Текст книги "Наука, любовь и наши Отечества"

Наука, любовь и наши Отечества
Эльвира Филипович

Фотографии из архивов: Ольги Ломовой, Юрия Котова, Татьяны Говорун, Леонида Шинкарёва, Иво Птака, Ярослава Кулакова, Йозефа Коуделки, Йозефа Паздерки, Алеша Плоцка, Ростислава Шимы.

Корректор Наталья Алексеевна Богомолова

Корректор Любовь Васильевна Богомолова

Дизайнер обложки Алексей Кулаков

© Эльвира Филипович, 2023

© Алексей Кулаков, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-9744-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ ОЛЕГА ЕФИМОВА

О книге с названием «Наука, любовь и наши Отечества» – второй части трилогии Эльвиры Филипович «Я, мой муж и наши два Отечества»

 
Ответственный секретарь Межфракционной
депутатской группы Государственной Думы ФС РФ
в защиту христианских ценностей,
член Союза писателей России
Олег Ефимов
 

Во второй части трилогии – книге c названием «Наука, любовь и наши Отечества» рассказано о жизни главных героев произведения и Отечеств их как в годы расцвета и даже триумфа советской науки, особенно в области космонавтики, так и времени застоя экономики и нарастающего снижения уровня жизни населения. Хотя отрезок времени, отображённый в книге, относительно невелик – менее трёх десятков лет – по сравнению со ста пятьюдесятью годами, прошедшими от рождения прапрадеда автора крепостного Вани Челнока и до полного возмужания главных героев книги, создавших молодую чешско-русскую семью, настоящее повествование весьма насыщено событийными фактами жизни членов семьи и обоих их Отечеств.

Оба супруга, возвратившись с Алтайской целины, посвящают себя науке. Тему диссертаций подсказывает сама жизнь, точнее, проблема отечественного животноводства: недостаточность белкового и витаминного питания и отсутствие норм по определяющим питательную ценность белка аминокислотам, лизину и метионину. Изучение научной литературы по этой проблеме приводит аспирантку ВИЖа и автора этой книги в лабораторию В. Н. Букина, замечательного советского учёного, автора синтеза ряда витаминов и главного организатора промышленного производства витаминов и биологически активных препаратов для животноводства, в частности витамина В₁₂.

Наряду с преодолением различных больших и малых преград на поприще науки и в жизни, семья выдерживает испытания на прочность. Увлекающийся романтик, глава примерной семьи Иво Птак не единожды готов был пожертвовать всем ради остроты нового чувства. Только преданность и огромное чувство такта любящей супруги помогали ему справиться с наваждением. У супругов не было ни распрей, ни скандалов. В посёлке их семью ставили в пример…

А разрыв отношений всё же произошел, и почти три года супруги жили в разводе. Однако и тут чувство ответственности, тактичность и неизменная любовь к своим детям, как и поддержка друзей, позволили главной героине книги преодолеть все невзгоды, связанные с положением брошенной жены, и стать вновь привлекательной для бывшего супруга. Снова большая любовь, счастливая семья, и на этот раз уже на все долгие годы.

Как и в книге первой, жизнь героев свершается на фоне жизни их Отечеств, а они – СССР и ЧССР – крепко связаны между собой идеями марксизма и договорами, которые должны были способствовать развитию и процветанию обоих государств.

Дружат правительства, дружат просто люди. «Дружба на вечные времена» – гласят плакаты в обеих странах, которые называли братскими.

Но потом – резкое падение экономики, и в стране «младшего брата» решили реформировать государственный строй, устранив главный тормоз развития – руководящую роль партии в экономике страны и отсутствие гласности…

Потоки информации о разного рода негативах в деятельности компартии Чехословакии захлестнули прессу… И некоторые чехословацкие коммунисты-ортодоксы, несогласные с реформами, жаловались «братьям» и «друзьям» по Варшавскому договору.

И пришла в Чехословакию «Братская помощь!», которая ворвалась на танках и которая это пестуемое многими десятилетиями истинное братство чехов и русских чуть было не раздавила своими железными гусеницами. Только благодаря здравомыслящим людям, простым и бывшим в руководстве, а также работе многих ответственных работников производств и журналистов с их честным анализом причин и событий, кризис, возникший в отношениях наших стран, был преодолён… Хотя отголоски его, к сожалению, сказываются до сих пор.

В книге много интереснейших зарисовок жизни семьи, улицы, института, страны… Яркие, конкретные, правдивые – они складываются в единую картину, точнее, целый поток их, идущих во времени и достоверно отражающих жизнь обеих горячо любимых автором Отчизн – России и Чехии. Особо ценны своею правдивостью и непосредственной эмоциональностью описания в острые периоды жизни и взаимоотношений родных им, обоим супругам, стран: события 1968 года и последующие десятки лет так называемой нормализации и, наконец, Бархатная революция в Чехии; борьба за демократию и её победа; возрождение Церкви и свободные выборы; провозглашение суверенитетов республик, развал СССР и последовавший за ним беспредел в стране. Впрочем, о жизни частной и событиях в последующие годы автор напишет в завершающей части трилогии.

Эта книга заканчивается прощальной речью первого и последнего президента СССР Горбачёва, обращённой к телезрителям вечером, в канун католического праздника Рождества Христова. Главные действующие лица книги, автор и её супруг чех, будучи в тот момент в Праге, по ТВ слышат эту речь, прозвучавшую невесёлым диссонансом к целому потоку рекламных объявлений о том, как лучше приготовить подливу и обложение к рождественскому гусю и какими специями обогатить вкус и без того вкуснейшего традиционного рыбьего супа, с которого и начинается там застолье.

Как и другие книги автора, эта читается легко и с большим интересом. Более того, мастерски написанные детали повествования создают впечатление личного присутствия читателя в описываемых событиях. И хотя автор не располагает «закрытыми» и «для служебного пользования» материалами, которые можно прочитать в мемуарах «сильных мира сего», читатель постоянно ощущает ту историческую эпоху, в которой живут герои книги.

С любовью, большим тактом и тоже детально выписаны сцены и сценки дружбы между нашими народами, не громкой, плакатной – «на вечные времена», а чисто человеческой, тихой, сердечной, почти невидной.

Например, в главе 10 «Фосген для опыта» автор пишет: «На заводе (химический завод в г. Дзержинске Горьковской обл.) смотрели на меня как на кого-то из зоопарка: «Кто ж так без согласований приезжает сюда… за таким реактивом?…» – «Согласование? Это же целая куча бумаг! Кабинеты! Подписи! А у него – срок аспирантский. Как закончится срок, надо будет в Чехию возвращаться…» – «Чех, говоришь? А ты ему кто, что так печёшься? Тоже чешка?» – «Я – русская, жена его».

В ответ на мои слова он (зам. главного инженера завода) нажал настольную кнопку и появившемуся мужчине стал объяснять чрезвычайную ситуацию: «Этой вот чешке и мужу её срочно нужен наш продукт… Не больше пол-литра. Чтоб запаяна была в железо. Понятно? Им для опыта. Они в институте животноводства учатся». И мне: «Чехов мы любим, завсегда поможем. Брат мой старший Прагу освобождал. Помнит, как чехи их встречали: обнимали, целовали. А машину маршала нашего так прямо на руках несли»… И ещё деталь, и это уже после известных событий 1968 года: слова бывшего председателя сельхозкооператива, того самого, где Эльвира до отъезда на целину работала зоотехником: «Очень за тебя рад, что не была здесь в шестьдесят восьмом. Было б тебе ещё горше, чем нам. А было ужасно. Столько танков, техники. Все улицы аж гудели, будто война. Оккупация. На танках ребята ваши. Лица простодушные (мы тебя вспоминали!), усталые и удивлённые: врагов, контрреволюционеров так и не удалось им увидеть. Жалко было ребят. Ночью им женщины наши носили в сумках поесть-попить. Они же страшно голодные были: совсем ведь без провианта пришли…»

Книга написана хорошим русским языком и будет интересна для широкого круга читателей.

.

Продолжение книги «Я, мой муж и наши два Отечества»

Глава 10. В АСПИРАНТУРЕ ВСЕСОЮЗНОГО НИИ ЖИВОТНОВОДСТВА (ВИЖ)

Две недели минули в хождениях по «казенным домам»: посольство, министерство, ВАСХНИЛ и сам ВИЖ (Всесоюзный научно-исследовательский институт животноводства), который находится тут же, в Дубровицах, в здании бывшего Голицынского дворца. Он изрядно пострадал от недавнего пожара.

Рядчиков познакомил нас со своим шефом, заведующим отделом кормления, членом-корреспондентом ВАСХНИЛ, профессором Томмэ Михаилом Федоровичем. Невысокого роста, с лысиной до затылка, с «профессорской» бородкой и необыкновенно живым взглядом серых и, кажется, чуть подкрашенных глаз. Томмэ согласился нас принять. Иву – чеха – с радостью, меня – с оговорками и только при условии, если Иво будет его аспирантом, то есть если мы этого добьемся: вакантных мест у него нет. В аспирантуре ВИЖа нас культурно отшили: ВИЖ сгорел, а новый корпус только в следующем году будет. «Вот тогда и приезжайте! А единичками ведает аспирантура ВАСХНИЛ». Мы туда, но… Иностранцами в министерстве занимаются… Идем в министерство сельского хозяйства. Дошли до самой большой шишки по научным кадрам, товарища Красоты.

Холеный розовощекий дядечка приятно улыбался нам, когда узнал, что чехи. Он в Праге был, пиво пил, самые приятные впечатления у него от Чехии. Подпишет, сказал, нужную бумагу, но… где же направление из министерства образования? А туда из Чехословакии должно быть направление и в паспорте у Ивы должно быть «на учебу», а у него «на три года жительства», да еще на Алтае. Красота руками разводит…

Помчались в Чехословацкое посольство к товарищу Йирке. Он, советник по сельскому хозяйству посольства, просил нас обращаться, если что, к нему за помощью. Товарищ Йирка нам обрадовался и, выслушав, со всею своей энергией на телефоны обрушился. У него их три в кабинете, два городских и внутренний. «Это Йирка у телефона, будьте любезны Харченко! А-а, Федыч? Как здоровье? А супруга?» – только после этого уже по делу нашему говорит… Потом еще куда-то звонит. И еще. И наконец нам: «Сейчас поедете к заведующему аспирантурой ВАСХНИЛ. Туда позвонят. Вам скажут, что делать».

Снова едем в ВАСХНИЛ. Поговорили действительно хорошо, согласны помочь, но что делать? ВИЖ категорически воспротивился принимать в этом году аспирантов. Хватит их, уже принятых. Всё общежитие забито. Лаборатории сгорели. Ютятся в каких—то развалюхах. «Поймите вы нас!» – «И вы нас поймите. У нас нет выбора. До следующего года должны будем в Чехию вернуться и уже сюда не выберемся!» – «Тогда нужен хотя бы из ВИЖа запрос, ходатайство именное от дирекции».

Директор, бывший фронтовик, фамилия Всяких. Часа три ждали приема. Нас всё обходили и обходили. Все деловые, нетерпеливые, ломились нагло без очереди. Секретарша Светочка с беззаботно—приветливой улыбкой, от которой не сходили ямочки на сытеньких щёчках, пожимала плечами, дескать, что можно сделать, когда приходят такие люди: профессор Ковальский – недавно Ленинскую премию получил за свои работы, академик Синещеков… Его весь мир знает, Туркин – замдиректора…

Наконец, когда Светочка отошла куда-то, просунулись и мы в кабинет. Люди там и стояли, и сидели, ожидая своей очереди. Присели и мы. Наверное, шла планерка на завтра. Высоченный носатый дядька, тот самый Туркин, требовал рабочую силу: «Мне нужна туда лошадь, или пять-шесть аспирантов», – горячо доказывал он. «Самое главное, что аспиранты здесь нужны», – сказал потихоньку Иво. Его, кажется, услыхали, кто-то засмеялся.

Вид здания института животноводства в Дубровицах до реставрации после пожара, 1964 г.

Всяких оказался приветливым. К чехам он хорошо относится, товарища Йирку знает, нам поможет. Но… Надо всё это как-то оформить. Нужно ходатайство от заведующего отделом профессора Томмэ. Вечером того же дня Виктор пишет это ходатайство и наутро снова Томмэ. И снова едем по кругу, но уже не впустую. Под конец второй недели ВИЖу «спустили» не два места, а два раза по два. Несогласованность вышла. Товарищ Йирка звонил в министерство, Харченке Александру Федоровичу, который по своим каналам (он зав. отделом по связям с заграницей) «вытряс» нам аспирантскую вакансию для иностранца и его жены, и звонил Красоте, с которым тоже знаком. Красота «спустил» по своим каналам две единички… Так что нас оформили. С первого сентября мы уже аспиранты ВИЖа, зав. аспирантурой, точнее первый помощник его, Антонина Григорьевна Колосова (именно она две недели назад дала нам категорический отказ) явно через силу нам улыбается и спрашивает: «Как вам это удалось?!» Я в ответ плечами пожимаю: мол, сама удивляюсь… Не говорить же ей про товарища Йирку из Чехословацкого посольства или про Дубровицкую церковь, к стенам которой я каждый вечер, как стемнеет, прибегала помолиться… Об этом я даже и Рядчиковым не говорю, и от Ивы скрываю. Это моя тайна: церковь Дубровицкая – жива. Помогает! Нам и общежитие с первого сентября дадут.

А пока что живем у Рядчиковых. Они нас как родных приняли. Виктор не только очень способный, даже одарённый, но еще и очень человечный. К тому же необыкновенно работоспособный. «Запойный в своей работе», – говорит его красавица—жена Лена, агроном экспериментального хозяйства «Клёново-Чегодаево». Лену на работе любят: приветливая и справедливая, совершенно не терпит фальши и обмана. А Виктор готов и на компромисс ради дела. «Сперва добьюсь, стану заведующим, доктором наук, а потом уж и человеком, благородным, как ты», – говорит он жене. А мыслит Виктор масштабно: «Привесы у свиней процентов на двадцать поднимутся. Это как минимум. Животные корма, которых мало, сэкономятся, птицеводству пойдут. Тысячи тонн свинины, сотни тонн сэкономленных кормов. И все это – лизин!» Его диссертация кандидатская так и называется: «Лизин в кормлении свиней». Американцы уже много наработали по лизину. Почти в каждом номере американского журнала по животноводству Animal Science две-три статьи по опытам на животных с применением этой аминокислоты. А в СССР пока лишь самые первые опыты. Потому что пока нет ни лизина, ни приборов, таких, как на Западе, для определения аминокислотного состава кормов. А без точного анализа норму не определишь. Пока что американскими нормами пользуются при расчетах для опытов.

А в производстве животноводы еще и знать ничего не знают об этом. Все это – рекомендации по применению лизина, нормы его для разных возрастов свиней – предстоит сделать, и в очень скором будущем. И все это Виктор собирается «двигать». А еще ведь и лизина нет, не вырабатывает его пока наша промышленность. Виктор его для своих опытов достает в «Реактивах». Препарат чистый, японский. Чтобы выписали его, чтобы включили в лимиты, столько порогов ему обивать приходится… В ВИЖе он пока единственный занимается аминокислотами, пробивает покупку аминокислотного анализатора. А сам он пока младший сотрудник. Томмэ его ценит, рекомендует в старшие, но тут, в ВИЖе, болото. Рядчикова не любят. В кормлении есть одна лишь умная и симпатичная сотрудница, Вера Крохина, она хоть и не поддерживает его активно, но и против не выступает. А есть еще Махаев, заместитель Томмэ… «Гадит мне, как только может!» – говорит о нём Виктор. Словом, работа и борьба.

Я восхищаюсь Рядчиковым. Такие люди побеждают, на них-то и держится всё.

А дома он рядом с Леной совсем не боевитый, а даже наоборот, словно большой послушный ребенок, рожи смешные строит и чуточку шалит…

Отпуск наш кончился и надо возвращаться в Хабары: взять расчет, собрать вещи… Думается, что Елисеев нас поймет, препятствий не станет чинить, тем более что у Ивы заканчивается срок действия визы. Собираемся билеты брать в Хабары, а тут товарищ Йирка в посольство вызывает, говорит, что у него к нам просьба: из Чехословакии послезавтра приезжает делегация – руководящие работники их министерства сельского хозяйства. Поедут на Украину, в Ростов и в Краснодарский край. Будут знакомиться с работой ведущих НИИ по сельскому хозяйству. Требуется переводчик, но не только знающий чешский язык, но и чтобы специалист был, сельхозник. Я, мол, для этой миссии подхожу как нельзя лучше… Он бы и сам поехал, но на неделю срочно едет в Чехию, как я поняла, по делам семейным… Иво тут же заверил, что в Хабарах справится и один, и я очень обрадовалась: это ведь так интересно!

Первым делом поспешила в Калугу. Спросила, можно ли оставить Лену еще на две недели. Доча в ответ радостно закружилась, заверещала. Таня сказала, что это она изображает индейца. Лена у них – вождь краснокожих, с нею не соскучишься. Тетя Тася немного повздыхала: уж очень неуправляемый ребенок, всё время в напряжении держит. «Добрая очень, но необузданная. Пещерное дитя! Вихрь! Не посидит», – любя, жаловалась Бабовичка.

Самое главное, Лену здесь все любят и она всех любит. Согласились еще «терпеть» ее, и мне показалось, что с радостью.

И вот я – во главе чешской делегации, переводчик и ответственный распорядитель, с деньгами, данными мне в отделе связи с заграницей министерства сельского хозяйства. Впечатлений так много, что я решила все записать, как было.

Нас всего шестеро: четыре чеха из Праги и один словак из Братиславы. Все пожилые, лет под пятьдесят, солидные, откормленные, разве что товарищ Мало, словак, ему около сорока, нормальной кондиции. Все, однако, веселые, любят пошутить, покушать и выпить.

Встречали чехословаков повсюду как самых дорогих гостей. В иституте Лесостепи и Полесья Украины, где директором академик Даниленко, смотрели комплекс для коров, которых содержат беспривязно на глубокой подстилке и доят на «карусели». Коровы сами идут отдавать молоко… Гости всё записывали. В Чехословакии тоже есть комплексы, поэтому они не только смотрели, писали, но и рассказывали, а я всё переводила.

Даниленко – академик, держался просто. Мне всё время ухмылялся и глазами показывал на мои ступни, вернее на обувку – расшлепанные донельзя босоножки. Я и без него знаю, что до неприличия затасканные, пробовала новые, которые перед поездкой купила, но ужасно стерла ноги, залепила потертость пластырем. Ответно показываю – тоже глазами – Даниленке на этот пластырь. Для этого на миг вынула ногу из босоножки. Он понял, закивал, заулыбался. Когда прощались, выспросил меня, кто я и откуда. Приглашал к ним в институт приезжать на работу.

На следующий день были в колхозе недалеко от Харькова. Походили немного по скотным (всё блестело, видать, готовились к приезду гостей), а потом уселись за длиннющий стол, накрытый среди зелени, на лоне природы. Шестеро нас и колхозники (не рядовые, конечно). Председатель сперва умным показался, рядом со мной сел. Стол от всякой вкусноты колхозной ломился: овощи, сметанка, ягоды со сливками, мед, сало, ну и горячее, конечно: борщ украинский, котлеты с пюре, кулебяки. Подавали молодые женщины, красивые, в украинские вышитые спидницы наряженные. Никогда бы не поверила, что люди способны столько съесть и выпить. Наверное, потому, что всё время чередовали одно с другим: выпьют – закусят, живот набьют – снова запьют. Я почти не пила, потому что переводила. Председатель колхоза рядом сидел и всё теребил меня: «Чего они говорят, а? Чего?» А они, то есть чехи мои, чепуху мололи всякую спьяну: «Наш Новотный (президент Чехословакии!) – дурак! Он складник (т. е. кладовщик)» – «Почему кладовщик?» – «Потому что всё выдает. Всем дает. А республика скоро нищая будет…» – «Кому дает? Чего дает?» Я так и не поняла, уста чеха – главного экономиста министерства забуксовали: «С-с-с-сы-ли-стицкий, с-с-с-с-ы-и», – пьяно повторял он к удовольствию колхозного председателя. «Во молодцы, во надрались. Свои-и! А вот этот, – он показал на товарища Мало, который почти не пил и сидел трезвенький, – этот, ш-ш-ш, – он зашипел мне на ухо, – шпион… Его заслали враги… Он и сам враг народа… Я его обнаружил… Вы скажите там, – он поднял к небу указательный палец, – этого шпиона раскрыл я, председатель колхоза «Победа». К счастью, председатель вскорости громко заикал, забеспокоился и дунул в кусты. Еле-еле подняла я своих. Товарищ Мало мне помогал. И в таком-то виде в гостиницу приволоклись.

А на другой день в самолет и… в знаменитый совхоз «Волго-Дон», где сам Хрущев был совсем недавно. Тоже и там основное время провели за богатым столом. А потом в Ростове были, и снова в колхозе передовом. Наконец, в Краснодар прилетели. Здесь-то я и решила (с негласного разрешения всех членов делегации) попросить начальство крайкома отвезти не по фермам нас, животноводческие постройки осматривать, как было в плане, мы их и так уж навидались, а к морю… Надо было срочно придумать для отчета, куда и зачем. С какой новой технологией строительства знакомиться. С помощью начальства краевого придумали: в Геленджике (там отличное море!) есть замечательное винодельческое хозяйство. Так вот, в этом хозяйстве новая технология. Неважно, что это не фермы, а всего-навсего столбики для виноградной лозы. Но они – новые, из бетона! Смущаясь и весьма радуясь, чехи согласились. И вот мы здесь, в Геленджике. Приехали уже в сумерки. Но искупались. Вода теплая. Море ласковое. Я счастлива ужасно. С тех пор, как уехали из Мариуполя, море только во сне видала. Чехи мои все четверо в одном номере, и с кем-то поселили словака. А у меня люкс! Завтра пойдем в хозяйство знакомиться с виноделием.

С утра, еще перед завтраком, сходили к морю. Оно чуть шелестело, перламутровое. Искупались. Вода – двадцать восемь градусов, а воздух – всего четырнадцать. Вчера похолодало. Потом позавтракали и к десяти часам поехали в хозяйство. Оно здесь же, в Геленджике. Нас будто ждали, встретили как самых дорогих гостей. Сначала пошли «работать», то есть смотреть объекты с новой технологией. Здесь это были бетонные колышки вместо деревянных – опора для тонкой виноградной лозы. Но поскольку объект совсем не сложен, то и «работать» пришлось недолго. Подрулила к автобусу нашему сияющая «Волга», вышел к нам розовощекий, с лучезарной улыбкой директор и, пожимая всем руки, сообщил, что мы очень кстати, что наш Никита Хрущев сейчас в Чехии, и там его встречают, как царей не встречали.

«В Чехословакии сейчас праздник дружбы и братства, двадцатилетие Словацкого национального восстания, а мы дружбу и братство здесь отпразднуем», – сказал он и велел шоферу нашему ехать за ним следом. Привезли нас в огромнейший – никогда не видала таких – погреб винный, где в длинный ряд стояли положенные на бок на специальные подставки большущие деревянные бочки – суды. Возле каждой – маленький деревянный флажок с этикеткой, где написана дата постановки на выдержку, а также сорт винограда и название вида. Между рядами судов, прямо у входа – дебелый стол, покрытый новой клеенкой с веселеньким рисунком, и множество бутылок с вином – более тридцати видов и сортов! Тут же в графинах чистая водичка. Чтобы не перепутались «букеты» (ведь у каждого вина свой), надо каждую порцию при дегустации запивать. Мы, значит, дегустаторы. Перед нами листочки положили с названиями вин. Каждое надо оценить по признакам: вкус, аромат, цвет и т. д. и дать общую оценку в баллах. К «работе» приступили серьезно. Я аж умирала со смеху (про себя), смотря на товарища Трнку, экономиста министерского, с телом, налитым, словно сарделька, как он тщательно всё делает: отмерит себе в стаканчик химический вина точно до рисочки, потом сосредоточенно выпьет, запьет и с важностью запишет на листочке оценку. Однако довольно скоро серьезность пропала. Уже и названия путались, и заполнять листочки забывали. Наконец кто-то предложил чокаться… Хозяева листочки забрали. Оценка была замечательной: все вина хорошие, очень хорошие, отличные и даже выше всякой шкалы – сверхотличные… Потом всех нас, весьма повеселевших, повезли куда-то в ресторан, где накрыт был длинный стол с яствами. Самое замечательное для меня – это виноград и персики. На остальное (а было всего полно) я даже и не смотрела. Народу за столом человек тридцать. Помимо нас все совхозные специалисты, а также начальство городское и партийное. Тосты следовали за тостами, и я должна была всё переводить, что весьма сдерживало меня в поглощении чудесных фруктов. Пили за Никиту Хрущева – «Царя! Всея СССР, у которого порой в голове царя не было», пили за президента Чехословакии Антонина Новотного, «у которого порой тоже голова гуляла», за великий русский народ и за дружественный народ Чехословакии, за мир пили, и за дружбу на веки вечные, и еще раз за коммунизм пили (дожить бы нам!), и еще раз пили за дружбу. Она в боях зародилась и крепла. Кто-то из партийных начальников произнес целую речь, держа наполненную рюмку: «Сейчас, мол, когда мы здесь, в Чехословакии празднуют двадцатую годовщину восстания словацкого. Там ведь и русские участвовали. Так что дружба скреплена кровью братской. Чехословакия – надежный форпост Варшавского договора. СССР всё имеет, чтобы постоять за себя и за дорогих друзей. В Банской Быстрице на празднике зажгли в горах костер. Все, и наши тоже, сели вокруг костра. Партизаны вспоминали о минувшем, пели боевые песни. И спели одну из своих любимых – „По долинам и по взгорьям“. Споемте же и мы эту песню», – закончил свою речь партийный дядечка.

Запели, но ужасно нестройно. Чехословаки старались подтянуть, ловили ртами воздух, но всё безуспешно. Песню, наконец, запили с очередным тостом: «Еще разок за дружбу, ну, крепкую-крепкую, чтоб аж на все века». Наконец, когда уже совсем развезло, выпили за здоровье нас всех, потом еще за здоровье семей наших, и еще за личное счастье… Я и товарищ Мало шли к автобусу на своих ногах. Голова, однако, тоже весело кружилась. Всю остальную делегацию вели, поддерживая с обеих сторон, чтобы не упали. Трнка всё же свалился, хлопнулся прямо на пол, но уже в Краснодаре, в гостинице. Там отнеслись к этому с пониманием, даже ласково. Знали, что это чехословаки. Радио громко вещало о празднике в братской Чехословакии, о том, с какой любовью в этой стране ухаживают за могилами советских воинов… В номерах для чехословаков (и для меня тоже) стояли свежие розы! А назавтра нам улетать в Москву.

Вылет – в час дня. Но с утра еще был Кубанский научно-исследовательский институт по сельскому хозяйству. Там особо не мучили нас показами и рассказами, а провели мимо стендов с новыми сортами пшеницы и кукурузы прямо к накрытому столу. После вчерашнего, однако, не хотелось ни есть, ни даже говорить. Всё же после принятых рюмки-второй «Столичной» пошли и закусочки. И разговоры потекли. Снова тосты за дружбу, за мир и за победу коммунизма. Однако только было раскочегарились, надо ехать в аэропорт. И там уже, при регистрации, выяснилось, что у нас хоть и есть билеты в Москву, но места не забронированы. И ни одного вообще места нет, ни на сегодня, ни на завтра. Начало учебного года через день! Тут хозяев прошибло потом, это была их забота – заранее забронировать места. Сопровождающий наш, побледневший, кинулся звонить. Примчал заместитель директора, толстощекий, пузатый и с кипучей энергией. Разбухший портфель подмышкой, сразу же умчался туда, где кассы. Там, видимо, ничего не вышло, потому что дунул прямо к выходу на аэродром. Минут через двадцать возвращается. Рожа красная, от пота блестит, раздает нам посадочные. «Скорей-скорей, будете первыми. А кто последним будет – сам виноват!»

Последних уже в иллюминатор самолета видела: это была молоденькая красивая женщина с ребеночком на руках и еще молодая парочка. Молодые в конце концов поцеловались и, обнявшись, отступили, а женщина с ребёнком вытирала слезы. Чехи охали, так им было женщину жалко, однако сидели на своих местах, как пришитые.

Погода аж до Москвы ясная, а в Москве жарища, градусов тридцать. Еду сразу же в Дубровицы, а чехи в гостиницу «Ленинградскую», самую, наверное, шикарную в Москве. Завтра к одиннадцати часам их привезут в дирекцию ВИЖа. Мне подойти туда же. Чехи слегка сникли, узнав, что вместо вольного денечка в столице снова предстоит «работа». Об этом сказали в загранотделе министерства, куда я из аэропорта позвонила. Так, мол, их советник хотел, товарищ Йирка.

В уже знакомый мне директорский кабинет ВИЖа заявились одновременно: чехословаки и я. Нас ожидали. На длинном столе вазы с цветами и фруктами, бутылки с минералкой и крюшоном, чистые до блеска тонкостенные бокалы. За столом кроме директора, сидевшего «во главе», были сотрудники с папками бумаг, с рулонами таблиц, с чистыми блокнотами и ручками. Нам всем тоже дали по ручке и блокнотику.

Чехословаки, увидав блокнотики и алчущих «плодотворной» встречи с иностранцами сотрудников, сникли. «Что невеселы?» – спросил бравый директор, бывший фронтовик. Я ответила за всех, что, мол, устали, потому что без выходных две недели работали. Директор принял это во внимание, и деловых разговоров почти не было. Папки толстые с бумагами так и не раскрылись и таблички остались в рулонах. Зато сам Всяких увлечённо рассказывал, как воевал. Тоже и Чехословакию освобождал. В Праге был потом два раза. Много друзей в Чехословакии у него.

А потом, уже более узким кругом, переместились в другое помещение, поменьше, чем кабинет, и с накрытым столом. По сравнению с Украиной, Ростовом и Краснодаром оказалось весьма скромненько. Но было замечательное «Советское шампанское», которое быстро веселило. Разом все говорили, стараясь друг дружку перекричать. Силилась все переводить. И с чешского на русский, и наоборот. Директор Всяких покинул свое головное место в торце стола, согнал сидевшего со мною рядом какого-то сотрудника своего и очень галантно за мною ухаживал. А когда прощались, то поцеловал руку и сказал комплимент: «Как хорошо вы научились говорить по-русски!» И еще сказал, чтобы я к нему, если что, обращалась, что он сделает всё-всё… Однако узнав, что я никакая не иностранка, а вся своя, вдобавок аспирантка его же института, он удивленно запырхал и, будто его обидели, отскочил от меня. Однако в конце, видя, как ухаживают за мной все мои чехословаки, пришвартовался снова и уже не отходил.

А утром чуть свет поехала я в Калугу за Леной. Загорелая, веселая, сразу же вспрыгнула на меня, обхватив руками и ногами: «Я – клещ! Я – клещ!» Тетя Тася подарила ей новенький портфелик. «Всю жизнь проработала педагогом, но такого ребенка не видела еще. Выпущенный Джинн из бутылки, вождь краснокожих, даже не знаю, как назвать. Неудержимая энергия! Без тормозов. Ни с кем еще так не уставала, хотя чувствуется, очень хороший человечек растет».