Текст книги "Дрожь"

Глава 14

Десять лет назад

Я парю в воздухе. Кругом белая мгла, идет снег, снежинки смешиваются с туманом, образуя сплошной белый фон. Я ничего не вижу, но осторожно наклоняюсь и делаю грэб за задний край сноуборда. Затем я вытягиваю заднюю ногу, как советовал Дейл. Этот трюк называется стейлфиш.

Верхний край хафпайпа побрызгали красным, чтобы помочь нам в сегодняшних погодных условиях, так что, возвращаясь на землю, я ориентируюсь на красную полосу. Мое приземление напоминает ночное падение слона, только я приземлюсь еще и на ледяную вертикаль. Я касаюсь поверхности, на скорости несусь вниз, пролетаю по основанию хафпайпа и несусь вверх, чтобы снова взлететь.

Подобные дни требуют невероятного нервного напряжения и слепой веры в себя. Нужно держать себя в руках, чтобы ни в коем случае не сорваться. В то мгновение, когда ты потеряешь эту веру в себя, ты рухнешь вниз, и падение будет тяжелым. За последние полчаса это случилось уже с несколькими сноубордистами. Труба сегодня на самом деле непробиваемая, ведь солнца нет вообще, и ничто ее не смягчает.

При такой видимости я не осмеливаюсь делать вращения, поэтому работаю над стрейт-эйр[23]23
  Стрейт-эйр – прямой прыжок – райдер вылетает в воздух из хафпайпа, разворачивается на 180 градусов и снова входит в хафпайп. – Прим. пер.


[Закрыть]. После моего ужасного провала на Le Rocher Open я тренируюсь очень напряженно. Ведь эти соревнования были моим шансом показать спонсорам, чего я стою, и я его упустила. Теперь все зависит от чемпионата Великобритании по сноубордингу. В этом году он пройдет в Ле-Роше, именно поэтому я и выбрала этот курорт для тренировок.

Я скатываюсь вниз и вздыхаю с облегчением. Я выжила. До следующего раза. Во мне бурлит адреналин. Как так получается, что игры со смертью заставляют нас чувствовать себя настолько полными жизни?

Туман такой густой, что я ощущаю его во рту, он влажный и холодный, когда я его вдыхаю. Мимо меня проносится Дейл. Резко останавливается, скрипя металлом об лед. Я и не знала, что он за моей спиной.

Дейл поднимает большие пальцы вверх.

– У тебя получился стейлфиш. Молодец!

– Спасибо. Я удивлена, что ты смог это увидеть.

Мы сегодня вместе с ним ехали на подъемнике, и я спрашивала у него совета, а он пояснил, как внести небольшие изменения в исполнение этого трюка.

– Я собираюсь попить водички, – говорит Дейл.

– И я тоже.

Мы стоим и пьем из наших бутылок с водой. Дейл одет в оранжевый блестящий комбинезон из флуоресцентного материала, и только на нем вещь такого цвета может выглядеть модно и стильно. Снежинки прилипают к его дредам.

– Над чем ты сегодня работаешь? – спрашиваю я.

– Над инди.

– Только и всего?

Инди был первым грэбом, который я освоила, – задняя рука делает грэб носа сноуборда. Вероятно, все осваивают этот грэб первым.

– Стиль – это основа, – улыбается Дейл.

Лыжник совершает вращение и приземляется спиной вперед, это впечатляющее достижение при такой видимости. Из тумана появляется Саския и проносится мимо нас на большой скорости, за ней следует невысокий парень в серо-зеленой камуфляжной куртке.

– А это кто? – спрашиваю я. Он неплох, кем бы он ни был.

– Жюльен Марр, – говорит Дейл.

Первый в рейтинге среди французов. Неудивительно.

Они с Саскией исчезают в тумане. Мы с ней не разговаривали после соревнований, но на таком маленьком курорте полностью избежать встреч с ней невозможно. Она пару раз стояла за мной в очереди на подъемник, и я уже внутренне готовилась к тому, что она что-то скажет, но она молчала. Стыдится того, что сделала? Но нет признаков того, что она испытывает угрызения совести.

Кто-то приземляется с флипа на вытянутые руки и издает крик боли.

– Черт побери, люди сегодня падают как мухи, – говорит Дейл и спешит вверх по трубе в белую мглу, чтобы предупредить райдеров, которые находятся на вершине.

Неподалеку сидит Кертис и разговаривает с фотографом. Бедная женщина выбрала не лучший день для съемки. Она вся закутана, чтобы не замерзнуть, видны только глаза.

Возвращается Дейл, и я уже открываю рот, чтобы спросить его про мои инди, но к нам приближается Хизер.

– Привет! – говорю я.

Хизер неприязненно смотрит на меня. Может, она с севера Англии, как и я, но пока это единственное, что есть у нас общего. Похоже, я ей не нравлюсь. Она поворачивается к Дейлу.

– Ты готов?

– Еще два заезда, хорошо? – спрашивает Дейл.

– Я задубела, – заявляет Хизер.

Неудивительно в такой коротенькой кожаной курточке. Предположительно она пришла смотреть на Дейла. Я еще не видела ее саму на сноуборде. Я не знаю, что она делает на горнолыжном курорте, если не хочет кататься.

– Увидимся, – говорю я и подхватываю свой сноуборд.

Брент сидит на снежной насыпи и болтает с симпатичной японкой, которая заняла третье место на Le Rocher Open. Я киваю им и пристегиваю крепление на передней ноге.

– Спасибо за эту ночь, – сказала я Бренту, проснувшись у него в кровати, когда мы два дня назад ночевали на леднике. – Можно сделать так, чтобы это осталось между нами?

– Конечно.

– А Кертис…

– Я попрошу его держать язык за зубами.

Так что мы вели себя как ни в чем не бывало перед Саскией за завтраком, и любой человек, посмотрев на нас, не смог бы догадаться, чем мы занимались несколько часов назад.

Тем не менее я ожидала, что новость о совместно проведенной нами ночи к этому времени уже станет известна всему курорту. Я же знаю парней – в особенности его возраста. Но единственный намек на нашу близость – это едва заметные улыбки, которые время от времени появляются у него на губах, когда он ловит мой взгляд. Его благоразумие производит на меня впечатление. Очевидно, что и Кертис держит язык за зубами.

Я иду к подъемнику. Похоже, Хизер добилась своего, потому что Дейл надевает рюкзак. Бедный Дейл. Но это как раз одна из тех проблем, с которыми ты сталкиваешься, если вступаешь здесь с кем-то в отношения. Я не хочу, чтобы этой зимой меня волновало что-то, кроме сноубординга. Есть, спать, кататься. Я намерена заниматься только этим следующие четыре месяца.

На меня падают снежинки, пока я жду своей очереди на подъемник. Некоторые из них попадают мне за воротник на голую шею. Я ежусь и потуже затягиваю застежку-липучку на воротнике.

Подъемник в виде Т-образной перекладины начинает тянуть меня вверх, и в это мгновение рядом со мной оказывается Брент, успевший запрыгнуть на перекладину. Несмотря на сегодняшние погодные условия, он улыбается и, как и всегда, у него на щеках появляются ямочки.

После нашей совместной ночи мы несколько раз поднимались вместе на подъемнике к верху хафпайпа и говорили только о сноубординге. Между нами нет никакой неловкости, которая иногда возникает после совместно проведенной ночи. Он относится ко мне тепло и по-дружески.

Он опускает руку в перчатке на мою, которая лежит на перекладине.

– Хочешь сегодня переночевать у меня?

Я удивленно смотрю на него. Я думала, что та наша ночь на леднике была первой и последней. Но на самом деле я хочу у него остаться. Мое тело болит после напряженной тренировки, и я снова хочу почувствовать на нем его теплые руки и губы.

Надеюсь, что он не принимает это за то, чего нет.

* * *

Два часа спустя я звоню в звонок, стоя у маленького шале, который Брент показал мне, когда мы спускались вниз. Дверь открывает Саския.

Она стоит в дверном проеме босиком, на ней очень узкие джинсы ультра-скинни и обтягивающий белый свитерок. Она смотрит на меня так, словно раздумывает: пускать меня или нет. В этой одежде она кажется тоненькой, изящной, нежной и слабой, почти хрупкой. Я поражаюсь этому впечатлению. В ней нет ничего слабого и хрупкого – ни в ее катании, ни в ее личности.

За ее спиной появляется Кертис.

– Ты как раз вовремя. Я собираюсь подавать на стол.

Я снимаю покрытые снегом кроссовки Nike и иду за ними в дом.

Там уже собрались все и курсируют между крошечной кухонькой и гостиной. Хизер с Дейлом, Одетта с Жюльеном. Я ожидала совсем не этого. Брент с Жюльеном склонились над ноутбуком. Брент виновато улыбается мне, и я вижу, что он тоже этого не ожидал, но он принимает все в порядке вещей, и я тоже смиряюсь с ситуацией.

В воздухе пахнет древесным дымом, смешивающимся с запахом лука и чеснока. Неужели они здесь живут? Носки, перчатки и очки борются друг с другом за место на радиаторе. Мокрая одежда свисает со всего, на что только можно было ее повесить. Кругом лежит столько сноубордов, что можно было бы открыть пункт проката, но у камина стоят только три пары ботинок. Я думаю, что они принадлежат Кертису, Бренту и Дейлу. Мне было неловко смотреть на Кертиса на леднике за завтраком. Меня совсем не радует мысль о том, что меня ждет повторение этого испытания.

– Пива хочешь? – кричит Кертис из кухни.

– Нет, только воду, – отвечаю я, заходя в кухню. – Я сама возьму.

Он что-то бормочет себе под нос, стоя у плиты, периодически я слышу ругательства. Я ищу стакан в кухонном шкафу. Когда я наливаю в него воду, Кертис рявкает, требуя, чтобы я дала ему деревянную ложку, потом ругает меня за то, что дала не ту.

Дейл смеется, когда я выхожу в комнату.

– Не заходи в кухню, когда он готовит. Я не захожу.

– Да, Дейл, ты моешь посуду, – кричит Кертис.

Хизер морщит нос.

– Пахнет так, словно тут кто-то умер. – Она поднимает вывернутый наизнанку носок со спинки ближайшего стула. Такие носки поддевают в ботинки, в которых катаются на сноуборде. – Это твой, Дейл?

– Ага, – ухмыляется он.

– Ну и вонючий он!

Она бросает в него носком. Дейл легко его ловит и отбрасывает в угол. Мне нравится, что Хизер нисколько его не боится. Он выглядит впечатляюще: рослый и сильный парень, но ей удается ставить его на место.

– Эй, Милла, испанец установил новый мировой рекорд: рейл-слайд на шестьдесят семь метров, – кричит Брент.

Я направляюсь к нему. Я смотрю видеозапись: парень в куртке на экране ноутбука прыгает на металлические перила, торчащие из снега, и легко катится по ним.

– Смотришь – и кажется, что это так легко, – говорит Брент.

– В этом и заключается проблема с рейл-слайдами, – вздыхаю я. – Кажется, что по перилам так легко скользить, пока сам не попробуешь. У меня до сих пор остался след на голени от моей последней попытки.

К нам присоединяется Саския, и я напрягаюсь. Я до сих пор в ярости из-за Le Rocher Open, но теперь, по прошествии какого-то времени, я чувствую к ней странное уважение из-за того, что она сделала. Наконец я вижу девушку, которая играет так же жестко, как и я. А судя по тому, какие взгляды она на меня иногда бросает, уважение вполне может быть взаимным.

Теперь мы смотрим неудачные рейл-слайды, морщимся и стонем, когда райдеры пытаются съехать по самым разным металлическим поверхностям, и это у них не получается.

Кертис выходит из кухни с тарелками в руках.

– Однажды Кертис целый день тренировал рейл-слайды, – объявляет Саския. – Замерил расстояние, а мне велел сообщать ему, как далеко он проехал. Больше двадцати метров у него ни разу не получилось.

Это впечатляющее расстояние, но Кертис смотрит на нее предупреждающе.

Саския идет к нему и обнимает за талию.

– Что такое? Я выдаю твои секреты?

Когда они стоят рядом друг с другом, я не могу решить, кто из них красивее.

Кертис локтем отталкивает ее, но улыбается при этом.

– Держи, Милла. – Он вручает мне тарелку с пастой. – Занимай место, пока они еще есть.

Если он и обижен на меня за то, что выбрала Брента, а не его, он это не показывает, но и не флиртует. Его игривость словно выключили. И в глубине души мне ее не хватает.

Я опускаюсь на диван и ставлю тарелку себе на колени. И напрягаюсь, когда Саския усаживается рядом со мной. Остальные тоже рассаживаются один за другим, и Саския придвигается ко мне все ближе и ближе. Ногти у нее на ногах покрыты голубым лаком, точно соответствующим цвету ее глаз.

Дейл переводит взгляд с меня на Саскию.

– Они выглядят, как близняшки.

Так, я теперь точно перекрашу волосы.

Саския склоняет голову в мою сторону. Оценивает.

– Как-нибудь нам стоит вместе покататься, – говорит она легким тоном.

Вилки застывают на пути ко ртам, в комнате воцаряется тишина. Ну и наглость! Она приглашает меня вместе покататься в присутствии всех. Я собираюсь сказать ей, куда она может засунуть свое предложение, и унизить ее перед всеми.

Только что-то в ее глазах останавливает меня. Неужели она на самом деле хочет со мной общаться?

– Да, давай как-нибудь, – медленно говорю я.

Она достает свой мобильный.

– Продиктуй свой номер.

Почему-то этот момент мне кажется куда более важным, чем когда Брент попросил мой номер. Думаю, эта зима обещает быть гораздо более интересной, чем я ожидала.

Глава 15

Наши дни

В хостеле пахнет пылью и сыростью. Но к моему облегчению, не духами Саскии. Возможно, Брент прав: нам показалось. Это едва ли можно назвать попыткой выдать желаемое за действительное – по крайней мере, в моем случае. Скорее, это чувство вины или угрызения совести.

Я щелкаю задвижкой и дергаю дверь, чтобы проверить, закрылась ли она. Тот, кто оставил эти двери открытыми для нас, не оставил ключей. Мне очень не нравится, что мы можем запереть эти двери только изнутри. Кто угодно мог проникнуть в мою комнату, пока я разговаривала с Брентом. Я чувствую себя немного нелепо, когда проверяю шкаф, затем ванную (даже заглядываю за шторку душа), чтобы посмотреть, не прячется ли там кто-либо.

Убедившись, что я одна, я сажусь на узкую кровать. Я не могу решить, что вызывает у меня больший ужас: мысль о том, что Саския находится в этом здании, живая и здоровая; или мысль о том, что Брент или один из других членов нашей компании ее убил. Меня бросило в дрожь от взгляда Брента. От тьмы, которую я в нем увидела.

Теперь у меня есть свободное время, чтобы попытаться разобраться с секретами, которые выпали из ящика, когда мы играли в «Ледокол». Есть ли доля правды в том, что там было написано? Похоже, кто-то именно так и думает, иначе зачем было идти на все эти ухищрения?

Я осматриваюсь в поисках авторучки, но это хостел, а не гостиница. Здесь нет ни ручки, ни письменного стола, ни даже стула. Я без своего телефона как без рук. Не помню, когда в последний раз приходилось пользоваться ручкой. Обычно просто делаю фотографию того, что мне нужно. Я буду в дикой ярости, если не получу свой телефон назад.

Я роюсь в своем рюкзаке. Ничего подходящего. Мой взгляд падает на крошечное окошко. Я дышу на стекло, пока оно не запотевает. Прекрасно.

Когда я касаюсь стекла кончиками пальцев, оно кажется ледяным. Я пишу на нем наши имена: «Милла, Кертис, Брент, Хизер, Дейл». Я собираюсь на время притвориться, что никак не виновата в смерти Саскии. Предположим, что все секреты, выпавшие из ящика, – правда, и каждый из нас сделал только что-то одно.

Значит, один из моих друзей – убийца. Я бросаю взгляд на дверь, чтобы еще раз проверить, заперта ли она.

Так, нужно быть объективной. С первыми двумя секретами все просто. Предполагаем, что Брент гетеросексуален (а я уверена, что это так), значит, спали с ним я и Хизер. Вот и получаются два человека. Я пишу «Переспала с Брентом» после наших имен. Лучше бы Дейл этого не видел.

Странно, как болезненно Дейл отреагировал на предполагаемую измену жены. Можно подумать, это случилось вчера, а не десять лет назад – уж точно до того, как они поженились. Тем не менее я понимаю, почему он так отреагировал. Мы сейчас снова вместе, вся группа, и ощущения странные, словно и не было этих десяти лет.

В любом случае остаются три парня и три оставшихся секрета. Один из них спал с Саскией, второй знает, где она находится сейчас, а третий убил ее. Это напоминает мне головоломки судоку. А у меня они никогда не получались – в особенности после того, как выпью. Еда частично сняла опьянение, но недостаточно.

Хорошо, предположим, что Кертис не спал с собственной сестрой. Значит, с ней переспал или Дейл, или Брент. Дейл с Хизер сошлись во вторую неделю сезона, значит, наверное, Брент?

Но однажды я спрашивала его об этом, и он яростно все отрицал. И мне больно думать о них вместе. Да, она была потрясающе красива, но также она была моей главной соперницей, и мне казалось, что он ее ненавидел. Значит, Дейл? Саския вполне могла с ним переспать, чтобы просто посмотреть, не удастся ли увести его у Хизер. Я прикусываю губу и пишу «Переспал с Саскией» рядом с именем Дейла.

Судя по тексту на карточках, это означает, что Саскию убил либо Брент, либо Кертис, а второй знает, где она находится сейчас.

Я думаю о том, какой Брент в постели.

– Не нужно так со мной осторожничать, – говорила я ему не один раз. – Я не сломаюсь.

Он был таким нежным. Он не был страстным, он был мягким. Он просто неспособен на насилие. Он представляет опасность только для одного человека – себя самого.

Я снова покусываю губу, думая про то утро, когда начался чемпионат Великобритании по сноубордингу. Кертис появился у хафпайпа за несколько минут до своего заезда. Очевидно, он поднимался на ледник вместе с Брентом и Хизер, искал Саскию. Но то, что он сказал в коридоре, не имеет смысла.

Кончик моего указательного пальца замирает у имени «Кертис». Я пишу: «Убил Саскию». Я сотру все это через минуту, потому что не хочу, чтобы он это видел. Совсем не хочу. Но как быть с его словами? Это могла быть очень хитрая ложь, чтобы сбить меня с толку.

Значит, Брент «знает, где Саския». Но откуда это знать Бренту? Он видел, как ее убивал Кертис? Он помогал Кертису спрятать тело? Где? Машины у них здесь не было, так что я не понимаю, как они могли бы вывезти ее с курорта. Это означает, что она до сих пор здесь. Где-то на горе.

У меня по рукам снова бегут мурашки. Последние часы жизни Саскии покрыты туманом. Я и сама никогда и никому не рассказывала всего, что произошло, и чувствую, что я такая не одна.

Я смотрю на то, что написала. Буквы текут. Струйки воды бегут по стеклу подобно слезам.

Столько предположений. Я правильно все поняла? Ведь тут думать надо не о том, какие мы сейчас, а о том, какими мы были тогда. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить.

Глава 16

Десять лет назад

Я просыпаюсь в кровати Брента, его сильное, худое тело прижимается к моей спине. На мне надета одна из его футболок от Burton, и она пахнет им.

Я перекатываюсь на другой бок. У него тут так тепло. Радиатор у кровати работал всю ночь. На Бренте только трусы-боксеры от Calvin Klein. Раньше Брент работал моделью, демонстрировал одежду, и эти бренды быстро стали его спонсировать. Интересно, а ему сейчас приходится хоть за что-то платить?

Я провожу пальцем по накачанным мышцам его груди. Боже, какое тело! Атлет на пике формы.

Брент открывает темные глаза и лениво улыбается.

– Доброе утро!

Я продолжаю свои исследования, спускаюсь по плоскому животу.

– У тебя потрясающая кожа, – говорю я. Мой палец выглядит очень бледным на ее фоне.

Он протягивает руку к прикроватной тумбочке, на которой лежат его часы – массивные металлические Omega. В приложении к Sunday Times я видела рекламу на целую страницу – там Брент выполняет бэксайд-эйр с большой амплитудой, а на руке у него эти часы. Вероятно, розничная цена на них выше, чем мне обойдется весь этот сезон.

– Который час? – спрашиваю я.

– Восемь.

Подъемники начинают работать в восемь тридцать, и обычно в это время я уже готовлюсь идти на тренировку, но мы легли после полуночи, украдкой пробрались сюда после того, как большинство других ушли. Я напрягаю слух. В кухне что-то происходит? Кертис уже встал?

Брент застегивает часы на запястье, и я снова вижу татуировку у него на предплечье: «Играй по-крупному или возвращайся домой». Я касаюсь этих букв.

– Мне нравится этот девиз.

– Он напоминает мне о том, кто я. Я не хочу становиться старым и скучным.

– Я не могу представить, что ты когда-нибудь станешь старым и скучным. Ты и в восемьдесят будешь исполнять трюки. На ходунках.

Он смеется и прижимает меня покрепче. Мне следует вставать, но у него в постели так тепло. Я прижимаюсь к нему и обнимаю. Он гладит меня по волосам.

– Ты когда-нибудь делала флипы?

Я качаю головой.

– А хочешь?

– Придется.

Я уже какое-то время тому назад поняла, что с моими стрейт-эйр и вращениями я могу дойти только до определенной черты. Если я хочу подняться выше в рейтинге, то мне придется добавить флипы к моим обычным заездам по хафпайпу. Саския может выполнить мактвисты.

– Я тебя научу, – говорит Брент.

– Классно!

– Я схожу с тобой на батут, если хочешь, но попозже.

– Погоди-ка! Здесь и батут есть?

– Да, в спортзале.

– Проклятье! Как же я могла этого не знать? Готова поспорить: Саския там постоянно тренируется.

– Ага.

Я издаю стон – ему в грудь.

– Я давным-давно не была на батуте. До одиннадцати лет я занималась гимнастикой. Тогда я могла делать бэкфлипы.

– Тебе следовало продолжать тренировки.

– Можешь мне этого не говорить. Мои родители не могли себе это позволить.

Они тратили все деньги на занятия регби моего брата. И это дало результат – Джейк играет за «Орлов Шеффилда». Но я до сих пор чувствую себя уязвленной.

В четырнадцать лет я устроилась на работу по субботам – на местном сухом склоне и перешла на сноубординг, потому что могла кататься бесплатно. Я достигла того, чего достигла, сама, без чьей-либо помощи. И это меня мотивирует. Таким образом я показываю отцу средний палец.

Брент запускает руку мне под футболку и кладет на бедро.

– Нам пора. Если только…

– А у тебя останутся силы на тренировку?

Но мое тело уже отвечает ему. Он ухмыляется

– Ты же говоришь с лицом «Смэш». Забыла?

Мой телефон пищит: пришло сообщение.

– Мне нужно его проверить, – говорю я. – Моему брату на этой неделе должны оперировать колено.

Я ныряю в рюкзак за телефоном, но сообщение пришло не от брата. От Саскии.

«Я заказала тебе кофе. Встретимся у фуникулера, чтобы подняться первыми?»

Сноубординг с Саскией или постель с Брентом? Мне легко принять решение. Я вылезаю из кровати.

– Прости, я забыла, что должна встретиться с Саскией.

– С Саскией? – переспрашивает он напряженным голосом.

Я натягиваю свою одежду.

– У тебя с ней проблемы? Она твоя бывшая? – Он качает головой. – Но ты с ней спал?

– НЕТ.

Меня поражает резкость его ответа. Она определенно вызывает в нем сильные эмоции, но я не могу понять почему. Брент теперь тоже одевается.

– У меня нет времени завтракать, – говорю я. – У тебя тут, случайно, нет «Смэш»?

Брент кивает на ящик в углу.

– Угощайся.

– Спасибо. Встретимся на горе.

– Да, конечно.

Я проглатываю содержимое банки и морщусь при этом – вкус отвратительный, потом быстро ухожу. Ночью шел снег, дороги покрывает белый слой толщиной сантиметров пятнадцать. Машины ползут по главной улице, цепи противоскольжения звенят подобно колокольчикам на санях. Я обращаю внимание на украшения в витринах магазинов, на рождественские гирлянды, протянутые над головой, и внезапно понимаю, что сегодня Рождественский сочельник. Зимой я никогда не слежу за временем. Имеет значение только катание.

Я забегаю в свою крошечную квартирку, подхватываю сноуборд и все остальное, что мне требуется на горе, засовываю несколько батончиков мюсли в карман куртки и снова убегаю. Мне приходит в голову, что Саския могла что-то подсыпать мне в кофе, но я буду осторожна, да и она должна понимать, что я не полная дура.

Но все равно у меня в животе какое-то странное ощущение, когда я трусцой бегу по улице со сноубордом под мышкой. Это все нервы. Я спешу к причальной платформе, откуда начинают свой путь вверх вагончики фуникулера. Я чувствую себя так, словно иду на свидание. Мы будем только вдвоем? Она и я?

Солнечные лучи под углом падают на вершины гор и окрашивают склоны в оранжевый цвет. Саския сидит на верхней перекладине деревянного забора, качает ногами в ботинках, в каждой руке у нее по стаканчику. Мне ее поцеловать, обнять или что-то еще сделать? Почему я так нервничаю?

Она спрыгивает с забора и сама чмокает меня один раз, ее губы кажутся теплыми, когда прикасаются к моей щеке этим морозным утром. Ее духи бьют мне в нос, запах сладкий и сильный.

– Вот, возьми, – протягивает она мне один из стаканчиков.

– С водкой? – спрашиваю я.

Она смеется и поднимает свой сноуборд, который лежал в снегу.

– Пошли.

Вагончик фуникулера быстро несется вверх. Мы с Саскией стоим у окна из оргстекла. Мы касаемся друг друга локтями и маленькими глотками попиваем свой кофе.

– Что это за духи? – спрашиваю я.

– «Черная орхидея» от Тома Форда. Тебе нравится?

Я не отвечаю сразу. Я в сомнениях. Запах тяжелый и экзотический, такой запах можно или любить, или ненавидеть. Как и саму Саскию.

– Не уверена, – говорю я.

На склоне внизу видны петляющие следы какого-то маленького животного – может, зайца, а может, горностая. Ели склоняются под тяжестью недавно выпавшего снега. Чем выше мы поднимаемся, тем глубже сугробы.

– Хочешь подняться на ледник? – спрашивает Саския. – Покататься по свежему снегу?

Мы выбегаем из вагончика фуникулера и прыгаем в «пузырь». Не знаю, что сыграло свою роль – смесь кофе со «Смэш» или перспектива дружбы с Саскией, – но я пребываю в огромном возбуждении.

Что вы видите, когда летите в самолете и смотрите из иллюминатора вниз на море облаков? Сегодня, поднимаясь на подъемнике на ледник, я вижу то же самое. И ощущения точно такие же, когда я качусь вниз – будто парю над белым облаком.

Когда мы снова оказываемся внизу у подъемника, откуда «пузыри» идут вверх на ледник, Саския кивает на мой сноуборд. Логотип Magic заляпан снегом.

– Доска на самом деле магическая? – спрашивает она. – Соответствует своему названию?

– Да, – киваю я. – На самом деле. Это лучшая доска из всех, на которых я когда-либо каталась.

– Хочешь поменяться досками на один заезд?

Я содрогаюсь от одной мысли о том, что мой сноуборд окажется у нее в руках. Это мой ребенок. Но я не могу придумать причину, чтобы отказаться, так что мы меняемся сноубордами, и я счищаю снег с носовой части ее доски, чтобы посмотреть производителя и модель. Domina Spin 154. На три сантиметра короче моей. Это имеет смысл, потому что Саския весит меньше меня. Я отмечаю про себя, что должна буду больше отклоняться назад, когда помчимся по паудеру.

Мы несемся вниз бок о бок, делая широкие завороты и поднимая снег фонтанами в воздух. Сноуборд прорезает такой снег подобно ножу, проходящему сквозь размягченное масло, но мое удовольствие омрачается тем, что я вижу свой сноуборд у нее под ногами.

Снег летит мне в лицо, когда мы ударяем ладонью о ладонь у подножия. Я испытываю облегчение, получая свой сноуборд назад. Мы опять идем к подъемнику.

– Следуй за мной! – кричит Саския на вершине.

Я несусь за ней вниз по другой стороне горы, где не бывала еще ни разу. Когда Саския заворачивает, паудер взмывает вверх, покрывая мои губы и щеки. Спуск длинный, где-то приходится подпрыгивать – на склоне имеются места, напоминающие трамплины для прыжков на лыжах, и иногда в воздухе меня закручивает. Пару раз я падаю, но это не так больно, как падать на лед в хафпайпе, и я чувствую себя неуязвимой.

Позднее, на склоне горы ниже хафпайпа, я замечаю утес и готовлюсь спрыгнуть с него, как с трамплина. Саския прыгает вслед за мной и приземляется гораздо дальше по склону. Проклятье.

– Давай повторим, – предлагаю я.

Но вместо того чтобы скатиться до причальной платформы подъемника, где он забирает тех, кто желает подняться на вершину, я отстегиваю сноуборд, подхватываю его под мышку и иду вверх пешком. Саския пыхтит у меня за спиной. Пытаясь привести дыхание в норму и судорожно хватая ртом воздух, я снова пристегиваю сноуборд. На этот раз я еду строго по прямой, чтобы уж точно приземлиться дальше ее. Она прыгает после меня и приземляется еще дальше. Я опять отстегиваю сноуборд, чтобы попытаться еще раз.

Мы поднимаемся все выше и выше. Это становится опасно. Таких длинных разгонов перед прыжком со склона я никогда не делала.

Еще один прыжок, приземление, от которого, как кажется, встряхивает все кости, – и Саския приземляется рядом со мной, чуть-чуть дальше по склону.

– Эй! – кричит кто-то сверху. Я поднимаю голову. С плато наверху нам машет Кертис. – Что вы там делаете? Труба сегодня просто сказочная.

Мы с Саскией смотрим друг на друга, мы обе потные и дышим с трудом.

– Пойдем? – спрашивает она.

К моему раздражению от вмешательства Кертиса примешивается чувство облегчения. Если бы не он, я не знаю, как далеко могло бы зайти наше соперничество.

И вообще остановилась бы одна из нас.