Текст книги "Книга песен Бенни Ламента"

– Это твоя? – спросил Ахмет.

– Нет. Ее никто не записывал. По-моему, это народная песня. Из тех, что люди поют и повторяют, но никто толком не знает, откуда она взялась и кто первым ее исполнил.

– Бо Джонсон? Бо Джонсон… боксер? – спросила Эстер, сдвинув брови к переносице.

– Да. Тот самый Бо Джонсон.

– Что? Так он же отец Эстер! – воскликнул, улыбаясь, Элвин. – Бо Джонсон, лучший боксер в мире в тяжелом весе! Неужели о нем есть песня?

Все ребята уставились на меня в ожидании ответа, но никто из них не показался мне встревоженным. Наоборот, они выглядели довольными.

– Да… Ладно, чего уж там… Я все знал… Ну, об Эстер.

– Знали? – удивилась девушка.

– Да. Мой отец знал Бо Джонсона. В прошлом… потому что он тоже был боксером, – пожал я плечами. – Он и научил меня этой песенке. Давным-давно.

Я снова наиграл ее и спел припев.

– Ты хочешь, чтобы Эстер пела песню о бойце? – спросил Ахмет.

– Почему я не слышала ее раньше? – взволновалась Эстер. – Ну-ка, спойте ее еще раз, – потребовала она.

Я пропел слова в той последовательности, в какой их помнил. Ахмет только слушал, а Эстер торопливо записывала текст на листке бумаги.

– Нам бы надо досочинить несколько куплетов, – сказал я. – В том виде, как сейчас, она слишком простенькая. Собственно, один припев. А повествовательные песни нынче популярны. Ну и контраст… – Я многозначительно посмотрел на Ахмета (контраст для него значил все). – Контраст в том, что историю о мужчине-бойце рассказывает женщина. А уж если это история о твоем отце… из этого может что-то получиться.

Когда Мани кивнул, а Эстер заулыбалась, я испытал невероятное облегчение. Как будто с души свалился камень. Я почувствовал, что меня признали за своего и полностью простили. Не знаю, почему я так переживал из-за этого…

* * *

Ахмет позвонил мне в понедельник. И, едва услышав его голос, я понял: он надумал пойти на попятную.

– У нас проблема, Бенни, – не мудрствуя лукаво, признался Ахмет.

– У нас?

– Я не могу заключить контракт с твоей девчонкой. И с ее группой.

– Почему? Мне показалось, ты реально заинтересовался. – Я не стал препираться с Ахметом по поводу «моей девчонки». Мы оба понимали, о чем он говорит. Группа «Майнфилд» была моим проектом. И Ахмет подразумевал только это. Ничего другого.

– Я действительно заинтересовался. Они хороши. А она просто невероятна.

– Тогда что случилось?

– Возникла проблема. А у меня слишком много артистов, которые от меня зависят… Я не могу допустить, чтобы все пошло прахом.

– Что за проблема? – перед моими глазами промелькнуло лицо Сэла.

– Тебе ведь известно, откуда я приехал, так, Бенни? – спросил Ахмет.

– Ну да, из Турции? – ответил я, озадаченный.

– Именно так. Я приехал в Штаты, когда мне было двенадцать. Я люблю эту страну. Люблю этот город. Я занял десять штук баксов у своего дантиста, чтобы основать «Атлантик». Ты слышал об этом? Я люблю то, что делаю, и людей, с которыми я это делаю. Я хочу и дальше заниматься любимым делом…

– Я ничего не понимаю, Ахмет, – сказал я.

Но он продолжил говорить сам, не сделав паузы. Как будто не расслышал моих слов. Как будто хотел закончить этот разговор как можно быстрее.

– Я вижу то же самое в тебе, Бенни. Ты такой же, как я. И тобой движет только музыка. Ни женщина, ни жажда славы или денег.

– Ахмет…

– Мой отец был политиком. Послом. Политика – дело грязное. Здесь, в Штатах, дела обстоят получше. Но ненамного. Я не хочу иметь с этим ничего общего, Ламент. Я бы предпочел перейти дорогу гангстеру, чем политику.

– О чем ты, Ахмет? – пришел я в полное замешательство.

Я не сомневался в том, что ему была известна моя история. Он узнал ее давно, но ни разу не обмолвился об этом. В этой стране все были так или иначе связаны с какими-то аферами или преступлениями. Неважно, участвовали они в них или нет. Особенно в Нью-Йорке.

– Мне велели соскочить. Без всяких объяснений. А я и не стал их требовать. Но я даю задний ход, Бенни. Извини. Я искренне желаю тебе всего самого хорошего.

– А что с нашими треками? – спросил я.

– Они принадлежат «Атлантик Рекордз». Я не брал с тебя за студийное время.

– Я оплачу тебе студийное время! Мне нужны эти записи!

– Это их главное требование. Они не хотят твою девчонку на радио.

– Кто «они», Ахмет? – надавил я.

Ахмет сделал паузу, но на мой вопрос не ответил.

– Я боюсь за тебя, парень. И на твоем месте я бы отступился. Ты многого добился в этом бизнесе. И успехом обязан только своему таланту. Люди и дальше будут слушать твои песни. Затаись! Не высовывайся. Занимайся своим делом и ни во что другое не лезь.

– Во что другое? Ахмет, мне нужны эти треки! – уперся я.

У «Майнфилд» ничего, кроме них, не было. Я не мог бросить ребят, оставив их ни с чем.

– Извини, Бенни. Мне действительно жаль, что так вышло. Мне пора. Не пропадай!

– Ахмет, погоди! Что случилось? Что все это значит?

Гудок указал мне, что разговор окончен, но я был слишком потрясен, чтобы повесить трубку. Я стоял, прижав ее к уху и слушая пульсирующую ноту. Это была фа. Фа… Famiglia – «семья»… Я растерялся: что же мне делать? Подумал было позвонить Эстер, но тут же отверг эту идею. Эстер была на работе. И что бы я ей сказал? «Помните, вы говорили мне, что в этом городе решают, кому работать, а кому нет, гангстеры? Так вот, вы были правы. Они не желают вас слышать на радио. И я, увы, ничего не могу поделать». Хотя Ахмет выразился по-другому: «Я бы предпочел перейти дорогу гангстеру, чем политику». Что это, черт подери, значит?

Отец и Сэл находились в Вегасе. Они уехали туда в тот день, когда я начал названивать Ахмету, хотя и сам подумывал смыться. Вегас был открытым городом. То есть открытой зоной для организованной преступности. Ни границ, ни семейного контроля. Сэл потерял свои инвестиции на Кубе, а «Тре Вите» на Фримонт-стрит только открылся. «Тре Вите» – «Три жизни»… Бо Джонсон, Мод Александер, а теперь и Эстер Майн. Три человека, три жизни, связанные между собой и уничтоженные только потому, что имели отношение к Сэлу?

Я не рассказал отцу о своем визите к дяде. И, насколько мне было известно, он так и не сходил к врачу. А еще я не сообщил отцу ни о пробе Эстер в «Атлантик», ни об успешной сессии записи в субботу. Я ничего этого ему не рассказал. А теперь и рассказывать было нечего. Меня переполняла ярость бессилия из-за всего того, чего я не знал, не мог сделать и, похоже, не мог изменить. Я швырнул телефонную трубку, схватил ключи и шляпу и вихрем слетел с лестницы, полный решимости получить от Ахмета свои треки вкупе с объяснением.

Глава 9
Крошка

К тому времени, как я вошел в дверь «Атлантик Рекордз», я отрепетировал все, что собирался сказать. Я тщательно спланировал свою атаку и произвел в голове все расчеты. Мне нужно было оплатить время записи, мастеринг и продюсирование треков, остаться без которых я не мог.

– Он ушел, мистер Ламент, – сказала секретарша, когда я попросил ее о встрече с Ахметом.

– Я разговаривал с ним всего час назад.

– Должно быть, он позвонил вам перед самым уходом. Его здесь нет, мистер Ламент.

Я уставился на девушку, пытаясь определить, говорит она правду или лжет. Я досаждал ей своими звонками, и она явно не испытывала ко мне большой симпатии. Но секретарша не дрогнула под моим сердитым взглядом.

– Тогда проводите меня к Джерри, – потребовал я.

– Его тоже нет. Но мистер Эртегюн предупредил, что вы можете зайти. У меня для вас кое-что есть.

Секретарша наклонилась, а когда выпрямилась, я увидел в ее руках маленькую белую коробочку. К ней прилагался конверт, на котором было написано мое имя. Не отходя от секретарского стола, я открыл его и обнаружил внутри простой листок – без печатного заголовка, как на почтовой бумаге, и даже без даты.

Бенни,

Это твое, безо всяких условий и обязательств. Том сделал для тебя несколько лаковых дисков. Я не хотел упоминать об этом по телефону. Единственное, о чем я тебя прошу взамен, – не вмешивай во все это «Атлантик».

Удачи тебе,

А.

В коробочке лежало несколько десятидюймовых лаковых дисков. Без лейбла, без объяснений. На гладких белых картонных конвертах кто-то черным карандашом написал «’’МАЙНФИЛД” ⁄ Образцы», названия песен и мое имя.

Секретарша наблюдала за мной.

– Вы, наверное, захотите сделать копии. В коробочке лежит еще визитка. Коннор не берет крупные заказы, но работает быстро, и человек он надежный, – тихо проговорила она.

Я, пораженный, только кивнул и поспешил на улицу. Я не дал себе времени на раздумья, а сразу же последовал по адресу, указанному на визитке, в студию записи на виниле. Она располагалась в складском помещении в Бруклине, неподалеку от доков на Верхнем заливе. Я еще дважды перечитал адрес и удостоверился, что пришел в нужное место. Еще десять минут мне потребовалось, чтобы найти Коннора. Я опознал его студию по виниловой пластинке, приклеенной на наружной двери. Дверь была открыта, Коннор находился внутри. Передо мной предстал поджарый парень в грязной белой майке, с перчатками на руках и сигаретой в зубах. Но он кивнул, когда я объяснил ему, за чем пожаловал.

– У вас имеется контрольная запись?

Я тоже кивнул.

– Давайте послушаем, что у вас там. Только чтобы убедиться, что оно того стоит. Вы даже не представляете себе, как много людей загорается, а потом бросает это дело, – сказал Коннор, жуя сигарету.

В его бруклинском английском проскальзывал провинциальный акцент – такое сочетание я часто слышал в детстве. Я подошел к проигрывателю – идеально чистому, в отличие от владельца. И, включив его, поставил иголку на дорожку первого контрольного диска. Мы прослушали его весь. И не только его, но и все остальные диски из коробочки. Коннор сновал туда-сюда, заправляя машины и регулируя их работу, пока я стоял, засунув руки в карманы, и обдумывал свои возможности. Там были записи «Берегись» и «Мне не нужен ни один парень». Причем в двух версиях – под аккомпанемент одного пианино и с инструментовкой, которую мы добавили с группой. «Крошка» звучала лучше, чем мне запомнилось, а на последнем диске оказалась записана «Бомба Джонсон» в моем незатейливом исполнении. Я пометил белые конверты идентификационными номерами, отпечатанными на дисках, и убрал их обратно в коробку.

– Это чертовски здорово! – выразил свое мнение Коннор. – Похоже на работу Тома.

Я промолчал. Меня ведь попросили не вмешивать «Атлантик».

– А что насчет лейбла? – спросил Коннор.

Я в ответ нахмурился. Парень подошел к своему рабочему столу и протянул мне листок с белыми кругами.

– Для сорокапяток. Какой лейбл вы хотите видеть на них? Распишите. Я оформлю все в лучшем виде, но мне нужно знать, чего именно вы хотите.

В итоге я написал вверху «"ЛАМЕНТ РЕКОРДЗ" представляет», ниже – «Майнфилд», и еще ниже – название песни. Я все это придумал по ходу дела, но лейбл «Ламент Рекордз» показался мне правильным, и звучал он более официально. Меня вдруг обуял дух противоречия. И я присвоил своему акту неповиновения собственное имя.

Я заплатил за печать и упаковку сотни дисков с песнями «Мне не нужен ни один парень» (на стороне А) и «Берегись» (на стороне В) в версии группы. В сравнении с ними «Крошка» все же меркла, а «Бомба Джонсон» требовала доработки. Я решил дождаться сначала этих двух. Не хотел забегать вперед. Я и так уже плыл против течения.

* * *

Вечером в четверг мне позвонил Терренс и попросил подменить его в «Ла Вите». Половина музыкантов клубного бенда, включая самого Терренса, заболели гриппом, а он знал, что я мог спокойно отработать несколько сетов самостоятельно.

– Чак там будет. Он позаботится о звуке. Но ты сделаешь и мне, и всей команде большое одолжение. Свободный от работы вечер поможет ребятам быстрее оправиться. Я знаю, ты не нуждаешься ни в работе, ни в рекламе, но по четвергам в клубе, как правило, тусуются местные. На девять столик зарезервировал Скотт Муни из WABC. Никогда не помешает впечатлить диск-жокея.

Я пообещал Терренсу прийти в клуб. И мне в голову тут же закралась мысль: а ведь это отличная возможность дать выступить «Майнфилд»! Но я отмахнулся от этой затеи. Эстер с ребятами и так давали концерты по четвергам. К тому же слухи об их выступлении в клубе неминуемо дошли бы до Сэла. Терренс меня бы убил, и мне больше никогда бы не представилась возможность сыграть снова в «Ла Вите».

Я попросил Эстер через Ли Отиса позвонить мне, но звонка не дождался. Либо я его пропустил, либо Эстер не стала перезванивать. Мне особо нечего было ей сказать, но я подумал, что мог бы возместить ребятам неудачу с «Атлантиком» с помощью винилов – чего-то реального, осязаемого. А уже потом поговорить с ними.

Было начало девятого, и мой музыкальный вечер в «Ла Вите» близился к концу, когда ко мне через весь зал плавным шагом продефилировала Карла и присела рядом, обдав меня волной парфюма. А ведь еще секунду назад все было так замечательно! Я наслаждался собой; по сути, я стал фоновой музыкой клуба. Гости ели, расслаблялись, несколько пар танцевали. И только я играл для них на фортепиано, спокойный и раскрепощенный, пока невесть откуда не явилась Карла и не плюхнулась рядом со мной на банкетку. Она толкнула меня, и я невольно промахнулся мимо нужной клавиши. И хотя мало кто из публики услышал этот сбой, довольно было того, что его услышал я. А в музыке ритм – это все.

– Привет, Бенни, – промурлыкала Карла голосом этакой кубинской Мэрилин Монро.

Многие женщины пытались копировать манеру этой актрисы – с придыханием и томной хрипотцой, но, как правило, эффект получался обратным: вместо того чтобы придать себе сексуальности, они выглядели глупо. Вместо того чтобы подчеркивать свою индивидуальность и становиться для мужчин незабываемыми, они обезличивались.

Я отодвинулся от Карлы и раздвинул шире локти, чтобы создать между нами пространство, необходимое мне для игры.

– Не сейчас, – пробормотал я.

Мой напольный микрофон был повернут так, чтобы я легко мог его схватить, если бы захотел пообщаться с публикой. Но я не пел, и, к счастью, нас никто не услышал. Карла положила голову мне на плечо, и под ее весом водопад нот, которые мне предстояло сыграть, полился тяжелее и медленнее. А еще через миг Карла почти прижалась к моей шее губами, и я заскрежетал зубами.

– Ты вспомнил мое имя при встрече, – промурлыкала она. – А я думала, ты меня забыл…

Рука девушки – та, что не держала бокала с вином, – скользнула по моему правому бедру. Мне стало ее жаль. Но что я мог? Карла всегда жаждала внимания, и в Нью-Йорке ей, несомненно, было одиноко. Особенно в отсутствие Сэла, умчавшегося в Вегас. Меня лишь удивило, почему она не уехала вместе с ним.

– Отвали, Карла, не мешай, – прошипел я.

Я вовсе не желал обидеть девушку. Мне просто нужно было согнать ее со скамейки. Похоже, я недостаточно ясно дал Карле понять, что не питаю к ней интереса. И вот Карла вернулась и нарушала слаженную работу моих пальцев своей склонившейся ко мне головкой и длинными ногтями.

– Мне не нравится эта песня, – надулась Карла. – Сыграй лучше «Твист». Я хочу танцевать.

– Я не играю танцевальную музыку, – соврал я.

– А я слышала другое. Ты можешь сыграть все.

Я действительно мог сыграть все. И я мог сделать так, чтобы песня длилась вечно. Игра соло давала свободу. Мне не нужно было думать ни о чем, кроме музыки. Обычно я растворялся в ней полностью. Обычно… но не сейчас. Сейчас мне надо было избавиться от Карлы. Я сыграл еще несколько тактов и довольно резко оборвал песню. Номер получился коротким, но, освободившись от Карлы, я бы загладил свою вину перед публикой.

– Ты скучал по мне? – прошептала она мне на ухо, пока гости клуба, рассеянно слушавшие мою игру, награждали меня такими же рассеянными аплодисментами.

– Нет, Карла. Не скучал.

– Какой ты черствый и жестокий, – протяжно вздохнула она.

– А тебе нравится, когда тебе врут? Мне – нет. И я не собираюсь притворяться, будто скучал по тебе. – Я встал и поднял за собой Карлу.

Она покачнулась и обвила меня руками за талию. И в этот момент я увидел Эстер. Ее вместе с Мани, Элвином и Ли Отисом официант вел к столику у входа на кухню. Этот столик не пользовался у гостей клуба популярностью из-за непрерывного движения официантов и плохой видимости сцены и танцплощадки. На Эстер было белое платье, лет десять как вышедшее из моды, – с ультракороткими рукавами и юбкой в пол. Но она эффектно обыграла его с помощью красных туфель на высоком каблуке, красных губ и такого же красного цветка, приколотого к волосам. Все это вместе смотрелось великолепно. А Мани, Элвин и Ли Отис пришли в тех же черных костюмах, в которых я их дважды видел на сцене, но благодаря красным галстукам на шеях и красным платкам в нагрудных карманах ребята смотрелись вместе с Эстер единым ансамблем. Нахмурившись, я глянул на часы. Они были одеты так, словно приготовились выступать. Это было очевидно. А шел уже девятый час. Им следовало быть в «Шимми».

– Поужинай со мной, Бенни, – предложила Карла, все еще обвивая меня руками.

А ко мне со стороны гардероба уже спешил Тито.

– Бенни, тут тебя спрашивали какие-то ребята. Я велел Джейку усадить их за столик, потому что ты в это время играл. Я не знал, друзья они тебе… или просто решили воспользоваться твоим именем. По-моему, они раньше здесь не светились. Да и на вид слишком юны, чтобы пить. Но я подумал: может, это артисты…

– Я позабочусь о них, Тито. – Я наконец-то отцепил от себя Карлу и легонько подтолкнул ее к нему. – Тито, это Карла. Карла, это Тито. Вы еще не знакомы?

Тито покачал головой. Он, может, лично и не познакомился еще с Карлой, но в том, что персонал «Ла Виты» знал расклад, я не сомневался.

– Карла – подруга Сэла, – пояснил я Тито. – Так что вся ее выпивка за счет заведения. И ужин тоже. Но я не хочу, чтобы она приближалась к пианино, когда я снова заиграю. Договорились? Скажи обоим Тони или тем, кто сегодня за вышибал. Пусть не подпускают ее ни ко мне, ни к сцене.

Глаза Тито округлились, а брови девушки сердито сдвинулись. Я повел себя грубо, но зато избавился от нее. Когда я подходил к столику с семейством Майн, глаза Эстер смотрели не на меня, а на Карлу, которую официант усадил за столик у самой танцплощадки. Подлив вина в бокал, он с нарочитой любезностью положил перед ней раскрытое меню. Пятый стул за столиком Майнов оставался незанятым. И я, выдвинув его, сел спиной к залу.

– Мы не знали, обслуживают здесь негров или нет, – пробурчал Мани. – Пришлось сказать, что мы – ваши друзья.

– Я надеюсь, что здесь и не подают негров, – сострил Элвин. – Я не любитель негритятины.

Впрочем, мясо белого я тоже никогда не пробовал. Только слышал, что оно по вкусу напоминает курятину.

Ли Отис тихо хохотнул, но тут же повернулся ко мне:

– Можно мне колы, Бенни?

– Конечно! Все что пожелаете. «Ла Вита» славится сфинчиуни. Мы их закажем.

В «Копакабане» – клубе, владельцем которого был мафиозный босс Фрэнк Костелло, – клиентов кормили китайской едой. «Ла Вита», решив щегольнуть своими сицилийскими корнями, предложила гостям сфинчиуни – сицилийскую версию пиццы. Ежедневно и ежечасно. Вы могли заказать здесь стейк, морепродукты или пасту. Но фирменным знаком оставалась сфинчиуни. Сфинчиуни и алкоголь. Пьяных в клубе всегда было вдоволь. Я подозвал официантку и сделал заказ, но, когда осведомился у Мани, Элвина и Эстер, что они будут пить, ребята дружно помотали головами. А Ли Отис признался:

– Думаю, нам и еда сейчас встанет поперек горла. Мы только что потеряли работу.

С лица Элвина исчезла улыбка, а Мани и Эстер угрюмо уставились на меня. Я отослал официантку.

– О чем это он?

– Мы больше не выступаем в «Шимми», – сказала Эстер.

– Эд Шимли указал нам на дверь, – добавил Мани.

В моей груди все сжалось.

– Почему? – спросил я.

– Он сказал, что пора сменить бенд, хотя сам еще никого не ангажировал, – ответил Мани. – Ральф говорит, что какое-то время они будут включать музыкальный автомат.

– Мы не пропустили ни одного выступления за год. Ни одного! Мы пели даже в прошлый четверг, хотя это был День благодарения, – растерянно проронила Эстер.

– Вот мы и пришли сюда в поисках вас. В надежде на хорошие новости из «Атлантика», – пояснил Элвин. – Как скоро выйдут синглы, что мы записали?

– Ахмет вышел из игры. С «Атлантик Рекордз» ничего не получится, – поспешил я освободиться от бремени; оно чертовски стесняло меня, но почему-то стало только хуже.

Элвин, Мани и Эстер уставились на меня в ужасе. Ли Отис почти залпом выпил всю колу, поставленную перед ним официанткой. На несколько секунд за нашим столиком воцарилось молчание.

– Что теперь? – прервал неловкую тишину Элвин. – У вас припрятан в рукаве волшебный туз, кудесник Бенни?

– Или, может, у вас водится в знакомых еще какой-нибудь гангстер-чудотворец? – съехидничал Мани.

– Что сказал Ахмет? – тихо спросила Эстер, и все остальные вопросы померкли рядом с ним.

Ребята воззрились на меня в ожидании. Я не хотел им лгать, но и правду говорить мне тоже не хотелось. Да, собственно, я и не знал этой правды. И решил взять вину на себя. Это было легче всего.

– Это мой промах. Выходит, гангстеры не всесильны и знакомство с ними не всегда оборачивается преимуществом.

– Я так и знал! – бросил на стол салфетку Мани. – От вас больше неприятностей, чем пользы.

– А вы не можете их как-нибудь припугнуть, Бенни? – взмолился Элвин.

– Припугнуть Ахмета? – покачал я головой. – Он отдал мне песни, которые мы записали. Ахмет – хороший парень. Я заказал несколько сорокапяток. С двумя песнями, по одной на каждой стороне. И я намереваюсь посетить все радиостанции в городе и послать по диску радиодиджеям на самых крупных рынках (а знаю я их немало). Я хочу получить для нас эфирное время.

– Для нас? – прошипел Мани.

Я вдруг почувствовал сильнейшую усталость от него.

– Да, Мани. Для нас. Я тоже здесь, с вами…

– Вы здесь, но не с нами. Вы сами по себе. Мы потеряли работу. Вы – нет.

– Это не его вина, что мы остались без работы, Мани, – сказала Эстер, но вид у девушки был убитый.

Она все еще держала спину прямо, но ее лицо сделалось мрачнее тучи. И я не знал, моя ли в том вина или нет. Сэл посоветовал мне наплевать на этих ребят. Я не наплевал. Все еще…

– А почему бы нам не спеть здесь? В «Ла Вите»? Ведь это ваше семейное предприятие, верно? Вы можете все запросто устроить, если действительно этого хотите, – пошел в лобовую Мани.

– И здесь никто сейчас не играет, – с надеждой в голосе добавил Элвин.

Я окинул глазами зал, он был полон только наполовину. Вечер четверга, прикинул я. Не самый оживленный день, но и не самый тихий. Терренса в клубе нет. Сэла нет даже в городе. Чак сделает все, что я ему скажу. Ему хватит и десяти минут, чтобы подключить усилители и микрофоны. Ужинающая публика соберется в клубе в течение следующего часа. Эти люди будут меньше пить и, быть может, чуть активнее танцевать. Но к полуночи все разойдутся… Мой страх рос ежесекундно, а вместе с ним и желание раствориться в небытие. Но какого черта? Кто и что нам сможет сделать после того, как все уже свершится?

– Вы желаете играть? Без проверки звука, без репетиции? – спросил я.

Мани горазд был выпендриваться, но я заметил, как он судорожно сглотнул, а Элвин рассмеялся, как будто все это была шутка.

– Он купился на твой блеф, Мани.

– Но вам не заплатят, – предупредил я. – Вы дадите концерт бесплатно.

– Мы готовы выступить бесплатно. Может быть, нас кто-нибудь заметит, – сказала Эстер.

За угловым столиком сидели Барри Грей с радиостанции WMCA, Скотт Муни, диск-жокей с WABC, недавно ушедший с WMCA, и еще один господин. Барри Грей не ставил в своем шоу хитов. Он интервьюировал людей. Но и на него не мешало бы произвести впечатление.

– Вы пойдете с нами, Бенни? – спросила Эстер. – Это ведь ваши песни. Мы не можем исполнять их без вас.

– Вы же слышали, что он сказал. Он с нами, – ответил за меня Элвин.

– Но у него нет красного галстука, – возразил Мани.

– Ты просто глуп, Мани, – вздохнул Элвин.

– Он совсем по-другому одет, – вставил слово Ли Отис.

– Ты действительно думаешь, что кто-то здесь обратит на это внимание? – недоверчиво спросил брата Элвин. – Да, эти люди будут думать о цвете. Только не галстука, а кожи. Они будут гадать, как это белый парень связался с нами.

– Инструменты у вас с собой? – спросил я Мани и Элвина.

– Да. Они в гардеробе. Мы не могли оставить их в «Шимми». Мы туда не собираемся возвращаться, – ответил Элвин.

– Пианино уже с микрофоном, а Ли Отис может играть на ударных, установленных на сцене. Дайте мне пятнадцать минут. Максимум двадцать. Я скажу Чаку. Он умеет настраивать звук. Он это делает здесь каждый вечер. Я представлю вас публике. Мы споем три наши песни, а потом вы исполните свой обычный репертуар. Я подстроюсь и подыграю вам.

– Ладно, черт, – прошептал Мани.

– Не подведите меня, Бенни Ламент, – сказала Эстер.

Но в ее тоне не было осуждения, только вызов. И я улыбнулся:

– Не подведите и вы меня, Эстер Майн.

* * *

Четверть часа спустя я стоял у главного микрофона в ярком свете прожекторов перед залом, погруженным в полумрак. Эстер с ребятами ожидали выхода на сцену. Чак сделал свое дело.

– Добро пожаловать в «Ла Виту», дамы и господа. Я Бенни Ламент. И я нечасто говорю в микрофон. Я люблю играть. Мне также нравится создавать музыку с друзьями. И сегодня вечером я хочу вам представить своих новых друзей. Прошу любить и жаловать, Эстер Майн и «Майнфилд»!

После этих слов я направился к фортепиано, а Мани, Элвин и Ли Отис вышли на сцену со своими инструментами. Место у покинутого мной микрофона заняла Эстер; ее платье сияло под огнями прожекторов. Несколько секунд она оставалась одна, а потом Чак поднял прожекторы, и в высветленном кругу вместе с ней оказался и я. Мы не планировали ничего, кроме исполнения наших песен, и на какой-то миг застыли в неловком промежутке между вступительным словом и выступлением. «Скажи ’’Привет!”, – мысленно побудил я Эстер. – Ну же, давай! Улыбнись и поприветствуй публику! Просто петь недостаточно. Ты должна выступать, преподносить себя и поддерживать контакт со зрителем».

– Добрый вечер! Я Эстер Майн. Нашего гитариста зовут Мани, с бас-гитарой – Элвин, а на барабанах – Ли Отис. Надеюсь, что после сегодняшнего вечера мы с вами станем хорошими друзьями и вы запомните наши имена, – неторопливо проговорила Эстер низким спокойным голосом, и я с облегчением выдохнул.

– Это моя девчонка, – сказал я, поставив пальцы в позицию.

Мой голос эхом разнесся по залу. А за ним последовал короткий вздох – мой ли, Эстер или публики, я не понял. Какое-то время я просидел за пианино неподвижно. Я не смотрел ни в зал, ни на Эстер. Мои глаза сосредоточились на клавишах. А меж тем мой микрофон был включен. Чак подключил его – я ведь сам велел. Да только забыл об этом.

– Где? – спросила Эстер, заслонив глаза рукой и вглядываясь в притихший зал. – Где ваша девушка, Бенни Ламент? Я бы хотела с ней познакомиться.

В зале послышался смех. Я перевел дух. И в следующий миг мои пальцы заиграли первые такты «Крошки», медленно-медленно. Это вышло экспромтом, мы так не планировали, но слова этой песни идеально подходили для плавного перехода. И раз уж я ее наиграл, отступать было поздно.

– Она всегда мной помыкает, – пропел я в микрофон и услышал, как чертыхнулся Мани; ребята ждали сигнала к вступлению. – Как жить и думать мне, велит. Из-за угла подстерегает и будто дрель мозги сверлит!

– Кто? Ваша девушка? – полюбопытствовала Эстер, и я громко рассмеялся.

– Да, моя девушка, – выпалил я в ответ и заиграл в два раза быстрее. – А теперь споем ее все вместе с начала! – призвал я ребят.

И они не сбились с ритма. Струны их гитар взвыли под дробь ударных, и Эстер вступила именно так, как мы отрабатывали в студии. Народ в зале захлопал, Эстер змеей извилась у микрофона, а я во время бриджа рассказал публике все о своей малышке с выдающимся большим ртом.

– У меня не большой рот! – скрестив руки на груди, топнула высоким каблуком Эстер.

– А кто сказал, что речь о вас? – поддразнил ее я, и публика взревела.

Мани приблизился к Эстер и наклонился к микрофону:

– Не тревожься, сестренка. Он точно говорит о тебе.

Отлично! Одна песня перетекала в другую, и мы с Эстер продолжали пикироваться в том же духе, пока не спели все десять песен. (Большинство из них я до этого никогда не играл.) Я был акцентом, восклицательным знаком, но я давал концерты со многими музыкантами и благодаря своему опыту взаимодействовал с Эстер и ребятами слаженно. В итоге наше представление получилось настолько же естественным, насколько и веселым – как ничто из того, что я делал прежде. Эстер все время вовлекала меня в словесную перестрелку, сохраняя пикантную интригу и поддерживая у публики живой интерес. Мы не флиртовали, мы сражались, и Эстер ни разу не сбилась с заданного курса. И ни разу не отошла от микрофона. А вот ребята, похоже, слегка нервничали. В какой-то момент у Ли Отиса вылетела палочка, и ему пришлось прыгать за ней через полсцены. Элвин забыл второй бридж в «Ни одном парне», а у Мани весь концерт был такой вид, будто он истово желал разбить крышку рояля о мою голову. Зато Эстер была бесподобна. И когда гости клуба не танцевали, они улыбались.

Ток-шоу Барри Грея

Радио WMCA

Гость: Бенни Ламент

30 декабря 1969 года

– Не могу поверить, это было ваше первое совместное выступление? – изумляется Барри Грей.

– Да. И, как и многое другое в нашем случае, оно не было запланировано. Но все получилось, – заверяет Бенни Ламент со смешком в голосе.

– Я должен сообщить нашим слушателям, что видел это представление в «Ла Вите». Это было в начале декабря 1960 года. Эстер Майн выступала в белом платье. Она выглядела на сцене куколкой. Помнится, поначалу я не воспринял ее. Подумал: кто это такая? Но стоило ей открыть рот… из него полились потрясающие звуки. Ее голос заполнил все пространство в зале. Я ужинал там с друзьями – Стэнли Тьюнисом с WRKO и Скоттом Муни, незадолго до того перешедшим с WMCA на WABC. И мы все были потрясены, – признается Барри Грей.

– Присутствие вашей троицы послужило одной из основных причин, почему мы вышли на сцену. У нас с ребятами не было совместных репетиций, если не считать той встречи в «Шимми», когда мы сочинили песни, и первой записи в «Атлантике». Но следует использовать все шансы, чтобы тебя заметили.

– Я видел ваше выступление и принял тогда важное решение, – вспоминает Барри Грей.

– Когда мы сходили со сцены, вы дали мне визитку и пригласили нас с Эстер прийти на ваше шоу. Той же ночью. Если мне не изменяет память, шоу было посвящено дуэтам, и потому вы не позвали всю группу.

– Совершенно верно. Именно ваше с Эстер подшучивание друг над другом сделало концерт в «Ла Вите» столь неординарным. Той ночью я планировал поставить слушателям записи бесед с некоторыми местными знаменитостями: комиками, спортивными комментаторами и несколькими бродвейскими актерами и актрисами. Но ваша парочка заслужила прямой эфир.