Текст книги "Стёжки"

27

Мама кричала. Страшные слова, которые нельзя произносить. Обещала стерилизовать и проклинала «отродье». Сева гладил ее по плечу: «Верочка, Верочка» – и выходил курить на крыльцо.

Миша, обдумав новость, предпринял еще один шаг к решению квартирного вопроса. Он не мог простить первый обман – на вопрос «Где живешь?» я наивно ответила: «Дома». Сказала бы: «В общежитии», прошел бы мимо. Жилплощадь вроде и есть, но по факту нет. Возможно, будущий малыш и пригодится.

Он купил букет цветов и явился в нашу трешку на Омской. Отец открыл дверь, на лестнице стоял Миша с широкой улыбкой и распахнутыми объятиями:

– Здравствуй, папа!

Папаша, правда, восторга не разделил и спустил его с лестницы. Миша вылетел из подъезда, отряхнулся, приосанился, поднял подбородок и, скосив на меня взгляд, цокнул языком: прощай!

Он приехал из маленького города Демидова, что в Смоленской области. Приезжие должны были иметь прописку, ему удалось за деньги оформить временную у дальних родственников в пригороде Ленинграда, но это доставляло неудобство. Решить квартирный вопрос было идеей фикс, можно и жениться. Беда – девки попадались сплошь лимитчицы. Нашел одну, которая живет «дома», и такой облом.

Миша испарился, но хорошее дело он все же сделал – отец, увидев замаячившие на горизонте пеленки, надумал меняться. Если до этого он препятствовал любой попытке раздела жилья, считая, что ему и так хорошо одному в трехкомнатной квартире, то тут он сам нашел варианты и очень быстро оформил размен.

Ему досталась однокомнатная квартира на Петроградской, мы с сестрой и мамой получили две комнаты в коммуналке на окраине города, общей площадью 23 квадратных метра.

Невероятным образом моя жизнь изменилась, появился свой дом, куда вернулась я настоящая. Несмотря на давление и отсутствие поддержки родных (кроме сестры, которая держала нейтралитет, против рождения ребенка были все), я чувствовала силы, предвкушала счастье и лелеяла новую любовь.

Мартовское солнце обжигало сугробы. Веселые, со связкой рулонов обоев, мы с сестрой перепрыгивали через ручейки, струящиеся по черной влажной земле, когда нас остановил чужой окрик:

– Эля!

28

Ника досадовала: ну как, как в таком большом городе не разминуться?! От Миши, конечно, не ускользнула наша покупка: «Обои! Вы разменялись? Ты хорошо выглядишь». Не успели прийти домой, в дверях записка: «Увидев тебя с нашим будущим малышом, я понял: мы должны быть вместе». Я колебалась, но недолго – мама возобновила натиск, только-только утихнувший с окончанием возможного срока аборта. Теперь, раз ребенку все равно быть, по крайней мере не у матери-одиночки, а у замужней! Позор – рожать безотцовщину! Алименты, да хотя бы строчка в документах не пустая! Миша был предупредителен. Даже вызвался помочь в разводе с Колей. Я никак не могла зазвать бывшего в ЗАГС – посылала ему телеграммы, писала дату и время встречи и без толку торчала в назначенном месте. Миша решил, что эффективнее будет съездить в Саблино. Осмотрел дверь, на звонок за которой никто не отозвался, быстро нашел в разорванном дерматине спрятанный ключ, открыл квартиру и подтолкнул меня – иди, найди что-нибудь ценное, забирай и пиши записку. – Что написала? – спросил он, когда я вышла из подъезда. Он ждал меня на детской площадке во дворе. В серванте стоял хрусталь, доставаемый по праздникам. В небольшом салатнике грудой лежали украшения свекрови – золотые серьги и перстни. В советское время серванты, салатники и ювелирные изделия были у всех одинаковые. Я сердилась на мужа, написала гневный ультиматум: «Отдам кольцо матери, когда наконец придешь в ЗАГС!» – и положила на стол.

– Какая ж ты идиотка! Пиши под диктовку: «Милый Коля, люблю, скучаю, взяла, как обещала, мамино кольцо в чистку, увидимся в среду», – сказал Миша.

И хотя я, размазывая слезы, не хотела ничего такого писать, уловка неожиданно сработала, Коля на встречу явился.

– Я не подозревал, что ты такая хитрая дрянь! Поначалу я даже обрадовался, ну как же – приехала домой, «милый Коля», а потом до меня дошло, что ты нас обокрала! – бывший муж был в ярости. У них с матерью заявление в милиции не приняли, сказали, разбирайтесь сами, мы в семейные дела не вмешиваемся.

Мне уже было все равно – что воля, что неволя. Я испытывала тяжелый токсикоз, родители взяли дело стремительного развода и скоропалительного же нового брака в свои руки (Сева даже раздобыл для жениха справку, что он моряк дальнего плавания, чтобы не ждать положенные три месяца, а расписаться как можно скорее).

Сервант – застекленный шкаф для посуды, близкий родственник буфета. В советское время почти в каждом доме имелся сервант – в нем хранили праздничные сервизы и милые сердцу безделушки – сувениры и статуэтки. Главное отличие серванта – шкаф имеет одно отделение, у него нет тумб и ящиков. Сервант может быть книжным, аптечным, но чаще всего, конечно, столовым.

Белое платье взяла напрокат. По дороге в ЗАГС такси притормозило у рынка – Миша сунул в руки связку тюльпанов. Весь на нервах, он скосил взгляд на колени: «Невеста! В дырявом платье!», губа оттопырилась в презрительной мине. Я спрятала лицо в холодные бутоны, а подпорченное молью место прикрыла длинной фатой.

Нас оставили в комнате жениха и невесты. Это такое место в ЗАГСе, где брачующиеся собираются с духом, чтобы под марш Мендельсона торжественно выйти в зал регистрации.

– С этого момента твоя жизнь меняется. Теперь ты будешь слушать и делать то, что я скажу, твои вольные привычки и замашки остались в прошлом, – жених выплевывал слова мне прямо в лицо. – За любой поступок без моего разрешения ты будешь наказана.

Распахнулись двери, нас пригласили на красную дорожку. Пышный парадный интерьер дворца контрастировал с тощей кучкой гостей: в зале стояли тетка в длинном красном платье, мама с Севой и двое свидетелей. Дуэт музыкантов со скрипкой и арфой подчеркивал трагичность происходящего.

Когда ведущая спросила, согласна ли я выйти замуж за Михаила, я зарыдала в голос, как плакальщица на похоронах. Фотограф растерялся, а тетка в красном махнула ему рукой – что с беременной взять? Регистрировать надо, срочно.

29

Первым же делом после свадьбы Миша занялся пропиской. Так как ордер на комнаты был единый, требовалось согласие всех жильцов. И если мама сдалась – делайте что хотите! – (я не переставала плакать), то Ника заявила: «Только через мой труп!» Миша заставил меня выкрасть их паспорта из серванта – ему было на руку, что личное присутствие согласных жильцов не требовалось. Оставалось подделать подписи. У нас с сестрой почерки похожи, поэтому я расписалась за нее, Миша же круглыми буквами вывел подпись за маму.

Дело сделано, на двадцати трех квадратных метрах нас стало четверо.

Вы спросите, чем он занимался? Миша окончил Лесотехническую академию, но разводить сады и озеленять планету не собирался. Он скупал у иностранных студентов джинсы и магнитофоны, которые те привозили в СССР из заграничных каникул для перепродажи. В стране был жуткий дефицит. Посредники, которые имели валюту и вели незаконную торговую деятельность, назывались фарцовщиками.

Годом раньше, в один из редких дней, когда я не болела, Миша сводил меня в гости. Среди его деловых подопечных был индийский студент Радж, он влюбился в русскую девушку Нину.

– Она ему говорит, что беременна! Я таких знаю, хочет обвести его вокруг пальца и женить на себе. – Как всех изворотливых дельцов, Мишу больше всего возмущала чужая хитрость. – Присмотрись по-женски, я козел, если она беременна!

Девушка, конечно, была беременна и много лет спустя рассказала мне неприятную историю из того времени.

Нина и Радж поженились, у них родилась дочка. Жили у бабушки Нины в проходной комнате за занавеской. На каникулах Радж съездил в Германию и привез технику, несколько магнитофонов на продажу. Миша зашел, когда их не было дома, дверь открыла старая бабушка.

– Здравствуйте, Людмила Степановна, Радж просил коробки забрать. Откуда выносить? – спросил он, оглядываясь.

Бабушка отдала технику, и Миши след простыл. Позвонили по прежнему телефону: квартиру занимали новые жильцы, и где искать Мишу, не знали. Потом Нина вспомнила – Миша как-то приходил с девушкой, она говорила, что учится в техникуме на модельера. Имя у нее редкое, есть шанс отыскать.

В техникуме развели руками – у нас учатся четыре девушки с именем Эля, вот адреса, может, найдете ту, которая нужна.

Это было, когда я жила в Мурине в зеленом доме у пруда. Даже если бы они меня нашли тогда, я ничем не смогла бы помочь – в тот момент уже я была беременна, а Миша, узнав об этом, исчез.

30

Мы переехали на окраину города. В нашей семье никто никогда не жил в коммунальных квартирах. Нам повезло, это была не страшная питерская коммуналка с бесконечным мрачным коридором, а обычная трехкомнатная квартира в новом панельном доме. Соседями оказалась пожилая пара, тихие милые люди. Николай Иванович и Антонина Александровна стали нам как родные, мы поддерживали теплые отношения и много лет спустя, когда уже разъехались.

Я выбрала себе маленькую квадратную комнату, Ника заняла тринадцатиметровую. Мы сразу же сделали ремонт, поменяли обои, покрасили кухню, стену в ванной оклеили зеркальным полотном, а в туалете положили коврик. Любой, кто бывал у нас дома, удивлялся: квартира совсем не похожа на коммунальную. По-домашнему, уютно, и отношения между жильцами почти семейные.

В конце лета я родила сына. Первыми, кто встретил меня с новорожденным, были соседи. Николай Иванович открыл бутылочку советского шампанского, Антонина Александровна прослезилась. Они полюбили малыша как внука, звали его Никиткой и с удовольствием нянчились в свободное время.

В октябре случилась беда. Моя свекровь, грузная деспотичная женщина, слегла с инсультом. Миша сказал собираться и ехать в Демидов. У него там имелось безотлагательное дело – надо успеть найти, где мать хранила деньги.

31 В Демидове росли огурцы. Любой клочок земли в маленьком старинном городке был отдан под грядки – огурцы приносили отличный доход, демидовские славились на всю область.

Игнатьевы были зажиточной семьей. Раз в три дня они собирали урожай, следующим ранним утром отправлялись в Смоленск, торговать на рынке. Третий день оставляли на отдых. И так весь сезон.

Деньги не тратили, жили скромно.

Калитка – дверка в заборе, через которую можно не только зайти на огороженную территорию, но и увидеть, не открывая, что внутри. От двери она отличается небольшой высотой – соседи могут выяснять отношения через закрытую калитку.

В октябре Любовь Никитичну разбил инсульт. Мы срочно выехали в Демидов.

Старый, давно не крашенный деревянный дом прятался за покосившимся забором. Калитку открыл строгий майор, на крыльце стояла молодая женщина с детьми.

Демидов – маленький город в 92 километрах от Смоленска, до 1918 года Поречье.

Стоит на развилке рек Каспля и Гобза – здесь расходились пути «Из варяг в греки» (водный торговый путь из Балтийского моря в Европу и Византию, IX–XII века).

С 1667 года дворцовая волость царя Алексея Михайловича, указом Екатерины II в 1776 года селу Поречье присвоен статус города.

С июля 1941 года город 800 дней находился под оккупацией немецко-фашистских захватчиков и был полностью разрушен.

Здесь родился и провел детство великий артист Юрий Никулин.

С 2002 года Демидов отмечает ежегодный праздник «День Огурца».

В Покровской церкви города Демидова был крещен мой сын Никита.

Я никогда не слышала, что у Миши есть старший брат.

– Я от него отрекся, – Миша не скрывал презрения. – Мне нужны были бабки на одну выгодную сделку, а он запросил отчет, на что и куда. С тех пор у меня брата нет.

Другое потрясение ждало меня в больнице. Я принесла показать бабушке полуторамесячного внука. Властная тучная женщина, рядом с которой я непременно робела, превратилась в истощенную жалкую плоть, изъеденную черными дырами. Так как от увиденного я чуть не потеряла молоко, больше меня в больницу не звали.

Целыми днями я намывала дом. Грязь была везде – липкая, вонючая, гадкая. Как только малыш засыпал, я принималась за уборку. Носила с колонки воду в ведре, грела на плите и драила, скребла, отмывала. Полы, стены, лампочки. Мне было дурно от плесени, от запаха, поэтому я не останавливалась, мыла окна, чистила кастрюли, стирала тряпки.

К концу недели Миша вернулся из больницы усталый и злой. Мать так и не сказала, где прятала деньги. Сергей к этому времени уже уехал, у него служба. Миша подозревал, что это неспроста, – брат мог узнать раньше.

– А может, ты деньги нашла? – Его колючие глаза неожиданно остановились на мне. Я обмерла. – Ты же одна дома остаешься, шуруешь тут везде!?

Я схватила сына и побежала на соседнюю улицу, в дом к родственникам. Там жила двоюродная сестра мужа, крестная Никиты. Как только мы приехали, родственники настояли – малыша надо окрестить, что и было сделано в местной церквушке.

Заняв десять рублей на дорогу, я села в первый же проходящий поезд. В вагоне пахло кислой едой. Нижние полки все заняты. Я пошла искать нам место.

32

В день, когда вся страна торжественно отмечала 70-летие Октябрьской революции, я сидела около детской кроватки и думала о еде. Стипендии не хватало, помощи не было. Мама в начале сентября забежала посмотреть малыша через порог: «Нет-нет, я отсюда погляжу» – и больше не приезжала. У нее было достаточно своих проблем, брошенные Севой жена и дочь не унимались, доставляя обоим большие неприятности.

Отец держал слово: «Я был против рождения ребенка, буду принципиальным до конца». В то время он работал главным бухгалтером ресторана, в холодильнике всегда имелись продукты в оптовом количестве. Сливочное масло занимало целую полку. Кусок в несколько килограммов был завернут в шуршащую пергаментную бумагу. Один раз, когда отец вышел из кухни, я совершила кражу: отрезала тонкий ломтик, замазала край, чтобы было незаметно, и судорожно сунула масло в сумку. От волнения и стыда у меня тряслись руки, сердце готово было выпрыгнуть, и чтобы не смотреть папе в глаза, я поспешила домой.

Страну будоражило. На экранах телевизоров появились программы «Взгляд» и «600 секунд»; в Москве на демонстрацию вышли крымские татары; впервые после войны ввели талоны на сахар. Девятнадцатилетний немецкий любитель посадил самолет прямо на Красной площади, обойдя все рубежи ПВО. Бесславно заканчивалась афганская война.

Тридцать два года прошло, но где-то глубоко в ущельях моей памяти до сих пор звучит эхо того крика. На руках завернутый в одеяло младенец, на локте висит сумка, я иду по проходу плацкартного вагона в поиске нижней полки. Вижу молодого мужчину в военной форме с медалями.

– Вы не могли бы уступить нам место? – спросила я.

– Дальше иди! – не подняв головы, отрезал афганец.

Накопленные отчаяние и злость захлестнули и вылились через край. Я кричала на весь вагон: «Что ты делал в этом Афганистане, герой?! Моего ребенка ты защищал?!»

Ко мне подошел старик, забрал кулек: «Идем, доча, успокойся, родная. Тише, тише! Малютку разбудишь».

Он уступил нам свою полку, полез наверх. Я не смогла уснуть, плакала. От стыда и переживаний.

Размышляя, как оставить малыша одного, чтобы сходить в туалет умыться, я поняла: нужно выкарабкиваться, не надеясь на помощь. Только на себя.

33

На суде я не смогла справиться с волнением и выглядела неубедительно. Миша же был в ударе. За столом сидели три женщины и выслушивали доводы сторон.

– Не верьте ей, граждане судьи! Она меня любит, сынок у нас маленький, – сказал Миша и засмеялся. Мы стояли перед судом бок о бок, он схватил меня за плечо и крепко прижал к себе. – Мама ей сапоги обещала купить, если она со мной разведется, вот в чем дело, сильно теща против меня взъелась.

И для пущей достоверности чмокнул в висок.

Председатель суда взглянула поверх очков: «Даю вам полгода подумать».

Я вышла из здания суда, полная решимости. Хотелось рвать и метать.

С 1 мая 1987 года в СССР вступил в силу «Закон об индивидуальной трудовой деятельности». Как и вся страна, Миша воспринял инициативу Горбачева с большим энтузиазмом. В его планах стояло развитие крупного швейного бизнеса. Я сопротивлялась, чем больше он давил – тем сильнее. Во-первых, у меня не было уверенности в своих силах, к девятнадцати годам мой промышленный опыт сводился к нескольким юбкам, сшитым на заказ для маминых подруг. Во-вторых, тяжелый токсикоз и родившийся затем ребенок свели вероятность начала широкой трудовой деятельности к нулю.

Когда Никите исполнилось полгода, у меня появилось больше свободного времени – и я решила попробовать. Зашла в ДЛТ, где в то время был крупнейший ленинградский «Детский мир». В отделе верхней одежды для малышей на вешалках висели настолько страшные комбинезоны, что я не удержалась.

– Неужели это кто-то покупает? – спросила я.

– Покупают. А вы лучше можете предложить? Сшейте и приносите. – Продавец оторвалась от газеты. Оценив, что отвечать за весь легпром передо мной нет смысла, она вернулась к решению кроссворда. Крышка ящика моих сомнений захлопнулась.

Я влезла в большие долги. Патент стоил сто двадцать рублей, и еще нужно было вложиться в материал. Мою лодку, и без того утлое суденышко, снесло на настоящую безнадежную мель. На мне висели обязательства, ребенок и страхи за будущее, поэтому со мной случилось то, о чем сегодня говорят «дно». Я и была на дне.

ДЛТ – Дом ленинградской торговли.

В 1907 году участок домов № 21 и 23 по Конюшенной улице был выкуплен Гвардейским экономическим обществом – акционерной компанией, членами которой могли стать офицеры гвардейского корпуса (иные офицеры имели право вступить в общество, заплатив годовой взнос). Планировалось построить универсальный магазин, доходный дом и жилой корпус, однако строительство ограничилось лишь зданием военторга.

Проект выполнил архитектор Эрнст Виррих, который вместе с инженером Кричинским выезжал в Париж и Берлин для изучения опыта строительства крупных торговых центров. При возведении здания использовались самые современные технологии того времени.

Два просторных торговых зала решены в виде атриумов с прозрачным потолком – плафонами из стекла с вплавленной металлической сеткой. Торговые галереи, опоясывающие атриумы, опираются на железобетонные колонны высотой в три этажа, между которыми установлены панорамные витрины.

В 1913 году открывшийся магазин назывался «Гвардейской экономикой» и предлагал офицерам товары исключительного качества по специальным ценам. Ходили в «гвардейку» и просто ради любопытства, посмотреть на раззолоченные электрические лифты (в которых прислуге воспрещалось подниматься отдельно от господ), на безупречных служащих (за любое проявление нелюбезности продавцы лишались процентного вознаграждения) или просто выпить чашечку кофе, сидя в мягких креслах у панорамных окон с видом на Конюшенную, где роскошные автомобили и нарядные экипажи ожидали своих владельцев.

После революции функции торгового дома сохранились, и с 1935 года за ним закрепилось нынешнее название «Дом ленинградской торговли».

Сразу после войны здесь был открыт Центральный коммерческий промтоварный магазин, который отпускал товары не по карточкам и ордерам, а за деньги (весьма большие).

В 1970-е годы в универмаге был крупный отдел, который специализировался на продаже товаров для детей. Накануне Нового года в центральном атриуме устанавливалась десятиметровая елка.

С 2012 года здесь открыт универмаг премиум-класса TSUM St. Petersburg по примеру московского ЦУМа.

Я горжусь, что являлась официальным поставщиком ДЛТ с 1988 по 1992 год.

34

Зная, как нам тяжело без денег, дед Иван из огуречного города Демидова послал пятьдесят рублей, сопроводив запиской: «Внучку Никите». Я очень ждала этот перевод. Беспокоясь, что его все нет, спросила у Миши. И не поверила своим ушам: он отдал деньги родителям Кати! Я видела ее всего два раза. Два года назад Миша впервые привел ее домой. Школьница в коричневом платье и черном фартуке, жиденькие косички подвязаны одна к другой. Он где-то подцепил ее на улице, вероятно, болталась после уроков без дела. «Ты где живешь?» – наверняка спросил. Второй раз – недавно. Миша явился по каким-то делам, и не один. Я с трудом узнала Катю: она была ярко накрашена и выглядела как пэтэушница. Девица смотрела на меня с вызовом, конечно, уже понимала, что я ему никакая не сестра. Не знаю, как он объяснял появление ребенка, меня это совершенно не интересовало. Катя была его «проектом», он растил и воспитывал свою будущую жертву, как ухаживают за цветком в горшке. Тем более она действительно жила дома, с родителями. – Дед звонил, обещал денег Никите передать. Прислал? – спросила я. – Да. Но их уже нет. Катя умерла. Я не мог не поддержать ее родителей, – ответил муж. В мае у нас бывает жаркая погода, отчаянные люди едут в Озерки купаться. Вода, как змея, холодная и опасная. Схватит судорогой – и конец. Миша, наверное, женихом в семье рисовался, раз деньги на похороны взяли. Конечно, я сочувствовала трагедии. Но я была на дне, поэтому набрала телефонный номер Кати. Трубку подняла мама, она не могла понять, что я ей говорю. Какой Миша, какая жена, какой ребенок?! Передала трубку мужу. Он выслушал меня и произнес:

– Больше нам никогда не звоните.