Текст книги "Грозовой перевал"

Глава IX

Он вошел, изрыгая страшные проклятия, и застиг меня, когда я прятала его сына в кухонный шкаф. Гэртон испытывал спасительный страх перед звериной нежностью или бешеной яростью своего родителя, ибо в первом случае его могли затискать и зацеловать до смерти, а во втором – швырнуть в огонь или об стену, посему бедняжка безропотно подчинялся, куда бы я ни вздумала его сунуть.

– Ага, наконец-то попалась! – вскричал Хиндли, хватая меня за шкирку, словно собаку. – Небесами и адом клянусь, тут задумали извести моего ребенка! Теперь я понял, почему никогда не вижу его подле себя! Но дьявол мне поможет, и я заставлю тебя проглотить разделочный нож, Нелли! Зря смеешься – я только что сунул Кеннета головой в болото Вороной лошади, и где один, там и два – я хочу вас всех поубивать, иначе не видать мне покоя!

– Не стану я глотать кухонный нож, мистер Хиндли, – ответила я, – им селедку резали. Лучше застрелите меня, будьте так любезны.

– Да будь ты проклята! – воскликнул он. – Ни один закон в Англии не помешает человеку наводить порядок у себя дома, а у меня тут сплошная гнусь! Открывай рот.

Держа нож в руке, он пытался раздвинуть острием мне зубы, но я не боялась его пьяных выходок. Я сплюнула и заявила, что вкус ужасный – я не стану глотать нож ни в коем случае.

– Ну и ладно, – проворчал он, отпуская меня. – Как вижу, мерзкий мелкий гаденыш вовсе не Гэртон – извини, Нелли. Будь это он, пришлось бы живьем содрать с него кожу за то, что не бежит меня встречать и орет так, словно гоблина увидел. Иди сюда, поганое отродье! Я научу тебя, как обманывать своего доброго, заблудшего отца! Тебе не кажется, что мальчишку следует обкорнать? И волосы, и уши заодно! Собаки с обрезанными ушами свирепеют, а я люблю свирепых – дай ножницы – свирепых и опрятных! К тому же щеголять ушами – дьявольское кокетство, адское самомнение, мы и без них вылитые ослы! Тише, детка, тише! Ну что ты, милый? Слезы утри и возрадуйся – целуй отца! Что, не хочешь? Поцелуй меня, Гэртон! Целуй, черти тебя дери! Богом клянусь, я не дам вырасти чудовищу! Я буду не я, если не сверну сучонку шею!

Бедный Гэртон визжал и брыкался в руках отца изо всех сил и завопил вдвое громче, когда тот отнес его наверх и поднял над перилами. Я крикнула ему, что ребенка от ужаса родимчик хватит, и помчалась на выручку. Пока я бежала, Хиндли оперся на перила и прислушался к шуму внизу, почти позабыв, что у него в руках. «Кто там?» – вопросил он, заслышав шаги у подножья лестницы. Я придвинулась в надежде подать знак Хитклифу, чьи шаги узнала, не подходить ближе, и едва я отвела взгляд от Гэртона, как тот дернулся, высвобождаясь из небрежной хватки отца, и полетел вниз.

Не успели мы содрогнуться от ужаса, как увидели, что маленький негодник спасен. Хитклиф подоспел в последний миг, инстинктивно подхватил ребенка, поставил на ноги и огляделся в поисках виновника происшествия. Скряга, который расстался со счастливым лотерейным билетом за пять шиллингов и на следующий день обнаружил, что мог бы выиграть пять тысяч фунтов, и тот не отреагировал бы столь болезненно, сколь Хитклиф, когда увидел наверху мистера Эрншо. На его лице проступило горестное разочарование: сам, своими руками он воспрепятствовал свершиться возмездию! Осмелюсь предположить, будь там темно, он попытался бы исправить ошибку, размозжив Гэртону голову о ступени; но мы стали свидетелями чудесного спасения, и я уже летела вниз, чтобы поскорее прижать свое сокровище к сердцу. Хиндли спустился более неспешно, мигом протрезвев и устыдившись.

– Эллен сама виновата, – заявил он, – надо было держать ребенка от меня подальше, надо было его забрать! Гэртон не ушибся?

– Не ушибся?! – взвилась я. – Чудом не убился, чего доброго теперь дурачком станет! Ах! Странно, что его мать не восстала из могилы посмотреть, как вы с ним обращаетесь! Да вы хуже язычника – это же надо учудить такое со своей кровиночкой!

Он попытался приласкать ребенка, который рыдал, припав ко мне, но тот завопил еще громче и задергался, как припадочный.

– Не лезьте! Он вас ненавидит – они все вас ненавидят! – если вы еще не поняли. Счастливая же у вас семейка, да и сами вы хороши!

– А стану еще лучше, Нелли, – хмыкнула эта заблудшая душа, вновь ожесточаясь. – Ну-ка забирай его и вали отсюда. И ты тоже, Хитклиф! Все вон с глаз моих! Сегодня я вас не убью, пожалуй, разве что дом подожгу, и тут уж как мне заблагорассудится.

Во время своей тирады он взял с комода пинтовую бутыль бренди и плеснул в стакан.

– Не надо! – взмолилась я. – Мистер Хиндли, пусть это послужит вам предостережением! Сжальтесь над несчастным ребенком, если уж на себя вам плевать!

– Ему с кем угодно будет лучше, чем со мной.

– Тогда пожалейте свою душу! – воззвала я, пытаясь отнять у него стакан.

– Ну уж нет! Напротив, я с удовольствием отправлю ее прямиком в ад, чтобы наказать Создателя! – воскликнул богохульник. – Да будет она проклята навеки!

Он выпил и с досадой велел нам убираться, подкрепив возглас проклятиями столь ужасными, что их нельзя ни повторить, ни вспомнить.

– Жаль, никак не допьется до смерти, – заметил Хитклиф, в свою очередь разразившись приглушенной бранью, когда дверь захлопнулась. – Делает для этого все возможное, но организм его подводит. Мистер Кеннет готов поспорить на свою кобылу, что Хиндли переживет любого по эту сторону Гиммертона и сойдет в могилу убеленным сединами грешником, если только с ним не случится что-нибудь из ряда вон выходящее.

Я удалилась на кухню и села баюкать моего ягненочка. Хитклиф, как я думала, ушел в хлев. Позже выяснилось, что он добрался не дальше другого конца скамьи с высокой спинкой, лег в отдалении от огня и хранил молчание.

Я качала Гэртона на колене и напевала песенку, которая начиналась словами:

 
Принялись дети горько рыдать,
Из-под земли услыхала их мать…
 

когда мисс Кэйти, пережидавшая переполох в своей комнате, сунула голову в дверь и прошептала:

– Нелли, ты одна?

– Одна, мисс.

Она проскользнула в кухню и встала у огня. Предчувствуя, что она не помолчать зашла, я подняла голову. Лицо ее выглядело встревоженным. Разомкнула губы, точно вот-вот заговорит, набрала воздуху, но лишь вздохнула. Я продолжила напевать, помня о нашей размолвке.

– Где Хитклиф? – перебила мисс Кэйти.

– Делает свою работу на конюшне, – ответила я.

Он не стал меня поправлять – может, задремал. Последовала еще одна долгая пауза, во время которой я заметила, как со щеки Кэтрин скатилась пара капель. Неужели стыдится своего безобразного поведения? Это что-то новенькое, сказала я себе, но пусть справляется сама, помогать не стану! Увы, ее не волновали ничьи переживания, кроме собственных.

– Ах, боже мой! – вскричала она наконец. – Я так несчастна!

– Жаль, – заметила я. – Нелегко вам угодить; так много друзей и так мало забот, а вы все недовольны.

– Нелли, сохранишь мою тайну? – не отставала она, опускаясь на колени рядом и устремляя на меня тот подкупающий взгляд, что прогоняет плохое настроение без следа, даже если у тебя есть все причины негодовать.

– Стоит ли она того? – спросила я уже менее хмуро.

– Стоит! Она меня измучила, и я обязана с кем-нибудь поделиться! Мне нужно знать, как я должна поступить. Сегодня Эдгар Линтон предложил мне стать его женой, и я дала ему ответ. Так вот, прежде, чем расскажу, согласилась я или нет, ты скажи, что я должна была ответить.

– Откуда мне знать, мисс Кэтрин? – удивилась я. – Правда, учитывая представление, которое вы сегодня устроили в его присутствии, я сказала бы, что по-хорошему вам следовало бы отказать: если он сделал предложение после такого, то он либо непроходимый тупица, либо безрассудный дурак.

– Раз ты так, ничего больше не узнаешь! – ответила она, вскакивая с досадой. – Я согласилась, Нелли. А теперь говори, права я или нет!

– Неужели согласились?! Тогда к чему обсуждать? Вы дали слово, обратно его не вернешь.

– Разве я не должна была согласиться?! – воскликнула она, нервно сжимая руки и хмурясь.

– Тут нужно многое обдумать, прежде чем дать верный ответ, – назидательно проговорила я. – Сначала главный вопрос: любите ли вы мистера Эдгара?

– Разве можно его не любить? Конечно, да.

Тогда я вспомнила уроки катехизиса и засыпала ее вопросами – для девушки двадцати двух лет это было весьма разумно.

– Почему вы его любите, мисс Кэйти?

– Вздор! Люблю, и все.

– Не пойдет, вы должны ответить!

– Ладно, потому что он красив, и мне с ним приятно.

– Не годится!

– Он молод и бодр духом.

– Все равно не годится!

– И он меня любит.

– Не то, но уже теплее.

– И получит большое наследство, а я стану самой видной женщиной в округе и буду гордиться тем, что у меня такой муж!

– И это самое худшее! А теперь скажите, вы его любите?

– Я люблю землю у него под ногами и воздух у него над головой, люблю все, чего он касается, и каждое слово, которое он произносит. Я люблю его облик и поступки, люблю целиком и полностью! Так-то вот!

– А почему?

– Ты надо мной насмехаешься, что весьма гадко! Для меня любовь не шутка! – сердито проговорила юная леди и отвернулась к огню.

– Что вы, какие насмешки, мисс Кэтрин! – заверила я. – Вы любите мистера Эдгара, потому что он красив, молод, бодр духом, богат и любит вас. Впрочем, последний пункт ничего не стоит: вероятно, вы и так бы его любили, или не любили, не будь у него четырех других достоинств.

– Конечно нет! Будь он уродлив и смешон, я бы его только жалела, а может, и ненавидела.

– В мире хватает красивых, богатых юношей – вдруг сыщутся и покрасивее, и побогаче. Что мешает вам полюбить их?

– Если такие и имеются, то не здесь – подобных Эдгару мне еще не встречалось.

– Какие ваши годы! К тому же он не всегда будет красив, молод и богат.

– Зато сейчас он таков, а я живу сегодняшним днем. Рассуждай более трезво, Нелли!

– Ладно, принимается: если вы живете лишь сегодня, выходите за мистера Линтона.

– Твое разрешение мне ни к чему, я и так за него выйду! И ты не сказала, права я или нет.

– Совершенно правы, если правы те, кто выходят замуж лишь на день. А теперь давайте послушаем, почему же вы несчастны. Брат ваш будет доволен, старая леди и джентльмен возражать наверняка не станут, вы покинете безалаберный, неуютный дом и поселитесь в богатой, добропорядочной усадьбе; вы любите Эдгара, он любит вас. Вроде бы все гладко и легко, так где же препятствие?

– Здесь и здесь! – ответила Кэтрин, ударив себя по лбу и по груди. – Или где у нас находится душа? И душой, и сердцем я знаю, что неправа!

– Как странно! Ничего не понимаю.

– Это моя тайна. Если пообещаешь не насмехаться, я постараюсь тебе объяснить. Внятно выразить не смогу, поэтому расскажу, что чувствую.

Она опять села рядом со мной, лицо ее помрачнело, стиснутые руки подрагивали.

– Нелли, тебе снятся странные сны? – спросила Кэтрин, помолчав.

– Порой случается.

– Мне тоже. Я видела сны, которые не забываются и меняют мои убеждения – проходят сквозь меня, словно вино сквозь воду, и окрашивают мои мысли в другой цвет. К примеру… Сейчас расскажу один, только пообещай даже не улыбаться!

– Не надо, мисс Кэтрин! – вскричала я. – Нам и так тоскливо, и тут вы со своими призраками и видениями! Ну же, давайте радоваться и любить себя! Взгляните на малютку Гэртона: ему снится лишь хорошее – как сладко он улыбается во сне!

– А как сладко его отец ругается в одиночестве! Ты наверняка помнишь, каким он был невинным ангелочком примерно в те же годы. Так или иначе, тебе придется меня выслушать, Нелли: это ненадолго, к тому же сегодня у меня нет сил радоваться.

– Не хочу – не буду, не хочу – не буду! – поспешно затвердила я.

Тогда я еще верила в сны – да что там, верю и теперь, – а в облике Кэтрин сквозила необычайная мрачность, из которой я боялась вывести пророчество и предвидеть какое-нибудь ужасное несчастье. Она возмутилась, но смолкла. Очевидно, решила сменить тему и вскоре заметила:

– Знаешь, Нелли, в раю я была бы совершенно несчастна.

– Потому что вам не место в раю, – откликнулась я. – Там все грешники были бы несчастны.

– Вовсе не поэтому! Однажды мне приснилось, что я попала на небеса.

– Говорю же, не буду я слушать ваши сны, мисс Кэтрин! Мне спать пора, – перебила я ее вновь.

Она рассмеялась и удержала меня, не давая встать со стула.

– Пустяки! Я лишь хотела сказать, что в раю не чувствовала себя как дома и едва все глаза не выплакала, мечтая вернуться на землю, и ангелы так рассердились, что бросили меня посреди вересковой пустоши на самом верху «Грозового перевала», и я проснулась, плача от радости. Этого достаточно, чтобы объяснить тебе мою тайну, да и все остальное. У меня не больше прав выходить за Эдгара Линтона, чем попасть в рай, и если бы негодяй Хиндли не поставил Хитклифа в столь унизительное положение, мне бы это и в голову не пришло. Теперь же мне никак нельзя замуж за Хитклифа – я унизила бы себя таким браком, поэтому он никогда не узнает, как я его люблю; и дело не в том, что он красив, Нелли, а в том, что похож на меня больше, чем я сама! Из чего бы ни были сотканы наши души, его и моя – одинаковые, а душа Линтона так же сильно отличается от наших, как лунный луч от молнии или иней от пламени.

Не успела она договорить, как я ощутила присутствие Хитклифа. Заметив легкое движение, я повернула голову и увидела, как он поднялся со скамьи и бесшумно выскользнул за дверь. Он внимал разговору, пока не узнал, что Кэтрин унизила бы себя браком с ним, и больше слушать не пожелал. Моя собеседница сидела на полу, спинка скамьи закрывала ей обзор, и она не заметила ни его присутствия, ни ухода, но я вскочила и велела ей замолчать.

– Почему? – спросила она, растерянно оглядываясь.

– Джозеф вернулся, – предупредила я, заслышав на дороге стук колес его повозки, – а с ним и Хитклиф. Кажется, он только что стоял в дверях.

– Вряд ли он услышал меня с порога! – не поверила она. – Давай подержу Гэртона, пока ты готовишь ужин. Когда закончишь, позови меня с вами за стол. Хочу обмануть свою несчастную совесть и убедиться, что Хитклиф понятия не имеет о подобных вещах. Он ведь еще не был влюблен, правда?

– Не вижу причин утверждать, что ему неведома любовь, – возразила я, – если он выберет вас, то будет самым несчастным влюбленным на свете! Как только вы станете миссис Линтон, он потеряет и дружбу, и любовь – он лишится всего! Неужели вы не задумывались о том, как перенесете разлуку с ним? Ведь, мисс Кэтрин…

– Перенесу разлуку? – с негодованием воскликнула она. – Да кто посмеет нас разлучить? Их постигнет участь Милона![2]2
  Кэтрин имеет в виду Милона Кротонского (2-я пол. VI в. до н. э.), легендарного атлета, чья смерть была нелепой и трагичной – уже стариком он захотел разломить пень, в который вбили клинья дровосеки, но не смогли разрубить, застрял в нем и стал добычей диких зверей.


[Закрыть] Ни за что! Пока я жива, этого не случится, Эллен: нет такого смертного, ради которого я на это пойду! Скорее все Линтоны на свете обратятся во прах, нежели я соглашусь покинуть Хитклифа! Нет, на такое я не пойду! Если придется заплатить такую цену, я не стану миссис Линтон. Хитклиф будет для меня тем же, кем и всегда. Эдгару придется избавиться от неприязни и смириться. Так и выйдет, когда он узнает, что я к нему чувствую. Нелли, ты явно считаешь меня эгоистичной дрянью, но разве тебе не приходило в голову: если мы с Хитклифом поженимся, то нас ждет нищета? Если же я выйду за Линтона, то помогу Хитклифу подняться и избавлю его от власти моего брата.

– На деньги своего мужа, мисс Кэтрин? – уточнила я. – Вскоре вы обнаружите, что он не столь податлив, как вам хотелось бы, и, хотя не мне судить, полагаю, это худшая из названных вами причин, чтобы стать женой молодого Линтона.

– Вовсе нет! – возразила она. – Не худшая, а лучшая! Прочие только потакают моим прихотям или прихотям Эдгара. Все это лишь ради того, кто воплощает мои чувства к Эдгару и к себе самой! Словами этого не выразишь, но наверняка и ты, и другие люди догадываются о том, что наше существование не должно или не может ограничиваться лишь тем, что заключено в нас. В чем смысл моего существования, если я целиком сосредоточена здесь? Мои самые большие страдания в жизни – страдания Хитклифа, я с самого начала видела и чувствовала его боль: я думаю только о нем! Если все исчезнет, а он останется, я тоже продолжу быть; если же все останется, а он исчезнет, то мир превратится в довольно странное место: я не смогу быть его частью. Моя любовь к Линтону подобна листве в лесу – со временем она переменится, я прекрасно знаю, как зима меняет облик деревьев. Моя любовь к Хитклифу подобна всевечным скалам под ногами: взор они не ласкают, но без них не обойтись. Нелли, я и есть Хитклиф! Он всегда, всегда в моих помыслах: не как источник удовольствия, ведь сама я вовсе не источник удовольствия для себя, а как самая моя суть! Поэтому не говори больше о нашем расставании – это невозможно, и…

Она умолкла и зарылась лицом в складки моего платья, но я резко отдернула подол. Ее чудачества вывели меня из себя!

– Из вашего бреда, мисс, можно заключить лишь одно, – проговорила я, – вы и понятия не имеете об обязанностях, которые налагает на женщину брак; или же вы дурная, распущенная девчонка. Хватит с меня ваших тайн, хранить их я не обещаю!

– А эту сохранишь? – взволнованно спросила она.

– Ничего не обещаю, – повторила я.

Она бы продолжила настаивать, но приход Джозефа положил нашему разговору конец, и Кэтрин отсела в угол, баюкая Гэртона, пока я готовила ужин. Я закончила, и мы с Джозефом заспорили, кому нести еду мистеру Хиндли, и никак не могли договориться, пока все почти не остыло. Тогда мы решили спросить, голоден ли он, поскольку боялись входить в комнату после того, как хозяин долго пробыл один.

– Наш недоумок уже вернулся с поля? Чем же он занят? Небось бездельничает?! – проворчал старик, оглядываясь в поисках Хитклифа.

– Пойду позову его, – ответила я. – Он наверняка в хлеву.

Я сходила туда и позвала, но он не откликнулся. По возвращении я шепнула Кэтрин, что Хитклиф слышал большую часть того, что она говорила, и сообщила, что заметила его в кухне, когда она жаловалась на несправедливое отношение к нему Хиндли. Кэтрин в испуге подскочила, кинула Гэртона на скамью и помчалась искать своего друга, не тратя времени на размышления о том, почему так взбудоражена или чем ее слова могли его задеть. Ее не было так долго, что Джозеф больше ждать не захотел. Он лукаво предположил, что они не идут, чтобы не слушать пространную молитву перед едой. По его словам, они были «слишком дурные и способны на всяческие непотребства». В их честь он прочел особую молитву помимо привычной ежевечерней на четверть часа, и добавил бы еще, если бы молодая хозяйка не ворвалась и не приказала ему бежать по дороге, отыскать Хитклифа, где бы тот ни бродил, и привести его немедленно.

– Я хочу с ним поговорить – я должна с ним поговорить прежде, чем поднимусь к себе, – заявила она. – И ворота распахнуты – он ушел так далеко, что не слышит, хотя я звала его с крыши загона изо всех сил.

Джозеф принялся спорить, но она была настроена слишком серьезно и не потерпела бы никаких возражений; в конце концов он надел шляпу и вышел, сердито ворча. Тем временем Кэтрин металась, восклицая: «Где же он? Куда подевался? Что я такого сказала, Нелли? Не помню. Он огорчился из-за моего плохого настроения днем? Господи! Чем я могла его расстроить? Я так хочу, чтобы он вернулся! Как же я этого хочу!»

– Что за ерунда на пустом месте?! – воскликнула я, тоже сама не своя. – Вряд ли стоит полошиться из-за того, что Хитклиф решил прогуляться по вересковым пустошам при лунном свете или разобиделся и ушел спать на сеновал. Уверена, там он и прячется. Сейчас я выкурю его из норы!

Я вновь отправилась на поиски, но вернулась ни с чем, как и Джозеф.

– Парень совсем от рук отбился! – посетовал он по возвращении. – Оставил ворота открытыми, коняшка мисс протопталась по двум полям и вышла прямо на луг. В общем, с утра хозяин будет сильно ругаться, и ему попадет. Хозяин – само терпение с такими нерадивыми, никчемными созданиями, само терпение! Но всякому терпежу должен быть конец – вот увидите, сами все увидите! Разве можно расстраивать его по пустякам?

– Хитклифа нашел, старый осел? – перебила Кэтрин. – Ты вообще его искал, как я наказала?

– Я поискал бы коня, – ответил Джозеф. – Оно куда разумней. Хотя в такую ночь не сыскать ни лошадь, ни человека – темно как в дымоходе! – а Хитклиф точно на мой свист не явится – скорее на ваш зов выглянет.

Для лета вечер выдался очень мрачный: сгустились грозовые тучи, и я сказала, что нам лучше садиться за стол: надвигающийся дождь наверняка загонит парнишку домой без дополнительных усилий с нашей стороны. Однако Кэтрин уговорам не поддалась. Она продолжала бродить взад-вперед, от ворот к двери, в состоянии возбуждения, в котором не может быть покоя, и под конец устроилась у стены возле дороги, где и ждала, не обращая внимания ни на мои уговоры, ни на грохотание грома и первые крупные капли дождя, время от времени звала, прислушивалась и плакала навзрыд почище, чем Гэртон или любое другое дитя.

К полуночи мы так и не легли, и тут над перевалом разразилась свирепая буря. Дул неистовый ветер, гремел гром, и то ли ветром, то ли молнией расщепило дерево в углу дома: огромная ветка упала на крышу и сшибла часть восточной дымоходной трубы, засыпав кухонный очаг камнями и сажей. Нам показалось, что разряд ударил прямо в кухню, и Джозеф рухнул на колени, умоляя Господа вспомнить Ноя и Лота и, как в прежние времена, пощадить праведников и сокрушить нечестивцев. Мне невольно подумалось, что суд вершится над нами. Иона, по моему разумению, был мистер Эрншо, и я подергала ручку его двери, желая убедиться, что тот еще жив. Он ответил достаточно внятно и грубо, заставив Джозефа возопить с удвоенной силой: мол, есть огромная разница между святыми вроде него самого и грешниками вроде нашего хозяина. Двадцать минут спустя буря стихла, не причинив нам ни малейшего вреда, за исключением Кэйти, которая из-за своего упрямства промокла до нитки, поскольку не пожелала укрыться от непогоды и простояла всю грозу на открытом месте без шляпки и шали. Она вошла в дом и легла на скамью, вся в мокром, повернулась к спинке и закрыла лицо руками.

– Ну же, мисс! – окликнула я, коснувшись ее плеча. – Неужели вы смерти хотите? Знаете, который теперь час? Половина первого. Идемте, идемте в постель! Ни к чему ждать этого глупого мальчишку, он наверняка подался в Гиммертон, там и заночует. Вряд ли он думает, что мы станем дожидаться его допоздна, по крайней мере, понимает, что сейчас не спит и может открыть ему дверь только мистер Хиндли, а с ним-то ему встречаться неохота!

– Нет-нет, вовсе он не в Гиммертоне! – заявил Джозеф. – Думаю, парень лежит на дне болота. Буря разразилась неспроста, и вам бы поостеречься, мисс – может, вы следующая. Хвала Небесам! Все идет впрок тем, кто избран и поднят из грязи! Сами знаете, что говорится в Писании.

Бросив тщетные уговоры, я оставила упрямую девчонку лежать на скамейке в мокрой одежде и дрожать, а Джозефа проповедовать, и легла в постель с малюткой Гэртоном, который уснул так крепко, словно и все вокруг спали. Я слышала, как Джозеф немного почитал, потом на лестнице раздались его медленные шаги, и я заснула.

Утром я спустилась на кухню позже обычного и увидела в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь ставни, мисс Кэтрин, все еще сидевшую у очага. Дверь в дом была распахнута, сквозь незанавешенные окна падал свет; вышел Хиндли и остановился у очага, помятый и сонный.

– Что с тобой, Кэйти? – спрашивал он, когда я входила. – Выглядишь плачевно, прямо щенок-утопленник. Почему ты такая мокрая и бледная, детка?

– Промокла, – нехотя ответила она, – и замерзла, только и всего.

– До чего же непослушная! – вскричала я, приметив, что хозяин вполне протрезвел. – Вчера вечером промокла и просидела здесь всю ночь, мне не удалось ее и с места сдвинуть!

Мистер Эрншо уставился на сестру с удивлением.

– Всю ночь, – повторил он. – Почему же не легла? Вряд ли ты испугалась грома – гроза закончилась несколько часов назад.

Никому не хотелось упоминать про отсутствие Хитклифа, пока можно было его скрывать, и я ответила, что не знаю, почему ей взбрело в голову не ложиться, а она промолчала. Утро выдалось свежее и прохладное, я распахнула окошко, и в кухню из сада заструились приятные запахи, но Кэтрин сердито крикнула:

– Эллен, закрой сейчас же! Я умираю от холода! – Клацнув зубами, она придвинулась к погасшим углям.

– Она нездорова, – заметил Хиндли, беря сестру за запястье. – Наверное, потому и в постель не пошла. Черт побери! Только хворых мне тут не хватало! Зачем под дождь полезла?

– Как всегда, бегала за парнями! – прохрипел Джозеф, воспользовавшись заминкой, чтобы открыть свой поганый рот. – На вашем месте, хозяин, я захлопнул бы у них перед носом двери, вот и все! Без вас ни дня не проходит, чтобы сюда не пролез сынок Линтонов, да и мисс Нелли хороша! Сидит в кухне и бдит, а как вы в дверь, так Линтон за дверь, и потом наша первая леди отправляется на свиданьице к другому. Весьма примерное поведение – шляться по полям после полуночи с поганым, чертовым цыганом Хитклифом! Думают, я слепой, но нет – не тут-то было! Видел я, как молодой Линтон приходит-уходит, видел я, как ты (и он напустился на меня) – никчемная, ленивая чертовка! – вбежала в дом, едва лошадь хозяина показалась на дороге!

– Молчи, ябедник! – вскричала Кэтрин. – Я не потерплю твоей наглости! Эдгар Линтон заглянул вчера случайно, Хиндли, и я сама велела ему уйти, потому что знаю, как ты не любишь с ним встречаться в таком состоянии.

– Конечно, ты лжешь, Кэйти, – заметил ее брат, – и выходит у тебя бестолково. Впрочем, сейчас Линтон меня мало заботит, лучше скажи, была ли ты ночью с Хитклифом? Говори правду! Не бойся ему навредить: хоть я ненавижу поганца пуще прежнего, недавно он сделал доброе дело, и совесть мне не позволит свернуть ему шею. Посему я ушлю его куда-нибудь подальше сегодня же, а вам всем советую держаться начеку, иначе и вами займусь!

– Прошлой ночью я Хитклифа даже не видела, – ответила Кэтрин, горько всхлипнув, – и если ты выставишь его за дверь, я пойду с ним. Однако такой возможности у тебя не будет – наверное, он ушел…

И она разразилась рыданиями, конец фразы разобрать не удалось.

Хиндли обрушил на нее поток ругательств и велел немедленно убираться в комнату, иначе выдаст ей по полной! Я убедила ее подчиниться, и мне никогда не забыть ту сцену, которая случилась в спальне: это было ужасно! Я решила, что Кэйти вот-вот лишится рассудка, и убедила Джозефа бежать за доктором. У нее начался горячечный бред – доктор Кеннет, едва взглянув, заявил, что она опасно больна. Он пустил ей кровь, велел давать только молочную сыворотку и кашу на воде и присматривать, чтобы не бросилась в лестничный пролет или из окошка, и ушел, потому что ему хватало других дел в приходе, где две-три мили – обычное расстояние между домами.

Не могу сказать, что из меня вышла ласковая сиделка, да и Джозеф с хозяином были не лучше, а наша пациентка не отличалась ни покладистым нравом, ни терпением, и все же она выкарабкалась. Понятное дело, старая миссис Линтон несколько раз навещала нас и наводила порядки, бранилась и раздавала указания нам всем; когда же Кэтрин пошла на поправку, настояла на том, чтобы перевезти ее в «Долину дроздов», за что мы не знали, как ее благодарить. Впрочем, бедняжке пришлось раскаяться в своей доброте: они с мужем подхватили заразу и умерли один за другим.

Наша юная леди вернулась домой еще более дерзкой, раздражительной и надменной, чем обычно. После ночной грозы о Хитклифе ничего не было слышно, и однажды в пылу перепалки, когда она сильно меня разозлила, я на свою голову обвинила в его исчезновении ее, причем совершенно справедливо, и она сама это знала. С тех пор она на несколько месяцев прекратила со мной всякое общение, не считая повседневных нужд. Джозеф также попал в немилость: он открыто выражал свое мнение и отчитывал ее как девчонку, хотя Кэтрин считала себя женщиной и нашей хозяйкой, полагая, что недавняя болезнь дает ей право на уважительное отношение. Потом доктор заявил, что ей нельзя перечить, пускай поступает по-своему, иначе случится беда; во взгляде у нее сквозила страшная злоба, стоило ей слово поперек сказать! Мистера Эрншо с приятелями она сторонилась; следуя советам Кеннета и опасаясь приступа, часто сопровождавшего вспышки ярости Кэтрин, брат разрешал ей творить все, что заблагорассудится, и старался не раздражать ее вспыльчивый нрав. Он слишком потакал ее капризам, причем делал это не из любви, скорее из гордости: ему очень хотелось, чтобы она принесла честь своему роду, вступив в союз с Линтонами, и, пока она не трогала его, Кэтрин могла обращаться с нами, как с рабами, и ему было все равно! Эдгар Линтон, как многие до него и после, совершенно потерял от любви голову и считал себя счастливейшим смертным в тот день, когда повел ее в гиммертонскую церковь через три года после смерти отца.

Вопреки моему желанию она убедила меня покинуть «Грозовой перевал» и отправиться за ней сюда. Малютке Гэртону было почти пять, и я только начала разучивать с ним буквы. Расставание вышло грустным, но слезы Кэтрин стоили дороже наших. Когда я отказалась переезжать и она обнаружила, что мольбы меня не трогают, она пошла жаловаться к мужу и брату. Первый предложил мне щедрое жалованье, второй велел собирать вещи: якобы без хозяйки в доме женщина ему ни к чему, заявил он, что же касается Гэртона, то вскоре им займется курат. Поэтому у меня оставался лишь один выход: сделать, как велено. Я заявила хозяину, что он избавляется от всех достойных людей лишь для того, чтобы ускорить свое падение, поцеловала Гэртона, попрощалась, и с тех пор он стал для меня чужим – думать об этом очень странно, но я не сомневаюсь, что он совершенно позабыл свою Эллен Дин, хотя когда-то был для нее дороже всего на свете, как и она для него!

* * *

В этот момент экономка бросила взгляд на часы над камином и с удивлением обнаружила, что минутная стрелка указывает половину второго. Она и слышать не желала о том, чтобы задержаться хоть на секундочку; сказать по правде, я и сам был склонен дослушать ее рассказ позже. И теперь, когда она ушла отдыхать, а я поразмышлял о том о сем часик-другой, я тоже наберусь смелости и лягу, невзирая на ноющую ломоту в костях и головную боль.