Текст книги "Книга песен Бенни Ламента"

Я бросил работать в «Ла Вите» в тот день, когда отец вышел на свободу. Прихватив с собой «подпорченный» диплом и задействовав все накопившиеся к тому моменту связи, я играл для всех и везде. Жил на чемоданах, строчил и распевал песни и стучался во все двери. Но звездой стать не хотел. Возможно, это и помогло мне завоевать людские сердца. Я не мечтал ни о Голливуде, ни о Бродвее. Мне не нравились ни собственный голос, ни отражение в зеркале. Мои мечты были куда скромнее и не отличались разнообразием. Я хотел музыки, а не хаоса в своей жизни. Я был счастлив на банкетке для фортепиано и не испытывал потребности стоять у микрофона. В индустрии кичливых самозванцев и когда-то блиставших, но растерявших былую славу артистов, наркоманов и нарциссов я выделялся талантом и надежностью. Точнее, безотказностью. И я никогда не козырял именем Сэла. Последние восемь лет я был просто Бенни Ламентом. А не сыном своего отца. И не племянником Сэла Витале. И я сделал себе имя исключительно на том, что умел и мог делать. Те, кто знал о связях моей семьи, помалкивали. Если эти связи и давали мне какие-то преимущества, то я о них не просил, и люди не ставили мне их в укор. Правда, кто-то растрепал об этом Берри Горди из «Мотаун Рекордз», но это был не я.

– Почему ты так печешься об Эстер Майн, па?

– Я уже тебе объяснил.

– Нет. На самом деле объяснения от тебя я так и не услышал.

– Бо Джонсон был мне другом, – произнес отец.

Он отодвинул от себя тарелку, как будто больше не мог съесть ни кусочка. Вот и весь его аппетит.

– Я повидался вчера с Энцо. Проходил мимо его спортзала, решил зайти и застал его там. У него на стене до сих пор висит твоя фотография. И фотография Бо Джонсона. Признаюсь, сходство с ним Эстер очевидно.

– А вот эти фото, я думаю, ты не видел. – Отец вытащил из внутреннего кармана пальто два снимка и положил их на стол между нами.

На одном из них были запечатлены отец и Бо Джонсон. Они стояли, приобняв друг друга за плечи и изображая кулачный бой свободными руками. На другой фотографии Джонсон был снят вместе с женщиной – настолько же изящной и белокожей, насколько темным и мощным был Бо. Она стояла рядом с ним – очень модная и элегантная: черное вечернее платье, перчатки, блестящие локоны и ослепительно сверкающие серьги.

– Черт, – прошептал я.

– Эстер – вылитая мать. Люди этого сразу не замечают, потому что Мод была белой, а Эстер нет. Но, раскрой они глаза пошире, они бы увидели сходство.

– Никогда не влюбляйся не в ту женщину, – пробормотал я.

– Что? – нахмурился отец.

– Ничего. Просто так Энцо сказал, – буркнул я; при взгляде на Бо Джонсона и Мод мне сделалось грустно. – Она действительно покончила с собой?

– Я не знаю. По слухам, да. Но она хранила множество людских секретов.

– А ее тайна кому-нибудь известна?

– Какая тайна?

– Кто-нибудь знает об Эстер?

– Я никому не говорил. Только тебе рассказал. Но, думаю, кое-кому об Эстер известно, – пожал плечами отец. – Только никто ничего не говорит. По крайней мере, мне.

– Семья не пыталась повесить смерть Мод на него? – указал я на Бо Джонсона.

– Они намекали, будто он виновен в том, что она умерла. Но не прямо. И никаких обвинений против него выдвинуто не было. Бо оказался прав насчет ребенка. Эстер была для Александеров обузой. Полагаю, они допускали, что ее забрал Бо, знали, что она его дочь. Или просто порадовались, что и Бо, и их внучка исчезли.

– Кто-то должен был знать правду о ребенке!

– Ее замяли. Люди, конечно, всякое болтали, но это были только домыслы. И в итоге все решили, что Мод Александер покончила с собой, а Бо Джонсон сбежал. И жизнь продолжила идти своим чередом. По ходу… никто в действительности не стремился докопаться до истины в этой истории.

– Даже Бо Джонсон?

– Бо был до смерти напуган. И бессилен что-либо предпринять.

– А Эстер знает, кто она? Я имею в виду… она называет ребят из своего бенда братьями.

– Я не в курсе, Бенни. Возможно… Ее вырастила Глория Майн. Она заменила Эстер мать… Да и что бы это ей дало? Бо больше нет. Ее матери тоже. Все в прошлом.

– Энцо сказал, никто не знает, что случилось с Бо. Как ты думаешь, Сэл знает?

Отец вскинул глаза и посмотрел прямо на меня. Потом провел рукой по губам, как будто хотел удержать слова в глотке, и покачал головой:

– Нет. Я не знаю. Не знаю. Но это не дает мне покоя. Это всегда… меня беспокоило.

– Зачем ты носишь их с собой? – постучал я по столу пальцем возле двух фотографий.

– Я достал их вчера утром, когда ты уехал. Возьми их. – Отец подвинул снимки ко мне. – Я подумал, может, ты передашь их ей…

– Я? Ты подумал, что я мог бы передать их Эстер? – переспросил я в изумлении.

– Ну да, – кивнул отец.

– Папа! – рассмеялся я, не веря собственным ушам. – Ты хочешь, чтобы я передал эти снимки Эстер? И что я ей скажу? «Привет! Мне безумно жаль твоих родителей. Жизнь – дерьмо. Но вот тебе песня»?

– Нет, – покачал головой отец, – конечно же, нет. Просто… пусть они хранятся у тебя. Может, когда-нибудь ты отдашь их ей. Когда узнаешь ее получше.

– Но я не собираюсь с ней сближаться. Я собираюсь пойти в «Шимми» в четверг и познакомиться с ребятами из ее группы. Намереваюсь написать для них песню и попытаюсь протолкнуть их в эфир. В качестве одолжения тебе, па… и из уважения к Бо Джонсону. И только! Потом я умываю руки.

Отцу мой ответ не понравился. Он снова потер губы.

– Ты говоришь точь-в-точь как я. Именно это я сказал Бо.

– Ты ждешь, чтобы я облегчил твою боль из-за чувства вины? Все только ради этого?

– Какие громкие слова! – огрызнулся отец. – Нет. Речь не о моем чувстве вины. Просто мне хочется, чтобы кто-то был в курсе. Мне полегчает, если я буду знать, что кому-то еще известна эта история. Его история. Ее история. Только и всего. И ты не делаешь мне одолжения, задира! Эта девчонка умеет петь. И ты будешь счастлив, если с ней сработаешься.

– Я знаю массу людей, которые умеют петь. – Я не солгал, но в то же время покривил душой. Эстер была особенной, и отец это понимал.

– Петь-то они умеют, но не так, как она. Эстер непременно добьется успеха. Она станет звездой. Вот увидишь. И ты будешь благодарен своему старику за то, что он свел тебя с ней, – помахал пальцем у моего лица отец. – Ее имя и голос будут у всех на устах. Помяни мои слова.

– Хорошо, хорошо. – Я поднял руки вверх в знак того, что сдаюсь.

– Иногда лучший способ спрятаться – оказаться в свете прожекторов. Когда тебя знает весь мир, от тебя труднее избавиться, – пробормотал себе под нос отец, поднеся к губам чашку кофе.

– Что? Господи, папа! Да кому нужно от нее избавляться? – вскричал я чуть громче, чем следовало.

Отец дернулся, и кофе пролился на стол, чудом не задев фотографии. Но никто, похоже, ничего не заметил. Столики вокруг нас были по-прежнему пусты, хотя все табуреты за барной стойкой были заняты жаворонками или такими же любителями загулять до рассвета, как мы.

– Никто. Черт возьми, Бенни! Замолчи! Никто. Забудь об этом. – Отец поставил чашку и прикрыл кофейную лужицу салфеткой. – Пойдем отсюда.

Сунув фотографии в нагрудный карман, я бросил на столик несколько купюр. Отец резко встал и направился к выходу. Я последовал за ним, на ходу застегивая пальто и нахлобучивая шляпу. Нам обоим нужно было отоспаться.

– Значит… в четверг? Ты пойдешь туда в четверг? – спросил отец, жамкая губами сигару.

– В четверг, – вздохнул я.

– А можно мне пойти с тобой?

– Конечно, па. Пойдем туда вместе.

Ток-шоу Барри Грея

Радио WMCA

Гость: Бенни Ламент

30 декабря 1969 года

– Для тех, кто только что присоединился к нам: вы слушаете ток-шоу Барри Грея на радио WMCA в Нью-Йорке. Сегодня ночью я беседую с Бенни Ламентом – композитором-песенником, продюсером и эстрадным артистом. Он сидит за пианино, готовый нам сыграть. А мы готовы ему внимать все три часа.

– Что бы вы хотели услышать, мистер Грей? – спрашивает Бенни.

– Вот так вопрос! Предложите мне несколько песен на выбор. А сколько вообще песен вы написали, Бенни?

– Сотни. Но большинство из них никогда не звучало в радиоэфире.

– Но многие все же звучали. Сколько хитов у вас в арсенале?

– Я не веду учет. Если я не буду обращать внимания на то, сколько воды выпил из колодца, то и беспокоиться о том, что он пересохнет, мне не придется.

– Почему бы вам не сыграть что-нибудь из своего раннего творчества?

– Хорошо. Вот, например. Знаете, кто пел эту песню? – Бенни наигрывает несколько тактов и поет первую строку. Голос у него характерный, гортанный, как звук баржи, сигналящей о своем прибытии:

 
Ни в чем теперь не вижу смысла
Я, любя.
Любя… Любя…
Хоть не хочу, люблю тебя…
 

– Сестры Макгуайр! – восклицает Барри Грей. – Я люблю эту песню.

– Совершенно верно. – Бенни сразу переходит к другой мелодии, напевая: —Я пытался вырвать тебя из сердца. И теперь истекаю кровью.

– О! Это пел Иззи Маккуин! – узнает хит Барри Грей. – Не знал, что эту песню написали вы, а я готовился к передаче.

– В исполнении Иззи, под его трубу, она звучит лучше, но да, это моя песня. Ваши слушатели наверняка помнят и вот эту. – Бенни продолжает наигрывать фрагменты своих хитов, напевая по строчке из каждого, и Барри отгадывает их названия и исполнителей.

– Все эти хиты появились до группы «Майнфилд», – констатирует Барри Грей. – Давайте побеседуем о тех, что появились после.

– Ладно.

– Песня «Мне не нужен ни один парень» в исполнении группы «Майнфилд» возглавила «Топ-40» в декабре

1960 года. Менее чем через два месяца после вашей встречи. Мы первыми пустили ее в эфир, здесь, на WMCA. Кто-то считал ее расовой музыкой[8]8
  Расовая музыка – первоначальное название ритм-энд-блюза. Новое название музыкального стиля вошло в обиход благодаря музыкальному журналисту и продюсеру Джерри Векслеру.


[Закрыть]. По мне, так это – хит. Расскажите подробнее об этой песне. Как она появилась на свет? Мне думается, все наши слушатели жаждут узнать ее историю.

– Хорошо…

Глава 5
Мне не нужен ни один парень

В 19 лет я познакомился с девушкой, которую мог бы полюбить. Ее отец, Марио Бонди, был деловым партнером Сэла. У него тоже имелись интересы на Кубе, но я ни разу не видел его с какой-нибудь другой женщиной. Он всегда приходил в клуб с женой, заставив меня уверовать в то, что он на голову выше остальных парней, крутившихся в «Ла Вите». Марио импортировал кубинские сигары. Хорошие – такие, которые нравились отцу и Сэлу. Про другие его дела мне ничего известно не было, но у Марио имелись дома на Кубе и в Майами. И еще один неподалеку от дома Сэла в Лонг-Айленд-Сити.

Сэл по случаю Дня независимости устроил барбекю. В числе гостей были и Бонди. Мы с Маргарет поладили сразу. В то лето я виделся с ней еще на нескольких семейных торжествах. На выходные в честь Дня труда я пригласил ее потанцевать на Манхэттен-Бич. Сэл разрешил мне взять один из его автомобилей, а отец Маргарет отпустил ее со мной, хотя я сомневаюсь, что нравился ему. Думаю, он побоялся обидеть моего дядю. Впрочем, мать Маргарет улыбалась мне так, словно ее дочь подцепила Синатру.

Я нежно обнимал Маргарет, пока мы танцевали, и держал ее руку весь вечер, но домой привез рано, уже сознавая, что больше никогда с ней не увижусь. Я проводил девушку до двери. Она помедлила, прежде чем войти в дом, но в ответ на ее очаровательную застенчивую улыбку я лишь пожелал спокойной ночи и, не оглядываясь, пошел обратно к машине Сэла. Я отказался от нее. Сознательно, мучительно. Я обошелся с ней жестоко, хотя изначально и не хотел этого. Я знал, что нравился Маргарет. И она меня привлекала. Но она стала бы ждать от меня определенных вещей и поступков. Того, чего обычно желают от своих поклонников девушки. Чтобы я был любящим, ласковым, заботливым. Водил ее в кино и рестораны, покупал и дарил цветы. Я, конечно, мог все это делать. И даже получал бы от этого удовольствие. Я был бы счастлив, гуляя с ней под руку и лежа рядом, даже если мне пришлось бы ждать этого целую вечность… Но все это продлилось бы очень недолго.

Маргарет могла стать моей девушкой. Но я не хотел обзаводиться второй половинкой. Девушка должна была стать женой. Жена – матерью. А мать и ребенок – это уже семья. Мой отец стал бы дедом. И был бы этому рад. Дядя Сэл пришел бы на нашу свадьбу, потрепал меня по щеке, поцеловал Маргарет и дал бы нам некоторое количество денег – принял бы нас в семью. А я знал, к чему все это приведет. Знал, что значит эта самая семья, и не желал становиться ее частью. И потому дал задний ход.

В ту ночь, попрощавшись с Маргарет, я заглянул к Агнес Тол на Марион-авеню. Она работала в гардеробе в «Ла Вите» и была гораздо старше меня. Ее бедра были не такими стройными, как у Маргарет, кожа – не такой гладкой, а грудь уже обвисла. Но она не ждала от меня ничего, кроме пары добрых слов и нескольких поцелуев. Я посвятил Агнес песню, сидя в исподнем на ее кровати с губной гармошкой в руках и напевая по строчке между тактами:

 
Я ночь провел у Агнес Тол,
Стонал от страсти и тоски,
А утром выставлен был вон —
Едва успел надеть носки!
 

Агнес посмеялась над моим куплетом и предложила спеть его хором. Что мы и сделали. А когда закончили, она заставила меня уйти, как я и предсказал в своей песенке. И это было именно то, чего я хотел. Я никогда не любил Агнес Тол, и она не ждала от меня любви. По возрасту она годилась мне в матери, и никто из нас не стремился к отношениям. Но той ночью, как и многие ночи позднее, я, целуя Агнес Тол, думал о Маргарет Бонди и ее застенчивой и полной надежд улыбке.

* * *

Визит с отцом в «Шимми» в тот четверг напомнил мне по ощущениям проводы до двери Маргарет Бонди с полным осознанием того, что я к ней никогда не вернусь. Я рисковал разочаровать Эстер и наверняка отца. И как много лет назад он спросил меня о Маргарет, так и в этот раз он не преминул бы спросить об Эстер. Я в этом не сомневался.

Эстер пела на сцене с той же силой и горечью, как на прошлом выступлении. И мои нервы затрепетали от тембра ее голоса. Мне не хотелось, чтобы отец увидел, как я смотрю на нее, и я упорно отводил глаза в сторону, но мои уши были насторожены, как у собаки.

За барной стойкой снова дежурил Ральф, и мы примостились на два свободных табурета. Отец заказал бутылку колы. Я последовал его примеру.

– Колы? – непроизвольно округлились глаза Ральфа.

Мой отец был самым странным гангстером в мире!

– Я не пью при моем мальчике, – пояснил он бармену.

Мне было почти 30, но для отца я все еще оставался мальчиком. И ни он, ни я не пили вместе. Кусок пиццы? Да! Сэндвич? Конечно. Но не пиво. Это было одно из его правил. На глазах у моего отца спился его отец, и он ни разу за всю жизнь не предложил мне алкоголя. Я, естественно, выпивал. Но не в присутствии отца. Он мог пропустить рюмку-другую, слушая радио, смотря телевизор или читая газету. Когда отец ездил по делам с Сэлом, он не пил вообще. Он тогда работал – улаживал проблемы. А на пьяную голову делать это было сложнее.

А еще мой отец никогда не кричал. Ему не требовалось повышать голос. Не тратя слов попусту, он обычно получал то, что хотел. В определенном смысле отец был философом. Чрезвычайно рациональным и бесстрастно невозмутимым. И он всегда выполнял свои обещания. Я вырос, зная: если папа сказал, что позаботится о чем-то, он обязательно сделает обещанное. Даже если способы проявления его заботы были мне не по душе.

– Не ставь людей перед большим выбором. Достаточно двух вариантов. Или так, или так. Упрости им выбор и не спорь, что бы они ни выбрали. Просто объясни им, что произойдет в одном случае и в другом. И сделай, чтобы так все и вышло. Слухом земля полнится. Люди будут знать, что ты не блефуешь и не притворяешься. И подчинятся. В большинстве случаев для них сущее облегчение знать, что делать.

Иногда отец и вовсе не оставлял людям выбора. Не оставил он его и Ральфу.

– Расскажи нам о вашем бенде, – потребовал он, когда бармен открыл и подал ему колу.

– Хорошо… гм, а что вы хотите знать? – запнувшись, уточнил Ральф.

– Ты рассказал Эстер о моем мальчике. Теперь я хочу, чтобы ты рассказал нам об этих ребятах, – подколол Ральфа отец, дав ему понять, что не одобряет, что его сын стал объектом обсуждения. – Кто они? Что собой представляют? Как их зовут?

– Мы взяли Ли Отиса и Элвина. Они все братья. По-моему, старший из них Мани, и именно его расположения вам надо добиться. Остальные трое называют его за глаза придирой, – сказал Ральф.

– Мани? Это его имя? – перебил бармена отец.

– Да чтоб я знал! Но они все его так зовут. Мани Майн. Гитарист. Я посоветовал ему играть поспокойнее. А то он рвет струны с таким ожесточением, словно подумывает, кого бы грохнуть. Элвин играет на бас-гитаре. Он легкий и дружелюбный парень. А Ли Отис у них барабанщик. Он самый молодой. И самый молчаливый. Умный… наверное. Умный или просто заторможенный. Иногда это трудно понять. Он знает кучу фактов и всяких статистических данных, но разговор поддержать не умеет.

– А она? – спросил отец, указав горлышком бутылки на Эстер.

– Кто? Королева Эстер? – Губы Ральфа растянулись в омерзительной улыбке.

– Почему ты ее так называешь? – поинтересовался отец.

– Потому что она слишком заносчивая, даже высокомерная, – фыркнул Ральф. – Может, она маленькая ростом, но уж слишком деловая. Резкая. Хитрая. Подозрительная. Лучше ей не перечить. Не переходите ей дорогу и не позволяйте этому красивому личику одурачить вас.

– Ну-ну, – буркнул отец.

По выражению его лица я понял: он испытывает к Ральфу неприязнь.

– Кстати, я лишь подтвердил ей, кто вы, – указал на меня Ральф. – Не я сообщил ей. Эстер сама вас заметила. Говорю вам: она ничего не упускает из виду.

Мне пришлось взглянуть на Эстер. Она смотрела на меня. Когда наши глаза встретились, ее плечи напряглись, а подбородок вздернулся. А потом она отвернулась и все время, пока пела, упорно меня игнорировала. Я больше ничего не запланировал на вечер, так что мог пообщаться с ребятами из бенда по окончании выступления. Но Эстер была не единственной, кто подметил наш интерес. Когда она исполняла последнюю песню, к нам бочком подкрался Эд Шимли – владелец клуба, поприветствовавший моего отца по имени. Отец похвалил его за музыкальную программу, а я попросил проводить меня за кулисы.

– Погодите! Погодите! Вы не можете так просто заявиться сюда и украсть мою певицу. Мы с этими ребятами заключили контракт, – обиженно фыркнул Шимли.

– Вот как? А что прописано в договоре? – спокойно осведомился я.

– Я ангажировал их на два года. Двухчасовые выступления каждый четверг, пятницу и субботу.

– Я не собираюсь ни во что встревать. Я пишу песни. И хочу, чтобы одну из них спела Эстер. Вы против? – спросил я. – Если так, то зря. Ребята сделают хит, он привлечет сюда публику. Вы только выиграете.

Эд Шимли перевел взгляд с отца на меня. Похоже, он был уверен, что его попытаются надуть, но не понимал как. Вместе с тем его уже начало разъедать любопытство.

– Перерывы между выходами на сцену они проводят в подсобке, – проворчал Шимли. – Можете потолковать с ними там. Но, надеюсь, Сэл возместит мне все издержки, если вы их у меня переманите.

– При чем здесь Сэл? – Голос отца стал настолько холодным, что у меня на руках зашевелились волосы.

И не только у меня. Эд потер рукой затылок.

– Вы же работаете на него, мистер Ломенто, – сказал он отцу. – Я подумал: ваш интерес – его интерес.

– Сэл здесь совершенно ни при чем, – постарался заверить я Эда; отец рядом со мной даже не шелохнулся. – Я пишу песни. Эстер – классная певица. Вот и все.

– Ну, тогда ладно… И все-таки у меня с ними контракт, – повторил мрачно Эд. – Имейте это в виду.

Мы с отцом дождались конца выступления и, когда ребята сошли со сцены и скрылись за примыкавшей к ней дверью, последовали за ними. Отец остановился у двери и решил переждать там. Да и мне, если честно, так было проще. Троих парней мое появление явно удивило. Но Эстер при виде меня скрестила руки и выставила вперед ногу. Радостью ее лицо не озарилось. Я не пришел в «Шимми» в воскресный вечер, как обещал. И она, похоже, не собиралась меня прощать.

– Нас никто не известил, что вы снова сюда явитесь, мистер, – вымолвила Эстер.

Худосочный гитарист Мани обошел сестру и встал впереди, неприкрыто демонстрируя, что готов к схватке. Для чего – мне было невдомек. Я превосходил Мани в весе фунтов на пятьдесят. Губы Элвина расплылись в улыбке, а Ли Отис потянул за галстук-бабочку вокруг шеи. Его рубашка от энергичной игры сделалась мокрой. Паренек бросил палочки и опустился на стул. В углу подсобки я заметил старое пианино, а перед ним шаткую скамейку. Как кстати! Мне осталось только уповать на то, чтобы инструмент оказался не слишком сильно расстроен.

– Бенни Ламент, – протянул я руку Мани. – Я обещал Эстер зайти к вам.

До моих ушей донесся ее раздраженный вздох, но я не отвел взгляда от Мани. Парень пожал мне руку, и я понял: он уже знает, кто я такой.

– Вы сказали мне, что придете в воскресенье. А сегодня, если не ошибаюсь, четверг. Приглашение уже не в силе, – заявила Эстер.

Вперед шагнул Элвин и, все еще улыбаясь, тоже пожал мою руку.

– Так вы Бенни Ламент? Пианист? Человек, игравший с Иззи Маккуином, Майлзом Дэвисом и Джоном Колтрейном? – спросил он. – Я слышал о вас.

Эстер, может быть, и злилась на меня, но ребята говорили обо мне.

– Да. И еще с некоторыми.

– А почему вы хотите сыграть с нами? – наглым тоном поинтересовался Мани.

– Я? Нет, не хочу, – помотал я в ответ головой.

– Но вы же к нам зачем-то явились. Разве не за этим? – фыркнул Мани. – И потом… я видел в прошлую субботу, как вы оживились, когда Эстер запела «Ничего не происходит».

– Это точно, ничего не происходит, – пропел Элвин.

– Старо, Эл! Эта шутка уже стара, – вздохнул Ли Отис; опорожнив залпом стакан с водой, он вытер лоб.

Элвин расхохотался – раскатистым смехом, поднявшимся из самого нутра.

– Ну вот, опять смеется, он всегда смеется, – не удивился Ли Отис.

Паренек провел рукой по лицу и покачал головой. Изнуренно. На вид ему было лет 16. И у меня сложилось впечатление, что свою работу он не любит.

– Я действительно оживился, – признал я. – Эстер была очень хороша. Мне понравилось ее пение.

– О! Вам оно понравилось? – переспросил Мани.

– Почему вы сердитесь, мистер Майн? – спросил я спокойно.

Ральф оказался прав. Мани мнил себя в группе главным.

– Потому что он вас ждал, – сказал Элвин, не переставая улыбаться. – Мани любит деньги. И нам необходима помощь. Нам нужен человек со связями. Возможно, вы немного бледнее, чем нам бы хотелось, но вы точно годитесь на эту роль.

– А что вы скажете, мисс Майн? Вам нужен парень, умеющий дергать за нужные ниточки? – Едва вымолвив эти слова, я осознал, как они прозвучали. Я не думал вкладывать в них двойной смысл. Мне просто хотелось узнать ее мнение. Мне казалось, что у ребят все отлично получается с арсеналом из гитары, бас-гитары и ударных.

– Мне не нужен ни один парень, – ответила Эстер таким ледяным тоном, что у меня заныли зубы.

Не будь я слишком возбужден, я бы замолчал. Но меня уже понесло:

– О! Вот вам и готовая строчка из песни. Почему бы вам ее не пропеть? Может получиться весьма недурно, – наиграл я несколько аккордов.

Пианино звучало неплохо. Мне попадались инструменты в гораздо более плачевном состоянии.

– Пропеть что? – спросила Эстер.

Но последовала за мной к пианино. Мани и Элвин тоже подошли.

– Вы сказали, что вам не нужен парень. Думаю, из этой строчки мы могли бы сделать песню. Расскажите мне, в чем еще вы не нуждаетесь, Эстер? – спросил я, уже слыша припев. Мне требовался куплет.

– В том, чтобы вы разговаривали со мной свысока, уж это точно. – Эстер скрестила руки и выпятила подбородок.

– Я смотрю на вас снизу вверх, Бейби Рут. Как же я могу разговаривать с вами свысока? – проворчал я.

Эстер показалась мне одной из тех женщин, которые заставляют вас потрудиться за вознаграждение в виде улыбки. А мне не хватало на это терпения. Да мне и не нужно было, чтобы Эстер улыбалась. Я всего лишь хотел услышать ее пение.

– Прекратите называть меня Бейби Рут!

– Бейби Рут, это смешно! – хмыкнул Элвин и, подхватив свою бас-гитару, извлек из нее несколько звуков: «уаа, уаа, уаа».

Я проигнорировал парня. Настроения дурачиться у меня не было. Я на полном серьезе писал для Эстер песню.

– Как вам это? – спросил я и пропел несколько строк. Вышло сыровато, и я несколько раз запнулся, подбирая ритм.

 
Мне не нужна еще одна юбка.
Я не нуждаюсь ни в модной шляпке,
Ни в новой блузе, ни в лишней шубке —
Все это есть у меня в достатке.
 

Я приподнял брови, призывая Эстер Майн продолжить:

– Что дальше?

Она нахмурилась, и я пропел те же строки еще раз, только медленнее, побуждая Эстер добавить новые.

– Я не нуждаюсь в твоих разрешеньях, знаю сама, что можно, что нет, – проговорила она нараспев.

– Так! Так! – подбодрил ее я.

– Прибереги же нравоученья…

Я ухмыльнулся. Это было слишком просто.

– К ним у меня иммунитет!

Элвин уже пытался дополнить мою мелодию бас-гитарой, а Мани перебирал струны на своей. Он подобрал аккорды, да и слова теперь начали приходить на ум быстрее, и я продолжил петь:

 
Мне не нужен отец и еще один брат.
Мне не нужно кольцо и не нужен сват.
Не спешу я на брачное ложе,
Так что парень не нужен мне тоже…
 

– Давай, Эс! Ты же уже слышишь ее, – забарабанил себя по бедрам Ли Отис.

Он все еще сутулился на своем стуле, но тусклая пелена усталости, застившая глаза паренька, уже рассеялась, и палочки взлетели в воздух.

– Все поют «Ей не нужен», – проинструктировал я ребят, и они повиновались.

– Мне не нужен ни один парень, – снова вступила Эстер, уже в полный голос. – Да-да, не нужен!

– Да, ей парень не нужен, – добавил я, повторив тему.

– Не нужен! – подхватила Эстер. – Парень, ты это понимаешь?

Я кивнул. Выходило хорошо.

– А теперь тема меняется, – сказал я и перешел к бриджу, который уже выстроил в своей голове. Я не мог спеть так, как Эстер, но она должна была уловить мою идею.

– Ты мне не нужен. Но я тебя жду. Только поманишь, к тебе я приду. – Моя левая рука, изменив ритм, забегала по клавишам в два раза быстрее, а Элвин понизил строй своей бас-гитары. – Я не нуждалась раньше в тебе. Или лгала это время себе?

– О, черт, да! – вскричал Элвин.

А Эстер уже вошла в тему, готовая пропеть следующий куплет:

 
Я вам не просто девчонка на вечер,
Лучше меня потрудитесь узнать.
Зря умоляете, мистер, о встрече —
Я не намерена вас целовать!
 

Эстер запнулась, подыскивая новую строчку, и я вступил, пропев ту, что она уже предложила:

– Я не нуждаюсь в твоих разрешеньях, я знаю сам, что мне можно, что нет. – Тут я не смог сдержать самодовольной ухмылки, изменившей интонацию моего голоса; мне нравилось поддразнивать Эстер. – Так что отбрось пустые сомненья, мы будем парой – вот мой ответ!

Эстер Майн рассмеялась, но я продолжил:

 
Я не нужен тебе, но ты меня ждешь.
По первому зову ко мне ты придешь.
Сердце и разум снова в борьбе —
Сдайся, признайся хотя бы себе!
 

– Ты мне не нужен, – пропела, посмеиваясь, Эстер.

– Нет, нужен! – возразил я.

– Мне не нужен парень, – пропела она.

– Ей не нужен, – хором взревели братья.

– Не нужен, – эхом откликнулась Эстер. – Парень, ты это понимаешь?

– Здесь рифф! – воскликнул Мани, и я позволил ему его исполнить, последовав за гитарой.

– Ударная концовка, – вскричал я, выстукивая ритм ногой. – Мне не нужен отец и еще один брат…

– Мне не нужно кольцо и не нужен сват, – добавила Эстер.

– Не спешу я на брачное ложе, – пропел я, энергично притопывая.

– Так что парень не нужен мне тоже, – закончила Эстер.

Отец за дверью захлопал в ладоши, и мы все дружно рассмеялись. У нас получилась чертовски классная песня, и Эстер Майн могла исполнить ее потрясающе.

– Невероятно, Бенни Ламент! Это было невероятно, – хлопнул меня по спине Элвин. – А какова Эс! Черт побери, девочка! Ты так здорово рифмовала слова и строки. Я и не подозревал в тебе такой талант.

– Это все он! – указала на меня Эстер; ее лицо сияло торжеством. – Это он меня так разозлил! – докончила она, и мы все снова засмеялись.

– Мне нужен листок бумаги, пока я не позабыл все эти слова, – сказал я, доставая из кармана ручку.

Эстер все еще улыбалась, и это была самая прекрасная улыбка, которую я когда-либо видел.

– Проклятие, – прошептал я.

Похоже, я влип…

* * *

Я провел с ребятами больше трех часов и оставил им еще две песни. Отец покинул свой пост у двери и оккупировал кресло в углу. Между делом он сунул несколько купюр ночным охранникам, и те оставили нас в подсобке одних. Ли Отис растянулся на полу и заснул. На следующее утро ему предстояло идти в школу, которую он, со слов Эстер, никогда не пропускал.

– Ему нравится учиться, но нам нужен барабанщик. А нанять кого-то другого не по средствам. Да и Ли играет хорошо.

– К вопросу о деньгах… – встрял Мани Майн. – Чем мы вам обязаны, мистер Бенни Ламент, за такую… привилегию? – Он выговорил каждое слово так, будто ждал, что я его разочарую.

– Я обещал Эстер, что напишу для вас песню. И я это сделал. О деньгах речи не шло.

– Но вы подарили нам целых три песни! – воскликнул Элвин.

Я наиграл им «Берегись» – песню, которую написал воскресным вечером и из-за которой не пришел в «Шимми». И когда Эстер ее запела, на моем лбу проступил холодный пот. Мы начали ее совсем низко, а к бриджу Эстер уже голосила во всю мощь, а я полустоял, не в силах усидеть на месте. Отец тоже стоял, прижимая руки к сердцу так, словно «Янкис» выиграли Мировую серию.

Мы также поработали над песней в стиле Бадди Холли под названием «Крошка». От нее не замирало сердце, как от «Берегись», и она не звучала столь дерзко, как «Мне не нужен ни один парень», но эти недостатки вполне компенсировались продолжительной басовой партией, ритмом рокабилли и красивым бриджем. И Эстер исполнила ее блестяще. Она все песни исполнила блестяще.

– Я попросила мистера Ламента стать моим… нашим менеджером, – призналась она, обводя глазами братьев.

– Да что ты говоришь? И когда ты собиралась узнать мое мнение по этому поводу? – спросил Мани.

– Я спрашиваю твое мнение сейчас. У меня не было уверенности, что он… придет сюда снова. – Эстер бросила на меня взгляд, в котором явственно читалось: вы не прощены еще до конца.

– Я руководитель группы «Майнфилд», – ткнул себя пальцем в худосочную грудь Мани.

Элвин вздохнул, а Ли Отис даже не шелохнулся.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Потому что мне не хочется быть вашим менеджером.

– Почему? – поспешил присесть Элвин, после того как Мани на него замахнулся.

– Я композитор-песенник. Продюсер. У меня нет охоты нянчиться с детьми.

– Думаете, вы слишком хороши для нас? Думаете, мы в вас нуждаемся? – прошипел Мани.

Я ответил ему равнодушным взглядом.

– Заткнись, Мани. Ты же знаешь, что это не так, – рассмеялся Элвин. – Парень, который так играет, может называть меня дитем, когда ему вздумается.

– У меня нет ни малейшего желания заставлять людей делать то, что им не хочется, – обратился я к Мани. – Вы хотите руководить этой группой? Отлично! Я с вами спорить не стану. Повторяю: я не заинтересован быть вашим менеджером.