Текст книги "Коварный брамин из Ассама. Гибель империи. Реванш Янеса"

– Ты звал меня?

– Я ждал тебя, госпожа.

– Чего тебе нужно?

– Где махараджа?

– На похоронах.

– Значит, ты одна?

– Да. Зачем ты меня звал?

– Кто с тобой пришел?

– Собака.

– Я ее не вижу.

– Наверное, убежала. Так что тебе нужно?

– Я хочу пить. Ты поднимешься наверх, найдешь там корзину с припасами. В ней три бутылки пива. Принесешь мне одну. После чего вернешься в постель и спокойно заснешь.

– Откуда ты все это знаешь?

– Вижу.

– Сквозь стены?

– И сквозь стены тоже, маленькая рани.

– Мне идти?

– Да. Я так хочу, – повелительно ответил пленник.

Сурама понурилась, затем как будто собралась с силами, повернулась спиной к парии и направилась к двери, аккуратно огибая птиц, пытавшихся ее клюнуть.

Каммамури, слышавший все до последнего слова, приказал своим товарищам ждать, а сам взбежал по лестнице, разбил все три бутылки и быстро сгреб осколки в корзину. Пиво, пузырясь, растекалось по полу. Затем он взял кусок мяса и бросил верному мастифу, лежащему у двери.

– Посмотрим, что теперь. Негодяю придется разбудить рани, иначе он сдохнет либо от жажды, либо от голода, либо от бессонницы.

Он выглянул наружу и посмотрел вниз. Раджпут и крысолов стояли, вжавшись в стену. Из открывшейся двери вышла Сурама. Все так же глядя в пустоту, она поднялась наверх и направилась к корзине, повинуясь приказу магнетизера. Однако маратха его перехитрил. Вернувшись к товарищам, он сказал:

– Ждем. Только тихо, ни звука.

Глава 8
Голод, жажда и побои

Ноша была тяжела, но в Сураме словно проснулась мощь, сравнимая с силой раджпута. Подняв корзину, она спустилась в подвал и двигалась так же легко и уверенно, как прежде, хотя вряд ли что-то видела, потому что по-прежнему не замечала ни Каммамури, ни крысолова, да и вообще никого, кроме магнетизера.

В третий раз она безразлично прошла мимо марабу, злобно метавшихся на своих цепях. Птицы проглотили немало крыс, и теперь их мучила жажда. Рани остановилась перед тюфяком со словами:

– Я вернулась.

– Ты опоздала, – мрачно произнес пария. – Я видел все, хоть и лежал здесь.

– Пей. Тут несколько бутылок.

– Они пусты. А те, которые были полны, разбиты. Я ясно вижу пиво, капающее из корзины, но не могу до него дотянуться.

– Ты очень хочешь пить?

– Так сильно, что кажется, вот-вот умру от мучений, которым подверг меня этот шакал-маратха.

– Почему тебе тогда не попить пива с пола?

– Разве ты не видишь, маленькая рани, что я связан?

– Чего ты еще от меня хочешь? Я устала, с ног валюсь, а в голове туман.

– Все пройдет, только слушай мой голос.

– Я устала! – простонала Сурама. – Последние силы покидают меня.

– Сейчас я верну их тебе. Открой глаза пошире и посмотри мне в лицо.

– Нет-нет, я боюсь! – отчаянно закричала рани. – Ты причиняешь мне зло.

– Не бойся. Я просто хочу, чтобы ты была послушной. Открой глаза.

Вместо этого Сурама спрятала лицо в ладонях. В колеблющемся свете ламп засверкали ее драгоценные кольца. Она тяжело дышала и истекала потом, будто стояла не в сыром подвале, а под полуденным индийским солнцем. Казалось, рани вот-вот упадет, но магнетический взгляд пленника понемногу даровал ей новые силы.

Так прошло несколько минут. Сурама дрожала, по ее лбу градом катились капли пота. Влажные пятна проступили сквозь голубой шелк на спине. Наконец она отняла ладони от лица.

– Опусти руки, – спокойным голосом сказал пария. – Я сильнее тебя.

Фосфоресцирующее пламя из его глаз выплеснулось на беззащитную принцессу.

– Подойди ближе, – велел негодяй.

– Ты не причинишь мне зла?

– Нет, рани, такая красавица не должна страдать. Но ты обязана подчиняться.

Гортань у парии до того пересохла, что его охрипший голос больше походил на звериный рык.

– Приказывай, – произнесла Сурама.

– Разорви цепи.

– Мне не хватит сил.

– Слушай меня. Ты сильна, как молодая львица. Приказываю тебе. Ты чувствуешь в себе силы?

– Да. Но в голове пустота, и я ничего не вижу, точно ослепла.

– Не говори глупостей, маленькая рани. Нагнись и разорви проклятые цепи.

– Моими тонкими пальцами?

– Они крепки, словно сталь.

Сурама склонилась над пленником, ухватилась за цепи и рванула их. На миг маратхе показалось, что она действительно разорвет их.

– Слушай меня. Ты сильна, как молодая львица. Приказываю тебе. Ты чувствуешь в себе силы?

– Сильнее, – рявкнул пария. – Порви их, и я разгоню туман, что застилает тебе разум. Сегодня же ночью ты будешь мирно спать рядом со своим мужем.

Сурама дернула так, что приподняла с пола пленника, но цепи не поддались. С губ парии сорвался яростный крик:

– О горе! Я не могу внушить тебе силу слона! Что ж, тогда ты останешься в моей власти.

– Чего ты еще хочешь? Говори скорее… отпусти меня… я устала, устала… скоро вернется мой муж.

– В таком случае поторопимся. Ты меня слышишь?

– Да. Твой голос отдается в голове, точно удары грома.

– Тогда иди к себе, возьми бутылку пива и своего сына. Пиво принесешь мне, а ребенка бросишь марабу. Когда они насытятся, я смогу уснуть.

– Моего сына? – непонимающе переспросила Сурама.

– Да, да, твоего Соареса. Его так, кажется, зовут?

– Ты хочешь, чтобы он умер?

– Я хочу спать. Иди! Приказываю!

Сурама, двигаясь, как лунатик, пошла к выходу. Она на минуту остановилась против марабу, глядя на их страшные клювы, которые должны были впиться в нежное тельце малыша, и покинула подвал.

– Крысолов, за ней, – велел Каммамури. – Поднимай тревогу. И запри двери, чтобы госпожа не смогла их открыть.

Сам же он кинулся к парии и набросился на того с кулаками. Подбежавший раджпут занес над подлецом обломок пики.

– Не убивай его! – предупредил маратха, продолжая избивать пленника. – Смерть – слишком простой исход для таких, как он. К тому же проходимец еще не заговорил. Клянусь всеми богами, я заставлю его признаться!

– Ты сам его сейчас прикончишь, приятель, – усмехнулся раджпут.

– И то верно. Что-то я разошелся… Ну и рожа у него теперь.

– Ох и тяжелы же твои кулаки.

– Кто бы говорил. Не хотелось бы мне сойтись с тобой в драке.

– Как-то раз я одним ударом убил зебу.

– Охотно верю. – Каммамури повернулся к парии. – Хватит с тебя или продолжить?

– Да падет на тебя проклятие Брахмы! – крикнул пленник, напрягая мускулы в тщетной надежде порвать цепи.

– С Брахмой я незнаком и боюсь только проклятий своего Бога.

– Тебя проклянет и он!

– Почему это?

– Потому что ты посмел поднять нечестивую руку на брамина.

– Кончай ломать комедию, прохвост. Прикажешь каждые четверть часа напоминать тебе, что ты пария? Надоело, знаешь ли.

– Вы все ошибаетесь!

– Брось, браминов можно узнать с первого взгляда. Будешь говорить или нет? Если надеешься дождаться рани, то напрасно. Она не вернется, все двери заперты.

– Мне безразлично. Главное, рани знает, что надо сделать, чтобы очнуться от сна.

– Тебе мало побоев? – взревел маратха, занося кулак.

– Бей, бей. Может, убьешь наконец.

– Даже не рассчитывай. Сдохнешь, если захочешь, но после того, как во всем признаешься. Жалкий ублюдок! Ты велел рани скормить ее собственного сына птицам, чтобы те насытились и замолчали! У тебя нет сердца.

– Я хочу спать.

– Так спи.

– Убери марабу. Их карканье сводит меня с ума.

– Птички останутся здесь до тех пор, пока ты не раскаешься, мучимый голодом, жаждой и бессонницей.

– Убийца!

– Сам ты подлый убийца, отравивший троих человек. Не отпирайся, это бессмысленно. – Маратха поднялся. – Раджпут, тебе, случайно, не мешают птичьи трели?

– Мне? Мои уши привыкли к пушечной канонаде.

– Что бы ни случилось, не убивай этого человека. Помни, махараджа пока не желает его смерти.

– Тогда я, пожалуй, спрячу пику подальше. Боюсь не устоять перед искушением.

– И кулаками не размахивай. С виду они у тебя как кузнечные молоты.

– Обещаю, приятель, – осклабился раджпут.

– Следи, чтобы преступник не убежал и не заворожил тебя.

– Я же не маленькая рани, куда ему со мной справиться.

– Договорились. Пойду проверю, не вернулся ли махараджа, заодно прослежу, чтобы госпожа рани не исполнила приказ парии. Смотри в оба. А вот уши я бы посоветовал чем-нибудь заткнуть.

Каммамури обошел дико горланящих марабу и поднялся на верхний этаж. Бронзовые двери крысолов запер, чтобы не прошла рани, но у маратхи был свой ключ. Он взбежал по лестнице и оказался во внутренних покоях как раз в ту минуту, когда во дворец вернулись министры, стража и прочие придворные.

Маратха отправился в кабинет Янеса, где и застал португальца: тот беседовал с Тремаль-Наиком и крысоловом. Судя по всему, они только что вошли, немного обогнав кортеж, что сопровождал колесницу, запряженную белоснежными зебу, чьи позолоченные рога были обвиты разноцветными шелковыми лентами.

– Я уже все знаю, – бросил Янес маратхе. – Я велю казнить этого мерзавца с особой жестокостью!

– Не стоит, мой господин. Пленник должен заговорить, и он заговорит, клянусь. Я его дожму.

– Но негодяй продолжает гипнотизировать мою жену, даже когда лежит связанный в подвале.

– Нет-нет, Янес, – возразил Тремаль-Наик. – Он заворожил ее в тот миг, когда впервые увидел. Он понял, что перед ним впечатлительная женщина, неспособная сопротивляться его взгляду.

– Что делает госпожа? – спросил Каммамури.

– Лежит в постели, совсем изможденная. Я боюсь за нее.

– Она пыталась выполнить приказ парии и отнести маленького Соареса в подвал?

– Мы с крысоловом вовремя ее остановили. Сурама уже взяла малыша на руки. Едва я подошел, она упала без чувств. Велеть бросить ребенка марабу! До чего же черная душа у этого человека!

– Душа Кали, господин Янес.

– Очень может быть. Пленник все молчит?

– Как рыба. Продолжает настаивать, что он брамин.

– Что же нам делать? – Португалец принялся сердито ходить из угла в угол, сунув руки в карманы.

– Хочешь совет? – предложил Тремаль-Наик.

– Говори. Скажи хоть что-нибудь дельное, иначе я спущусь в подвал и прирежу негодяя.

– Нельзя его убивать сейчас, тут я с Каммамури согласен. Подлец на кого-то работает. Не исключено, что на Синдхию. На кону твой трон. Мы потом заставим его расколдовать рани.

– А если он не подчинится?

– Мы подождем. Твоей жене ничего не грозит, кроме небольшой слабости.

– Хочу проверить, подчиняется ли она парии или уже нет.

– Каким образом?

– Разбудим ее и посмотрим, что она сделает. Любопытно узнать, чем все завершится.

– Ладно, я попытаюсь, – ответил Тремаль-Наик. – У меня, конечно, нет особенной силы, чтобы вывести рани из-под его власти, но, думаю, разбудить ее сумею. Когда-то я тоже пробовал себя в подобных вещах.

– Хозяин, ты собирался заворожить тигров в Черных джунглях? – спросил Каммамури.

– Напрасно смеешься. Я нередко заставлял тигра на секунду остановиться, благодаря чему побеждал хищника.

– Идем, – решился португалец. – Только не шумите.

Миновав череду богато обставленных комнат, они вошли в просторный зал, обитый голубым шелком того оттенка синевы, который китайцы, отлично разбирающиеся в цветах и оттенках (даже будучи посредственными художниками), именуют «гобеленом после дождя». Вдоль стен стояли такие же голубые диванчики с парчовыми подушками и изящная резная мебель из палисандра.

Посередине зала, под большой золотой лампой эпохи Моголов, располагалось низкое ложе правительницы Ассама. Балдахина не было, зато на нем лежало множество расшитых подушек. За Сурамой наблюдала кормилица Соареса, молодая и красивая индианка из племени горцев. На руках она баюкала малыша.

– Спит? – спросил Янес.

– Да, ваше высочество. Посмотрите только, как вспотела! Ее словно огонь изнутри пожирает.

– Скоро все пройдет, моя добрая Митанэ. Человек, заставивший страдать рани, в наших руках. Мы в любой миг можем его убить.

Сурама спала одетой. Ее волосы разметались по подушкам. Она действительно выглядела так, словно вместо крови по венам у нее текло пламя. Ее руки двигались, будто отгоняя кого-то.

– Сурама, – повелительно произнес Янес, – Сурама, ты меня слышишь?

При звуках знакомого голоса молодая женщина вздрогнула, но глаз не открыла.

– Дай-ка я попробую, – отстранил друга Тремаль-Наик. – Надеюсь, у меня получится.

Он наклонился над рани. Сжал пальцами ее виски, потом быстро провел ими по шее и лбу, словно рисуя какие-то знаки. Янес вскрикнул. Черные глаза Сурамы открылись, она диким взглядом обвела комнату.

– Сурама, ты меня видишь? – спросил португалец.

– Зачем ты хочешь, чтобы я отдала своего сына марабу? – еле слышно прошептала та. – Ты мне приказал… Я должна подчиниться…

Янес зло потряс кулаком. Попадись ему сейчас магнетизер, тому бы точно настал конец.

– Что скажешь, Тремаль-Наик?

– Я уже предлагал: позволь ей исполнить приказ. Мы будем рядом.

– Проклятие! Бросить моего Соареса грязным тварям! Это не человек, а дьявол!

Сурама поднялась с кровати, пригладила волосы. Потом, точно повинуясь неслышному зову, направилась к перепуганной кормилице и забрала малыша.

– Гром и молния! – взревел Янес, смахивая на пол драгоценную китайскую вазу, стоившую столько же золота, сколько она весила. – В жизни ничего подобного не видел. Этот человек должен умереть, но сперва его ослепят.

– Потерпите еще немного, господин, – сказал Каммамури. – Его признание может вывести нас на след обширного заговора, о котором мы даже не подозреваем. Речь идет о ваших с рани жизнях и коронах.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойдемте за Сурамой.

Рани завернула сына в желтое шелковое покрывало и без тени сомнения и малейшего колебания направилась к лестнице, ведущей в подземелья. Ребенок крепко спал с раскрытым ртом, стиснув кулачки так, словно держал в них самое грозное оружие своего отца.

Мужчины на цыпочках двинулись за ней, хотя уже поняли, что разбудить ее не так-то просто. Сурама подчинялась могучей силе, полностью подавившей ее волю. Она без труда открывала тяжелые бронзовые двери, уверенно спускалась по ступеням, ни разу не споткнувшись и не промедлив. Магнетизер звал ее, и она подчинялась.

Дойдя до двери в подвал, где находился пария, Сурама остановилась. Казалось, молодая женщина пытается сделать над собой последнее усилие и вернуться, но беззвучный зов, столь сильный, не оставил ей выбора. Прижав спящего сына, пригревшегося у материнской груди, рани слепо миновала раджпута и вошла в подвал.

– Ради всех богов и небесных светил! – воскликнул Янес. – Я боюсь так, как не боялся бы, окажись передо мной десяток тигров!

– Все скоро кончится, господин Янес, – успокоил его Каммамури. – Наш пария, оказывается, не любит побоев.

– Я ему все ребра переломаю.

– И убьете его.

– Выколю ему глаза, чтобы он никогда больше не увидел света.

– Это можно. Но умоляю, не убивайте его.

– Хорошо, обещаю.

Рани скрылась в подвале, откуда неслось истошное карканье марабу. Кто знает, что обсуждали птицы? Может быть, они спрашивали друг друга, почему все реки внезапно пересохли и оставили их умирать от жажды.

– Сейчас я снесу головы этим облезлым курицам. – Янес выхватил остро наточенный тальвар с золотой рукоятью.

– Нет-нет, господин! Вы нарушите мои планы! – Каммамури перехватил руку португальца. – Птицы отлично справляются со своей задачей.

– С какой задачей?

– Об этом позже. Давайте понаблюдаем за госпожой.

Прижимая к себе сына, Сурама медленно приближалась к марабу. Янес не выдержал, бросился в подвал и встал у жены на пути. Птицы, как будто вняв наконец магнетическим взглядам парии, разом повернули голову и распахнули клюв. Они словно чуяли, что сейчас им перепадет вкусная добыча.

Рани резко остановилась перед Янесом, малыш проснулся. Увидев громадных, страшно орущих птиц, Соарес повис у матери на шее и закричал:

– Мама, мама, где мы?

Потом он увидел отца:

– Папа, забери меня или дай мне мой пистолетик!

Янес с нежностью взял мальчика из рук матери и передал Тремаль-Наику, будущему наставнику принца. Сурама, услышав плач ребенка, на миг пришла в себя, но безжалостный магнетизер тут же вновь подчинил женщину своей воле. Не понимая, что сын больше не у нее в руках, несчастная бросила птицам желтое покрывало.

Один из марабу, самый жадный, схватил его, попытался заглотнуть, но тут же повалился, задыхаясь. Другие отчаянно тянули клюв, чтобы добраться до молодой женщины и растерзать ее. Каммамури с Янесом пришлось отгонять настырных падальщиков пинками. Сурама стояла неподвижно. Видимо, пария, опасаясь за свою шкуру, велел ей не приближаться к марабу.

– Тремаль-Наик, передай Соареса раджпуту и охраняй мою жену.

Янес выглядел донельзя взвинченным. Одним тигриным прыжком он оказался у тюфяка и грозно навис над пленником. Каммамури метнулся к португальцу с воплем:

– Не убивайте его! Он еще не заговорил!

При виде португальца с воздетыми кулаками пария в упор уставился на него, надеясь наконец загипнотизировать.

– Поганый пес! – прогремел Янес, не обращая ни малейшего внимания на потуги пленника. – Хотел скормить моего сына марабу? Я тебя раздавлю, трусливый червяк!

– Смерть меня не пугает.

– Кто ты?

– Брамин. Обычный брамин.

– Пария! Пария! Пария! – трижды выкрикнул в ярости Янес. – Ладно, не важно. Ты загипнотизировал мою жену, и теперь она полностью в твоей власти.

– Нет, я не обладаю подобными силами.

– Ах наглец! – Каммамури, в свою очередь, поднял руку, собираясь отвесить пленнику затрещину. – Твои светящиеся глаза заставили отступить голодных крыс, а они собирались тебя сожрать.

– Вовсе нет. Они убежали, испугавшись звона цепей.

– Надеешься обвести нас вокруг пальца? Да я сам тогда едва устоял перед твоей черной волей. Твои глаза светились, будто у пантеры в ночи.

– Тебе померещилось, – невозмутимо возразил пленник.

– Хватит ломать гнусную комедию! – гаркнул Янес, взбешенный его дерзостью. – Приказываю тебе освободить мою жену, которую ты загипнотизировал.

– Не могу, ваше высочество.

– Продолжаешь упорствовать?

– Я ничего не делал вашей жене!

– Мы видели достаточно! И ты еще смеешь упорствовать после такого? Вели ей вернуться в спальню.

– У меня нет на это сил, ваше высочество.

– Приказывай! – Янес занес кулак.

– Хоть убейте, я не могу исполнить ваш приказ. Госпожу рани заворожил кто-то другой.

– И кто же?

– Наверное, тот, кто отравил министров.

Терпение Янеса лопнуло. Он со всего маху ударил пленника по лицу, выбив ему глаз. Теперь пария наполовину ослеп. Из пугающе пустой глазницы потекла кровь.

– Вы за это заплатите, ваше высочество! – закричал пленник. – И скорее, чем вам кажется! За меня отомстят!

– Кто за тебя отомстит? Синдхия? – продолжал бушевать Янес, которого с трудом удерживал Каммамури, опасавшийся, что португалец прикончит негодяя.

– Я никогда не встречался с Синдхией. Говорят, он прежде правил Ассамом, вот и все, что мне известно.

– Каммамури, займись подлецом, – буркнул Янес.

– Сию же минуту. Надо же, сколько кровищи! Ох и тяжелые у вас кулаки, господин Янес. А пленнику пока умирать нельзя, совсем нельзя.

Янес отправился к себе, осторожно поддерживая рани. Тремаль-Наик нес маленького Соареса. Каммамури разорвал платок, взял у раджпута фляжку с крепкой тафией[34]34
  Тафия – алкогольный напиток, изготавливается путем перегона перебродившей патоки из тростникового сахара, заранее разбавленной водой.


[Закрыть], обильно смочил лоскут и бесцеремонно запихал прямо в кровоточащую глазницу. Раненый завизжал.

– Заткнись, шакал. Будет больно, зато кровь остановится.

– Чтоб вас Брахма проклял!

– Будем ждать, – усмехнулся Каммамури. – Оставь в покое бога, которому до тебя нет дела.

– Я брамин! – из последних сил выкрикнул пленник.

– Будешь и дальше морочить нам голову, получишь новую порцию побоев. Может, и второго глаза лишишься. Клювы у марабу острые.

– Уж лучше убей меня!

Каммамури только фыркнул. Раджпут и крысолов расположились поодаль от тюфяка, с безразличным видом наблюдая за подвывающим пленником. Тот же пытался сосредоточить всю свою силу в единственном оставшемся глазу. Маратха раскурил папиросу из пальмовых листьев, сел на пол, подогнув под себя ноги, и сказал парии:

– Теперь я знаю, чего ты боишься больше всего. Ослепнуть.

– Оставь меня в покое! От твоей тряпки рана горит огнем.

– Но так нужно. Для твоего же блага.

– Можешь скормить мой второй глаз марабу, если хочешь. Все равно рани сделает то, что должна.

– Ты на что намекаешь? Говори прямо, хватит угроз.

Пленник, как и все индийцы, обладавший немалой силой духа, лишь пожал плечами и хрипло выдавил:

– Скоро узнаешь…

Трое мужчин с воплями: «Убить негодяя!» – вскочили на ноги.

– Убивайте. – Пария уставился на них одним, дико горящим глазом.

Они готовы были наброситься на наглеца, и тут Каммамури опомнился:

– Остановитесь, друзья. Довольно с него. Еще один удар – и он окажется в объятиях Кали. Что ты за человек такой? Тебя, наверное, изрыгнула сама преисподняя.

– Я родился с благословения Брахмы.

– Скорей уж Рудры[35]35
  Рудра – в древнеиндийской мифологии божество, связанное с несчастьями и болезнями.


[Закрыть].

– Дай мне попить… У меня язык к нёбу прилипает…

– Дам. Сколько угодно, хоть все реки Индии. Но сначала ты должен во всем признаться.

– Позволь мне умереть… Не могу больше… Молю, отдай меня птицам, они ждут не дождутся, когда смогут вонзить свои клювы в мою плоть и внутренности…

– Будешь говорить, подлец? Зачем ты отравил министров? На кого работаешь?

– Ничего не знаю… Воды… Я готов выпить весь Ганг.

– Придется потерпеть. – Маратха достал серебряные часы размером с луковицу и не без труда прикинул время. – Полдень. Пора обедать. Пойдемте перекусим, друзья. А заодно выпьем несколько бутылочек пивка.

– Пиво…

– Да-да, пиво. Мы напьемся вдоволь. В погребах раджи его полно.

Несчастный зашевелил губами, словно пытаясь произнести еще что-то, и вдруг обмяк.

– Не помрет? – забеспокоился раджпут.

– Не думаю; марабу быстро заставят его очнуться. Как вопят! Ревут, что твои буйволы. Удивительные птицы!

– Они сами скоро спятят от жажды, – заметил крысолов. – Дай им попить.

– Нет-нет, воды не получат ни марабу, ни пария, – сурово отрезал маратха.

– Закончится тем, что они нападут друг на друга, чтобы напиться крови.

– Пусть сперва цепи порвут. Это поводки мастифов. Сам подумай, насколько они прочны. – Каммамури осклабился, продемонстрировав два ряда зубов, которым позавидовал бы молодой крокодил. – У меня в животе пусто. Пойдемте-ка обедать.

– А с ним что делать? – спросил раджпут, заметив, что пленник приоткрыл глаз.

– Пусть беседует со своим Брахмой или ругается с моими пернатыми мудрецами, – со смехом ответил Каммамури. – Он заговорит! Заговорит, или я не маратха. А нас ждет обед.

Они направились к выходу, отбиваясь от плешивоголовых марабу, тянувших к ним клювы. Поднялись на верхний этаж, в комнату, где стояли походные койки. Слуги уже принесли корзины с жареной птицей, холодным мясом, маслеными лепешками, бананами и кокосовыми орехами, полными прохладного молока.

– Отдадим их парии, – с усмешкой предложил крысолов. – Что может быть лучше кокосового ореха, когда хочешь есть и пить?

– Нет, сами выпьем. – Каммамури начал распаковывать корзины. – Пусть страдает, пока язык не развяжется.

– Ты все еще на это надеешься?

– Конечно.

– Я б уже сдался, – протянул раджпут. – Кажется, мои барабанные перепонки, привычные к грохоту английских пушек, того и гляди лопнут от криков марабу.

– Раз ты их слышишь, значит еще не лопнули, – засмеялся Каммамури, с аппетитом набрасываясь на еду.

Он как раз отрезал кусок жареного огаря[36]36
  Огарь – водоплавающая птица семейства утиных, имеет характерное оранжево-коричневое оперение.


[Закрыть], которого обнаружил под лепешками, когда в дверях появился Тремаль-Наик в сопровождении крепкого юноши лет двадцати с умным взглядом.

– Тимул! Следопыт Тимул! – воскликнул маратха и с тревогой посмотрел на хозяина. – Есть новости? Что с госпожой рани?

– Спит рядом с сыном. Однако Янеса чрезвычайно беспокоит ее состояние.

– Меня тоже, хозяин. Негодяй заявил, что рани сама знает, что делать, и его взгляд ей больше не требуется.

– Подлый шакал и отравитель строит против нас козни. Теперь и у меня сердце не на месте.

– Хозяин, хочешь, марабу выклюют ему второй глаз? Проглотят мигом, будто яйцо.

– Нет, не надо. Янес собрался уже привязать его к пушке и разметать на тысячу клочков, да я не позволил. У парии – ключ к тайне дворцовых убийств, за которыми наверняка стоит Синдхия. Боюсь, опальный принц сбежал из Калькутты в надежде вернуть корону Ассама, которую замарал кровью не меньше, чем его брат. Может, я ошибаюсь, но сдается мне, у нас под ногами мина, готовая в любой миг взорваться. Что бы ни твердили младоиндийцы, мы никогда не приблизимся к благам цивилизации. Нам нужны голод, холера и массовые казни.

– Да, это наша беда. – Каммамури подвинулся, давая место Тремаль-Наику и Тимулу, и продолжил нарезать утку. – Зачем вы привели сюда следопыта?

– У меня родилась идея.

– Какая, хозяин?

– Прихватить раджпутов, отправиться в крокодилий залив и переловить там париев из клоак.

– Вряд ли они сообщат что-нибудь полезное, хозяин. Брамин у них главный, только ему все известно.

– Посмотрим… Вдруг мне повезет?

Собеседники приступили к еде. Им прислуживали два молодых лакея, чьи правильные черты указывали на их благородное происхождение. Обедающие налегали в основном на пиво и фрукты. Жаркий индийский климат не подходит чревоугодникам: всем им быстро приходится отказываться от тяжелых блюд в пользу фруктов и напитков, чтобы восполнить потерю жидкости из-за обильного потоотделения.

– Так говорите, хозяин, вы надумали застать врасплох этих таинственных охотников на крокодилов? – уточнил маратха, раскуривая свою пальмовую папиросу.

– Да, мой бравый Каммамури. И рассчитываю, что ты составишь мне компанию. Раджпут и крысолов пока присмотрят за пленником.

– Не хотелось бы мне его оставлять с ними. Опасный человек.

– Брось, он избит до полусмерти. Вставай, вставай. Отважный Сахур, любимый слон Янеса, ждет нас у ворот. Раджпуты уже потопали к заливу.

– Как прикажете, хозяин.

– Не беспокойся, надолго мы не задержимся.

– Хоть к вечеру вернемся?

– Думаю, да.

– Тогда едем, хозяин. Честно говоря, мне и самому любопытно порасспросить этих мерзавцев. Подозреваю, охотниками они стали ради того, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Вот заодно и проверим.

Выпив по последней кружке пива, Тремаль-Наик и Каммамури поднялись.

– Не спускайте глаз с пленника, – велел маратха.

– Можешь рассчитывать на нас, – хором ответили крысолов и раджпут.

– Не давайте ему ни еды, ни питья. И кулаки свои попридержите.

Сунув за пояс пистолеты, он пошел за Тремаль-Наиком и Тимулом. Пройдя длинной чередой залов, они вышли к огромным воротам, которые поддерживали двенадцать исполинских колонн из зеленой яшмы. Там уже переминался с ноги на ногу от нетерпения Сахур. Время от времени слон поднимал хобот и трубил, и над дворцом словно гремел гром.

Корнак сбросил им веревочную лестницу и занял место на шее у толстокожего. Трое товарищей взобрались наверх и устроились в хауде[37]37
  Хауда – подобие кровати с балдахином, которое устанавливали на спине слона или же верблюда; как правило, ими пользовались богатые люди, поэтому хауды украшались драгоценными камнями.


[Закрыть] под позолоченным куполом и пальмовыми листьями, которые должны были смягчить жар полуденного солнца.

– Давно ушли раджпуты? – спросил Тремаль-Наик у погонщика.

– Около часа назад.

– Отлично. Будем там одновременно с ними. Вперед!