты ДП, а в исключительных случаях и сам Коковцов. Данное обстоятельство следует учитывать, анализируя корреспонденцию Витте, – это касается, например, даже его письма к сестре, где он опровергает ее сведения о своем новом возвышении[515]515
  Выписка из письма графа С.Ю. Витте, Биарриц, от 30 сентября 1912 г., к С.Ю. Витте, в Одессу // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 577. Л. 2123.


[Закрыть].

Кроме того, в целом ряде писем он пытался создать образ опытного эксперта в международных делах, не в пример действующим дипломатам. В письме к издателю Б.Б. Глинскому, комментируя разразившуюся Первую Балканскую войну, Витте вскользь упоминал о Портсмутском мире: «Мы переживаем великий исторический момент. ‹…› Один из главнейших мотивов заключения Портсмутского договора – освободиться от бездны Дальнего Востока, чтобы быть в подобающем положении на Западе. Прошло 7 лет – не может быть, чтобы мы не были готовы, конечно, не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы иметь свое “я”, а не “я” почтеннейших Пуанкарэ [sic. – Примеч. ред.], Грея и прочих уважаемых деятелей»[516]516
  Выписка из письма графа С.Ю. Витте, Биарриц, от 15 октября 1912 г., к Б.Б. Глинскому, в Санкт-Петербург // Там же. Д. 579. Л. 2301.


[Закрыть].

В переписке с Бернштейном граф неоднократно возвращался к теме Балканских войн, то и дело высказывая свои суждения на этот счет[517]517
  О покушении на убийство статс-секретаря графа Витте и убийствах Иоллоса и Казанцева // Там же. 1910. Оп. 316. Д. 331. Л. 290–290 об.


[Закрыть].

Можно предположить, почему в обществе в качестве кандидата на дипломатический пост обсуждался именно Витте. При этом интересна перекличка внешнеполитических и экономических сюжетов: как видно, одним из оснований служила опытность бывшего министра в финансовых вопросах. Роль Витте при подписании мирного договора с Японией в 1905 году также была одной из причин того, что некоторые представители общества, рассуждая о необходимости перемены вектора в российской внешней политике, останавливали свой выбор на «Портсмутском герое». Кроме того, масштаб и разносторонность его личности, предшествующая репутация являлись не просто значимыми, но главными причинами неумолкавших разговоров публики о новом призыве реформатора к власти.

Следующим важным этапом в разговорах о Витте стал рубеж 1913–1914 годов. В одной из своих публицистических работ Г. Бернштейн, предваряя интервью с графом (1908 год), описывал его как опального вельможу, находящегося не у власти. Характеризуя же общее отношение к своему герою в российском обществе, журналист (книга вышла в 1913 году) признавал: «Повсеместно распространено чувство, что дни графа Витте еще не сочтены, что его призовут при первой чрезвычайной ситуации. Известный российский государственный деятель, говоря о Витте, заметил: “Выдающиеся умы, такие как Витте, не могут быть устранены надолго, особенно учитывая посредственность остальной бюрократии. Даже после падения они не утрачивают своей силы, и, конечно, он непременно снова возвысится”»[518]518
  Bernstein H. With Master Minds: Interviews. New York: Universal Series Publishing Company, 1913. P. 26–27 [перевод мой. – Э.С.].


[Закрыть].

Несмотря на то что Бернштейн поддерживал с графом близкие отношения, вряд ли эти слова были инициированы последним – скорее, журналист лишь признавал то, что было у всех на устах. Уместно привести еще одно свидетельство. В декабре 1913 года в петербургском высшем обществе и банковских кругах ходили слухи о скором возвращении Витте к власти. Уже упоминавшийся предприниматель А.Ф. Филиппов пребывал под впечатлением от сказанного графиней М.Э. Клейнмихель на завтраке у предпринимателя М.И. Терещенко: «Таких, как Витте, у нас в России немного, и, несомненно, будут вынуждены его позвать… его скоро позовут»[519]519
  Цит. по: Мартынов С.Д. Государственный человек Витте. С. 466.


[Закрыть].

В начале 1914 года Витте открыл кампанию против Коковцова, критикуя премьер-министра с трибуны Государственного совета[520]520
  Камнем преткновения стал питейный вопрос. Граф обвинял Коковцова в том, что тот якобы превратил винную монополию из средства отрезвления народа в способ пополнения бюджета. Заявления главного вдохновителя монополии носили демагогический характер, поскольку Коковцов продолжал линию Витте в этом вопросе.


[Закрыть]. Яростная полемика двух премьеров – отставного и действующего – вылилась и на страницы газет[521]521
  См. статью, подводившую итог публичной перепалке сановников: Баян [Колышко И.И.]. Два графа // Русское слово. 1914. 10 мая.


[Закрыть]. В своих расчетах на возможное возвращение к власти Витте опирался на главноуправляющего землеустройством и земледелием, А.В. Кривошеина. Тот также был заинтересован в отстранении Коковцова. Помимо Кривошеина, во временную коалицию с Витте входили князь В.П. Мещерский и Г.Е. Распутин (последний выступал борцом за народную трезвость). Заговорщики делали ставку и на нового управляющего Министерством финансов, П.Л. Барка, который был обязан Сергею Юльевичу своей стремительной карьерой в финансовом ведомстве[522]522
  Перипетии закулисных интриг подробно изучены В.С. Дякиным. См.: Дякин В.С. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911–1914 гг.: Разложение третьеиюньской системы. Л.: Наука, 1988. С. 170–174.


[Закрыть]. В январе – феврале 1914 года в прессу стали проникать очередные слухи о скором возвращении Витте в «большую политику»[523]523
  Русское слово. 1914. 20 января; Гражданин. 1914. 2 февраля.


[Закрыть], они циркулировали вплоть до мая[524]524
  Борьба за власть // Петербургский курьер. 1914. 7 мая. Подробнее об этой интриге и действиях Витте, направленных на возвращение к власти, см.: Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 368–376.


[Закрыть]. Широкое распространение таких слухов отмечалось в донесениях агентов ДП, которые полагали, что неверно считать эту информацию полностью вымышленной:

Назначение Витте уже бы состоялось, если бы дворцовая партия не настаивала на назначении Щегловитова [министра юстиции. – Э.С.]. Такие разговоры слышатся повсюду. ‹…› В редакции «Речи» этот слух рассказывали ЗА ВЕРНОЕ такому опытному в оценке «слухов» человеку, как пишущий эти строки. И, как пишущий эти строки ни настроен скептически по отношению ко всем подобным «слухам», надо сознаться, что на этот раз чувствуется как будто что-то имеющее подобие правды[525]525
  Директору ДП. 20 января 1914 // ГАРФ. Ф. 102. 1914. Д. 27. Ч. 57. Л. 1–2. (Выделено заглавными буквами в источнике.)


[Закрыть].

Комментируя в личной переписке публичные разговоры на свой счет, Витте заявлял, что эти сведения неверны и снова становиться министром он не собирается[526]526
  С.Ю. Витте – епископу Варнаве. 1-го февраля [1914] // Там же. Ф. 1145. Оп. 1. Д. 69. См. также его переписку с Бернштейном за этот период: О покушении на убийство статс-секретаря графа Витте и убийствах Иоллоса и Казанцева // Там же. Ф. 102. 1910. Оп. 316. Д. 331. Л. 290–291.


[Закрыть].

Однако те же слухи в полной мере нашли отражение в газетных откликах на смерть графа. Журналист Колышко, отзываясь на кончину своего сановного покровителя, написал для «Русского слова» фельетон; в нем приводились разговоры, невольным свидетелем которых, будучи на похоронах Витте, Колышко якобы оказался:

Я стоял у низкого катафалка с поверженным во прах большим человеком. ‹…› Под звуки погребального песнопения в ушах неотвязно повторялось: «Бедный, бедный большой ребенок!»… Сзади меня, точно в унисон, кто-то произнес:

– Бедный, бедный большой человек!

Ему ответили:

– Да, да! Какая потеря для России!..

– В такую минуту…

– Невозместим!.. Незаменим!..

Я оглянулся. Говорили два заклятых врага покойного. Возле них стояли другие антивиттисты. Целый угол большого дома был занят людьми, которые без грубого ругательства не произносили имени покойного, обливали его клеветой. ‹…›

– Народу наваливает, – продолжали сзади.

– Помилуйте! Такой покойник!

– Глядите, и Икс здесь! Да ведь его и близко сюда не подпускали. Он такие мерзости про покойного…

– Эге, батенька, да вы не в курсе. После смерти Игрека[527]527
  По всей вероятности, имеется в виду Витте.


[Закрыть] Икс хвостом метет. Опорных пунктов ищет. Тонкая штука!..

– Наглость какая!..

– Да вы, кажется, не знаете последнего поворота колеса фортуны. Ведь граф-то поторопился умереть. Ей-ей! Не прошло бы полугода, он вернулся бы к власти…

– Да что вы?

– Партия врагов Кривошеина выдвигала…

Голоса затихли, потом опять поднялись.

– Знаете, чай, какое у нас раздвоение в Петрограде… Без тяжелой артиллерии одолеть друг друга не могут. Витте – 42-сантиметровое орудие. Его уже наладили, зарядили. Сигнала ждали. Понимаете теперь, почему здесь и Икс, и Зет – прихвостни великих игроков, факторы и комиссионеры… Понимаете, что они потеряли?!.. Какой куртажец улыбнулся!

– Чего же они ждали так долго? Извели сердешного…

– Да разве ж к этакому человеку скорее подойдешь? Не Коковцов… Дай ему власть, так он куда взмахнет? Кто это может знать? Разгромит! В пятно смажет… К Витте эти господа прибегли тогда лишь, когда других средств не оказалось… К Витте прибегнуть сладко, как в петлю лезть…[528]528
  Баян [Колышко И.И.]. Виртуоз // Русское слово. 1915. 5 марта.


[Закрыть]

Для чего известный публицист написал этот фельетон в самой популярной газете России? Смерть Витте позволила ему лишний раз напомнить о себе. Благодаря фельетону Колышко мог также поддержать свою репутацию искушенного в закулисных интригах человека. А кроме того, публика наверняка не забыла о слухах по поводу ожидаемого нового возвышения графа, еще недавно ходивших в столице. Неизвестно, существовали ли «Икс» и «Зет» в действительности, но такого рода загадки наверняка будоражили воображение читателей, а для опытного газетчика интерес публики – это источник, подпитывающий популярность.

Замечу, что главная мысль статьи – сожаление об уходе Витте с политической сцены России и признание его незаменимости – была в либеральной прессе расхожей. Газета «Одесский листок» в редакционной заметке «Тяжелая утрата» заявляла: «Россия потеряла большого человека, который далеко не успел исчерпать свои таланты и колоссальную трудоспособность. С этой точки зрения утрата тяжелая, невознаградимая»[529]529
  Велихов Б. Тяжелая утрата // Одесский листок. 1915. 1 марта.


[Закрыть]. Член Государственного совета, экономист, профессор Московского университета И.Х. Озеров со страниц «Голоса Москвы» с сожалением отмечал: «Лишение такого деятеля, с большим размахом и инициативой, особенно ощутимо теперь. Многие задачи, перед которыми стоит наше отечество, граф Витте в состоянии был бы разрешить»[530]530
  Москвичи о графе С.Ю. Витте // Голос Москвы. 1915. 1 марта.


[Закрыть]. Наконец, «Русские ведомости» заявили: «Нельзя не выразить глубокого горя за Россию, что она теряет в эту великую эпоху ее истории выдающегося государственного человека и финансиста. И в вопросе о постановке на правильный путь наших финансов ему, конечно, выпала бы выдающаяся роль»[531]531
  Отзывы о графе С.Ю. Витте // Русские ведомости. 1915. 1 марта.


[Закрыть]. Журналист популярного массового издания «Петроградская газета» утверждал: «Когда опускали С.Ю. Витте в могилу, один из присутствующих при этом печальном похоронном обряде сказал: “Как немного оставалось ему дожить до того времени, когда исторические события, быть может, снова выдвинули бы на первый план его крупную политическую фигуру!”»[532]532
  Сатурн [Сальмонит Б.П.]. Весна идет! // Петроградская газета. 1915. 5 марта.


[Закрыть]

Подобная риторика, конечно, характерна для некрологов. Однако в прессе признавалось, что такие отклики – не только дань особенностям жанра, но и результат интереса общества к Витте и следствие ожиданий, еще вчера связываемых с его фигурой. Клячко в одной из статей писал: «С самого момента его ухода [в отставку] установилось убеждение, что граф С.Ю. Витте вернется к деятельности. И его имя не сходило все время с уст и со столбцов печати. Его называли кандидатом чуть ли не на все посты. Сам граф С.Ю. Витте относился скептически к этим слухам». Журналист добавлял, что разговоры о новом возвращении опального реформатора к власти не прекращались до его последнего дня[533]533
  Львов Л. [Клячко Л.М.] Последние годы С.Ю. Витте // Речь. 1915. 1 марта.


[Закрыть].

Конечно, статью Клячко можно объяснять его приближенностью и симпатией к почившему. Однако приведем для сравнения фельетон одной из множества провинциальных газет, издававшейся в Николаеве. Здесь эти настроения публики выражены еще сильнее:

Витте как-то особенно интересовались все и вся, независимо от политических убеждений и направлений. Популярность его могла быть чрезвычайно завидной для представителей наших сфер, вообще не знакомых с этим удовольствием. ‹…› Казалось, что удивительно разнообразный калейдоскоп русской государственной жизни за последние 10–12 лет непременно требовал выступления какого-то особенного деятеля, и этим деятелем народная молва не переставала считать С.Ю. Витте. Точно легендой окуталось его имя. Его отставка превратилась в опалу, из которой вот-вот должны были призвать его. При всякой перемене министерства вместо вероятных кандидатов почему-то называли всегда С.Ю. Витте. Точно по этой народной легенде он был незаменим, точно он был именно тот, который должен вывести Россию из того тупика, в который приводили те или иные события. И сегодня обыватель, развернув газету, прежде всего скажет: «Его послали бы на конференцию после войны». ‹…› К Витте постоянно обращались, его интервьюировали, о нем многозначительно всегда что-то сообщали. Печать при незрелости русской общественно-политической мысли постоянно вселяла в публику какие-то смутные ожидания[534]534
  Ладо. Отошедший // Южная Россия. 1915. 1 марта. Цит. по: Вырезки из газет статей об С.Ю. Витте и манифесте 17 октября 1905 года // РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 1173. Л. 80.


[Закрыть].

Итак, в российском обществе на протяжении долгого времени ходили слухи, что Витте скоро непременно вернется. Не имело большого значения для общественного мнения, какой пост мог бы занять граф. Повсеместно бытовало убеждение, что любая, даже малозначительная должность очень быстро позволит ему снова взять в свои руки высшую власть и направлять российскую политику. Подобные утверждения основывались на его репутации и прошлом опыте.

Был ли у отставного реформатора действительный шанс вновь прийти к власти? В большом объеме мемуарной литературы современники задним числом заявляли, что после 1906 года Витте таких шансов не имел. В этом убеждено и большинство исследователей. В некоторых работах это отсутствие шансов признается за данность, в других – объясняется сложными отношениями между сановником и монархом, а также несоответствием Витте запросам конституционной эпохи российской истории[535]535
  См.: Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 349–394; Корелин А.П., Степанов С.А. С.Ю. Витте – финансист, политик, дипломат. С. 290–291; Harcave S. Count Sergey Witte and the Twilight of Imperial Russia. Armonk, N.Y.: M.E. Sharpe, 2004. Р. 49–50; Wchislo F.W. Tales of Imperial Russia. Р. 240.


[Закрыть]. Однако то, в чем были уверены мемуаристы и позднее исследователи, вовсе не казалось очевидным общественному мнению в России начала XX века. Напротив, возвышение опального реформатора оценивалось в России периода «думской монархии» как вполне реальная перспектива.

5. Сцена и политика: образ С.Ю. Витте в театральных постановках

Отмена казенной театральной монополии в конце XIX века привела к появлению множества частных сцен и расцвету антрепризы. Историк театра И.Ф. Петровская в одной из своих работ проанализировала, как на рубеже XIX–XX веков менялся социальный портрет театральных зрителей Санкт-Петербурга и Москвы. Кроме «образованной публики», чиновничества, интеллигенции, в театр устремились и другие слои городского населения, включая и рабочих. Накануне революции 1905 года один из публицистов констатировал: «…все посещают театр – точно так же, как все читают газеты»[536]536
  Цит. по: Петровская И.Ф. Театр и зритель российских столиц: 1895–1917. Л.: Искусство, 1990. С. 4.


[Закрыть]. Такие оценки кажутся намеренным преувеличением, но едва ли найдется другая страна, в которой любовь к театру была бы так же сильна, как в России: «Одни только ходят в театр, другие ходят в театр и читают статьи о театре, третьи делают и то и другое; у гимназистов считается особенным шиком сидеть в карцере за излишнее посещение», – утверждал другой театральный репортер[537]537
  Там же. С. 5.


[Закрыть].

Под влиянием расширения зрительской аудитории менялась и репертуарная политика. Живой отклик у не слишком взыскательных зрителей находили скандальные и «сенсационные» пьесы на злободневные политические темы. Далее в этой части книги я проанализирую реакцию публики на комедию «Большой человек» журналиста И.И. Колышко. Среди действующих лиц – «сановники, дамы и кавалеры высшего света», «банковский воротила», «биржевой заяц, темная личность», «француз, делец», «восходящее светило», «влиятельный банкир»[538]538
  Колышко И.И. Большой человек. СПб.: Журнал «Театр и искусство», 1909. С. 4.


[Закрыть]. Прототипом главного героя – «видного деятеля» – был С.Ю. Витте. До настоящего времени спектакль не становился предметом специального исследования, хотя упоминания о «Большом человеке» есть и в работах ученых, занимающихся политической историей[539]539
  Петровская И.Ф. Театр и зритель российских столиц. С. 73, 192, 227; McReynolds L. Russia at Play: Leisure Activities at the End of the Tsarist Era. Ithaca: Cornell University Press, 2003. P. 70–72.


[Закрыть].

– Какая реклама Витте! Каждый день в театре трубят: «Большой человек! Большой человек!» Этак и в самом деле поверишь, что «Витте – большой человек»!

С.И. Мамонтов[540]540
  Одесский листок. 1909. 12 апреля.


[Закрыть]

И.И. Колышко начал свою карьеру (под псевдонимом «Серенький») в газете князя Мещерского «Гражданин»; князь и познакомил его с Витте. Вскоре Колышко стал известным публицистом и сотрудничал уже не только с «Гражданином», но сразу с несколькими крупными газетами: с «Санкт-Петербургскими ведомостями», «Новым временем», «Русским словом». В обществе его воспринимали как «клеврета Витте»[541]541
  Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 369.


[Закрыть]. Сам Колышко писал о своих взаимоотношениях с именитым сановником: «Я не был его официальным секретарем, а – лицом доверительным – рупором и пером»[542]542
  Колышко И.И. Великий распад. С. 292.


[Закрыть]. Благодаря протекции со стороны Витте он поступил на службу в Министерство финансов. В столичном обществе у публициста была дурная слава махинатора, усугублявшаяся его членством в правлениях нескольких акционерных обществ[543]543
  Чанцев А.В. Колышко И.И. // Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь / Гл. ред. П.А. Николаев. М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. Т. 3. К – М. С. 31.


[Закрыть]. Иными словами, журналисту удавалось умело совмещать бюрократическую службу, участие в целом ряде частных предприятий и журналистскую деятельность в изданиях разного политического спектра.

Колышко не только был успешным публицистом, но и выступал как драматург – его перу принадлежит несколько пьес[544]544
  В 1907 году он написал свою первую пьесу – «Дельцы», где изобразил мир крупных российских финансистов и биржевиков. В 1910 году появилась пьеса «Поле брани», в главном герое которой публика узнала лидера октябристов, А.И. Гучкова.


[Закрыть]. «Большой человек» стал самым известным драматургическим произведением журналиста. Другие его пьесы не сопоставимы с этой ни по кассовым сборам, ни по произведенному в обществе резонансу. Открыть в себе драматургический талант Колышко, по-видимому, заставило безденежье: если верить журналисту, после отставки Витте двери акционерных обществ и банков для него, Колышко, закрылись и ему пришлось искать новые источники дохода. По совету подруги-актрисы он стал писать театральные пьесы[545]545
  Колышко И.И. Великий распад. С. 293–294.


[Закрыть].

Инициатором создания «Большого человека» был издатель «Нового времени» и владелец одного из самых успешных частных театров столицы – А.С. Суворин. В своих мемуарах Колышко приводил свой разговор, послуживший побудительным мотивом для написания пьесы: «Да, Витте! – размышляет он [Суворин. – Э.С.]. – Талант. ‹…› Вы, по-моему, хорошо разобрались в Витте. Правильно ли, не знаю. А занятно. Пьесу напишите. Так и озаглавьте: “Большой человек”»[546]546
  Там же. С. 276.


[Закрыть]. Суворин настаивал, чтобы пьеса была готова в кратчайшие сроки – через месяц-два, и пообещал, если она будет хорошей, поставить ее на сцене своего театра[547]547
  Там же. С. 277.


[Закрыть]. Требование журналист выполнил – пьеса из пяти актов была написана за месяц[548]548
  Там же.


[Закрыть].

Театр, который публика именовала Суворинским, в печати часто назывался Малым. Больше половины членских паев предприятия принадлежало А.С. Суворину, и он вплоть до своей смерти, последовавшей в 1912 году, был руководителем и фактическим владельцем театра[549]549
  Театр Литературно-художественного общества располагался по адресу: набережная реки Фонтанки, 65 (сейчас – Большой драматический театр им. Г.А. Товстоногова). Здание было построено на участке графов Апраксиных в 1876–1878 годах. В 1899 году здесь открылось Литературно-художественное общество, и театр был соответствующим образом переименован. См. подробнее: Петровская И.Ф., Сомина В.В. Театральный Петербург. Начало XVIII века – октябрь 1917 года: Обозрение-путеводитель / Под общ. ред. И.Ф. Петровской. СПб.: Российский институт истории искусств, 1994. С. 198–214.


[Закрыть]. Публика была очень разнообразной. Попасть на премьеры стремились представители крупной буржуазии, интеллигенции, высшего света и полусвета. Публика повторных спектаклей была разнообразнее. Сцена частного Суворинского театра считалась в Петербурге второй после императорской и славилась разнообразием и свежестью репертуара, оригинальностью и богатством спектаклей, но особенно была известна постановками новых «сенсационных» пьес, а также сочинений, вызволенных из тисков цензуры стараниями Суворина. Первой постановкой в только что открывшемся театре (1896 год) должна была стать пьеса Г. Гауптмана «Ганнеле». Но произведение затрагивало религиозные сюжеты, и Святейший синод этому воспротивился. К слову, за помощью издатель «Нового времени» обратился именно к С.Ю. Витте. В письме к Суворину сановник отвечал: «Сообщите имя того цензора, который преследуется за разрешение ставить “Ганнеле”. Тогда я постараюсь оказать ему содействие»[550]550
  Цит. по: Стрельцова Е.И. Частный театр в России: От истоков до начала XX века. М.: ГИТИС, 2009. С. 381–382.


[Закрыть]. Спектакль допустили к постановке, и он имел большой успех у публики.

В Малом театре, благодаря усилиям и связям Суворина, в 1897 году впервые была поставлена и «Власть тьмы» Л.Н. Толстого: «Надо теперь же возбудить вопрос о цензуре, – говорил Суворин режиссеру театра Е. Карпову в приватной беседе. – Я сам поеду к начальнику печати… Если разрешат – мы обеспечены успехом сезона»[551]551
  Карпов Е. А.С. Суворин и основание театра Литературно-художественного кружка // Исторический вестник. 1914. Т. 137. № 8. C. 459.


[Закрыть].

Суворин, очевидно, понимал, что «политическая» тема сулит серьезную материальную выгоду. Первый вариант комедии «Большой человек» был готов в мае 1908 года. 22 мая автор отправил его Суворину вместе с сопроводительным письмом: «Надеюсь, что Вы со свойственной Вам прямотой скажете мне, – писал Колышко, – годится это для сцены или нет и [стоит] ли обрабатывать. С другой стороны, мне очень важно Ваше впечатление относительно цензурности пьесы. Очень, очень боюсь за цензуру. С другой стороны – не слишком ли схожа с нашим общим знакомым? Мне бы не хотелось памфлет писать или фотографию»[552]552
  И.И. Колышко – А.С. Суворину. 22 мая [1908] // РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Д. 1924. Л. 14–15.


[Закрыть]. К сожалению, в моем распоряжении нет ответного послания Суворина, но частично его первую реакцию на «Большого человека» можно восстановить на основании ответного письма Колышко, в котором тот разъяснял свой авторский замысел. Судя по всему, Суворина насторожила слишком явная аналогия с отставным реформатором. Спустя почти три недели после первого письма журналист подробно разъяснял руководителю Малого театра главную идею своей пьесы:

Я позволю себе возразить на Ваши обвинения. Я вовсе не фотографировал ни личности, ни обстановки В[итте]. Я взял его выдающиеся черты как крупной личности, создал из них своего героя и поставил его в обстановку русской действительности. А действительность эта такова, что в ней играют роль и жены, и дети, и знакомые, и прошлое, и подчиненные, и начальники – словом, весь антураж. Я имел мысль указать, как трудно русскому «большому человеку» сохранить в этой обстановке свою цельность, силы, свои идеалы и добрые намерения. Я хотел еще указать, как разнообразны и разноречивы запросы русской жизни и как трудно ‹…› их удовлетворить. Я поставил своего героя нарочно на грани старого и нового режима, на переломе, чтобы он был виднее и чтобы сгустить вокруг него страсти и все отрицательные стороны эпохи. Мой герой – далеко не В[итте]. Но В[итте] мог бы быть им, как мог бы быть им всякий сильный реформатор, хотя бы Плеве или даже Су[вори]н. Я далек был от мысли рисовать возможного спасителя России – уже потому, что я не верю, чтобы нас мог спасти кто-либо один. Мои мысли я вложил в уста того «старейшего» члена Комитета, речью которого заканчивается 1-я картина 4-го акта. Вот – идея героя. А идея пьесы – не знаю. Думаю, что ее вовсе нет, как во всех пьесах, рисующих эпоху… ‹…› Словом, я называю Ишимова «большим человеком» с иронией и думаю, что в действительности он станет им за сценой[553]553
  И.И. Колышко – А.С. Суворину. 13 июня [1908] // Там же. Л. 19. (Подчеркнуто в источнике.)


[Закрыть].

Это письмо интересно и с точки зрения первоначальной идеи произведения. Хотя автор и задумывал в центр пьесы поместить именно Витте, он воспроизвел не точный психологический портрет, а некий тип. В разговоре с Сувориным журналист заметил, что после появления такой пьесы его отношения с Витте могут испортиться. Издатель «Нового времени» возразил: «Зачем [ссориться]? Тип дайте. Вы верно схватили его»[554]554
  Колышко И.И. Великий распад. С. 277.


[Закрыть]. Процесс работы над окончательной версией комедии занял у драматурга еще два с половиной месяца. В качестве редактора текста выступил также известный публицист, постоянный сотрудник «Нового времени» В.П. Буренин[555]555
  И.И. Колышко – А.С. Суворину. 13 июня [1908] // РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Д. 1924. Л. 19.


[Закрыть].

Основное внимание драматург уделил главному герою, В.А. Ишимову. По замыслу публициста, Ишимов-Витте представал в пьесе талантливым государственным деятелем, изначально мечтавшим о бескорыстном служении России и искренне болеющим за ее развитие. Но деятель был фигурой трагической, ибо интриги бюрократов и финансовых дельцов, окружающих Ишимова, вынудили его постоянно бороться за удержание прежнего влияния. Позднее Колышко писал по поводу «большого человека»: «Ишимов прямолинеен, выпукл, красочен и сам как бы лезет на сцену»[556]556
  Колышко И.И. От автора // Колышко И.И. Поле брани. Сцены из политической жизни: В 4 действиях. СПб.: Типография А.С. Суворина, 1911. С. 138.


[Закрыть]. Остальные персонажи сочинения менее колоритны. К примеру, главный женский персонаж прописан очень бледно и эскизно. По поводу жены главного героя Суворин заметил: «Витте – туда-сюда. Но остальное. ‹…› Женщина! Я тоже написал плохую пьесу. Но у меня есть женщина… А у вас – манекен какой-то. Гермафродит…» Иосиф Иосифович ответил, что он «не большую женщину, а большого мужчину рисовал. Остальное – аксессуары»[557]557
  Он же. Великий распад. С. 278–279.


[Закрыть]. Это обстоятельство не осталось незамеченным и для рецензентов. Критик журнала «Театр» писал: «И, для примера, жена “большого человека” – ну какой же это образ?! Это пустое место, неразбериха! И такая же путанность и бессодержательность во всей неполитической части пьесы»[558]558
  Забытый. О «Большом человеке» // Театр. 1909. 21 февраля.


[Закрыть].

В целом жена главного героя имеет мало сходных черт с графиней Витте. Мадам Ишимова – русская, из обедневшего дворянского рода. По сюжету у нее нет ни бывших мужей, ни детей. Матильда Витте – крещеная еврейка (в девичестве – Нурок), о происхождении которой имеется мало достоверной информации. По одной версии, ее отец, приехав во второй половине 1870-х годов в Петербург из Бердичева, стал содержать в столице дом терпимости[559]559
  В книге некоего И.Н. Бродского в художественной форме излагалась биография Витте до его появления в Петербурге. Главные герои выведены под псевдонимами. В произведении немало пикантных подробностей и о прошлом М.И. Витте, в том числе и о ее происхождении (Бродский И.Н. «Наши Министры»: Быль недавних прошлых дней. 1-е изд. СПб.: Типография товарищества «Печатное дело», 1909. С. 118–136). Как удалось выяснить, книге предшествовали фельетоны известного журналиста Н.Э. Гейнце, печатавшиеся в черносотенном «Русском знамени» с сентября 1906 до 10 марта 1907 года (Ерлыков П. «Министр»: Современный роман-хроника). С высокой долей вероятности можно предполагать, что издание их отдельной книгой в апреле 1909 года стало откликом на постановку «Большого человека».


[Закрыть]. По воспоминаниям же издателя «Биржевых ведомостей», С.М. Проппера, у Нурока в Петербурге был трактир, известный публике благодаря хорошей кухне и умеренным ценам[560]560
  Проппер С.М. Что не вошло в газету: Воспоминания главного редактора «Биржевых новостей» // Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. Приложение II. С. 406.


[Закрыть]. Образ госпожи Ишимовой, достаточно бледный, совсем не соотносился с умной и энергичной супругой Витте. Несмотря на это, в государственном деятеле Ишимове и его жене драматическая цензура без труда «узнала» Сергея Юльевича и Матильду Ивановну. На чем основывались подозрения цензуры?

Цензором пьесы был барон Н.В. Дризен. В разговоре с Колышко (по просьбе Дризена же публицист пересказал основное содержание их беседы в письме – в связи с конфликтом, которого я еще коснусь) барон заметил: «Так как за графом Витте установилась репутация беспринципности и неразборчивости в средствах борьбы, а герой проявляет именно эти черты, то этим и устанавливается сходство; с другой стороны, так как героиня пользуется плохой репутацией, весьма схожей с репутацией, которой пользуется графиня Витте, то и здесь сходство не подлежит сомнению»[561]561
  И.И. Колышко – Н.В. Дризену. 6 декабря [1908] // ОР РНБ. Ф. 263. Д. 175. Л. 2.


[Закрыть]. В обязанности же цензуры входило «не допускать изображения на сцене живых государственных деятелей»[562]562
  Там же. Л. 2–2 об.


[Закрыть]. Колышко, разумеется, отрицал это сходство. Что касается Витте, то репутация его как беспринципного политика была в обществе очень расхожей. Что же подразумевалось под плохой репутацией супруги отставного премьер-министра?

По замыслу Колышко, у жены главного героя, «женщины с прошлым», был любовник и она брала взятки[563]563
  Колышко И.И. Великий распад. С. 279.


[Закрыть]. Эти черты героини соотносились с образом Матильды Витте, сложившимся в общественном мнении. О прошлом графини Витте ходили разные сплетни, в том числе молва приписывала ей многочисленные любовные связи. К примеру, А.А. Киреев в своих дневниковых записях нередко утверждал, что до ее брака с министром любой состоятельный человек с положением в обществе мог добиться расположения Матильды Ивановны – «за ужин и за 25 рублей». Киреев сравнивал ее с княгиней Кочубей и с Екатериной I[564]564
  Киреев А.А. Дневник. С. 141, 116, 98, 196.


[Закрыть]. О том, что супруга министра играла на бирже и дельцы разных мастей пытались с ее помощью решить свои финансовые вопросы, пишет в мемуарах и сам Колышко[565]565
  Колышко И.И. Великий распад. С. 130.


[Закрыть]. После разговора с цензором драматург внес изменения в текст: «Я отрезал у моей героини любовника и взятки, сделав ее облик еще более тусклым»[566]566
  Там же. С. 279.


[Закрыть].

Недовольство цензуры вызвали не только личности, но и сам принцип пьесы – изображение среды государственных деятелей[567]567
  И.И. Колышко – Н.В. Дризену. 6 декабря [1908] // ОР РНБ. Ф. 263. Д. 175. Л. 3.


[Закрыть]. В результате вместо «Государственного Совета» в пьесе появился «Комитет Реформ». Наконец, после внесенных в текст исправлений, «Большой человек» был допущен к постановке на сцене. Барон Дризен позднее вспоминал:

Много разговору вызвал И.И. Колышко своею пьесой «Большой человек». ‹…› Нужно заметить, что прототипом «большого человека» Колышко выбрал не кого иного, как С.Ю. Витте. Пьесу принесли мне. Я уже говорил выше, как поступали у нас с произведениями, имевшими характер сенсационный: они становились предметом коллективного обсуждения. Общей участи не избег и «Большой человек». Мало того: на ней [на этой пьесе] главным образом сосредоточилось внимание начальства. Портретность у нас вообще не допускалась, а здесь дело касалось столь видного государственного деятеля, как покойный Витте. ‹…› Так или иначе, но после некоторых урезок пьесу вручили г. Колышко с разрешительной подписью[568]568
  Дризен Н.В. Из записной книжки цензора: Литературные воспоминания // Иллюстрированная Россия. 1926. 6 февраля. № 6 (39). С. 5.


[Закрыть].

В июле 1908 года Б.С. Глаголин, актер, который должен был играть главную роль в спектакле, писал Суворину в личном письме: «У Колышко флирт с цензурой – надеюсь, благоприятный для него. На днях об том телеграфирую»[569]569
  Б.С. Глаголин – А.С. Суворину [конец июля 1907 года] // Русский Протей: Письма Б.С. Глаголина А.С. Суворину (1900–1911) и Вс. Мейерхольду (1909–1928) / Публ., вступ. ст. и коммент. В.В. Иванова // Мнемозина: Документы и факты из истории отечественного театра XX века / Ред. – сост. В.В. Иванов. М.: Индрик, 2009. Вып. 4. С. 87. Необходимо отметить, что в публикации письмо датировано 1907 годом, тогда как в действительности оно было написано, вероятнее всего, в июле 1908 года. В предисловии поясняется, что датировка писем актера вызвала у составителя затруднения, так как Глаголин почти никогда не ставил дат на своей корреспонденции, а конверты в архивах не сохранились: «Публикатору приходилось опираться на содержание писем, что не всегда приводило к удовлетворительным результатам» (Русский Протей. С. 55).


[Закрыть]. 2 сентября того же года, за два с лишним месяца до премьеры, в «Новом времени» появился фельетон Глаголина, в сатирической форме повествующий о перипетиях «Большого человека» в цензуре[570]570
  – нь [Глаголин Б.С.]. «Большой человек» // Новое время. 1908. 2 сентября.


[Закрыть]. Статья вызвала возмущение цензора, барона Дризена, и в частично процитированных выше воспоминаниях барон также упоминал о своем конфликте с актером[571]571
  Дризен Н.В. Из записной книжки цензора. № 6. С. 6–7.


[Закрыть].

Б.С. Глаголин (Гусев) был не только актером, но и публицистом, драматургом, режиссером, театральным критиком. Он печатался в периодических изданиях, например в «Новом времени» и «Журнале Театра Литературно-художественного общества». По воспоминаниям современников, у Глаголина было яркое актерское дарование[572]572
  М.А. Чехов, к примеру, писал, что в Глаголине его поразила «необычайная свобода и оригинальность… творчества» (Чехов М.А. Литературное наследие. М., 1986. Т. I. С. 65–66).


[Закрыть]. С 1899 года он находился в составе труппы Петербургского Малого театра, на первых ролях. В иные сезоны был самым популярным актером столицы. Современные исследователи называют Глаголина первым актером, которого можно назвать настоящей звездой в привычном для нас смысле слова[573]573
  Сомина В. Борис Глаголин: Звездная конструкция // Актеры-легенды Петербурга: Сб. статей / Ред. – сост. А. Лопатин, М. Майданова; отв. ред. Т. Клявина. СПб.: Российский институт истории искусств, 2004. С. 91–93.


[Закрыть].