Текст книги "Одним лайком меньше"

Эллери Ллойд
Одним лайком меньше

Ellery Lloyd

People Like Her

© Ellery Lloyd Ltd, 2021

© Хохлова Ю. С., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Пролог

Кажется, я умираю.

По крайней мере, вся жизнь проносится у меня перед глазами.

Мое самое раннее воспоминание: зима, начало восьмидесятых. На мне варежки, уродская вязаная шапочка и красное пальто на пару размеров больше, чем нужно. Мама катает меня по двору на голубых пластиковых санках. Улыбка примерзла к ее лицу. Помню свои оледеневшие пальцы, санки, подпрыгивающие на каждой кочке, хруст снега под мамиными сапогами…

Первый день в школе. Я размахиваю коричневым кожаным портфелем; в пластиковом окошке – карточка с моим именем: «ЭММЕЛИНА». Темно-голубой гольф сполз к щиколотке, волосы собраны в два хвостика, чуть-чуть разных по длине.

Нам с Полли двенадцать лет. Я у нее в гостях с ночевкой. Мы в клетчатых пижамах, с косметическими масками на лицах, ждем, пока в микроволновке разогреется попкорн. Мы, чуть постарше, собираемся на вечеринку в честь Хэллоуина, где я впервые поцелуюсь с мальчиком: Полли в костюме тыквы, я – Женщина-кошка. Снова мы, в джинсах и «Док Мартенсах», жарким летним днем отдыхаем на скошенном поле. В платьях в полоску и бархотках собираемся на выпускной бал.

Воспоминания мелькают, словно слайды. Не могу припомнить ни одного мало-мальски значимого события своей подростковой жизни без нескладной, неловкой Полли с вечной смущенной улыбкой.

Как же это грустно…

Студенческие годы пролетели, как в бреду. Работа. Вечеринки. Пабы. Пикники.

Честно говоря, период с двадцати пяти до тридцати лет тоже малость смазался. Однако есть вещи, которые я никогда не забуду.

Мы с Дэном в фотобудке. Это наше третье или четвертое свидание. Я обнимаю его за плечи. Он невероятно красив. Мы до нелепого юны и по уши влюблены друг в друга.

Наша свадьба. Я подмигиваю подружке за кадром, пока мы произносим брачные клятвы. Дэн с серьезным лицом надевает кольцо мне на палец.

Наш медовый месяц. Мы на Бали, обалдевшие от жары и обгоревшие на солнце, кайфуем в пляжном баре и любуемся закатом.

Трудно поверить, что мы были так молоды, счастливы и невинны.

Момент, когда на свет появилась Коко, отчаянно вопящая, белесая и скользкая. Ее сморщенное личико навсегда запечатлелось в моей памяти.

Хохочущая Коко, вся обсыпанная конфетти, встречает четвертый день рождения.

Мой сын, Медвежонок, двух недель от роду, слишком маленький даже для крошечной пижамки, дремлет на руках у счастливой сестры.

Только теперь до меня доходит, что образы, которые я вижу, – не настоящие воспоминания, а фотоснимки. Дни и годы спрессовались в статичные изображения.

Этих фрагментов, этих стоп-кадров, становится больше. Они все быстрее мелькают у меня перед глазами.

Медвежонок плачет в коляске.

Разбитый стакан на кухонном полу.

Моя дочь свернулась калачиком на больничной койке.

Статья на первой полосе газеты.

Я пытаюсь проснуться, открыть глаза, но не могу – веки будто налились свинцом.

Мне горько не оттого, что я умираю, а оттого, что больше никого из них не увижу, не смогу сказать то, что хотела. Дэну – «я тебя люблю». Маме – «я тебя прощаю». Полли – «надеюсь, ты меня простишь». Медвежонку… Коко…

Меня накрывает ужасное предчувствие.

Кажется, во всем виновата я.

За шесть недель до этого

Глава 1

Эмми

Я не собиралась становиться инстамамой. Долгое время я вообще сомневалась, что хочу быть матерью, однако, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

Сейчас моя жизнь состоит из мокрых сосков и цепких кулачков, я уверенно и профессионально подтираю попки двум щекастым спиногрызам, но если отмотать на пять лет назад, меня можно было назвать настоящей модницей. Не обращайте внимания на дергающийся глаз; представьте вместо растрепанного лоснящегося пучка роскошную укладку, вместо небрежного мазка помады – аккуратный ярко-алый контур. Добавьте эффектные серьги, на которых теперь моя трехлетняя дочь подтягивается, испытывая мамины уши на прочность, узкие джинсы, шелковую блузку из «Эквипмент» и – вуаля! – готово.

Я работала редактором модного журнала. Еще будучи прыщавой, кривозубой, толстозадой школьницей, я мечтала об этой работе и ни о чем другом даже думать не желала. Полли тому свидетель – милая, многострадальная Полли; счастье, что она до сих пор со мной общается, после того как я часами заставляла ее изображать фотографа на моих фотосессиях, ковылять по палисаднику в маминых туфлях на шпильках или целыми днями делать собственный модный журнал с помощью пожелтевших вырезок из «Дейли мейл» и клеящего карандаша (разумеется, редактором была я, и только я).

Как же я докатилась до жизни такой, спросите вы. В иные времена – например, вытирая попу грудничку или готовя очередную порцию овощной бурды – я спрашиваю себя о том же. Кажется, все произошло мгновенно. Вот я в платье от «Фенди» сижу в первом ряду на Миланской неделе моды, а потом – бац! – в растянутых трениках пытаюсь удержать годовасика от разгрома бакалейного отдела в «Сэйнсбери».

Скажу вам честно, мое превращение из знатока моды в обалдевшую мамашу можно считать удачным стечением обстоятельств. Люди стали терять интерес к глянцевым журналам, читательская аудитория сократилась, бюджеты тоже. В результате, только я начала подниматься по карьерной лестнице, как ее буквально вышибли у меня из-под ног, а в довершение всего я узнала, что беременна.

Проклятый интернет, подумала я, из-за тебя я лишилась карьеры – зато теперь благодаря тебе построю ее заново вокруг материнства.

Так я занялась блогингом и влогингом. Взяла себе ник «Босоножка» – в честь моих любимых босоножек на шпильке. И знаете что? Конечно, чтобы найти свой стиль, пришлось изрядно постараться, зато я поймала нереальный кайф от общения с единомышленницами.

Перемотаем к первым месяцам после родов. За девятьсот тридцать семь часов, что я провела на диване с малышкой Коко, намертво присосавшейся к моим разбухшим грудям, «Айфон» стал для меня единственной связью с внешним миром, а сообщество женщин, с которыми я познакомилась в интернете, – спасательным кругом. Блогинг и влогинг были моей первой онлайн-любовью, однако от послеродовой депрессии меня уберег «Инстаграм». Каждый комментарий от мамочки, прошедшей через то же, что и я, придавал мне сил, словно дружеское рукопожатие. Именно в «Инстаграме» я встретила родственные души.

Постепенно из моего блога исчезли «лабутены», уступив место маленькому человечку. «Босоножка» превратилась в «ПростоМаму», потому что я – мама, которая рассказывает о мамских буднях с улыбкой, попросту. И уж поверьте, когда пять недель назад на свет явился мой второй рыгающий сверток, Медвежонок, – жизнь стала куда более… интересной. Прокладка для груди, наспех сложенная из салфетки от «Хэппи мила», контрабандный глоток джина на детской площадке, – я покажу вам всю правду без прикрас (разве что слегка присыпанную крошками от чипсов).

По мнению хейтеров, в «Инстаграме» демонстрируется безупречная жизнь – профильтрованная, отутюженная и упакованная в маленькие аккуратные квадратики. Да кто будет заморачиваться такой ерундой, если под рукой есть вечно перемазанный в кетчупе спиногрыз-энерджайзер? Но когда в онлайне и офлайне случается тотальный перегруз, когда телефон задымился, еда подгорела, а мозг вскипел, я вспоминаю, что занимаюсь этим ради семьи. А еще ради легиона инстамамочек, которые всегда меня поддерживают, невзирая на то, что на мне уже несколько дней один и тот же бюстгальтер для кормления.

Именно для вас я начала кампанию #серыебудни. Мы делимся историями из жизни и организуем встречи в офлайне, где обсуждаем способы борьбы с депрессией. Особо хочу отметить – часть прибыли от продажи фирменной продукции #серыебудни идет на то, чтобы привлечь внимание к теме душевного здоровья молодых матерей.

Если б меня попросили доступно объяснить, чем я занимаюсь, я назвала бы себя, не побоюсь этого слова, многопрофильной мамой. Такое определение, несомненно, вгонит в ступор нашу пожилую соседку Джойс. Она понимает, чем занимается наш ПростоПапа, – пишет романы. А кто я? «Инфлюэнсер» звучит страшновато. Чирлидер? Идейный вдохновитель? Да какая разница? Я просто делаю свое дело, делюсь семейной жизнью без прикрас и, смею надеяться, способствую более осознанному обсуждению проблем материнства и воспитания детей.

Я построила свой бренд на честности и буду придерживаться этого принципа, что бы ни случилось.

Дэн

Брехня.

Брехнябрехнябрехнябрехнябрехня.

Я столько раз слышал, как Эмми произносит эту речь, что уже не замечаю, какую дикую мешанину из выдумок, натяжек и умолчаний она городит. Пропускаю мимо ушей абсолютно недостоверное, но крайне правдоподобное описание событий, которые могли произойти (но не произошли), которые действительно произошли (но все было не так) и которые мы с ней запомнили совершенно по-разному (и это еще мягко сказано). Однако сегодня все иначе. По необъяснимой причине этим вечером, когда Эмми рассказывает аудитории свою историю – в значительной степени нашу общую историю, – я внимательно слежу за всеми искажениями, преувеличениями и подтасовками фактов.

Через три минуты бросаю это дело.

На всякий случай хочу пояснить: я вовсе не называю свою жену лгуньей.

Американский философ Гарри Гордон Франкфурт остроумно разделяет ложь и брехню. Ложь, пишет он, есть неправда, намеренно нацеленная на введение в заблуждение. Брехня же получается, когда говорящему нет дела до того, что его слова не соответствуют действительности. Пример: моя жена никогда не сворачивала прокладку для груди из салфетки от «Хэппи мила». Подозреваю, она и «Хэппи мил» ни разу не брала. У нас нет соседки по имени Джойс. Если верить школьным фотографиям, хранящимся у моей тещи, Эмми была худенькой и симпатичной девушкой.

Наверное, в каждом браке наступает момент, когда один из супругов начинает прилюдно опровергать истории из жизни, которые рассказывает его вторая половина.

А может, я просто сегодня не в духе.

Надо отдать моей жене должное: она – настоящий мастер своего дела. Кроме шуток. Я сотни раз видел, как Эмми брешет без зазрения совести – на мероприятиях вроде этого, в сельских клубах, книжных магазинах, кофейнях и коворкингах от Уэйкфилда до Уэстфилда, – но, даже зная, что подавляющая часть того, о чем она вещает, имеет лишь отдаленное отношение к реальности, не могу не восторгаться ее талантом общаться с людьми: удерживать внимание, вызывать понимающие смешки. Когда она рассказывает о контрабандном глотке джина, женщина на заднем ряду буквально завывает от восторга. Моя жена умеет располагать к себе людей. Она им нравится.

Ее агент будет довольна: ей удалось ввернуть фразу про серые будни. Виноват, #серыебудни. Я заметил в зале минимум трех человек в фирменных синих свитшотах: сзади – логотип «ПростоМама» и #серыебудни, спереди – надпись «Просто улыбнись». Кстати, логотип выглядит так: женские груди, а между ними – головка младенца. Лично я выбрал медведицу с медвежонком, но мое предложение было отвергнуто. Отчасти поэтому я делаю все, чтобы не надевать свитшот, когда прихожу на подобные сборища, – якобы случайно забываю дома, в другой сумке, в стиральной машине, на вешалке, бог знает где, нужное подчеркнуть. Всякий раз какая-нибудь восторженная подписчица просит совместное фото на память и тут же постит его в «Инстаграме», а я не хочу остаться в интернет-вечности в джемпере с сиськами.

Все-таки у меня тоже есть достоинство.

Сегодня я присутствую здесь исключительно в качестве разнорабочего. Выгружаю из такси коробки с мамским мерчем, помогаю распаковывать и стараюсь не кривиться, когда слышу выражения вроде «мамский мерч». Наливаю шампанское, разношу капкейки. Выручаю Эмми, если к ней подходит какая-нибудь неадекватная фанатка или ее втягивают в чересчур долгий разговор. Стоит ребенку заплакать, и я поднимаюсь на сцену, осторожно забираю его у Эмми и укачиваю. Впрочем, сегодня Медвежонок ведет себя идеально: наш славный мальчик пяти недель от роду безмятежно сосет грудь, не подозревая, что находится на сцене перед толпой чужих людей. Иногда у Эмми интересуются, не повлияло ли рождение второго ребенка на нашу семейную жизнь и как нам удается сохранить свежесть отношений; тогда она со смехом вызывает меня из зала, чтобы я помог ей ответить на вопрос. Когда ее спрашивают об онлайн-безопасности, она доверяет мне изложить три золотых правила, которыми мы руководствуемся, размещая семейные фотографии в интернете. Первое: никогда не показываем детали, благодаря которым можно вычислить, где мы живем. Второе: никогда не выкладываем снимки детей в ванной, обнаженными или на горшке; не фотографируем Коко в купальнике или другой одежде, которая на взрослой женщине выглядела бы сексуально. Третье: внимательно следим за подписчиками и блокируем тех, в ком сомневаемся. Так нам посоветовали эксперты.

Но у меня все равно остаются опасения.

Эмми постоянно рассказывает, как начала вести блог о материнстве, – якобы в попытке выйти в большой мир и узнать, есть ли на свете женщины, проходящие через то же, что и она. Полная чушь. Если вы думаете, будто моя жена завела аккаунт в соцсети случайно, значит, вы совсем ее не знаете. По-моему, Эмми вообще ничего не делает случайно.

Хорошо помню день, когда все началось. Утром она обмолвилась, что в обед у нее деловая встреча, а вечером упомянула, что разговаривала с агентом. На тот момент она была беременна три месяца; всего пару недель назад мы сообщили радостную новость моей маме. «С каким таким агентом?» – спросил я. Мне и в голову не приходило, что у интернет-знаменитостей бывают агенты. Следовало догадаться. Когда Эмми работала в журнале, то регулярно рассказывала, сколько они заплатили какому-нибудь тупому блогеру, чтобы тот накропал пару абзацев, попозировал для фото, или провел мероприятие, или упомянул журнал в своем блоге. Она показывала мне их писанину. Читаешь и думаешь – то ли Альцгеймер у тебя, то ли у того, кто написал эту хрень. Короткие предложения, бессмысленные метафоры, разрозненные мелкие детали, призванные создать впечатление правдоподобности. Неестественно точные цифры (482 чашки остывшего чая, 2342 часа бессонницы, 27 непарных детских носков), слова, значения которых автор не понимает. «Ты тоже мог бы строчить такие тексты, – шутила Эмми. – И зачем ты пишешь романы?» Мы оба смеялись. Когда она вернулась с делового обеда и рассказала, с кем встречалась, я сперва решил, что это тоже шутка. Потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить масштаб ее затеи. Мне представлялось так: максимум, что удастся с этого получить, – бесплатную пару обуви. Я и предположить не мог, что Эмми купила доменные имена и зарегистрировала в «Инстаграме» аккаунты «Босоножка» и «ПростоМама» еще до того, как написала первый текст о туфлях на шпильках, не говоря уже о том, что через три года у нее будет миллион подписчиков.

Самый первый совет, данный агентом, – все должно выглядеть органично, словно Эмми начала вести блог по чистой случайности. Думаю, никто из нас не представлял, что у нее так здорово получится.

Поскольку брехня основана на полном отрицании значения правды, профессор Франкфурт считает ее гораздо более опасной и разъедающей социальные устои, чем старая добрая ложь. Кстати сказать, у профессора на порядок меньше подписчиков в «Инстаграме», чем у моей жены.

– Я построила свой бренд на честности, – произносит Эмми привычную заключительную фразу, – и буду придерживаться этого принципа, что бы ни случилось.

Она ждет, пока стихнут аплодисменты. Берет стакан с водой, делает глоток.

– У вас есть вопросы?

* * *

У меня вопрос.

Не в тот ли вечер я приняла окончательное решение, как именно тебя покараю?

Да, в тот самый вечер.

Разумеется, я много думала об этом и раньше, но то были глупые нереализуемые фантазии.

Человеческий мозг – странная штука.

Мне казалось, если я увижу тебя, то стану меньше ненавидеть.

Ничего подобного.

Я никогда не была жестокой. Я вообще не злопамятна. Если мне наступают на ногу, я первая извиняюсь.

Единственное, чего мне хотелось, – задать тебе вопрос. Всего один вопрос. За этим я и пришла. В самом конце твоего выступления я подняла руку. Ты меня видела, но попросила дать микрофон женщине, сидевшей передо мной, и похвалила ее прическу. Потом предоставила слово женщине справа от меня и назвала ее по имени. Вместо вопроса та поведала идиотский случай из собственной жизни.

А потом кто-то сказал, что время вопросов вышло.

Я пыталась поговорить с тобой после выступления, однако вокруг тебя собралась целая толпа, поэтому я околачивалась неподалеку с бокалом теплого белого вина, стараясь привлечь твое внимание. Ты меня не заметила.

Конечно, ты не должна была меня узнать. Мое лицо ничем не выделялось из толпы. Даже если бы мне удалось заговорить с тобой и представиться, ни мое имя – ни ее имя – ни о чем бы тебе не сказали.

Однако когда я увидела тебя на сцене и услышала, как ты невозмутимо распространяешься о своей жизни, вся такая улыбающаяся и счастливая, мне стало окончательно ясно: я не успокоилась, не смирилась. Я не простила тебя и никогда не смогу простить.

Именно в тот момент я поняла, что делать.

Осталось только придумать, где, когда и как.

Глава 2

Дэн

Мне часто говорят: «Как здорово, что вы писатель и работаете дома! Вам, должно быть, приятно проводить столько времени с Эмми и детишками…» Эти люди вообще не представляют, как работает писатель.

Подъем в шесть утра. В шесть пятнадцать я уже на кухне, за ноутбуком, пью кофе и перечитываю последние абзацы вчерашнего текста. По плану, к семи тридцати я должен написать минимум пятьсот слов. В половину девятого пью вторую чашку кофе. В идеале, к обеду нужно выполнить дневную норму, чтобы посвятить оставшуюся часть дня работе над сюжетом, разбору почты и приему платежей за статьи, которые я на скорую руку кропаю за бокалом вина по вечерам или на выходных.

Так было раньше.

Сегодня утром, едва пробило шесть, я на цыпочках спускался по лестнице в надежде немного поработать, прежде чем домашние проснутся (в шестидесяти шести процентах случаев вопя, визжа и требуя подать то или это). На самой нижней ступеньке я наступил на говорящего игрушечного единорога; тот с грохотом упал на паркет и принялся распевать песенку про радугу. Я замер в темноте и ждал. Ждать пришлось недолго. Для столь крошечного создания у моего сына очень мощные легкие. «Извини», – сказал я, когда Эмми вручила его мне. «Проверь ему подгузник», – велела она. Из комнаты Коко раздался сонный голосок – моя дочь спрашивала, сколько времени. «Еще рано, спи», – ответил я.

А вот Медвежонок проснулся и засыпать обратно не желал. Я отнес его на кухню, поменял подгузник, переодел в новую пижамку, а старую положил в мешок для грязного белья, решив, что запущу стиральную машину попозже. Наконец мы уселись на диване у холодильника. Следующие полчаса Медвежонок верещал, а я подбрасывал его на коленке и уговаривал попить из бутылочки. Потом поносил его на плече, пока он не срыгнул, уложил в переноску и полчаса ходил с ним по саду. В семь утра я вернул его Эмми, а сам пошел будить Коко на завтрак.

– Бог ты мой, неужели целый час пролетел? – спросила моя жена.

Ровно час, и ни минутой меньше.

Двое детей отнимают уйму сил. Не знаю, как справляются люди, чьи отпрыски спят не так хорошо, как наши. Нам с Эмми безумно повезло: с трех или четырех месяцев Коко спит ночью по двенадцать часов. Глаза закрыла – и всё, дрыхнет без задних ног. Если мы брали ее с собой на вечеринку, можно было спокойно оставлять переноску в соседней комнате: Коко спала как убитая до самого утра. Судя по всему, Медвежонок будет такой же. Конечно, из «Инстаграма» Эмми вы об этом не узнаете – она постоянно рассказывает про дергающееся веко, черные круги под глазами и истрепанные нервы. С самого начала было ясно, что тема «Мои детки спят идеально» не прокатит. Никакого контента. Если честно, мы и в разговорах с другими родителями грудничков стараемся об этом не распространяться.

После восьми – если быть точным, в семь минут девятого – Медвежонок засыпает. Коко и Эмми наверху обсуждают, что моей дочери надеть. У меня за плечами два часа активного отцовства. Пора поставить в микроволновку остывшую чашку кофе, приготовленную полтора часа назад, включить ноутбук и попытаться настроиться на рабочий лад.

К восьми сорока пяти я перечитал вчерашний текст, кое-что в нем подправил и уже готов добавить на страницу новую порцию слов.

В девять тридцать звонят в дверь.

– Мне открыть? – ору я из кухни в спальню.

За прошедшие сорок пять минут я написал всего двадцать шесть слов и размышляю, не удалить ли двадцать четыре из них.

Не хочу, чтобы меня прерывали.

– Так что, мне открыть?

Нет ответа.

В дверь снова звонят.

Тяжело вздыхаю и отодвигаю стул от стола.

Кухня находится на первом этаже. Я купил дом в две тысячи восьмом на деньги, унаследованные после смерти отца. Тогда я жил здесь с товарищами, и кухней мы практически не пользовались – разве что вешали в ней выстиранную одежду. Там было не очень-то уютно: продавленный диван, сломанные часы, липкий линолеум, протекающая стиральная машина. Из окна открывался вид на бетонную террасу, крытую рифленой пластиковой крышей. Эмми, переехав ко мне, первым делом потребовала выкинуть рухлядь, пристроить террасу к дому и превратить кухню в нормальное помещение для приготовления и приема пищи. Что мы и сделали.

Наш дом – последний в ряду одинаковых георгианских таунхаусов примерно в миле от метро, напротив весьма приличного паба. Когда я только приехал в этот район, он показался мне подающим надежды. Надежды оправдались. Раньше в пятницу вечером рядом с пабом случались регулярные потасовки – всё честь по чести, с заваливанием противника на капот автомобиля, разрыванием рубашек и битьем бутылок. Теперь же, чтобы попасть в выходной день на бранч, нужно бронировать столик заранее, а в меню появились щечки трески, чечевица и чоризо.

Одна из причин, по которой я стараюсь написать как можно больше по утрам, – после полудня звонки в дверь не прекращаются. Каждый раз, когда Эмми задает в «Инстаграме» вопрос, например: «Коко надоели ее мультивитамины. Посоветуете что-то новенькое?» или «Кто-нибудь знает сыворотку, чтобы убрать мешки под глазами?» или «Наш блендер сломался – мамочки, порекомендуйте хорошую модель», – она немедленно получает тучу писем от производителей с предложением прислать образец. Собственно, ради этого все и делается: так быстрее и дешевле, чем заказывать в интернет-магазине. Всю неделю Эмми жаловалась на свои волосы – и всю неделю компании заваливали нас бесплатными выпрямителями, средствами для укладки, шампунями и кондиционерами, упакованными в подарочную бумагу и перевязанными ленточками.

Не хочу показаться неблагодарным, но когда Толстой писал «Войну и мир», ему не приходилось каждые пять минут вставать и расписываться за посылку с какой-нибудь бесплатной ерундой.

Чтобы добраться до входной двери, нужно пройти мимо лестницы, ведущей на второй этаж (три спальни, одна ванная), и гостиной (диван, телевизор, игрушки). Протиснувшись мимо лежачей коляски, сидячей коляски, беговела, самоката и вешалки, ломящейся от одежды, снова наступаю на единорога и произношу про себя нечто непечатное. Трудно поверить, что вчера здесь побывала домработница. Всюду разбросаны кубики «Лего» и всевозможная обувь. Стоит отвернуться на пять минут, как дом превращается в бардак. Романист Сирил Коннолли остроумно заметил: «У настоящего искусства нет хуже врага, чем детская коляска в прихожей». В нашем доме детская коляска в прихожей становится врагом каждому, кто пытается пройти по этой самой прихожей. Кое-как протискиваюсь мимо нее, приглаживаю волосы перед зеркалом и открываю дверь.

На пороге двое, мужчина и женщина. Женщина довольно молода – до тридцати, симпатичная. Ее лицо кажется мне смутно знакомым. Пепельные волосы собраны в растрепанный хвост. Судя по всему, она собиралась в четвертый раз нажать кнопку звонка. Мужчина чуть старше, за тридцать, бородатый, лысеющий. У его ног большая сумка, еще одна на плече и камера на шее.

– Вы, должно быть, ПростоПапа, – говорит женщина. – Я Джесс Уоттс.

Ее имя тоже кажется мне знакомым. Только когда мы обмениваемся рукопожатиями, до меня доходит.

Господи боже мой.

«Санди таймс».

Корреспондент и фотограф из «Санди таймс» пришли сфотографировать нас с Эмми и взять у нее интервью.

Джесс Уоттс спрашивает, не помогу ли я с сумкой. Конечно, отвечаю я. Крякнув от натуги, поднимаю здоровенный баул и жестом приглашаю их в дом.

– Входите, пожалуйста.

Извиняясь за лежачую коляску, сидячую коляску и все прочее, веду их в гостиную. Там бардак еще хуже, чем в прихожей. По комнате раскиданы клочки от воскресных газет, на полу валяются пульты от телевизора, под ногами – восковые мелки. Указываю фотографу место, куда можно поставить сумку. Джесс делает пометки в блокноте.

«Мы думали, вы придете в среду», – собираюсь сказать я и тут же понимаю: сегодня как раз среда. Удивительно, насколько быстро родители младенца теряют счет времени. Воскресенье помню, понедельник помню. А что было во вторник? Стерлось из памяти. Наверное, когда я открыл дверь, на лице у меня отразились все признаки амнезии.

– Может, чаю? – предлагаю я. – Или кофе?

Они заказывают белый кофе с двумя ложками сахара и травяной чай с капелькой меда, если найдется.

– Эмми! – зову я.

Скорее всего, жена говорила мне, что сегодня придут из «Санди таймс». Так, между делом. Возможно, когда я за полночь ложился в постель или утром забирал у нее малыша. Я пару дней не брился. Голова немытая. Один носок надет наизнанку. У меня не было времени разложить повсюду интересные книги и убрать с глаз долой пожелтевший от солнца позавчерашний «Ивнинг стандард». Трудно выглядеть серьезным человеком, когда стоишь в старой джинсовой рубашке с двумя оторванными пуговицами и пятном овсянки на груди.

«Санди таймс». Репортаж на пять страниц: знаменитые инстародители в домашней обстановке. Надо будет уведомить моего агента, когда статья выйдет в свет. Как говорится, никакой рекламы – просто напомнить, что я еще жив.

Фотограф и журналистка обсуждают, с чего лучше начать – с интервью или фотосессии. Мужчина задумчиво бродит по комнате в поисках подходящего освещения. «Обычно нас фотографируют там, – указываю я на оранжерею. – Вон в том кресле, на фоне сада». Не то чтобы меня часто снимали. Иногда я стою за кадром, строю рожи Коко, чтобы она улыбнулась, или просто наблюдаю. Но чаще всего, если журналисты вторгаются неожиданно, как сейчас, я беру ноутбук и уединяюсь в студии в дальнем конце сада. Впрочем, «студия» – это громко сказано: скорее, сарай с электрической лампочкой и обогревателем.

Женщина берет с полки нашу свадебную фотографию – я, Эмми и Полли, подружка невесты. Мы стоим рука об руку и улыбаемся. Бедняжка Полли; ей явно не по себе в этом платье. Эмми воспользовалась нашей свадьбой в качестве предлога, чтобы принарядить свою лучшую подругу – кстати, весьма симпатичную девушку, хотя у нее вкус в одежде, как у моей мамы. До этого Полли вежливо, но твердо отказывалась принимать советы Эмми в выборе гардероба. «Надо оказать услугу одинокой подруге», – заметила моя будущая жена, просматривая список гостей на предмет холостяков. Полли шикарно выглядела в новом платье, однако стоило фотографу или Эмми отвернуться, как она прикрывала обнаженные руки и плечи кардиганом, снимала туфли на высоком каблуке и разминала ступни. Надо отдать ей должное – Полли целый день улыбалась, несмотря на то что самый подходящий из моих друзей, которого мы нарочно посадили рядом с ней, весь вечер болтал с девушкой по другую руку от него.

– Я так понимаю, Дэн, вы пишете романы, – говорит женщина из «Санди таймс», ставя фотографию на место. Она даже не пытается сделать вид, будто знает мое имя или читала что-то из моих произведений.

Со сдержанной улыбкой выдавливаю нечто вроде «типа того» и указываю на книжную полку. Там стоят экземпляры моего романа – в твердом переплете, в мягком переплете, а также в переводе на венгерский. Журналистка вытаскивает книгу в твердом переплете, бросает беглый взгляд на обложку и небрежно ставит обратно.

– Угу… И когда он вышел?

– Семь лет назад, – говорю я. И тут же понимаю: не семь, а восемь. Восемь лет назад – кто бы мог подумать! Я был неприятно удивлен, когда Эмми тактично заметила, что мне не стоит использовать фотографию с задней сторонки переплета в качестве аватара на «Фейсбуке». «Фотка хорошая, – ободряюще сказала моя жена, – просто ты малость изменился». «За столько лет», – этого она не произнесла.

Фотограф спрашивает, о чем был роман. Писатели ненавидят этот вопрос, а словечко «был» – как последний поворот скальпеля. Раньше я ответил бы так: если б я мог упаковать основную мысль в одно-два предложения, то не стал бы изводить бумагу. Или отшутился: мол, содержание книги – двести пятьдесят страниц, семь фунтов девяносто девять пенсов. Хочется верить, что с тех пор я малость поумнел. О мужчине, который женился на креветке, говорю я. Он смеется. Как ни странно, я начинаю испытывать к нему расположение.

В свое время роман неплохо приняли. Хвалебная рецензия Луи Берньера на обложке. «Книга недели» по версии «Гардиан». Очень мягкая критика в «Лондонском книжном обозрении», одобрительный отзыв в литературном приложении «Таймс». Права на экранизацию проданы. На задней обложке – фотография: я в кожаной куртке курю, прислонившись к кирпичной стене. У меня вид человека, перед которым открывается светлое будущее.

Через две недели после выхода книги я познакомился с Эмми.

Миг, когда я впервые ее увидел, можно назвать поворотным моментом в моей жизни.

Дело было в четверг вечером. Наш общий друг открывал свой бар на Кингсленд-роуд. Стояла такая жара, что почти все гости выбрались на улицу. Тем, кто пришел к самому началу, досталось бесплатное вино, но я задержался и был вынужден лицезреть ведра с растаявшим льдом и пустыми бутылками. В баре свободных мест не оказалось. Денек у меня выдался тяжелый, на завтра было запланировано много дел. Я искал хозяина заведения, чтобы засвидетельствовать свое почтение и тут же откланяться, сославшись на занятость, но вдруг заметил за столиком у окна Эмми в брючном костюме и топе с глубоким вырезом. Тогда, до появления в нашей жизни розовой краски для волос (хорошо смотрится в «Инстаграме»), Эмми была более или менее натуральной блондинкой. Она ела куриное крылышко. Я решил, что узрел самую прекрасную женщину на свете. Эмми подняла глаза. Наши взгляды встретились. Она улыбнулась, не то загадочно, не то недоумевающе. Я не увидел на ее столе напитка, поэтому подошел и спросил, что ей принести. Остальное – уже история. Тем вечером она ночевала у меня. Через три недели я предложил ей переехать ко мне, а через год попросил ее руки.